Текст книги "Закон ответного удара"

Напалмовые ракеты ударили по вершине мощным залпом. За какие-то секунды холм стал напоминать Везувий времен канувшей в века Помпеи. Остановился и атакующий снизу отряд. Появления здесь, в их собственных тылах, северо-вьетнамских вертолетов они не ожидали. Это дало возможность Макарову подоспеть и ударить противнику в правый фланг. Теперь уже и Игорю ничего не оставалось, как поднять свои пять с половиной человек в атаку. Ввосьмером они представляли уже серьезную и превосходящую силу даже для двадцати пяти вьетнамцев. Бой был короткий и ожесточенный. Сблизившись на дистанцию рукопашного боя, спецназ пустил в ход ножи и саперные лопатки, которыми можно было бы при надобности побриться. Здесь уже стрелял один Лисовский, так и не вставший в полный рост. Куда он стрелял, было не совсем понятно, но тяжелый звук его крупнокалиберного пулемета не сразу перестал слышаться.

Убежать удалось восьмерым или девятерым. Игорь не дал команду на преследование. Вертолетное время дорого. Он осмотрел поле боя, своих ребят – спецназовцы на месте, но не обнаружил Тана.

– Тан! Капитан Тан… – крикнул Игорь. – Тана никто не видел?

– Вот он, – показал Кордебалет на просвет между двух густых кустов.

Тан лежал почти без головы. Бедной его голове в последнее время приходилось плохо: досталось вчера от кулака Шурика, ночью от приклада часового, а утром на уровне глаз вошла пуля.

– Разрывными стреляли… – сказал Сохно.

– Или из крупнокалиберного пулемета… – добавил Макаров и посмотрел в ту сторону, откуда стрелял Лисовский.

Майор в рукопашной схватке участия не принимал. А сейчас он уже спешил, припадая на левую ногу, словно раненый, на открытую поляну, туда, куда мог приземлиться транспортный вертолет. Спешил и махал руками, словно приглашал летчиков побыстрее забрать его…

– Тан, наверное, слишком много знал… – констатировал Макаров.

– Это еще надо доказать. А доказать здесь что-то будет слишком трудно, – сказал Игорь. – Как твоя рука?

– Хреново. Но Лисовскому, если надо, врезать могу… Если командир позволит…

Глава 9

На этот раз Игорь сразу поставил машину в гараж, пристроенный к самому дому. Татьяна смотрела на них из окна и открыла внутреннюю металлическую дверь, ведущую через узкий и длинный переход из гаража сразу в холл.

– Вашего полку прибыло… – констатировала она.

– Ну, так ты же утром обещала… Так и получилось… – ответил Игорь.

– То есть? – Она про свои случайные слова совсем уже забыла и потому не поняла сразу.

– Ты же сказала, что скоро здесь появится Слава Макаров, который в Афгане без вести пропал. Вот он и объявился. Знакомься! Капитан Макаров.

Слава снял вязаную шапочку и обнажил коротко стриженную, загорелую до черноты голову. Поклонился, как истинный лондонский джентльмен. И поцеловал протянутую руку.

– Весьма рад…

– Обедать будете?

– Не просто будем, а будем… – Сохно не договорил, но по блеску его глаз было понятно, что отсутствием аппетита капитан не страдает.

– Через полчаса спускайтесь… Наверху есть комната свободная. По тому же ряду. Если еще кто-то прибудет, так вы сообщите заранее, я последнюю комнату приготовлю… – Она улыбнулась и ушла на кухню, понимая, что друзьям есть о чем поговорить.

– Да, если бы можно было и Кордебалету присоединиться… – Игорь ступил на лестницу первым.

– Ага, – скривился Сохно в подобие горькой улыбки, – когда я сегодня увидел одного возвращенца с того света, то сразу подумал, что и Шурику бы вернуться не грех. Пожалуй, что и внемлет просьбам – вернется. Я так чувствую.

– Труп Славы никто не видел, а Кордебалета… – вздохнул Игорь.

– Я не видел… – упрямо сказал Сохно.

– И я… – так же твердо добавил Слава.

