Текст книги "Великолепная пятерка"

Боярыня Морозова: что-то случилось

После пережитого во вторник вечером лицо Монгола вряд ли могло у кого-то вызвать доверие и желание пооткровенничать. Поэтому Монгол остался сидеть в машине, а в художественную школу, вычисленную скрипучим Карабасом, отправилась Морозова.

Войдя в здание, она сначала поморщилась, унюхав запах свежей краски, но потом заметила развешанные на большом стенде детские рисунки и перестала обращать внимание на запахи. Морозова подошла к стенду медленно, как бы нехотя – чтобы не торчать посреди вестибюля с любопытствующим видом, но затем она стала разглядывать рисунки и поймала себя на мысли, что ей это занятие нравится. Здесь все было огромное и безумно яркое, причем цвета на рисунках были чистые, несмешанные. Внизу рисунков стояли подписи авторов: «Лена Б., 7 лет», «Дима Ж., 6 лет»… Морозова улыбнулась.

И тут же она подумала: «С чего это я?» Через секунду был готов ответ: «Обычно в такие места меня не заносит. Какие такие? Где есть чистые краски и где улыбка – это нормальная реакция». Обычно все бывает по-другому…

– А вы кто? – смотрела из-за стекол очков молодая женщина.

– Я работаю в частном охранном агентстве. – Морозова достала заранее заготовленную книжечку. – Романовы собираются разводиться, и мне поручено собрать информацию по поводу их отношения к ребенку. Чтобы потом суд решил, с кем из родителей будет жить Олеся.

– Понятно, – кивнула женщина. – А на чьей стороне вы работаете? Я имею в виду, кто обратился в ваше агентство? Отец или мать?

– Мать, – сказала Морозова, зная, что не ошибается. Женщина одобрительно кивнула.

– Олеся сейчас живет с матерью?

– Она временно живет у бабушки. Извините, но я хотела бы услышать ваш рассказ о событиях пятницы.

– В пятницу отец приехал и забрал Олесю с занятия.

– То есть не дожидаясь окончания занятия?

– Да, именно. Примерно минут за пятнадцать до звонка.

– Обычно Олесю забирал из вашей школы он?

– Конечно, нет. Обычно приезжала мать, она, кажется, ушла с работы. А отец у них занятой человек, все время допоздна работает… Так что я удивилась, когда он появился здесь в прошлую пятницу…

– Он чем-то объяснил свое появление?

– Он сказал: «Семейные обстоятельства». И все.

– И они с Олесей ушли?

– Да, именно. Я так понимаю, что отец это сделал по собственной инициативе, мать не была в курсе…

– Почему вы так решили?

– Ну так ведь потом приехала мать и очень удивлялась, что Олесю уже забрали из школы…

– Когда она приехала?

– Примерно минут через сорок после отца. Занятия уже закончились, я собиралась домой, и тут появляется Романова, вся такая напряженная, удивленная… Я ей объяснила, что могла… Кажется, муж оставил ей записку на вахте.

– Ага, – Морозова усердно строчила в записной книжке. – Все понятно… Он не предупредил ее заранее, а лишь оставил записку… Уже после того, как забрал дочь. И что он там написал в записке?

– Я не знаю… Мне просто потом вахтерша сказала, что была такая записка.

– Покажите мне эту вахтершу, – попросила Морозова. Преподавательница согласилась, и две женщины направились в сторону вестибюля, одна – в длинной юбке с разрезом до бедра, в обтягивающем свитере, с правильно наложенным макияжем на лице, в очках в тонкой изящной оправе; другая – в черных джинсах и куртке стиля «милитари», в тяжелых ботинках, с короткой стрижкой и без тени косметики. Первая цокала каблучками, вторая, судя по обуви, должна была громыхать, но почему-то не громыхала, шла мягко и почти не слышно.

– Охранное агентство, – заинтересованно произнесла первая. – Интересная работа?

– Она кажется интересной, пока не начнешь ею заниматься каждый день, – ответила с улыбкой Морозова.

– Хорошо платят?

– Неплохо. Главное – есть страховка на случай вывихов, переломов и других профессиональных травм.

