Текст книги "Закон ответного удара"

Козлов обернулся:

– Обратитесь по инстанции. Если вам положено это знать, вам сообщат. А вообще, при обращении к старшему по званию, старший лейтенант, перед званием следует ставить слово «товарищ»…

Капитан слегка отомстил.

Но из бесстекольного окна, свесив громадную волосатую ручищу наружу, высунулся Сохно.

– Капитан, – крикнул он. – Я не расслышал. Вы откуда – комендантский патруль?…

Козлов не обернулся. Он был человеком до некоторой степени интеллигентным, и как всякий чуть-чуть интеллигентный человек не умел бороться с откровенным хамством и с насмешками. К тому же он не привык, чтобы к работникам Конторы относились так, и оттого несколько растерялся.

Теперь уже Толик слегка отомстил и оставил последнее слово за собой.

Глава 10

Уже несколько часов они сидели в машине, разговаривали, вспоминали и дожидались странного человека в северных одеждах, который должен же был когда-то вернуться к себе в гостиницу.

– Скорее всего он из леса сразу отправился в Контору, – предположил Согрин. – Доложил Лисовскому. И теперь…

В голову ему пришла мысль. Он достал сотовый телефон и набрал номер сестры.

– Таня… Это я. Спасибо за обед. Мои волки в состоянии съесть и три таких. Но вообще-то вполне хватило. Как там дела? Все спокойно?

– А что, меня уже и застрелить могут? – сестра усмехнулась в трубку. – Ты бы хоть предупредил заранее…

– Ладно. Я серьезно. Ничего подозрительного не видела? Не звонил никто? Вокруг не шлялся? Тот тип или еще какие-то?

– Да нет вроде… Алеша только звонил, интересовался, как у нас дела, я ему рассказала про охранников. Он только посмеялся. Сказал, что сегодня задержится. И передоверяет меня тебе.

– Если что-то заметишь, сразу мне звони. И присматривайся к улице. Должно бы там быть что-то новое, только вот что, я не знаю.

– Как прикажете, господин подполковник! Ты сам-то хоть вернешься сегодня?

– Постараюсь. Пока!

Игорь дал отбой.

– Ну, что? – поинтересовался Сохно. – Никто не приезжал на оленьей упряжке?

– Тишина…

– Непонятно, – сказал Макаров. – Если ты не ошибся и этот человек в самом деле работает на Лисовского, то дом должны бы были уже со всех сторон обложить и подогнать группу захвата. Эти втихомолку не работают и входить предпочитают в окна.

– С другой стороны, – возразил Сохно, – какой дурак пошлет на сыск такого заметного человека. Одет, как на национальный праздник. Он один, наверное, такой на весь город.

– Но – ловкий, – продолжил Макаров. – Мы меньше минуты его обходили – времени спрятаться не дали. Сразу с двух сторон, через соседние дворы. А он пропал, и все. И посерьезнее с виду люди не могли уйти, а этот – уму непостижимо! – прозрачным, что ли, стал… Эх, мне бы такое умение в Афгане…

* * *

Госпиталь узнался сразу. Еще не открыв глаза, Слава почувствовал характерный запах. Сколько же времени он был без сознания… Он даже не ощущал, что его куда-то перевозили, переносили, оперировали, надо полагать, и перевязывали.

Рядом слышалась спокойная и неторопливая речь. Французский. Разговаривали две женщины и мужчина. Открывать глаза не хотелось, но один из женских голосов очень уж понравился ему своим приятным тембром, какой-то внутренней бархатистой сексуальностью. И Макаров, несмотря на мучительное сознание плена, несмотря на физические страдания, как старый и испытанный бабник, сразу заинтересовался, почти затрепетал. Это было своего рода кармой – с начальных классов школы, помнил он, противоположный пол вызывал в нем повышенный интерес. И бороться с этим было выше его сил.