– Я-то тоже… – Игорь понимал состояние друзей. – Но его видела, я думаю, хотя бы мать…

– Ты думаешь или ты знаешь? – переспросил Сохно.

– Только предполагаю.

– В таком случае, следует позвонить и уточнить. – Толик настаивал на своем. – Вопрос следует выяснить до конца.

– Поднимемся. – Игорь сомневался в целесообразности звонка, и к тому же ему не хотелось лишний раз волновать Татьяну Павловну – поселить в человеке надежду, которая на девяносто девять процентов потом не оправдается, это было бы слишком жестоко по отношению к пожилой женщине. Но уверенность и настойчивость товарищей стала и его заражать. – У меня с собой сотовый. Сверху позвоним.

Не сговариваясь, они прошли в третью, дальнюю по коридору комнату, отведенную Татьяной для Макарова.

– Располагайся. Туалет и душ рядом. Расскажешь все после обеда, господин выходец с того света… – по привычке командовал Игорь.

– Ох и долгий это будет рассказ. Лучше сначала позвонить.

– Тоже верно. – Игорь достал из кармана трубку сотового телефона, набрал номер.

Ответили почти сразу. Игорь легко узнал характерный голос одноклассника, который встречал полчаса назад Сохно:

– Алло!

– Здравствуйте. Татьяна Павловна отдыхает?

– Да. А кто спрашивает?

– Подполковник Согрин, бывший командир Шуры. Я сегодня утром с ней уже разговаривал.

– Да-да, мне передали. Я в курсе… Татьяна Павловна весь день вас дожидается. Позвать ее?

– Подождите. Я занят розысками… Сами понимаете чего… Кого… Короче, вы мне можете точно сказать, кто видел тело Шурика?

– Врачи, наверное…

– А сама Татьяна Павловна?

– Нет. Точно. Тело сразу из больницы в морг отправили. Написали заключение и отправили. Я сам бегал и все документы оформлял, деньги собирал.

– Так кто-то вообще видел его мертвым?

– Ну, я же говорю, врачи…

– Спасибо за информацию. Еще вопрос. К вам никто не заходил в последние минуты?

– Еще один сослуживец приехал. Сохно или Сохнов… Я фамилии плохо запоминаю. Сказал, что вас знает. Потом соседка заходила.

– Хорошо. Это хорошо. Я постараюсь Сохно найти. А кроме них, никого не было?

– Нет.

– Ладно. Спасибо еще раз. До свидания.

– А вы когда зайдете? Татьяна Павловна вас ждет. Что ей сказать?

– Скажите… пока занят поисками.

Игорь нажал кнопку отбоя и посмотрел на товарищей почти ликующе. Они молча ждали.

– Сдается мне, господа офицеры, что нам не грех бы пропустить перед обедом по паре рюмочек. Есть повод.

– Ну?… Дальше…

– Не тяни душу, командир.

– Тело Кордебалета никто, кроме мифических врачей, не видел. А теперь слушайте меня внимательно. Я был сегодня в морге. Санитара вырубили одним ударом. Мастерски вырубили. Не каждый покойник это умеет. Санитар клянется, что проверял все двери и окна. На окнах, кстати, решетки целы… Вывод ясен?

– Вырубить его мог только Кордебалет!

– А как же вскрытие?

– Вскрытия не проводили. Накануне у Шурика был сердечный приступ. На следующий день приступ повторился. Причиной смерти указана острая сердечная недостаточность. Умерших после повторного приступа, да еще в больнице, обычно не вскрывают.

– Но осматривают же.

– Осматривают! – вдруг хлопнул себя Сохно ладонями по коленям. – А ты не помнишь? Нас же учили этому. Состояние «ключа»… Кордебалет же это «на бис» исполнял… Летаргический сон… Внешне – полная остановка сердца… Ну?

Игорь услышал шаги в коридоре. Он выглянул за дверь. Татьяна входила в комнату напротив. В последнюю свободную.

– Что, сестренка, скоро обед будет?

– Сейчас, подождите… Я только четвертую комнату подготовлю… – ответила Татьяна наигранно равнодушно, но у Игоря от этого равнодушия заколотилось сердце.