– А оружие вам дают?

– Только если сопровождаем ценный груз. А что, – Морозова взглянула на свою спутницу. – Хотите поменять работу?

– Иногда бывают такие мысли… Но здесь нам по крайней мере не грозят вывихи и переломы.

– Везде свои плюсы, – согласилась Морозова. Она не стала развивать эту мысль и говорить о тех несомненных достоинствах, которыми обладает профессия вахтерши художественной школы. Вахтерша сказала об этом сама.

– Я тут просто сижу для порядка, – сказала она. – Я тут не почтовый ящик… А вообще он записок не писал, он попросил, чтобы я на словах передала… Ну так у меня же память-то – надо думать… Если мне каждый будет поручения давать, я что – всех запоминать должна? Вот я и нацарапала на бумажке, чего он там говорил. А они потом этот листок забрали.

– Кто – они? – уточнила Морозова.

– Они – это те, с кем его жена уехала.

– Ага, – понимающе кивнула Морозова. – А с кем она уехала?

– С какими-то мужиками. Она вышла сюда, а они уже здесь стоят. Я говорю – женщина, вы не Романова, случаем? Она говорит – ага. Я говорю – вам просили передать. Она только за запиской потянулась, как тут эти мужики. Сказали, что они с ее мужем вместе работают. И взяли записку себе.

– Отлично, – пробормотала Морозова. – Товарищи по работе… Если вы сами писали эту записку, вы должны помнить, что в ней было…

– Я ж не девочка, чтоб все помнить, – справедливо заметила вахтерша: за девочку ее принять было практически невозможно. – Там… Там было что-то навроде: давай срочно езжай к Парку культуры, мы тебя будем там ждать.

– Это все?

– Все, что упомнила…

– Значит, друзья мужа забрали записку и вместе с этой женщиной вышли…

– Вышли, сели в машину и уехали. Я так в щелочку между занавесок подглядела, – созналась вахтерша. – И точно могу сказать, что все они сели в машину и укатили. В Парк культуры, наверное. Он же им просил передать – срочно. Чего-то случилось, наверное…

– Абсолютно верно, – согласилась Морозова, закрывая записную книжку и бросая прощальный взгляд на наивные детские рисунки. – Кое-что случилось…

Челюсть: охотник на тропе (2)

– Это уже седьмой раз за сегодня, – сообщила секретарша, кивая в сторону пульсирующей лампочки телефонного аппарата.

– К черту, – ответил Челюсть. – Для них меня нет и не будет. Зато для вас, – он повернулся к Монстру. – Для вас я всегда на месте. И с нетерпением жду вашего звонка.

Монстр обреченно повесил голову, что должно было означать согласие. Сам он выглядел так, будто был пропущен через огромную стиральную машину с центрифугой, отжат, но не выглажен. Монстра слегка пошатывало при ходьбе, лицо было усеяно мелкими царапинами, рукав свитера разорван. Трудно было представить, что все это было результатом каких-то нескольких секунд, когда вечером во вторник Монстр оказался словно в центре циклона и не мог до сих пор окончательно прийти в себя. Вспышки выстрелов, визг автомобильных покрышек, вопли, топот ног – все это закончилось для Монстра могучим ударом в грудь, падением, потерей сознания… Когда потом его подобрали и привели в себя люди из СБ, Монстр ощущал себя так, будто после падения люди бегали и машины ездили прямо по нему, а кричали непосредственно в уши.

Наивный Монстр предполагал, что ему дадут понюхать нашатыря и отпустят домой, однако вместо этого его запихнули в машину и повезли в главный офис, где на Монстра снова напустился тот самый неврастеник.

– Таких совпадений не бывает, – злорадно сказал он. – То ваш коллега сбегает посреди рабочего дня – и вы совершенно об этом ничего не знаете. То вас несет прогуливаться именно в тот момент, когда агенты враждебной спецслужбы пытаются проникнуть в квартиру Романова…

– Враждебной спецслужбы? – переспросил Монстр, чувствуя, как у него кружится голова. – Это что, ЦРУ, что ли?

