Текст книги "Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки"

Наконец, 21 марта пришло сообщение из Тбилиси о том, что приговор Гогоберидзе приведен в исполнение. В заранее приготовленный ордер на арест Эйнгорна вписали дату и фамилию исполнителя в такой спешке, что под рукой не оказалось даже чернил, сгодился простой карандаш[296]296
  Папчинский А., Тумшис М. Указ. соч. – С. 63.


[Закрыть]. Смертоносное колесо завертелось.

На следующий день после ареста Эйнгорна, 22 марта, арестовали Лурье и отдали его «комсомольцам»-костоломам, которые должны были получить от него признания в том, что его как злостного махинатора, контрабандиста и растратчика умышленно покрывал Ягода. А параллельно набирало обороты дело «связистов». В середине марта по их показаниям было принято решение об «изъятии» Воловича. Его отправили на отдых в Сочи, он выехал, как обычно, в персональном вагоне, где и был арестован в тот же день, что и Лурье, – 22 марта[297]297
  Жуков Ю.Н. Иной Сталин. – М.: ВАГРИУС, 2008. – С. 371.


[Закрыть]. Вероятно, при аресте у него обнаружили заявление, подписанное золовкою Ежова. Дело в том, что у наркома был брат Иван Ежов, жестокий пьяница, человек бедовый и очень буйного нрава (сам нарком в дальнейшем называл его «полууголовным элементом»). В юности братья жили вместе, и Иван, связавшийся с известной петроградской уличной хулиганской шайкой «Порт-Артур», имел манеру бить брата Николая мандолиной по голове[298]298
  А. Павлюков. Указ. соч. – С. 538.


[Закрыть]. После того как брат от него съехал, Иван взялся за вразумление своей жены Зинаиды. Его буйство она долго терпела, но когда Николай стал наркомом, а Иван начал сожительствовать с другими женщинами, Зинаида по простоте своей решила обратиться с устным заявлением в НКВД, дабы непутевого мужа приструнили. Она попала на прием к некоему сотруднику НКВД Савичу, а тот отправил ее к Воловичу. Это было 26 ноября 1936 г., как раз накануне расформирования Оперода. Приняв заявление (видимо, в процессе приема оно приобрело письменную форму, коль скоро о его содержании сохранились дальнейшие упоминания), Волович никакого хода ему не дал[299]299
  Спецсообщение Л.П. Берии И.В. Сталину о И.И. Ежове от 30 января 1939 г. № 471/б. Место архивного хранения документа: АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 372. Л. 112–115.


[Закрыть], но факт собирания компромата на родню Ежова вызвал столь сильное негодование последнего, что по случаю ареста Воловича он счел нужным доложить об этом самому Сталину[300]300
  Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности... – С. 611–612.


[Закрыть].

36-летний, жизнерадостный, веселый, циничный «Зоря» Волович по случаю ареста сразу же сник, увял, выражаясь жаргоном карательного ведомства, «полинял». Он без долгого сопротивления признал, что давал приказ о прослушивании правительственных переговоров, и сообщил о том, что прослушивание членов правительства велось по заданию Ягоды.

Дело теперь приняло совсем иной оборот, получив политическую окраску. Немедленно вспомнили о Молчанове и его передали в руки Фельдману с задачей: выбить из него показания о «заговоре в руководстве НКВД». Это был уже прямой подкоп под Ягоду. И Фельдман взялся за дело. К Молчанову применяли и «конвейер» (пытку бессонницей), и «выстойку», и суровые побои. Те, кто видел его в те дни, вспоминали его как «худого и сгорбленного человека с седой головой, который всего боялся»[301]301
  Тумшис М. Указ. соч. – С. 133.


[Закрыть]. Факт жестоких истязаний Молчанова не был секретом среди сотрудников НКВД. Поэтому, узнав об этом, некоторые близкие ему работники госбезопасности сразу покончили с собой. «Эта группа самоубийц, естественно, немедленно была провозглашена «врагами народа», испугавшимися разоблачений»[302]302
  Шрейдер М. НКВД изнутри... – С. 36.