– Для кого? – спросил он.

– А ты посмотри в окно. Что там за тип по ту сторону забора шляется? В лесочке…

Игорь бросился к окну почти бегом, ожидая увидеть знакомую высокую фигуру Кордебалета. Но за огородом, по ту сторону забора прогуливался, словно поджидал кого-то, совсем другой человек. Игорь узнал странное создание в северных одеждах, что видел он сегодня на выходе из морга и входящим в гостиницу «Малахит».

– Тревога! Нас, похоже, засекли. Вон тот тип в лесу. Его надо захватить. Я видел его утром вместе с Лисовским.

Толик со Славой уже спускались по лестнице, когда человек зашел за дерево. И больше он не показывался. Может быть, заметил в окне дома силуэт Согрина.

* * *

Хуже не оправдавшейся надежды может быть только полное ее отсутствие. После того как утром Татьяна пошутила насчет появления Славы Макарова и Слава в самом деле появился, Игорь ожидал, что сообщение сестры о появлении на задах огорода нового человека должно означать появление Кордебалета. И теперь, когда вернулись Сохно и Макаров, обыскавшие в ближайшем лесу каждый кустик, но человека в северных одеждах не обнаружившие, подступило жестокое разочарование.

– Обед берем с собой… – скомандовал Игорь Татьяне, как новобранцу-повару. – Быстрее, если хочешь, чтобы Сохно не умер с голода и не был после этого для верности застрелен.

Татьяна за минуту нагрузила целую корзину съестных припасов, значительно опустошив содержимое своего громадного холодильника.

Игорю хотелось гнать на предельно возможной для города скорости, но он сдерживался, чтобы не привлечь внимание ГИБДД.

– Куда мы теперь?

– Этого чукчу вылавливать. Или кто он там еще…

– Где мы его ловить будем?

– Он в гостинице живет. Но номер я не знаю.

Они встали на стоянке среди других машин. Обзор парадного крыльца отсюда был хороший. Привычка к чрезвычайным ситуациям ни одного не лишила природного аппетита. Но обедали они все в подавленном состоянии. Мало того, что их местонахождение обнаружено и Лисовский вполне может всех их попытаться захватить, стало еще и казаться, что все надежды на то, что Кордебалет жив, – только десять минут назад такие живые и сильные – выдумка, глупая мечта.

– Там, у дома Кордебалета, на окна никто не смотрел? Наблюдатели были? – поинтересовался Игорь.

– Обижаешь, командир… – ответил Макаров. – Мы же не мальчики. Я тебе сейчас наперечет назову всех, кто со стороны смотрел. И с тобой в данных не разойдусь. Спорим?

– Верю. Тех я и сам отлично помню. Окна меня интересуют. Там за шторой спрятаться можно и номер машины записать.

– С окнами сложнее. Гарантии нет. По-доброму-то, надо бы машину сменить. У кого что с документами?

– У Сохно только на Сохно… – скаламбурил Толик.

– У меня вообще на вымышленное имя, – Макаров достал синий заграничный паспорт, – если сильно проверять не будут, могу на себя оформить. Только не знаю, сделают ли это на загранпаспорт.

– Надежный хоть?

– Сюда с ним добрался из Африки…

– Ого…

– И с оружием? – спросил Согрин.

Он впервые видел такой автомат, из которого Слава стрелял в стену дома Кордебалета. А уж что-что, а оружие подполковник знал отлично. И потому новая и такая внешне непривычная модель сильно его заинтересовала.

– Представь – да…

– А на границе как?

– А через границу я пешочком, по старинке…

– Нормально, как и положено старому спецназовцу. Нынешние так не смогут… – хохотнул Согрин. – Хотя сейчас и границы другие. Покажи машинку, – попросил Игорь.

Макаров протянул автомат. Короткий, в полста сантиметров длиной, автомат удивлял своей футуристической формой. В нем даже приклад имел непривычный взгляду вид. Вместо обычного ложа какие-то отверстия для продевания пальцев. Прицельная планка по принципу американских штурмовых винтовок. Магазин вообще странной формы и оригинальной конструкции – вставляется поверх оружия. Сама коробка магазина из прозрачного пластика, и всегда видно, сколько патронов имеешь в запасе.