Стараясь не привлечь к себе внимания, он приподнял тяжелые опухшие веки – какой негодяй подвесил к ним гири? – и скосил взгляд. Прямо перед глазами он увидел удивительно красивый женский зад, обтянутый белым медицинским халатом, под которым, похоже, ничего не было. А рядом с бедром тонкую руку, держащую блокнот, но руку негритянки. Капитан не относил себя к расистам, и цвет кожи никогда не смог бы его смутить, но понравившийся женский голос принадлежал другой женщине, которую он не видел. Мужчина, говоривший в этот момент, похоже, игриво шутил. И Слава даже слегка взревновал и почувствовал к предполагаемому сопернику легкую неприязнь. Однако аккуратный зад негритянки закрывал видимость, и, чтобы обратить на себя внимание и лицезреть все же обладательницу нежного и в то же время чуть тяжелого тембра, пришлось кашлянуть и пошевелиться. Зад поспешно сдвинулся в сторону.

Вот те на! Приятный голос принадлежал женщине преклонного возраста и совсем не обаятельной внешности. Разочарование было настолько сильным, что он вздохнул, как кот, которому вместо сметаны подсунули раствор гашеной извести, снова закрыл глаза и обескураженно, но благополучно уснул.

Во второй раз он пришел в сознание или просто проснулся, когда почувствовал, что кто-то касается его подушки. Не так умело, как делают это санитарки и медицинские сестры, поправляя. Это была явно мужская рука, тяжелая и сильная. И это ощущение соприкоснулось с оставшимся в памяти ожиданием чего-то нежного и чувственного, женского и женственного, соприкоснулось неприятно и вызвало недовольство.

Но теперь уже глаза открылись значительно легче, чем накануне. Перед Славой сидел улем Нурали и подсовывал ему под подушку небольшой мешочек с фруктами. Знакомое лицо обрадовало, и Макаров смог даже улыбнуться и выдавить из себя:

– Привет!

– Привет! – Здесь Нурали уже мог, видимо, говорить по-русски свободно, без того ужасного акцента, напоминающего маскировочный комбинезон снайпера, что он демонстрировал в горном кишлаке, и не опасаясь, должно быть, что его примут за русского шпиона. – Пора бы тебе и выспаться… Сколько можно… Четвертые сутки…

– Где я?

– В госпитале. Французский госпиталь для старших офицеров. Это в Пакистане. До своих очень далеко.

– Расскажи…

Нурали понял, что интересует Славу. И объяснил, что по законам ислама человек, который желает принять магометанство, перестает быть врагом. Когда люди Ахмат-Саида напали на них в ущелье на берегу Файры и взяли раненого Макарова в плен, они желали, естественно, казнить капитана. Но Нурали воспользовался своим авторитетом. Он сказал, что как раз беседовал с офицером о вопросах разницы веры, когда произошло нападение. И попросил командира уступить ему пленного, памятуя все тот же исламский закон. Ахмат-Саид любит только собак и лошадей, но не людей, и не отличается добросердечием. Но в вопросах веры он фанатик и потому согласился с улемом внешне почти легко. Так Макаров и оказался в госпитале. Более того, его будут хорошо лечить и просвещать, проповедник должен обязательно навещать его, должен проводить беседы, а потом, по выздоровлении, его отправят в Саудовскую Аравию.

– Ты должен потерпеть, чтобы не подставить меня. Слишком я долго здесь оседал и слишком хорошо сижу, чтобы только твоим нетерпением всю мою работу сорвать. А вытерпишь, только авторитет мой поднимешь… – Голос Нурали был убеждающим, акцентированным, тем самым голосом психотерапевта-гипнотизера. – Нашим я все сообщу при следующей встрече, как только налажу связь. Чтобы тебя не потеряли. Из Саудовской Аравии, уже мусульманина, через какое-то время тебя отпустят. Скорее всего в США или в Канаду. Будь готов к кругосветному путешествию. И только оттуда добирайся домой. Уже как сможешь… Но пока – терпи…

Слава вздохнул непритворно. Терпеть он умел, это – главное достоинство всякого спецназовца, хотя, как все нормальные люди, не любил.

– Вообще-то я не рвусь в мусульмане. Но для пользы дела согласен. А что, – вдруг пришла в голову беспокойная мысль, от которой даже голос повысился, – и обрезание придется делать?