[Закрыть]. Остальных начали спешно арестовывать: в Москве прошлись «частым гребнем» по работникам СПО, полностью сменив руководителей всех 12 отделений этого отдела (истерзанный пытками Молчанов назвал их сообщниками по «заговору»); репрессии коснулись и белорусского наркомата. «На места» полетели шифротелеграммы с требованием немедленно арестовать тех работников НКВД, кто перевелся из СПО центра или из Белоруссии (при Молчанове). Иллюстрацией тому служит судьба капитана госбезопасности Фрица Гансовича Клейнберга, служившего в белорусском наркомате под руководством Молчанова начальником СПО, а после ареста Молчанова переведенного на аналогичную должность к начальнику УНКВД по Ивановской промышленной области В. Стырне. Реакцию обычно флегматичного эстонца Стырне, довольно типичную для среднего руководящего звена НКВД того периода, а также других старых чекистов передает в своих воспоминаниях Шрейдер: «...в Ивановское УНКВД пришла шифровка с распоряжением о немедленном аресте помощника начальника Ивановского УНКВД капитана госбезопасности Клейнберга, недавно прибывшего к нам из Белоруссии, где он работал с Молчановым. Как раз в тот вечер мы вместе с В.А. Стырне находились в театре, и фельдъегерь доставил расшифрованное распоряжение прямо в ложу театра.

– Вы подумайте, какой ужас, Миха-а-ил Па-авлович! – растягивая слова и хватаясь обеими руками за голову, восклицал Стырне, сообщив мне об этом распоряжении.

А заведенный механизм неумолимо раскручивался, нанося все новые и новые удары. Поскольку Молчанов в прошлом несколько лет работал в Иванове, и в аппарате НКВД, и в милиции еще осталось много сотрудников, знающих его лично, чекисты старой закалки остро переживали его арест, хотя, конечно, вслух об этом не говорили. Но когда позднее был расстрелян избивавший Молчанова Фельдман, многие этому порадовались, так как восприняли это как справедливое возмездие»[303]303
  Там же. – С. 36–37. Фельдман был арестован через три недели после ареста Молчанова.


[Закрыть]. Что же касается Клейнберга, то после целого года истязаний он умер в тюремной больнице[304]304
  Папчинский А., Тумшис М. Указ. соч. – С. 330.


[Закрыть].

Попутно Паукеру было поручено провести проверку расходования секретных фондов АХУ НКВД за первые девять месяцев 1936 г. Начальник охраны Сталина, близкий к нему человек (20 декабря 1936 г. Паукер, бывший в юности парикмахером Будапештского оперного театра и, видимо, приобретший там артистические наклонности, на банкете у Сталина выступал с комическим представлением, пародирующим расстрел Зиновьева, чем очень насмешил Сталина и других вождей), он оставался потенциально опасен для Ежова. Давая ему такое поручение, Ежов создал у него впечатление, что не причисляет его к ягодовцам, подлежащим репрессированию. Вскоре сотрудник отдела охраны Цилинский докладывал Паукеру:

«Доношу, что среди спецрасходов 1-го отделения АХУ НКВД за 1936 год имелись нижеследующие расходы. (Данные примерные, ибо все квитанции сожжены.)

По линии Ягоды на содержание дома отдыха «Озеры», дач «Лиза» и «Гильтищево», квартир в Кремле, в Милютинском переулке, 9, и на Тверской, 29, на разные ремонты, благоустройство парков и посадку цветов, отопление, освещение, очистку пруда, ремонт и смену мебели с 1.01. по 1.10.36 г. израсходовано 605 000 руб.

Оплата штата по всем точкам за 9 месяцев с 1.01. по 1.10.36 составила 94 500 руб.; питание для дач и квартир по 50 000 руб. в месяц; за 9 месяцев – 450 000 руб.

Итого 1 149 500 рублей.

Регулярно снабжались продовольствием сестры Ягоды: Эсфирь, Таиса и Роза. Кроме того, посылались периодические посылки Григорию Филипповичу, Леопольду Авербаху, Леониду Авербаху и Фридлянду за счет 1-го отделения АХУ. Содержались и обставлялись дачи Розы и Эсфири в Краскове, Таисии и Григория Филипповичу[305]305
  «Григорий Филиппович» – отец Ягоды (Гирш Фишелевич Иегуда), Леонид Авербах – его тесть, Леопольд Авербах – шурин (брат жены; в следующей части текста Леопольда путают с Леонидом), Роза, Эсфирь и Таиса – сестры Ягоды. Фридлянд – предположительно, М.Е. Кольцов-Фридлянд, выдающийся журналист, создатель журналов «Огонек» и «Крокодил», член редколлегии «Правды».


[Закрыть] в Жуковке. Бывали пошивки обуви и одежды. Брат жены Леонид Авербах имел дачу на Зубаловском шоссе. Эксплуатация дачи полностью происходила за счет 1-го отделения АХУ. За 9 месяцев расход составил около 20 000 руб. ...».