Монстр сказал это и испугался – потому что нервный никак на это не отреагировал, просто сидел и молчал. Молчал долго, и с каждой минутой Монстру становилось все страшнее и страшнее.

– А шутки-то кончились, – сказал наконец нервный. – Понимаешь? Все, приехали.

– Куда приехали?

Нервный популярно объяснил Монстру, куда он приехал со всеми своими совпадениями, со всеми своими мелкими грешками, накопившимися за последние несколько лет. Когда он закончил говорить, у Монстра исчезли последние сомнения насчет встроенных везде куда можно микрофонов: в «Славянке», в офисе, в мужском туалете… Ну и в Сочи, само собой.

– И что теперь со мной будет? – срывающимся голосом спросил измученный морально и физически Монстр. Нервный человек, который в этот раз не был таким уж нервным, подробно объяснил перспективы.

И ушел, оставив Монстра раздумывать о своей тяжкой судьбе. Вернулся он через одиннадцать часов, и к этому времени одуревший Монстр был готов на все, что угодно. На все, что угодно Челюсти.

– Хорошо, – сказал тот. – Тогда расскажите мне все с самого начала. Только теперь – правду. Ничего не добавляя и ничего не пропуская…

Монстр говорил чуть больше часа, и, кажется, на этот раз он угодил Челюсти.

– Это похоже на правду, – услышал Монстр. – Это все плохо, глупо, ты не должен был ничего этого делать… Но это похоже на правду.

Монстр облегченно вздохнул.

– Кто такой Парамоныч? – спросил Челюсть.

– А? – встрепенулся Монстр. – Парамоныч? Без понятия…

– Может быть, Парамонов?

– Не слышал…

– А что-то похожее? Что-то созвучное?

– Н-нет, – замотал головой Монстр, и голова немедленно отозвалась жуткой болью в висках.

– Это кто-то из знакомых Романова, – дал наводящую справку Челюсть. – Ничего не приходит в голову?

Голова Монстра была в таком состоянии, что вряд ли в нее могло прийти что-то толковое. Челюсть снова оставил Монстра на пару часов под присмотром охраны, вернулся вроде бы в хорошем настроении и снова взялся за свое:

– Не вспомнил про Парамоныча?

– Нет, – сказал Монстр, не рискуя двигать черепом. – Наверное, жена Боба знает… – он вспомнил, что так и не выяснил у того таинственного романовского сообщника, где сейчас Марина и Олеська.

– Жена… – Челюсть как-то странно вздохнул. – Да, его жена, наверное, много чего знает…

Это вырвалось у Челюсти утром в среду, к этому времени он был знаком с Мариной Романовой четверо суток. Ее привезли в главный офис СБ в пятницу вечером, но толком побеседовать Челюсти тогда с ней не удалось – он улетел на вертолете вслед за минским поездом, купившись на простейший трюк Марининого мужа. Вернувшись, Челюсть не рискнул начинать ее допрос – боялся не сдержаться…

В субботу он несколько раз прослушал запись разговора Марины Романовой с неизвестным мужчиной возле Парка культуры. Голоса звучали с искажением – очевидно, Марина касалась микрофона пальцами. Как она сама утверждала – случайно, как был уверен Челюсть – чтобы люди СБ не услышали главных слов того разговора.

– Свободны, молодой человек, свободны…

– Но вы же Марина…

– Даже если мы где-то встречались, это не значит… Быстрее… (треск) слушают. Вы от Бориса (треск) послал…

– Да кто нас слушает-то?

– (треск)… стрее!

– Я там был… Мужчина с дочкой попросил подойти (треск) жена Марина. Сказал, что ему сюда опасно идти, а мне ничего не будет. Мне ведь ничего не будет?

– Ну…

– Они вас (треск) какой-то школе, но вы опоздали…

– Я знаю…

– Что?

– Ничего, дальше…

– Если можете (треск)…

– А если не могу?

– Они вас будут ждать… У Парамоныча, что ли… Без вас они никуда (треск)…

– Пошел! Пошел (треск) быстро! Беги, придурок, беги!

– А?

– Это не он, не он! Он просто подходил! Это не муж, не муж!