– Обязательно… – Нурали улыбнулся. Он, вероятно, этого вопроса ждал.

А Слава чуть не зарычал.

– Ладно, отдыхай пока, чуть-чуть в себя придешь, я начну преподавать тебе азы ислама. Готовься.

– Это необходимо?

Улем кивнул:

– Это необходимо. Без этого тебя не примут в Саудовской Аравии.

– А что я там буду делать?

– Я тебе потом объясню… Это, возможно, не самое приятное для офицера Советской Армии, но придется через это пройти.

Предисловие Славе совсем не понравилось, и он, привычный в своей службе к конкретной постановке задачи, решил настоять на своем вопросе и поставить все точки над «i».

– Скажи уж сразу, а то я, возможно, предпочту сдохнуть в этом госпитале, чем…

– Ты станешь преподавателем в диверсионной школе. И будешь учить арабов. Будешь делать из них образцовых диверсантов.

Макаров минуту помолчал.

– То есть официально я становлюсь предателем Родины… Так?

Теперь вздохнул Нурали. Он понимал, что боевому офицеру спецназа с серьезным послужным списком перебороть себя бывает порой трудно. Все-таки спецназ – это не специально подготовленная агентура, это силовики и диверсанты.

– Официально так. Но ты будешь находиться на агентурной работе. Я позабочусь, чтобы из Службы тебя обеспечили всем необходимым… Связь и прочее… Про тебя не забудут…

– Так что, я все же могу надеяться, что не попаду под суд, когда придет время домой вернуться?… Мне легче под международный трибунал попасть, как военному преступнику, чем это. Пойми…

Нурали улыбнулся:

– Аллах акбар! Он сам распределяет пути человеческие… И все мы только песчинки в вихре той силы, которая называется на людских языках судьбой. Что бы ты ни задумал, не надейся, что это задумал ты, – так Аллах тобой распорядился.

– Это, – понял Слава, – первый урок…

Каково же все-таки было влияние Нурали среди моджахедов, что его, пленного советского офицера, не только не казнили, но и поместили в госпиталь. И не в простой фронтовой, с грязными простынями и блохами в каждом вонючем и пропитанном кровью топчане, а в иностранный, где и врачебная помощь покачественнее, и вообще порядок уровнем выше, нежели в госпиталях советских.

Нурали приезжал еще два дня подряд. Потом неожиданно исчез. Несколько дней не появлялся. Интересоваться Слава не стал. Ни к чему показывать свое близкое с ним знакомство. Но когда вместо Нурали к нему через неделю пришел незнакомый мулла с той же целью, он решил продолжать просчитанную улемом линию поведения. И, хотя не совсем еще оправился от тяжелых и множественных осколочных ранений, не отказывался от бесед на религиозные темы.

Не часто, но все же заглядывал к нему в палату местный офицер из службы охраны, что-то аналогичное особисту в нашей армии. Должно быть, он получил относительно Макарова определенные инструкции, но пока старался не надоедать – все равно раненый не встает и убежать не в состоянии.

* * *

В Саудовскую Аравию Макаров прибыл с гладко выбритой головой, но с густой, аккуратно подстриженной бородой, как и полагалось правоверному мусульманину. Слава к тому времени начал уже немного разговаривать по-арабски. По крайней мере отдавать команды и делать комментарии он мог. Больше всего его беспокоило, что улем Нурали не подает о себе вестей. Это омрачало вроде бы безоблачный горизонт.

Лагерь, где предстояло работать, находился в десятке километров от прокаленного солнцем городка Эс-Сабья, совсем рядом с йеменской границей. Городок со всех сторон окружали горячие пустынные пески, и это предвещало дни нелегкие и, естественно, скучные.

Сразу по приезде ему выплатили жалованье. К удивлению, даже за то время, что он отлеживался в госпитале. Имея в кармане около шести тысяч долларов, Слава не имел возможности потратить ни цента просто потому, что было негде. Спиртное в этих местах не продавали даже иностранцам – вера ставилась превыше всего, хотя иностранцев в лагере было много.