– «П-90», калибр 5,7 на 28… – прочитал Игорь на верхней планке. – Что за калибр такой непривычный?

– Оружие будущего века… – похвастался Слава. – Бельгийская штучка – пистолет-пулемет. Идет в комплекте с простым пистолетом под тот же облегченный патрон. Конечно, наш старый «калаш» посолиднее и попривычнее, но этот тоже ничего. Сначала не знаешь, как к нему подступиться, потом привыкаешь. В принципе, специально обучать тут, думаю, никого не надо. Только одна маленькая деталь. Когда предохранитель опускаешь на автоматический огонь, то стрелять можно в двух вариантах. Спуск отжимаешь не до конца – очереди строго по три патрона идут. Если до конца – хоть весь магазин выпускай. Удобно. И под курткой много места не занимает.

– Откуда такой?

– Нам на испытания прислали. Я один и прихватил. На всякий случай.

– Давай по порядку, – остановил его Игорь. – Время у нас есть – когда еще чукча сюда доберется… Кому «вам» прислали?

– Французский иностранный легион… Место дислокации – Джибути.

– Африканец, – хохотнул Сохно. – А я уж подумал, что твой загар от некачественного одеколона. Был у меня один знакомый, в одной котельной обитали… Так он ни водку, ни вино не признавал. Только одеколон. И очень «Цитрусовый» любил. Так у него тоже загар был красивый…

– А как ты туда попал на старости лет? – поинтересовался Игорь. – Насколько я знаю, там возрастной ценз. И на опыт мало смотрят…

– Покрутило, покрутило и забросило. Сильно крутило… А возраст? Я и сейчас по новому паспорту на десять лет моложе. Сам себе паспорт выписывал. Возраст определял по собственным ощущениям – как себя чувствую…

– Верю в твою молодость. Верю! Время у нас есть. Будем ждать северянина, – решил Согрин. – Так что, Слава, рассказывай…

* * *

…Капитан Макаров с шестерыми солдатами отправился на встречу с агентом. Сам агент – азербайджанец или курд по национальности, никто из связников точно этого не знал, – кадровый офицер ГРУ, еще за несколько лет до ввода войск в Афганистан осел там под видом улема – знатока, хранителя и толкователя основ веры и мусульманского проповедника. Во время войны он пользовался среди полевых командиров моджахедов серьезным авторитетом за счет своих широких знаний ислама. В этом деле он мог дать фору самому Лоуренсу Аравийскому [3]3
  Лоуренс Аравийский – агент английской разведки на Ближнем Востоке, большой знаток ислама, участвовал в теософических диспутах с самыми известными мусульманскими богословами и мог поспорить с ними на равных.


[Закрыть]. Секрет здесь не так и прост – агент ГРУ, помимо широкого исламского эзотерического, помимо полученного позже военного образования, имел еще и квалификацию высококлассного психотерапевта-гипнотизера, способного воздействовать на большие толпы людей. Звали его Нурали. Нурали постоянно перемещался по стране с проповедями, лично и достаточно близко был знаком со многими полевыми командирами, подолгу беседовал с ними на самые различные темы и имел, естественно, возможность собирать самые необходимые для советских войск сведения. Авторитет разведчик имел настолько большой, что ему разрешали то, что не разрешалось многим из офицеров.

Макаров уже дважды встречался с Нурали, и потому на очередную встречу отправили опять его. Подобные рандеву, как правило, проводились вдали от района активных боевых действий, чтобы никто не заподозрил в проповеднике советского разведчика. Но спецназ ГРУ для того и создан, чтобы работать в глубоких тылах противника. А простая встреча – это не боевая операция по уничтожению какого-то важного объекта и даже не пресечение контрабанды наркотиков.