Марина заметно волновалась, когда слушала эту запись впервые, заново переживая ту суматошную встречу у Парка культуры. Но когда она заговорила, то слова ее звучали вполне обдуманно и уверенно:

– И где же я вам соврала? Это на самом деле был не мой муж…

– Я не сомневаюсь, – согласился Челюсть. – Вы наверняка никогда раньше не видели этого человека.

– Совершенно верно.

– Но он к вам подошел и стал говорить о вашем муже, о вашей дочери, он назвал вас по имени…

– Это странно, – пожала плечами Марина. – Больше я ничего не могу сказать. Он угадал, как меня зовут. Имен мужа и дочери он не называл, так что…

– Вы сами назвали имя мужа.

– Я волновалась…

– Он упомянул школу, куда вы опоздали, и потому Борис уехал, не дождавшись вас… Это тоже гениальная догадка?

– Вы не представляете, насколько бывают изобретательны мужчины, когда они хотят чего-то добиться от женщины, – улыбнулась Марина. – Например, хотят познакомиться.

– Лично я хочу от вас добиться лояльности, сотрудничества… Правды, наконец. Насколько изобретателен я должен быть, чтобы мы миновали наконец стадию игры в непонимание и перешли к делу? Мне встать на голову или нарядиться в карнавальный костюм? Скажите мне это сразу и…

– А вы вообще имеете право меня здесь держать? Я знаю, милиция может для выяснения личности… А у вас есть такие права? По-моему – нет.

– Я должен вам сообщить по этому поводу одну печальную новость, – усмехнулся Челюсть. – Марина, вы живете в России. И здесь, как всем известно, кроме вас, неформальные контакты играют куда более важную роль, чем формальные законы. У нас сейчас с вами как раз вот такой неформальный контакт. Между корпорацией «Рослав» и вашим мужем произошло недоразумение, нелепый конфликт. Помогите нам разрешить эту ситуацию.

– Что я могу для вас сделать?

– Расскажите мне, кто такой Парамоныч и где он проживает?

– А я должна это знать?

– Да. Иначе вашему мужу не было смысла отправлять такое послание с тем парнем…

– Я уже говорила – вряд ли это был мой муж. Скорее всего, ко мне подвалил просто случайный парень…

– Да, случайный парень с потрясающими телепатическими способностями…

– Спросите у него, кто такой Парамоныч. Вы же поймали того парня?

– Я хочу услышать правду от вас…

– Я никогда не слышала ни о каком Парамоныче. Зато я с удовольствием послушаю про конфликт моего мужа с «Рославом». Это поможет мне разобраться в ситуации…

– В двух словах…

– Я хочу подробно.

– В двух словах, ваш муж подумал, что со стороны корпорации для него исходит какая-то опасность. Типа увольнения. И он пустился в бега.

– Увольнение – это не опасность, это неприятность. Что же тогда опасность?

– Я неточно выразился…

– Как бы не так.

– Он пустился в бега, хотя оснований для этого нет. Вы должны помочь нам найти его…

– Увы, – Марина развела руками. – Я сижу здесь уже вторые сутки – и как я помогу вам? Я бы могла позвонить каким-нибудь знакомым мужа, поспрашивать?

– Дайте нам их адреса и телефоны – мы сами позвоним…

– Вы приедете к ним на танках, притащите их сюда и станете пытать.

– Вас же никто не пытает, Марина…

– Вы пытаете меня морально.

– А вы не хотите нам помочь.

– Отпустите меня домой, я приму душ, отдохну, поразмыслю на досуге и что-нибудь придумаю…

– Душ есть на этаже. А уж что касается поразмыслить – пожалуйста, я могу даже выйти из кабинета, чтобы вас не смущать…

– Но вы меня не выпустите.

– Я пока не услышал ничего про Парамоныча.

– И не услышите. Я хочу поехать домой.

– У нас нет бензина для служебных машин. Тем более сегодня суббота, все машины в гараже, а гараж закрыт. Подождем до понедельника. Как раз будет время поразмыслить…

– А еще можно меня не кормить, не поить и не пускать в туалет.