– Майор Дуглас, – по-английски представился ему начальник лагеря, этот язык Слава знал значительно лучше арабского. – Приветствую вас в этой богом проклятой дыре… И сочувствую… Я знаю вашу историю. У меня уже работал раньше русский десантник. Старший лейтенант. Вы пришли по его пути. Подготовка у него была неплохая. Только где он умудрялся доставать спиртное – уму непостижимо. Переживал свое положение. Трезвым я его ни дня не видел.

– Где он сейчас? – поинтересовался Слава.

– Согласно контракту, он отработал у нас год и теперь уехал куда-то в Южную Америку. Я не могу точно сказать, потому что преподавательскими кадрами я не занимаюсь.

– Там, может быть, и хорошо… – Слава вздохнул. – Но и здесь попробуем выжить, если сумеем достать спиртное. А раз доставали другие, то найдется и для нас.

– Я не могу вас поддержать, – скривил лицо майор. – У меня больная печень. Во Вьетнаме перенес сильнейшую лихорадку, вот и последствия…

– Вы воевали во Вьетнаме?

– Да, довелось… Вы там не были?

– Нет, – солгал Слава.

– Значит, завтра приступайте к занятиям. Живем мы прямо в лагере. Офицерский корпус на втором этаже. Комнат свободных много, занимайте любую.

И началось…

Слава был зол и обеспокоен. Нурали по-прежнему не подавал о себе вестей. Не случилось ли так, что он здесь просто забыт и потерян? В качестве кого он вообще сюда приехал? Что он должен делать? Какие сведения собирать?

Лагерь подчинялся генеральному штабу саудовской армии. Готовили здесь не террористов для международных организаций, как побаивался Слава вначале, а спецназовцев для местных войск. Это утешало. И пока не было у него никаких данных, что эти спецназовцы отправляются воевать в Афганистан. Какая здесь агентурная работа? Правда, специальные афганские отряды здесь тоже были, но с ними работал не он. И потом – что он может сообщить о подготовленных в лагере афганцах? Если бы они забрасывались, скажем, на территорию Советского Союза, это другое дело. А ведь они отправлялись в свою страну…

Слава не проходил специальной разведывательной агентурной подготовки. Его предыдущая работа армейского разведчика была строго определена, задачи были конкретны и ясны. Враг перед тобой! Выполняй!

А здесь он маялся от своей ненужности для своих. И потому вкладывал застоявшуюся энергию в подготовку саудовцев. Выражение «гонять до седьмого пота» к местным климатическим условиям явно не подходило. К десяти часам утра с тебя уже десять потов сходит. А сколько же тогда их сходит с курсантов за целый день занятий…

Майор Дуглас иногда покачивал головой, но от комментариев удерживался. Однажды только спросил, сам на себе оттягивая мокрую насквозь форменную рубашку с коротким рукавом:

– Вы не слишком их того?…

– Я же и сам с ними… – ответил Слава.

Он в самом деле занимался вместе с курсантами, и упрекнуть его в излишней жестокости было поэтому нельзя.

Так шли неделя за неделей, месяц за месяцем, а положение не менялось. И только через восемь месяцев за обедом у майора Славе вручили нежданно-негаданно письмо. Написано оно было по-арабски, но к тому времени он уже достаточно владел языком, чтобы прочитать его. Писал, к удивлению, тот самый командир моджахедов, который взял его в плен, – Ахмат-Саид. В восточном замысловатом стиле в письме рассказывалось о жизненном пути человека, который спас русского офицера и направил его на путь истинной веры – об улеме Нурали. Оказывается, Нурали погиб во время бомбардировки базы русскими самолетами в те еще первые дни, когда Слава лежал в госпитале без движений. Вот поэтому улема и сменил посланный Ахмат-Саидом мулла. В заключение письма полевой командир спрашивал Макарова, достаточно ли окреп в истинной вере человек, которому улем Нурали подарил жизнь, не желает ли этот человек отомстить за своего спасителя и вступить в отряд Ахмат-Саида после окончания контракта в Саудовской Аравии.