[Далее подробно показаны расходы фондов НКВД на содержание приятелей Ягоды и близких к нему людей, а также их квартир, дач и прислуги].

...Показывая упомянутые расходы в суммарном выражении, получается следующее:

Содержание «Озеры», дач и квартир Ягоды 1 149 500 руб.

Израсходовано на снабжение и обслуживание родственников Ягоды 165 000 руб.

Расходы на «Горки-10» 1 010 000 руб.

Капитальный ремонт и покупка дачи Надежде Алексеевне 160 000 руб.

Израсходовано на постройку и обстановку дачи на Кавказе в Цхалтубо – 755 000 руб.

Всего истрачено на содержание Ягоды Г.Г. и его ближайшего окружения 3 718 500 руб.

Расходы подсчитаны за 9 месяцев, т.е. с 1.01 по 1.10.36 г. После смены руководства НКВД и начальника АХУ подобное расходование государственных средств на Ягоду прекратилось...[306]306
  Полный текст справки см.: М. Ильинский. Указ. соч. С. – 503–504.


[Закрыть]

Последняя верноподданническая приписка добавлена, вероятнее всего, самим Паукером, который спешил дистанцироваться от впавшего в немилость бывшего шефа. Часто встречаясь со Сталиным и общаясь с ним, Паукер, вероятно, если не знал, то по меньшей мере догадывался о его ближайших планах. Сталин задумал провести по всей стране масштабный террор сверху донизу. Он должен был коснуться и ЦК ВКП(б). Однако при этом Сталину хотелось сохранить видимость законности, чтобы не подтолкнуть своих вероятных тайных противников на путь немедленного переворота. С чего же начать?

Сталин блестяще умел учиться у своих соперников. И, как правило, далеко обгонял своих учителей. Когда-то, десять лет назад, Бухарин и возглавляемое им в то время большинство ЦК решили завершить разгром левой оппозиции. И на июльском Пленуме ЦК 1926 года первым вывели из состава Политбюро Зиновьева. Почему именно Зиновьева, а не Троцкого или Каменева? Думается, причина в том, что, как подметил секретарь Политбюро Б. Бажанов, «трудно сказать почему, но Зиновьева в партии не любят. У него есть свои недостатки, он любит пользоваться благами жизни, при нем всегда клан своих людей; он трус; он интриган; политически он небольшой человек; но остальные вокруг не лучше, а многие и много хуже. Формулы, которые в ходу в партийной верхушке, не очень к нему благосклонны (а к Сталину?): «Берегитесь Зиновьева и Сталина: Сталин предаст, а Зиновьев убежит»[307]307
  Бажанов Б. Указ. соч. – С. 175. Цитируемая им фраза принадлежит троцкисту Мрачковскому.


[Закрыть]. Получается, Бухарин решил первым вывести из Политбюро Зиновьева по причине его низкой популярности в партийных кругах, в том числе и среди троцкистов. А когда был создан прецедент выведения из Политбюро одного из наследников Ленина, проще стало поступить затем точно так же с Троцким и Каменевым. Позднее так вывели из Политбюро самого Бухарина, и процесс упростился до такой степени, что когда выводили из состава Политбюро, скажем, Рудзутака, то вообще никому и ничего по этому поводу объяснять не потребовалось.

Из протокола обыска на квартирах и дачах Ягоды

Теперь же дошла очередь до ЦК партии – органа более многочисленного, чем Политбюро, поэтому здесь требовалось проявить гибкость. Против высших советских сановников, входивших в ЦК, Сталин решил вновь применить ту же тактику, только что опробованную на «полигоне» НКВД. Видя, как высокопоставленные ягодовцы злорадствовали по поводу падения нелюбимого ими Молчанова, Сталин решил повторить этот эффективный прием и отдать на растерзание членам ЦК самого одиозного из них – Ягоду, которого еще недавно все боялись и никто не любил.

Дело в том, что согласно все тому же постановлению от 17.06.35 «О порядке производства арестов», для ареста члена ЦК следовало сначала вывести его из состава ЦК. А п. 58 Устава ВКП(б), принятого XVII партсъездом, требовал для этого созыва нового Пленума ЦК. Пересмотреть же Устав можно было лишь путем созыва нового съезда. И Сталин далеко не был уверен в том, что члены ЦК, вновь собравшись, так уж легко согласятся на арест одного из них: их могло сдержать не человеколюбие, а страх за собственную безопасность. Поэтому Сталин решил применить неуставной порядок для ареста, но испытать его на наиболее ненавистной прочим членам ЦК фигуре, чтобы создать тем самым прецедент и затем уже применить его к остальным. А для верности он решил поставить членов ЦК перед фактом.