– Я подумаю об этих вариантах…

В понедельник Марина разговаривала уже иначе – она не играла, не делала большие удивленные глаза, она не пыталась обаять Сучугова. Марина была сосредоточенна, серьезна и немногословна.

– Кто такой Парамоныч и где он живет? – спросил гладко выбритый и одетый в свежее Сучугов, глядя на Марину, которой пришлось уже три ночи кряду спать на коротком диване в секретарской комнате.

– Я не знаю, – сказала она.

– Почему вы мне лжете?

– Потому что вы лжете мне.

– Интересно, в чем?

– Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы Борис так поступил. Это не маленький конфликт, как вы сказали. Это что-то другое.

– Другое, третье, четвертое… Я говорю вам, что имею право говорить. Я сам не в восторге от происходящего, но чем раньше вы скажете мне, где нам искать вашего мужа, тем будет лучше для всех.

– Я не уверена. Вы говорите «для всех», подразумевая «для корпорации „Рослав“. У нашей семьи могут быть совсем другие интересы…

– Вы не хотите вернуться домой? Вы не хотите, чтобы ваш муж, ваша дочь вернулись домой? Разве не это – интерес вашей семьи? Так начните со мной сотрудничать!

Марина сжала губы, было заметно, что она поглощена какими-то своими мучительными размышлениями. Челюсть решил было, что его аргументы вкупе с тремя ночами на диване взаперти произвели должный результат, но, когда Марина разжала бледные губы, он услышал совсем не то, что ожидал:

– Я подам на вас в суд.

– Что? – Челюсть подумал, что ему послышалось.

– В суд, – повторила Марина. – Незаконное удерживание человека. То есть меня. Я думаю, что у Бориса тоже будет что заявить – иначе бы он не скрывался от вас. А вы бы за ним не гонялись…

– Ну надо же, – с прискорбной гримасой произнес Сучугов. – Ваш муж несколько лет проработал на нашу компанию, вы тоже работали в нашей системе… «Рослав» создал вам такие условия жизни, какие вряд ли дала бы вам любая другая корпорация. И вы в конце концов объявляете себя врагом нашей компании. Не то чтобы мы испугались…

– Когда появляется проблема выбора, – отчеканила Марина, – корпорация или семья, я, безусловно, выбираю семью. И я уж точно вас не испугалась.

На следующий допрос Сучугов привел психолога, тот добросовестно отсидел два часа за стеклом и потом выдал свои соображения:

– Это женщина с характером, но она всего лишь женщина.

– Что это значит? – спросил утомленный Сучугов.

– Если надавить на слабое место, она зарыдает и расскажет все, что вам нужно, и даже больше. И сама притащит этого вашего Романова сюда…

– Вы серьезно? – уставился Сучугов на психолога. – Вы не удивитесь, если я спрошу – а где, черт побери, ее слабое место?

– Насколько я понял из услышанного – семейные ценности. Дом, муж, дочь, стабильность. Нужно дать ей очень хорошо понять, что все это будет ею потеряно, если она пойдет на конфликт с корпорацией. Потеряет квартиру, стабильность, ее дочь потеряет перспективы, которые имеет сейчас… Она должна вспомнить, насколько ценны и значимы эти вещи.

– Кажется, я ей напоминал об этом…

– Вы на нее давили, поэтому она воспринимала вас как врага и все ваши слова воспринимала как вражеские. Она должна все осознать сама. Можно свозить ее домой, на квартиру – чтобы она ощутила контраст между тем, что было в ее жизни до поступка мужа, и тем, что есть сейчас…

– Ага, – сказал Челюсть и сделал пометку в записной книжке.

– Еще можно сыграть на противоречиях внутри семьи, если такие были. Если в семье доминировал муж и жена чувствовала, что ее недооценивают, пренебрегают ее интеллектом, – нужно надавить на это. Нужно убедить жену, что муж принял неправильное решение, а исправить его может только она, потому что она умнее…

– Ага, – сказал Челюсть.

Во вторник во исполнение этого плана Челюсть разрешил Марине Романовой в сопровождении троих сопровождающих съездить домой.