Нурали принципиально не вел записей, предпочитая исключительную свою память, и потому не пользовался обычными в практике разведчиков тайниками. Но при личной встрече – Макаров уже имел возможность убедиться – он использовал свои психотерапевтические способности и умел влиять даже на крепких к нервным нагрузкам офицеров-спецназовцев. По крайней мере после возвращения Слава без труда вспоминал всю полученную информацию, включающую в себя большое количество цифр. А он ведь математику с детства не любил.

В этот раз они встречались в ущелье на тесном берегу чистой речки Файра, на десяток километров выше городка Файрабад. Слава нашел Нурали сидящим в задумчивости у костра, рядом расположилась маленькая палатка-навес. Должно быть, Нурали жил здесь уже не первый день. Костер Макарову не понравился – демаскировка очевидная, которая может навести на спецназовцев противника, но, если агент разводит его, он знает, что делает, и это не сильно обеспокоило. В самом деле, если Нурали сидит здесь уже какое-то время, то как раз отсутствие костра и способно вызвать подозрение.

Солдаты устроили чуть в стороне привал, а сам капитан больше часа сидел по другую сторону слабого пламени, прямо смотрел в черные выразительные глаза агента и слушал, слушал, слушал, запоминая. Нурали неторопливо перебирал в руках четки и диктовал. Голос его звучал монотонно и убедительно. Когда надо было выделить что-то особенно важное, он выделял это ударением и повторением.

…Виноват в случившемся оказался часовой, сильно подуставший во время марша – последствия недавнего ранения, и потерявший внимательность, а может, и просто задремавший. Ему перерезали горло. Оставшиеся пятеро солдат среагировали на нападение быстро, но численный перевес был не на их стороне. Слава Макаров дрался яростно, уложил троих в рукопашной схватке, хотя сам был дважды ранен, подхватил автомат и сумел укрыться за камнями, не подпуская к себе других. Нурали же все время боя продолжал сидеть в той же позе – по-азиатски подогнув под себя ноги – перед костром, перебирал четки и читал, похоже, молитвы. Моджахеды не решались на активную атаку, и Макарову показалось, что сдерживал их каким-то образом именно агент ГРУ. Развязка наступила тогда, когда один из «духов» прыжком сбил в лежачее положение улема Нурали и накрыл его своим телом. И тут же с разных сторон были брошены две гранаты, от которых капитана спецназа камни уже не спасли. Последнее, что он видел, оставаясь в сознании, – Нурали встал и отряхнулся от пыли. А подошедшие моджахеды поклонились ему. Это утешило. Агент остался нераскрытым. Он всегда может объяснить ситуацию случайной встречей. И хорошо, что у Нурали хватило выдержки не вступить в бой. Он один гораздо ценнее для армии, чем десятки таких групп, что пришла на встречу, чем несколько таких капитанов, как Макаров…

…В себя Слава пришел в каком-то горном кишлаке. Только в горных были такие дома – окон нет, а в потолке пирамидальный фонарь в половину крыши. И внутри свободна только середина дома, а к трем стенам расходятся амфитеатром полки – в несколько ступеней. На этих полках и спят, и едят, и принимают гостей…

Болело все – голова, тело, мысли… Даже мысли, потому что он знал хорошо, что такое для советского офицера в десантной форме попасть в плен к моджахедам. Он лежал не связанный, но не способный встать и даже пошевелиться, смотрел в стеклянный фонарь в крыше и пытался вспомнить, кто и что рассказывал ему про эти дома. Мысли путались, срывались, как рыба с крючка, цеплялись снова, но уже другие, с другой стороны, и снова срывались. Мысли были больные, мучительные, более мучительные, чем физическая боль. Прыгали, терялись и находились вновь. Но они почему-то постоянно возвращались сюда, к дому. Кто-то рассказывал, кто-то рассказывал… Сам человек почему-то не вспоминался, но вот слова его о каком-то постбактрианском стиле, о том, что дома такие, похожие изнутри на греческие амфитеатры, стали строить после того, как Александр Македонский по пути в Индию покорил Бактрию и оставил здесь часть своего войска, – это вспомнилось…