28 марта Ежов получил санкцию Сталина на арест Ягоды, который решено было произвести прямо на его кремлевской квартире. «Надо было направить кого-нибудь для выполнения этого приказа, первым вызвался бывший ягодовский холуй – Фриновский, с готовностью выкрикнувший: «Я пойду!» Фриновский не только возглавил группу работников, ходивших арестовывать Ягоду и производить обыск в его квартире, но рассказывали, что он первым бросился избивать своего бывшего покровителя»[308]308
  Шрейдер М.П. НКВД изнутри... – С. 39.


[Закрыть]. Примечательно, что все непосредственные участники ареста Ягоды в ближайшее время сами были арестованы и расстреляны (исключение составил комбриг Ульмер, «отделавшийся» пятнадцатью годами лагерей); та же участь ожидала капитана (вскоре ставшего майором) госбезопасности Когана – следователя по делу Ягоды; автор приведенного рассказа, скорее всего, услышал его от своего друга Деноткина – одного из этих обреченных людей. Чтобы не «спугнуть» Агранова и других руководителей ГУГБ, еще имевших реальную власть в своих руках, Фриновский и его помощники распустили слух, будто Ягода арестован за должностные преступления (растрату спецфондов НКВД, о которой шла речь в справке Паукера). Аналогичные слухи, должно быть, просачивались из отдела Паукера: Кривицкий передает разговоры о том, что Ягода якобы присвоил кремлевские пайки сахара, предназначавшиеся Молотову, в связи с чем мемуарист иронически называет Ягоду «шеф-поваром Кремля»[309]309
  Кривицкий В. Указ. соч. – С. 186.


[Закрыть].

Для поддержания этой легенды на следующий день, 29 марта, были арестованы бывший руководитель секретариата НКВД старший майор госбезопасности П.П. Буланов – доверенное лицо Ягоды, тоже упомянутое в справке Паукера, и бывший начальник АХУ НКВД Островский. Чтобы не терять времени на переговоры с новым арестантом, его сразу же бросили в Лефортовскую тюрьму, которая как раз в это время (весною 1937 г.) была оборудована для производства пыток арестованных (наиболее известная из них – сдирание ногтей). Переводом в Лефортово московские следователи угрожали тем из подследственных, кого не сламывало простое битье или многосуточная бессонница. Автор воспоминаний «НКВД изнутри. Записки чекиста» М.П. Шрейдер так передает свои впечатления от посещения Лефортовской тюрьмы: «Мы [Шрейдера сопровождал начальник тюрьмы капитан госбезопасности П.А. Зимин] шли по лестнице, устланной коврами, кажется, на второй или на третий этаж. Меня удивило то обстоятельство, что начиная с первой ступеньки и на всем протяжении лестницы с обеих сторон шпалерами стояли работники в форме НКВД со знаками старшего и высшего начсостава. Здесь были капитаны, майоры (в то время звание капитана госбезопасности приравнивалось к теперешнему званию полковника, а звание майора – к генерал-майору).

На втором или третьем этаже мы свернули в коридор. Из-за дверей, тянувшихся по обеим сторонам, раздавались дикие крики людей, которых, по-видимому, избивали... как только дверь за нами захлопнулась, и мы двинулись по коридору к выходу, меня как ножом по сердцу резанул страшный, нечеловеческий вопль, раздавшийся из-за дверей соседнего кабинета. Так мог кричать человек, которого не просто били, а жгли каленым железом или подвергали каким-либо другим изуверским пыткам. Подобные же крики раздавались почти из-за всех дверей, выходящих в коридор»[310]310
  Шрейдер М.П. НКВД изнутри... – С. 164, 168.


[Закрыть]. Мемуарист характеризует Лефортовский изолятор как «страшную следственную тюрьму, откуда почти никто не возвращается... там применяются особо страшные пытки: вкалывают иглы под ногти, зажимают пальцы какими-то прессами, жгут тело раскаленными предметами и т.д.»[311]311
  Там же. – С. 156–157.


[Закрыть]. Один из немногих, кому посчастливилось остаться в живых после пребывания в Лефортовском изоляторе, А.С. Темкин, свидетельствует: «крики пытаемых, часов с десяти утра слышны были из следственного корпуса во всех камерах»[312]312
  Пятницкая Ю.И. Дневник жены большевика. Benson: Chalidze, 1987. – С. 163.