Если бы Челюсть знал, чем это кончится, он бы послал к чертовой матери и этот план, и того психолога, который его навязал.

Но Челюсть не знал.

Марина Романова: шум льющейся воды

«Господи, я, должно быть, выгляжу просто кошмарно», – подумала Марина, вылезая из микроавтобуса, только что пересекшего пропускной пункт «Славянки-2». Это был полдень вторника, но Марина сейчас была не в состоянии подсчитать количество часов и дней, проведенных ею на шестнадцатом этаже главного офиса «Рослава». У нее было лишь самое общее ощущение – ощущение, что это длилось веками. И что теперь из микроавтобуса вываливается постаревшая на столетия женщина.

Под мышкой Марина тащила пакет с книгой и туфлями – нелепое занятие в ее нынешнем положении, когда ни дня рождения мужа, ни прогулки в новых туфлях уже не ожидалось. Навстречу попадались какие-то знакомые, которые удивленно оглядывали Марину, внутренне наверняка изумлялись ее бедственному состоянию, но ближе подходить и задавать вопросы не решались – внимательные взгляды Марининого эскорта отпугивали не хуже предупредительной сирены.

Пока она дошла до дома, ноги изнылись – сказывалось малоподвижное времяпрепровождение в офисе СБ. «Какого черта они не могли довезти меня до подъезда? – мысленно ворчала Марина и отвечала себе: – Из вредности…»

На самом же деле этот пеший путь был задуман в СБ как средство психологического воздействия на Марину – она должна была сталкиваться с благополучными соседями, с женщинами, мужья которых не совершали никаких глупостей… И делать соответствующие выводы.

Вывод Марина сделала только один – она еще больше обозлилась. Трое с лишним суток кошмарных допросов, походы в душ и туалет под конвоем, теперь еще этот турпоход от ворот до подъезда… И впереди никакого просвета.

– Ох! – вырвалось у нее, когда она переступила порог собственной квартиры. Это был вздох радости, и ему не могли помешать даже трое мордоворотов, продолжавших опекать Марину.

Она быстро сняла пальто, сбросила ботинки и босиком пробежала по комнатам, швырнув на диван злосчастный пакет. Это был ее дом – какое счастье… Но теперь в этом доме она была одна, если не считать тех троих конвоиров. Марина решила их не считать.

– Стоп! – немедленно напомнили они о себе. – Куда?

Палец Марины остановился в нескольких сантиметрах от кнопки на телефонном аппарате.

– Я хочу посмотреть звонки, – пояснила она. – Вдруг муж звонил…

– Если бы он звонил, – усмехнулся один из троицы, – мы бы уже давно об этом знали.

– Как это? – не поняла Марина, потом посмотрела на телефон. – Вы в него что-то засунули?

Они не ответили ей, просто снисходительно улыбались.

– Ладно, – сказала Марина. – Сколько у меня времени?

– Пара часов.

«Мне дают два часа на то, чтобы я побыла в своей собственной квартире, – Марина нехорошо посмотрела на свой эскорт, однако те этого взгляда не заметили. – Обалдеть…»

Она несколько раз мысленно повторила это слово, сначала бесцельно перемещаясь из комнаты в комнату, будто восстанавливая в памяти планировку и расположение вещей, а затем остановившись посредине спальни. Остановила ее несколько неожиданная мысль.

«Жаль, что у нас дома нет оружия», – подумала она. Борис как-то раз заговорил об этом, но Марина резко возразила, сказав, что при несовершеннолетнем ребенке никаких пистолетов у них дома не будет. Напрасно она так сказала, сейчас вытащила бы пистолет из-под стопки свежих простыней, взвела бы курок или что там полагается взводить… И сказала бы тем троим: «Господа, ложитесь мордами на пол, пожалуйста…»

Впрочем, если они успели засадить в телефон какой-то «жучок», могли бы и отыскать пистолет. Так или иначе, но под стопкой простыней можно сейчас найти – если очень постараться – две тщательно свернутые стодолларовые купюры. Дурацкая заначка – на случай ссоры с мужем, чтобы можно было уехать к родителям. По прямому назначению эти деньги ей так и не понадобились, крупной ссоры не получилось… Ну а чтобы доехать до Парамоныча, таких денег не нужно, хватит и того, что у Марины осталось после пятничного шопинга. Тем не менее она забрала деньги из шкафа – не оставлять же врагам. Так она теперь к ним относилась, к тем, кто сидел в соседней комнате, – враги. Ну а если они не сидели в соседней комнате, а подглядывали… Марина вынула из шкафа несколько трусов и новый бюстгальтер, положила все это на кровать, пусть видят.