А потом вдруг вспомнилось и все остальное… Во время рейда они должны были выйти к месту квартирования артиллерийского дивизиона в таком же вот горном кишлаке. Дивизион артиллерийским огнем держал под контролем хорошо пристрелянную дорогу в ущелье. Неладное почувствовали уже на подходе. Дальше – часовых не обнаружили. Опять неладно… Сохно со своими парнями пошел вперед. Потом пошли и остальные. В кишлаке не было даже мирных жителей. Дивизион же был полностью уничтожен. И никто не позаботился убрать трупы с улицы. А потом сержант позвал Макарова. Показал. Такой же дом. В доме расположен был полевой госпиталь. Там раненым и врачам, захваченным врасплох, безоружным, просто отрезали головы. Одному за другим. А они лежали и ждали своей очереди, не имея сил постоять за себя… Отрезали полностью и клали рядом с телом. Аккуратно клали, тщательно, чтобы сами головы потом ненароком не перепутать. И все это было свежим, кровь на досках была яркой и еще не свернулась. И тогда отдельная мобильная группа, не задерживаясь и отложив на потом похороны, ушла в преследование. Отряд моджахедов оказался такой же численности, но не такой степени подготовленности. Был короткий и яростный бой, быстро вошли в рукопашную. Злость после увиденного кипела и клокотала в душах так, что в плен не брали даже тех, кто бросал оружие и падал на землю, стлался, прося о милосердии… А потом долго вспоминался этот госпиталь-морг и на следующем привале рассказы солдата, бывшего студента Душанбинского университета, о домах в постбактрианском стиле…

…Скрип двери и полоса яркого, наотмашь ударившего сбоку света. Кто-то вошел в дом. Слава среагировал, но не пожелал показать это. Лучше сначала сориентироваться, понять ситуацию, и только потом пусть видят, что ты жив и соображаешь.

Вошедших было несколько человек. Разговаривали по-своему. Обращались, похоже, к одному, а он изредка отвечал односложными, мягкими фразами. Убедительными фразами.

Подошли ближе, продолжая разговаривать.

Вот вперед выступил один, встал вплотную, горной вершиной возвышаясь над лежащим. Опять вспомнилась картина – госпиталь-морг – и не захотелось так же распроститься с жизнью, так же беспомощно, как и те раненые. Ну, хотя бы ногами пошевелить мог, так со всей скопившейся от боли злостью пнул бы подошедшего. Хоть таким малозначительным ударом – пусть мальчишество! – постоял бы за себя. Но ноги не шевелились, так же как и руки. Только глазами водить можно было. И смотреть в небо сквозь фонарь потолка опостылело. Он не боится смерти, он – капитан Макаров – не боится даже пыток и мучений. И что бы они ни делали, они ни звука от него не услышат, ни стона… Хрен вам!

И он посмотрел прямо в глаза подошедшему. Со зрением, черт его совсем возьми, что-то стало… Сразу сфокусировать взгляд после долгого рассматривания неба сквозь пыльный потолочный фонарь Слава не мог. А когда все же взгляд его с болью, с натугой собрался, когда сконцентрировался и связался с мыслью, он понял, что над ним стоит Нурали.

– Капитан, – на отвратительно плохом русском языке, совсем не так, как накануне, обратился Нурали к Славе, как к человеку совершенно постороннему, едва знакомому, но в то же время в его голосе чувствовались и восточная мудрость, и понимание, сопереживание физической и, может быть, нравственной боли, – я выпросил вашу жизнь у командира Ахмат-Саида. Мне было интересно беседовать с вами там, у костра. И я хотел бы продолжить беседу. Я хотел бы долго с вами беседовать. Если вы не против…

Затуманенный мозг Славы долго концентрировался на мысли. И одновременно совершенно другим каким-то умом, другой стороной сознания он слышал и понимал, что рядом стоят еще чужие и злобные люди, и кто-то еще там же, с ними рядом, стоит и говорит, переводит русские слова Нурали этим другим. А они слушают и одобрительно кивают. Слава словно бы видел, как они кивают, хотя они и стояли у него за затылком и в действительности он видеть их не мог.