Дыхание сперло, даже голова закружилась…

Выходит, что он, капитан Макаров, дезертировал из Советской Армии и служит сейчас в саудовской. Он предатель, самый обыкновенный предатель в глазах закона. И доказать обратное уже никогда не сможет…

В первый момент появилось желание зайти к себе в комнату и просто, без всяких оставленных объяснительных записок и прочей сентиментальной суетливой ерунды застрелиться. Но что бы это дало? И кому? Стреляться Слава не стал. И ушел с обеда по-английски, не попрощавшись, не извинившись, не поблагодарив даже хозяина.

Но с той поры в душе у него поселилась пустота, такая же горячая и неспособная к жизненным эмоциям, как окружающая лагерь жаркая аравийская пустыня. И много еще времени пройдет, прежде чем пустота эта как-то заполнится. Но тогда он решил, что путь на Родину навсегда ему заказан. Не зря ведь Нурали в тот раз, когда приходил к нему впервые в госпиталь, сказал, что судьбой человека управляет Аллах. Вот Аллах и забрал его у России и отдал Саудовской Аравии…

В таком настроении Макаров продлил контракт и прослужил не год, как обговаривалось в первоначальных условиях, а целых четыре. И только после этого ему был предоставлен вид на жительство в Канаде, куда он и уехал. Война же в Афганистане к тому времени закончилась. Вернее, закончилась война Советского Союза в Афганистане, а там – внутри – началось множество маленьких и больших войн. Но это его уже не касалось.

* * *

Автобус отвез отдельную мобильную группу в тот же аккуратный двухэтажный домик за забором, с которого и начиналось их проживание в Ханое. Так же открылись ворота. Отвели им те же самые комнаты. Только за рулем уже сидел не капитан Тан, а незнакомый молчаливый и мрачный мальчик. Хотя на мальчиков могут быть похожи и вьетнамцы во вполне зрелом возрасте – особенности национальной физиогномики.

Только успели расположиться, как приехал на своем неизменном «ГАЗ-69» генерал Лифшиц. Генерал был в гражданской одежде, впрочем, здесь он и не носил другую, смотрел угрюмо, словно бетонную плиту на голову взглядом клал, и не сразу ответил на приветствие. Видимо, давая понять этим, что он недоволен группой и тем, как она провела операцию.

– Ладно, – сказал он наконец Игорю, – пошли в комнату. Поговорим…

Это «поговорим», вытянутое в окончании, звучало угрожающе, почти как «ну, посмотрим».

Лифшиц сел за стол, оставив Игоря стоять, как вообще-то всегда делают все генералы, особенно там, на своей территории, и потому это не показалось обидным. Но Игорь вспомнил, что перед отправкой они сидели в этой же комнате и обстановка была почти демократичной. Что-то изменилось в отношении генерала к спецназовцам.

– А ну, выкладывай начистоту, что ты за игры затеял с КГБ? – В низком голосе был и напор, и возмущение, и в то же время неуверенность в том, что он сможет услышать правду.

– Не понял, товарищ генерал… Какие игры? – На самом деле Игорь отлично все понял, и у него сразу же словно великий груз с плеч свалился: значит – он действовал правильно, значит, Лисовский вел свою игру, свою личную или игру в пользу Конторы, но первое более правдоподобно, иначе не встречал бы майора на аэродроме следователь. Что касается насильственных действий в отношении старшего по званию, то здесь к Игорю могли вполне обоснованно придраться. Полномочия свои он, естественно, превысил. Но спецназ всегда находится на особом положении. И то, что он сделал, ссадив старшего офицера с вертолета, оправдывалось необходимостью отправки раненого Краснова в госпиталь. Во всем остальном действия Лисовского выходили за рамки первоначального плана, кроме того, сам майор КГБ не являлся непосредственным начальником группы, и Игорь вполне мог сослаться на то, что первоначальный инструктаж он получал от генерала Лифшица и выполнял его указания. А то, что Лисовский при этом инструктаже присутствовал, еще ни о чем не говорит. Никто не представил Лисовского как руководителя операции и непосредственного начальника спецназовцев.