[Закрыть]. Кроме того, в подвальной части Лефортовской тюрьмы производились расстрелы и для глушения выстрелов запускались авиационные и тракторные двигатели. Их гудение, доносящееся из подвала, напоминало арестантам о том, что их ждет, и психологически сламывало их окончательно. Бывший сотрудник Особотдела ГУГБ НКВД Карпейский впоследствии вспоминал, что, приехав в Лефортовскую тюрьму весной 1937 г. допрашивать своего подследственного комкора Роберта Эйдемана, он застал его доведенным до почти невменяемого состояния: «В эту тюрьму я попал впервые... то, что я увидел и услышал в тот день в Лефортовской тюрьме, превзошло все мои представления. В тюрьме стоял невообразимый шум, из следственных кабинетов доносились крики следователей и стоны, как нетрудно было понять, избиваемых... Эйдеман на допросе вел себя как-то странно, на вопросы отвечал вяло, невпопад, отвлекался посторонними мыслями, а услышав шум работавшего мотора, Эйдеман произносил слова: «Самолеты, самолеты»[313]313
  Справка комиссии...


[Закрыть].

Одним только фактом водворения в одну из камер страшной Лефортовской тюрьмы некогда всемогущий руководитель АХУ НКВД Островский был раздавлен. «Вот уж никогда не думал, – сказал он, – что буду сидеть в тюрьме, строительством которой сам руководил». После этого, видимо, еще не до конца понимая суть происходящего, он похлопал рукой тюремную стену: «А тюрьма все же построена очень хорошо, ничего не скажешь!»[314]314
  М.П. Шрейдер. НКВД изнутри... – С. 24.


[Закрыть]. Довольно быстро Островский подтвердил показания Молчанова о том, что он состоял в антиправительственном заговоре вместе с Молчановым и Ягодой. Однако это оставалось строжайшей тайной. Большинство сотрудников центрального аппарата НКВД оставалось в уверенности, что Островский арестован за растраты, указанные в справке Паукера. Столь же невнятно по содержанию закрытое письмо Политбюро от 31 марта, в котором мотивировался арест члена ЦК без санкции самого ЦК: «Ввиду обнаруженных антигосударственных и уголовных преступлений наркома связи Ягода, совершенных в бытность его наркомом внутренних дел, а также после его перехода в наркомат связи, Политбюро ЦК ВКП доводит до сведения членов ЦК ВКП, что, ввиду опасности оставления Ягода на воле хотя бы на один день, оно оказалось вынужденным дать распоряжение о немедленном аресте Ягода. Политбюро ЦК ВКП просит членов ЦК ВКП санкционировать исключение Ягода из партии и ЦК и его арест»[315]315
  Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности... – С. 124.


[Закрыть]. Злорадство членов ЦК по поводу того, что еще недавно главный жандарм, отправлявший за решетку других членов ЦК, теперь сам находится под арестом, не знало пределов. Они заглотили сталинский железный крючок с нескрываемым удовольствием, украсив лист согласования своими репликами вроде: «За!!! И особо приветствую, что мерзавца разоблачили» или: «Считаю действия Политбюро совершенно правильными, целиком их одобряю и голосую за исключение из партии и ЦК изменника Ягоды»[316]316
  Местонахождение цитируемых архивных документов на момент публикации: РЦХИДНИ (ныне РГАСПИ). Ф.17 оп.2 д.614 л. 103, 104. Цит. по: Роговин В.З. Указ. соч. – С. 411.


[Закрыть]. 31 марта – 1 апреля данное постановление единогласно принято ЦК опросным порядком. 3 апреля ЦИК вынес постановление, опубликованное на следующий день в печати: «Ввиду обнаруженных должностных преступлений уголовного характера Народного Комиссара Связи Г.Г. Ягода, Президиум Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР постановляет:

1) Отрешить от должности Народного Комиссара Связи Г.Г. Ягода;

2) Передать дело о Г.Г. Ягода следственным органам»[317]317
  Там же. – С. 126


[Закрыть].

Примечательно, что Ягода и Молчанов до 11 мая сами оставались членами ЦИК. Ежов и Фриновский прилагали немалые усилия к тому, чтобы до поры до времени создать впечатление, будто Ягода, Островский, Лурье и Буланов – обычные растратчики, за это и арестованы. На первом допросе Ягоду спрашивали именно о фактах хищений[318]318
  Соколов Б. В. Указ. соч. – С. 71.