Наконец он собрался с мыслями и понял, что Нурали не раскрыт, что Нурали не потерял своего авторитета и влияния и пытается вытащить и его, Макарова, из беды. Поддержка, возможная помощь пришли так неожиданно и как раз в момент, когда он совсем не надеялся остаться в живых, а только настраивался не унизить свои погоны перед моджахедами, собрать все силы и стиснуть зубы, чтобы умереть достойно. И это так растрогало капитана, что он потерял сознание…

* * *

После нескольких залпов напалмовыми ракетами на вершине ближайшего холма, похоже, не осталось никого в живых. Дым еще не рассеялся, но ракетоносцы не прекращали барражирование, делали там круг за кругом, высматривая очередные жертвы. Пять или шесть раз с борта хлестанули пулеметные очереди. Скорее всего, стреляли для острастки, потому что разобрать в черном дыму действительную цель было просто невозможно. И при этом гул от пламени на вершине достигал даже подножия, напоминая звуком отдаленное гудение проходящего скорого большегрузного поезда.

Тем временем транспортный вертолет сделал еще один круг над заросшей кустарником поляной, куда стремительно убежал майор Лисовский. Согрин махнул рукой, показывая направление, и сам двинулся к месту предполагаемой посадки. Сейчас, когда операция подошла, по сути, к концу, почувствовалась накопившаяся за эти дни усталость, которую он раньше просто не имел права позволить себе признать. И с другими происходит то же самое, Игорь хорошо понимал это. Он видел, как тяжело парни идут на поляну.

А Сохно при этом нес на руках почти безголовое тело маленького вьетнамского капитана. Своих – а Тан, несмотря на многие неувязки и несовпадение взглядов на эту войну, все же оставался своим – оставлять на поле боя не полагается.

Кордебалет идет, оглядываясь, словно потерял что-то. И его состояние Игорь понял. Это у Шурика первая операция. И ему еще не совсем верится, что все кончилось. Это поле боя надолго останется в его памяти.

Макаров один, пожалуй, выглядит энергичным и неуставшим. И дело тут не только в его верблюжьей выносливости, хотя и она не последнюю роль играет. Просто Слава зол, словно совковую лопату углей из горящего костра заглотил. Он стягивает с ладони бинты, насквозь пропитанные кровью, и бесконечно матерится. Кровотечение не останавливается – значит, повреждены сосуды.

Игорь догоняет его.

– Каким штыком-то тебя?

– Штурмовая винтовка.

– Это легче… У нее язык узкий. Нашим бы всю ладонь разворотили.

– Легче было бы – мать их! – если бы я вместе со штыком винтовку из его рук не вывернул. Штык в ладони торчит, а я выворачиваю…

– Знаешь закон – не подставляй!

– Со спины ударить хотел. Патроны у него кончились. Вовремя я обернулся и только что и успел ладонь подставить и в сторону штык отвести.

– Скоро до дома доберемся. Потерпи…

Слава снял старый бинт, и тоненькая струйка крови забила фонтаном чуть не на полметра.

– Мать ее!

Он стал быстро наматывать приготовленный заранее свежий бинт. Но и этот сразу стал пропитываться кровью.

– Завяжи, – попросил Слава командира.

Игорь завязал концы бинта, а сам Макаров достал из брючного большого накладного кармана штык от американской штурмовой винтовки. Узкое длинное лезвие по сравнению со штык-ножом автомата Калашникова выглядит очень хрупким и не совсем серьезным. Но наш штык многоцелевой, а американский используется только как колющее оружие. Причем сами американцы никогда не воюют с примкнутыми штыками. Вьетнамцы же их почему-то любят.

– На память оставил…

– Спрячь подальше такую память, – сказал Игорь и покачал головой. – Раненый спецназовец – спецназовец наполовину.

Этой истине его учил опытный участник многих операций капитан Севастьянов, в отдельной мобильной группе которого Игорь служил, пока не дали ему под команду свою группу.

Макаров посмотрел на свежий бинт, сразу же переставший быть свежим – такое сильное было кровотечение, и опять заматерился, а Игорь поспешил догнать остальных.

Первым в вертолет, как и день назад, пытался забраться Лисовский, но Игорь снова грубо оттолкнул его.

– В чем дело? – в голосе майора опять послышались брезгливые и властные нотки.