– Это я тебя должен спросить, что там за игры у вас происходили… Откуда взялся этот мешок с деньгами? Что за деньги? Почему тебя встречал на аэродроме их человек и о чем вы беседовали? Выкладывай начистоту, все равно я узнаю подробности.

Игорь внутренне усмехнулся – все, как полагается в спецслужбах, настучали уже! – и начал докладывать. Буквально через минуту генерал своей роли не выдержал, взглядом помягчел и махнул рукой:

– Ты садись, садись… Разговор долгим будет.

Игорь выложил все в подробностях, в красочных деталях. Некоторые моменты, которые можно было рассматривать под разными углами, он, естественно, интерпретировал в пользу группы и не сомневался при этом, что Лисовский в свою очередь подаст это блюдо под соусом собственного приготовления.

– И что, этот капитан Козлов прямо так хотел тебя увезти и взять полный отчет?

– Я спросил у него – меня арестовывают? Он бы, может, и попытался арестовать, чтобы отчет получить, да тут наши ребята в автобусе автоматами зашевелили, он и на попятную…

Лившиц сердито и басовито кашлянул:

– Чтоб еще раз меня уговорили с ними совместную операцию проводить… Сколько уже зарекался не связываться… Ладно. С этим покончили. Теперь что касается капитана Тана. Можно ли доказать, что это Лисовский его подстрелил?

Игорь в сомнении покачал головой:

– Едва ли… Если только экспертиза что-то покажет. Тело Тана мы привезли и пулемет привезли. Бой тогда шел обоюдный. Врукопашную сошлись. Но из пулемета с той стороны стреляли только сверху, с холма. Если бы они попали, то у него от головы только челюсть осталась бы. А так впечатление, что снизу стреляли. А Лисовский как раз лежал, он в рукопашной не участвовал.

– Ладно, будем разбираться. Подготовь мне письменный рапорт о том, как после вашей радиограммы Лисовскому был снят американский десант. Что там у него за канал такой, чтобы войска противника снимать? И с текстом шифрограммы обязательно.

– Оригинал шифровальщиком уничтожен сразу после передачи. Согласно инструкции. Так с каждым оригиналом поступают. И я за уничтожение расписываюсь в журнале.

– Пусть на память напишет. Но ты сам будь готов ко всему. Следственных органов у нас, сам знаешь, нет. Поэтому все расследование ведет КГБ. Они мундир пачкать, возможно, не захотят. Тогда могут на тебя много чего навалить. В своих ребятах уверен?

– Абсолютно.

– Ну и отлично… Еще скажи им, чтобы ситуацию прочувствовали пополнее, что Лисовский, по всей вероятности, хотел вас там похоронить. Он умышленно сразу не выслал транспортный вертолет. Чтобы вы лишнего о мешке с долларами не наговорили. И, возможно, та группа, которая холмы заняла, тоже по его наводке работала. Чтобы вас полностью добить. И понятно, почему они с Таном сбежать хотели той ночью. Хорошо, что вертолетчики, что раненого твоего вывозили, заметили их. Те чуть в стороне базировались. Потому и транспортник прилетел с ракетоносцами. Ладно, отдыхай! – вздохнул генерал и каким-то свойским движением потрепал Игоря по плечу. Выглядело это, должно быть, даже смешно, потому что сам Лифшиц ростом доходил Игорю только до этого самого плеча.

– Товарищ генерал, а что с Красновым – это раненый наш? Где он?

– В Союз твоего Краснова отправили. Здесь госпиталя не те… Все больше какими-то мазями да притирками лечат. А его оперировать, похоже, надо. Завтра и тебя, и всех твоих тоже отправим. Постарайся пока спрятаться, чтобы местные конторщики вылет не задержали – как в джунглях, не мне тебя этому учить… Если сюда пожалуют, пусть ребята твои скажут, что ко мне уехал, или в посольство, или вообще по магазинам пошел. За сувенирами…

– Понял, товарищ генерал. Разрешите идти?

– Ты-то оставайся, это я пойду. И помни, если все же докопаются – предельная осторожность. Каждое слово обдумай, прежде чем произнести.