[Закрыть]. Правда, допросить Ягоду долго не удавалось – первый допрос датирован лишь 3 апреля. По словам Фельдбина-Орлова: «Ягода был так потрясен арестом, что напоминал укрощенного зверя, который никак не может привыкнуть к клетке. Он безостановочно мерял шагами пол своей камеры, потерял способность спать и не мог есть. Когда же новому наркому внутренних дел Ежову донесли, что Ягода разговаривает сам с собой, тот встревожился и послал к нему врача.

Опасаясь, что Ягода потеряет рассудок и будет непригоден для судебного спектакля, Ежов попросил Слуцкого (который тогда еще оставался начальником Иностранного управления НКВД) время от времени навещать Ягоду в его камере. Ягода обрадовался приходу Слуцкого. Тот обладал способностью имитировать любое человеческое чувство, но на этот раз он, похоже, действительно сочувствовал Ягоде и даже искренне пустил слезу, впрочем, не забывая фиксировать каждое слово арестованного, чтобы потом все передать Ежову. Ягода, конечно, понимал, что Слуцкий пришел не по собственной воле, но это, в сущности, ничего не меняло. Ягода мог быть уверен в одном: Слуцкий, сам опасавшийся за свое будущее, чувствовал бы себя гораздо счастливее, если бы начальником над ним был не Ежов, а по-прежнему он, Ягода. Лучше бы Слуцкому навещать здесь, в тюремной камере, Ежова...

Ягода не таился перед Слуцким. Он откровенно обрисовал ему свое безвыходное положение и горько пожаловался, что Ежов за несколько месяцев развалит такую чудесную машину НКВД, над созданием которой ему пришлось трудиться целых пятнадцать лет.

Во время одного из этих свиданий, как-то вечером, когда Слуцкий уже собирался уходить, Ягода сказал ему:

– Можешь написать в своем докладе Ежову, что я говорю: «Наверное, Бог все-таки существует!»

– Что такое? – удивленно переспросил Слуцкий, слегка растерявшись от бестактного упоминания о «докладе Ежову».

– Очень просто, – ответил Ягода то ли серьезно, то ли в шутку. – От Сталина я не заслужил ничего, кроме благодарности за верную службу; от Бога я должен был заслужить самое суровое наказание за то, что тысячу раз нарушал его заповеди. Теперь погляди: где я нахожусь, и суди сам: есть Бог или нет...»[319]319
  Орлов А. Указ. соч. – С. 250–251.


[Закрыть].

Ягоде не дали долго предаваться богословским размышлениям: Сталин ждал результатов следствия. В первом допросе 3 апреля принимал участие начальник КРО Миронов – ожидалось, что он успокоит других ягодовцев: опасности нет, Ягоду допрашивают как растратчика. Это мнение сохранялось весьма распространенным; под влиянием сообщения в прессе от 4 апреля об аресте Ягоды за должностные уголовные преступления, например, некая Мошкова из Курска, кляузница и сутяжница, в тот же день написала письмо Сталину, что якобы Ягода получал взятки от подследственных, на общую сумму «не менее 250–300 тыс. рублей»[320]320
  Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД... – С. 127–130.


[Закрыть]. Следует отметить, что и в дальнейшем Сталин, чтобы настроить общественное мнение против разоблаченных руководителей, часто акцентировал внимание на их барском образе жизни, как будто именно это и послужило причиной их ареста. Например, 3 февраля 1938 г., когда Ягода еще содержался во Внутренней тюрьме в Главном здании НКВД, Политбюро утвердило проект совместного постановления ЦК и Совнаркома, где содержалось следующее утверждение: «ряд арестованных заговорщиков (Рудзутак, Розенгольц, Антипов, Межлаук, Карахан, Ягода и др.) понастроили себе грандиозные дачи-дворцы в 15–20 и больше комнат, где они роскошествовали и тратили народные деньги, демонстрируя этим свое полное бытовое разложение и перерождение».

Впрочем, наиболее дальновидные работники НКВД предвидели, что грядет великая и беспощадная чистка. Настроения по всей стране были предгрозовые, напоминавшие дни ленинского красного террора. Каждый или почти каждый, конечно, спешил оказаться на стороне загонщиков, но кому-то предстояло стать и затравленной жертвой. Один поэт, близкий к Агранову, в дни февральско-мартовского Пленума написал: «И налетит пламенных лет стая, // Прошелестит спелой грозой Ленин, // И на земле, что избежит тленья, // Будет будить разум и жизнь Сталин»[321]321
  Возможно, здесь намек на строки из юношеского стихотворения Сталина «Эристави»:
  «Сердца, превращенные в камень,
  Заставить биться сумел,
  У многих будил он разум,
  Дремавший в глубокой тьме».