Игорь не ответил и кивнул Сохно. Толик подал в дверь тело капитана Тана. Маленького вьетнамца сразу же завернули в брезент, чтобы кровь и мозги не стекали на пол. Только после этого быстро посадили всю группу и в середине ее майора, все еще негласно давая понять, что он под арестом. Майор рвался сходить к пилотам – должно быть, обстановку хотел выяснить, – но тяжелая ладонь Сохно легла ему на плечо и мрачный голос прокричал на самое ухо, перекрывая шум винтов:

– Не спеши, майор, расскажи-ка, зачем ты Тана шлепнул? Твой же товарищ был…

Лисовский испуганно шарахнулся от него, как лошадь от внезапно заведенного рядом с ней тракторного пускача, но с другой стороны майора грубо отпихнул прикладом автомата уже Кордебалет – нечего, дескать, ерзать, сиди спокойно и не рыпайся… И Лисовский внешне почти успокоился, только глаза опять злобно забегали, ища чего-то то в одной, то в другой стороне небольшого салона вертолета, а пальцы рук стали бегать по коленям, словно крупных болотных блох второпях ловили.

Полет длился дольше обычного, потому что приходилось совершать перелет через территорию соседнего Лаоса. Хотя пилоты американских «Фантомов» и в лаосском небе чувствовали себя полными хозяевами – не будь кабины герметически закрыты, вниз бы поплевывали, – все же там они появлялись значительно реже, и это давало хоть какое-то ощущение безопасности. К тому же в Лаосе на всей территории можно было надеяться на защиту средств ПВО, тогда как в Южном Вьетнаме такой поддержки элементарно не было.

В аэропорту их встречал все тот же автобус и «ГАЗ-69». Автобус для спецназовцев. На сей раз он был с водителем. Из «газончика» вышел пожилой капитан с ярко-голубыми петлицами – форма КГБ, козырнул Лисовскому и что-то сказал. Лисовский отрицательно закачал головой, но два солдата его взяли аккуратно под руку и усадили на заднее сиденье. Там уже сидел еще один солдат. Если посмотреть со стороны, это очень походило на арест. Капитан сказал что-то второму солдату и вместе с ним направился к автобусу.

– Старший лейтенант Согрин?… – вопросительно крикнул он в салон, поднявшись только на ступеньки.

– Я! – отозвался Игорь и тут же продвинулся через тесный проход к гостю ближе.

– Капитан Козлов, – козырнув, представился подошедший. – Старший следователь Комитета государственной безопасности. Вам надлежит поехать со мной в военную контрразведку и дать подробные показания по поводу проведения вашей операции.

– Какие еще показания? – удивился Игорь.

– Полностью составить отчет о каждом дне.

– Извините, товарищ капитан, вы что, арестовываете меня? Так, я понимаю?… – и Игорь с полуулыбкой обернулся в глубину салона, откуда прислушивалась к разговору вся отдельная мобильная группа.

Капитан заметил, как медленно стали разворачиваться в сторону двери стволы автоматов. Он тоже слегка улыбнулся – не из пугливых оказался, хотя хорошо знал, что представляют собой люди, только что вернувшиеся из боя, да еще не из одного за последние дни, что такое отсутствие контроля на чужой территории и как такое отсутствие влияет на дисциплину и на психику людей.

– Нет, вы рассматриваетесь как свидетель по делу майора Лисовского.

– В любом случае, товарищ капитан, я не буду писать никаких отчетов без официального разрешения своего командования. Извините, но я служу в ГРУ, а не в КГБ. А это совершенно разные ведомства. И я не уверен, что вам положено знать все то, что знает мое командование. Обратитесь по инстанции. Меня найти не трудно через генерала Лифшица.

– Хорошо, – капитан кивнул, хотя и поморщился с явной досадой, и вышел из автобуса. Он надеялся, по правде говоря, взять молодого командира отдельной мобильной группы ГРУ нахрапом, авторитетом Конторы, но не получилось.

– Кстати, капитан, а какое дело заведено на Лисовского? – поинтересовался вдогонку ему Игорь.