Потом она переоделась в домашний халат и тапочки, пошла на кухню, со вздохом осмотрела набитый под завязку холодильник – теперь всему этому пропадать… Сначала она просто хотела сделать себе кофе, но потом передумала, вытащила упаковку свиных отбивных, поставила в микроволновку и, пока разогревалось мясо, нарезала овощи. Яда или снотворного в доме не имелось, поэтому пришлось подавать еду в натуральном виде.

Враги удивились, но отказываться не стали.

– А что вы скучаете, ребята? – заботливо спросила Марина, слыша звуки работающих челюстей. – Включите телевизор, у нас подключение к тарелке, тридцать шесть каналов…

Она и включила, и нашла пульт дистанционного управления… Она позаботилась о них. Теперь нужно было позаботиться о себе.

Марина выбрала из своих сумочек самую вместительную, выгребла оттуда всю парфюмерию и прочую ерунду, втиснула туда пару белья и деньги. Еще она хотела забрать документы, но паспорта на обычном месте не оказалось, и оставалось только гадать, кто его позаимствовал: Борис или же эти гады… Впрочем, Борис тоже оказался хорош, индивидуалист проклятый! Не мог посоветоваться с женой, не мог предупредить! Записочки в последний момент стал писать, тоже мне писатель… И вот теперь по его милости – такая дурацкая ситуация.

– Я буду в ванной, – оповестила Марина своих стражей. – Большая просьба не стучаться и не подглядывать.

Они похмыкали и вернулись к телевизору – только один из троих поставил кресло так, чтобы оно закрывало проход из спальни в прихожую. «Умный мальчик, – подумала Марина. – Но недостаточно умный для того шизанутого архитектора, что это строил…»

Марина снова вошла в спальню, вытащила из шкафа теплые колготки, джинсы, свитер, добавила к ним сумочку, завернула все это в большое купальное полотенце. Тапочки она к этому времени сменила на старые матерчатые туфли, завалявшиеся в недрах шкафа со времен давней поездки на загородный пикник. Дотронувшись до них, Марина ощутила неуместный в данный миг прилив ностальгии по старым добрым временам, когда сегодняшний кошмар мог привидеться ей разве что во сне…

Марина взяла полотенце в руки и вышла из спальни. Открывая дверь ванной комнаты, она покосилась влево и увидела, что один из сопровождающих, как бы задумавшись, стоит в дальнем конце коридора, лицом в сторону телевизора, но держа в поле зрения и дверь ванной. Марина вошла, закрыла за собой дверь и прислушалась:

– Да, в ванную пошла… – донеслось до нее. Марина удовлетворенно кивнула: да, она пошла в ванную. Пожалуйста, не забудьте об этом. Марина включила воду, села на табурет и стала ждать. Вода шумела, и Марина потихоньку стала переодеваться, и комплект одежды, который она надела, вытащив его из полотенца, совсем не подходил для купания в ванной, он подходил для пробежки, хорошей быстрой пробежки, которая должна будет вывести Марину за пределы «Славянки».

Три человека смотрели телевизор, один из них изредка поглядывал на дверь ванной комнаты, однако он не подозревал, что в ванную ведут две двери. Ванная комната в квартире Романовых была изначально рассчитана на установку там стиральной машины, и та часть комнаты, где эта машина стояла, имела отдельный вход со стороны кухни. Вот к этой-то двери Марина и пошла на цыпочках.