Лифшиц уехал. Игорь разбудил, как ни жалко ему было это делать, ребят и собрал у себя в комнате. Объяснил обстановку и сложности в отношениях с Конторой. На всякий случай полностью прогнали, как на рекогносцировке, всю операцию, чтобы не было разногласий в случае допроса.

– Но, – категорично заявил Игорь, – никаких подробных отчетов. Вообще никаких отчетов. Держаться всем одинаково: просят рассказать – пусть сами спрашивают. Рассказывать вы права не имеете. Спросят конкретно о каком-то моменте – отвечайте по сценарию.

– Может, сказать кому-то, – предложил Макаров, – что видели, как Лисовский в Тана стрелял?

– А кто-то видел? – спросил с легкой издевкой Игорь. – В самом деле?…

– Увидеть можно и задним числом… Нам же тогда легче жить будет.

– Ребята, мы же не в КГБ работаем. Зачем нам их методы перенимать. Уважайте свои погоны.

– Как скажешь… – вздохнул Макаров. – Но по-моему: с волками жить – по-волчьи выть… Иначе среди них не выживешь.

Он только что вернулся из местного советского госпиталя с операции – ему сшивали сухожилия, зашивали сосуды, а сверху еще и гипс наложили на кисть. Все медицинские учреждения Слава ненавидел всегда, обращаясь туда лишь в случае самой крайней необходимости, а потому и был сейчас зол на всех и вся, а на Лисовского особенно, когда услышал, что, по предположению генерала Лифшица, майор, возможно, является организатором засады на группу.

* * *

Трубка сотового телефона от звонка глухо завибрировала во внутреннем кармане куртки. Игорь вытянул короткую антенну.

– Игорь. – Татьяна была слегка взволнована, это чувствовалось по голосу. – Мне только что звонили из ГИБДД. Спрашивали, где сейчас моя машина. Я сказала, что стоит в гараже. Они просили съездить и проверить. Про то, что гараж дома, я ничего не сказала.

– Откуда они знают телефон? Ты же там не прописана?

– В том-то и дело… Я сама удивилась. Сын с женой в отъезде. Спросить им было не у кого…

– Понятно.

– Можно через соседей узнать…

– Это тоже возможно.

– Что им сказать? Через час они перезвонят.

– Подожди минутку. Я сам тебе перезвоню.

– Хорошо. Только осторожнее, побереги себя.

Игорь нажал клавишу отбоя.

– Паршиво дело… Мы, по всей видимости, остались без колес. Я думаю, что около дома Кордебалета нас все-таки засекли и номер машины запомнили. Но скорее всего не точно. Уверенности у них нет. Сейчас проверяют. Какие предложения? Покупать что-то – слишком долго.

Сохно, естественно, быстро нашел решение в соответствии со своим характером:

– Элементарно делается! Подкатываем сейчас к любому гаражному кооперативу, невинно смотрим, где ворота открыты, хозяина сажаем на время в погреб – пусть отдохнет от суеты, а машину забираем. Хотя бы до вечера. Завтра с утра повторяем такой же вариант в любом другом кооперативе. В таком большом городе нам их надолго хватит.

– На безрыбье, как говорится… и это годится, – решился Игорь. – Главное, чтобы хозяина инфаркт не хватил. Другие предложения есть?

Макаров обычно одобрял методы Толика, но на этот раз он немного замялся, словно задумался. Игорь сразу понял – у того есть на уме что-то получше.

– Кто из вас помнит Доктора Смерть? – спросил Слава наконец.

– Это, кажется, майор из чучковской бригады? – переспросил Сохно. – Лось такой, поздоровее меня будет…

– Смутно помню… – сказал Игорь. – Его в Афгане, кажется, затаскали… С каждой рейдовой группой по тылам ходил. Других врачей с собой брать никто не хотел. Он был вместо талисмана. А при чем здесь он?

– Он живет здесь. Жил по крайней мере. Мы с ним в Боснии вместе воевали. Русский «черный батальон».

– Так ты и в Боснии, оказывается, побывал?

– И там тоже…

– И что же?