[Закрыть]. Пробил роковой час смены караула, и некоторые поспешили сделать выводы сами. Начальник УНКВД по Горьковской области М. Погребинский, известный теоретик карательно-воспитательной системы ОГПУ—НКВД (автор книги «Фабрика людей»), узнав об аресте Ягоды, в тот же день (4 апреля 1937 г.) застрелился, прервав ради этого совещание, которое он проводил (спецсообщение ему подали в президиум), настолько беспросветной сразу показалась ему грядущая судьба[322]322
  Шрейдер М.П. НКВД изнутри... – С. 38.


[Закрыть]. Вероятнее всего, он сопоставил неприятное известие из Москвы с тайным арестом в Восточной Сибири бывшего начальника Особотдела Гая. Гай арестован 1 апреля, и его поездом этапировали в Москву. Вполне вероятно, что именно 4 апреля поезд с секретным узником приближался к Горьковскому железнодорожному узлу и, возможно, Погребинскому было поручено принять в связи с этим какие-то дополнительные меры безопасности. Будучи далеко не глупым человеком, Погребинский не захотел отправляться вслед за Ягодой и Гаем на им же прославленную «Фабрику людей» и предпочел привести себе смертный приговор в исполнение сам. Кстати, арест Гая в сочетании с арестом месяцем ранее Молчанова, видимо, и породил легенду о том, что все ягодовцы были арестованы в одну ночь, следуя в командировки с разных вокзалов Москвы и доставлены обратно в Москву под конвоем.

В тот же день, 4 апреля, выехал в командировку из Москвы и начальник КРО НКВД Л.Г. Миронов. Он был направлен на Дальний Восток во главе специальной бригады НКВД для «выявления и разгрома шпионско-вредительских троцкистских и иных групп»[323]323
  Кто руководил НКВД... – С. 301.


[Закрыть]. Чтобы руководство КРО не попало в руки Лоева или еще кого-нибудь из людей Миронова, в те же дни заместителем начальника КРО и фактически его руководителем срочно был назначен А.М. Минаев-Цикановский, которому спешным порядком присвоили звание комиссара госбезопасности 3-го ранга[324]324
  Там же. – С. 299.


[Закрыть]. Причин для назначения Минаева было несколько. Во-первых, Ягода невзлюбил его за то, что некогда Минаев работал под началом Евдокимова, и постоянно держал на периферии, переводя с места на место, поэтому связей в ягодинском руководстве центрального аппарата он не имел, к тому же наверняка был озлоблен на Ягоду и его окружение. Вторая причина имела к самому Минаеву еще более непосредственное отношение. Дело в том, что за несколько дней до дальневосточной командировки Миронов подготовил и подал на рассмотрение Ежову проект приказа «О задачах третьих отделов управлений государственной безопасности по борьбе с диверсией в народном хозяйстве» («третьей линией» называлась контрразведка, поэтому центральный и местные КРО именовались «третьими отделами»). В приказе, например, Мироновым была подана идея квалифицировать все аварийные случаи на производстве как террористические акты и диверсии. Много было и других подобных предложений, направленных на повальные аресты среди определенных категорий населения, перемежаемых трескучими фразами вроде «добить контрреволюционные троцкистские формирования». Среди этих категорий упоминались бывшие эсеры и меньшевики[325]325
  Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности... – С. 639.


[Закрыть]. Так вот, Минаев-Цикановский имел именно эсеровское прошлое (к большевикам он переметнулся лишь в 1919 г.). Поэтому подготовленный Мироновым проект приказа грозил ему гибелью. Таким образом, новый заместитель Миронова, кстати, получивший назначение в Москву уже после отъезда Миронова на Дальний Восток, явился вполне удобной для Ежова фигурой. Нарком доверял ему до такой степени, что следственные дела арестованных руководителей центрального аппарата НКВД по большей части сосредоточили в КРО, который в отсутствие Миронова де-факто возглавил Минаев[326]326
  Папчинский А., Тумшис М. Указ. соч. – С. 223.


[Закрыть]. Он, кстати, не брезговал лично бить арестованных работников НКВД[327]327
  Шрейдер М.П. НКВД изнутри... – С. 132–143.


[Закрыть].