Она могла рассчитывать секунд на пять-десять, не больше. При всем этом камуфляже в виде льющейся воды, при отвлекающих звуках телевизора, при ее появлении с неожиданной стороны, при ее мягких туфлях – все равно остается одна проблема. Ей нужно будет открыть входную дверь. На это уйдет время. Сделать это бесшумно не получится. Но сделать это нужно, потому что другого выхода просто нет. И Марина выскользнет из ванной комнаты, и она прошмыгнет к входной двери, и она откроет ее и выпрыгнет в коридор за несколько мгновений до того, как трио ее стражей треснется лбом в закрытую дверь. Потом уже они потеряют время, пока будут заново отпирать замок… А Марина будет бежать что есть сил.

Шум льющейся воды сыграл с ней злую шутку. Этот отвлекающий звук отвлекал Марину больше, чем тех людей, что находились снаружи. Он заглушил шаги в коридоре, заглушил звук открываемой дверцы настенного шкафа…

Марина открыла дверь и бесшумно выскользнула в коридор.

– Кхе, – услышала она со стороны кухни.

Она, холодея, посмотрела туда: один из охранников, кажется, тот, что пять минут назад смотрел, как она входит в ванную, теперь стоял возле холодильника. В руке у него был вытащенный из шкафа высокий стакан, в стакане была вода. Он пил. Точнее, он пил до той секунды, пока совершенно неожиданно для себя не увидел Марину. С сумочкой в левой руке. Одетую совсем не для купания. Одетую для того, чтобы сбежать из квартиры.

Охраннику понадобилось некоторое время для осмысления этой ситуации. Марина поняла свое поражение быстрее. Она поняла, что уже ничего не успеет, что все это было зря…

И полетевшая в охранника сумочка была скорее выплеском охватившего ее дикого отчаяния, нежели продуманной попыткой устранить преграду на своем пути.

И она так и не поняла: металлический ли уголок сумочки врезался в стакан, мощная ли рука охранника с перепугу слишком сильно сжала стекло…

Так или иначе – на глазах Марины стакан взорвался и рассыпался на множество осколков.

Так или иначе – вслед за россыпью осколков брызнула кровь, много крови из рассеченной стеклом вены на руке, и охранник растерянно махал этой рукой, словно хотел стряхнуть с себя кровь, но та не стряхивалась, а все хлестала и хлестала…

Марина едва сумела оторвать взгляд от этого жуткого зрелища. Она прыгнула к входной двери.

Два других охранника в этот момент уже были в коридоре. Они увидели свою подопечную, пытающуюся покинуть квартиру. И они увидели своего коллегу, залитого кровью. Он еще держался на ногах, но был бледен и продолжал беспомощно взмахивать рукой, разбрызгивая красные капли вокруг себя.

Марина открыла дверь, когда ее схватили за руку и дернули назад. Она издала какой-то звериный рев, поддаваясь силе мужских рук, но одновременно махнула рукой, целясь ногтями в лицо охранника – слишком много всего уже было ею сделано, чтобы теперь останавливаться…

Марина поняла, что ногти ее угодили в верное место, и снова рванулась к двери, рванулась всем телом, лягаясь и снова всаживая ногти в лицо врага, который пытался остановить ее… Врага, который встал на ее пути к своей семье. Врага, который просто не ожидал столь яростной жестокости от утомленной женщины, которую он привез сюда два часа назад.

Он выпустил Марину, отшатнулся назад, морщась от боли, но тут же понял, что выпускать эту женщину нельзя – разум возобладал над физической болью.

– Стоять!

Кричал третий охранник из-за спины второго. Единственный из троих, он был вооружен – и он схватился за свое оружие, как за последний способ остановить эту бешеную суку…

Но он никогда не стрелял в человека, тем более с такого близкого расстояния. Даже при том, что это была бешеная сука, ранившая уже двоих его друзей.

И он собрался выстрелить вверх, чтобы напугать, чтобы остановить страхом, а не пулей…

В этот момент второй охранник, превозмогая боль в расцарапанном лице, ухватил Марину за шею и что было сил рванул на себя.

Сил было так много, что Марина врезалась всем телом охраннику в грудь и опрокинула его назад. «Назад» означало – на третьего охранника, который несколько секунд спустя, сидя на полу, неожиданно понял, что в этой суматохе все-таки умудрился нажать на спуск…