– У меня есть телефон. Может, попробуем позвонить? Он своим в помощи никогда не откажет. Если машина имеется, я думаю, предоставит. Да и сам он может сгодиться при тяжелом случае. В любой заварушке он пятерых конторщиков стоит. Даже из группы захвата.

Игорь кивнул:

– Звони…

Слава долго копался по своим многочисленным карманам, наконец-то нашел записную книжку, из которой от ветхости пожелтевшие страницы вываливались. Игорь протянул трубку.

– Алло! Мне Виктора хотелось бы услышать. Да-да, Виктора Юрьевича… – Слава заулыбался, показал поднятый вверх палец, значит, Доктор Смерть в городе. Это уже обнадеживало. – Я старый товарищ его. Сослуживец. По Афгану. Ага… Говорите-говорите, я запомню, у меня память хорошая… Спасибо. Я позвоню.

Он дал отбой и стал набирать другой номер.

– Здравствуйте. Фирма «Эй-Джи-Эль-лимитед»? Я хотел бы с Виктором Юрьевичем поговорить. А когда освободится? Девушка, у вас такой приятный голос, что он будет только рад лишний раз его услышать. Вы не можете ему прямо сейчас сказать, что звонит его старый армейский товарищ… Капитан Макаров. Да-да, Макаров… Будьте любезны, милая, я вам за это все ручки расцелую… – Ожидающая пауза в половину минуты. – Ого! Доктор, чтоб тебе волки ноги отгрызли! Макаров… Здорово! Да-да… Очень ты, браток, нужен… И прямо сейчас, ты же знаешь, я понапрасну не буду от дела отрывать… Гостиница «Малахит»? Мы прямо перед ней и стоим. Все! Порядок! Поднимаемся.

Слава отдал Согрину трубку:

– Отлично! Он прямо здесь свой офис держит – президент фирмы! У него совещание, так сразу сказал, что дела побоку, сейчас всех разгонит. Поднимаемся. Это классный мужик! Я сам за него могу поддержку обещать, не спрашивая предварительного согласия. Точно говорю! Мы уж с ним по босняцким тылам наползались, слава богу…

– Ну-ну, твоими бы устами… – засомневался все же Согрин. – Только не каждый согласится с Конторой конфликтовать. Да еще в своем городе. Да еще, если офис держит. Ему есть, наверное, что терять. С боснийской войны времени прошло уже…

– Три года, – сказал Слава. – Только такие, как Доктор, с годами не меняются. Он хотя и врач, а спецназовец. А это кое-что значит. И мы его выручали, и он нам не откажет. Пойдем, пойдем…

Согрин открыл дверцу.

– Толик, остаешься здесь. Смотри внимательно. Тот тип может и сменить свой национальный колорит. Не пропусти. Если вдруг ГИБДД или ОМОН подъедут, ориентируйся сам. Уходи через парк, вон там, – показал Игорь рукой в сторону детского парка. – Там, если что, и встретимся…

Вдвоем они поднялись в лифте на пятый этаж, смело прошли мимо полусонной дежурной, привычной уже, должно быть, к частым хождениям по коридору людей посторонних, потому что чуть не все двери этажа были «украшены» табличками с названиями различных фирм. Слава смело открыл дверь нужного ему трехкомнатного номера-люкса.

– Интуиция меня не подвела, – сказал он, оглядев приемную и в первую очередь секретаршу. – Такой голос может быть только у такой девушки. Здрасте! Я – Макаров…

– Здравствуйте. Виктор Юрьевич просил вас подождать минуту. Он заканчивает совещание. Это совсем недолго. Он умеет заканчивать их неожиданно. – И она белозубо улыбнулась.

Секретарша и вправду была красива, стройна, высока, аккуратно и со вкусом одета. Классическая, одним словом, секретарша приличного офиса. Но и минуты не прошло, они даже сесть не успели, как дубовая инкрустированная дверь распахнулась настежь и из проема стремительно показался почти двухметровый бородатый и волосатый гигант Витя Гагарин – Доктор Смерть. За ним стали выходить подчиненные, настороженно поглядывая на гостей, которые в своих камуфлированных куртках и штанах казались здесь людьми не совсем уместными.