Эти события совпали по времени с болезнью Ежова, вызванной, вероятно, переутомлением. Сразу после ареста Ягоды в Москву прибыл начальник ленинградского управления НКВД Леонид Заковский – видимо, чтобы прояснить обстановку и обезопасить себя накануне грядущей чистки. Ему было о чем тревожиться: по представлению Ягоды он награжден вторым орденом Красного Знамени (к пятнадцатилетию органов ВЧК—ГПУ), орденом Красной Звезды, получил звание «Почетного работника ВЧК—ГПУ», переведен из захолустной Белоруссии руководить вторым по значимости ленинградским управлением НКВД (достаточно сказать, что его предшественником по этой должности явился первый заместитель наркома внутренних дел СССР Агранов), получил наряду с первыми лицами в НКВД звание комиссара госбезопасности первого ранга и теперь, вероятно, волновался, как бы его не приняли за ягодовца. Его московская квартира находилась в доме 5 по Большому Кисельному переулку, где проживали также Ежов и Евдокимов, так что у него появилась возможность проведать больного наркома на дому. Показная заботливость Заковского простиралась до того, что он высказал опасение, не отравлен ли Ежов врагами-ягодовцами.

Тот, перепугавшись, срочно вызвал Фриновского и приказал ему проверить эту версию, а тот передал поручение Николаеву-Журиду. Последний понял это по-своему и принял свои меры: решено было срочно создать дело об «отравлении» Ежова. На роль исполнителя наметили шестидесятилетнего вахтера-курьера НКВД Ивана Михайловича Саволайнена, без малого двадцать лет отслужившего на этой должности в ВЧК—ОГПУ—НКВД. Он по своим должностным обязанностям имел доступ в кабинет Ягоды, а затем, соответственно, Ежова. Уже 2 апреля было получено «объяснение» от некоего П.А. Чикина, вахтера дома 9 по ул. Мархлевского, где ранее находилась одна из квартир Ягоды, будто Саволайнен передал ему на хранение чей-то пузырек. Но каким содержимым его наполнить? Николаев-Журид поспешил обратиться к начальнику Военно-химической академии Я.Л. Авиновицкому за консультацией. Не раскрывая существа дела, он описал симптомы заболевания Ежова (не упоминая, естественно, что речь идет о наркоме) и спросил, каким веществом можно достичь подобной интоксикации организма. Авиновицкий, сам в прошлом чекист (во время Гражданской войны он служил зампредом фронтовой ЧК), конечно, рад был помочь бывшим коллегам. Да и жил он неподалеку: в ведомственном доме № 17 по Лубянскому проезду, так что не исключено, что примчался по вызову Николаева-Журида в ночное время прямо из дома, это должно было занять у него не более нескольких минут[328]328
  Сведения о месте проживания Авиновицкого, а также сотрудников НКВД Заковского и Саволайнена приведены по архивным данным, опубликованным на интернет-ресурсе «Расстрелы в Москве» (http: //mos.memo.ru/).


[Закрыть]. Корпусной комиссар предположил, что речь может идти об отравлении ртутью или свинцом (в августе Авиновицкого арестуют как «польского шпиона» и затем спешно, внесудебным порядком, «ликвидируют» как «врага народа»). Разумеется, в пузырьке была «обнаружена» ртуть. Решили, что этого недостаточно, надо «подвязать» Саволайнена к делу покрепче. 8 апреля нагрянули с обыском к нему домой (он проживал в квартире 3 дома 12 по Фуркасовскому переулку, где до революции размещался магазин инженерных механизмов Кеппера, а ныне на его месте находится подъезд № 5 Главного здания ФСБ РФ) и, конечно, «нашли» в подъезде дома еще один флакон со ртутью. Однако помещенный в тот же день во Внутреннюю тюрьму Саволайнен, а также Ягода решительно отказались признаваться в какой-либо причастности к этой истории. В дело решено было ввести «посредника» – недавно арестованного бывшего секретаря Ягоды Павла Буланова.

При Ягоде этот человек служил главным хранителем наворованных Ягодою ценностей из числа конфиската. Ягода доверял ему до такой степени, что поручил руководить высылкой Троцкого из СССР в 1929 г. Шрейдер пишет о нем:

«Заняв пост секретаря коллегии ОГПУ, Буланов своим неприкрытым подхалимажем в адрес Ягоды добился его полного доверия и стал, по существу, его первым помощником. Он по своему усмотрению представлял к награждению знаком «Почетный чекист» за всевозможные «доблести», подчас совершенно не связанные с оперативной работой, хозяйничал в кладовых ОГПУ, где хранились ценности, изъятые у спекулянтов и валютчиков. Часть этих ценностей он раздавал по своему усмотрению женам высокопоставленных работников ОГПУ – Паукера, Лурье, Успенского и других, а также ближайшим своим холуям вроде Макса Станиславского...»[329]329
  Шрейдер М.П. НКВД изнутри... – С. 12.


[Закрыть]