Текст книги "Обручальное кольцо"

Сильвия Холлидей
Обручальное кольцо

Хочу, чтобы мои дорогие друзья. Лиз и Джон Деннинги, знали: они – желанные гости в подлинном Бергхоуп-Мэнор в Винсли (Брэдфорд-на-Авоне, графство Уилтшир). Я бережно храню память о шумных, полных тепла вечерах у камина в старинной комнате Крэнмера.

Глава 1

Лондон, 1750 год

– Ну и чудачка ты, Пру! Ей-богу, лучше быть шлюхой в Чипсайде,[1]1
  Один из беднейших кварталов старого Лондона. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] чем каждый день так издеваться над собой!

Пруденс Оллбрайт состроила гримасу своей подруге Бетси, продолжая обматывать вокруг груди широкую муслиновую ленту. Затаив на секунду дыхание, она сделала еще одно усилие и потянула ленту так, что ткань затрещала, а потом завязала концы.

«Жаль, что у меня пышная грудь!» – с досадой подумала девушка, тут же осудив себя за раздражительность: папа был бы ею недоволен. Ведь что Бог ни делает, все к лучшему.

– Бетси, если сегодня вечером разговор в таверне пройдет удачно, я с наслаждением опять надену корсет и красивое платье. Но пока… – Пруденс натянула на себя сорочку и подвязала ее под самым горлом, влезла в нижнюю юбку, а в довершение всего облачилась в ветхое, вылинявшее платье и туго зашнуровала его на груди.

Теперь ее фигурка стала по-мальчишески плоской и худенькой. Завязав на талии старенький фартук, Пру с улыбкой пожала плечами:

– По лондонским докам гораздо безопаснее разгуливать под видом бесполой старухи.

Бетси хмыкнула и протянула руку к скляночке с румянами.

– Может, оно и так, но это занятие неприбыльное. – И она мазнула яркой краской по щекам и в ложбинке между грудями, чтобы придать большую соблазнительность своему весьма скромных размеров бюсту. – Нет, ты только подумай, – вдруг хихикнула она. – Я из сил выбиваюсь, чтобы моя грудь выглядела повнушительнее, а ты, у которой этого добра в избытке, мучаешься, скрывая свои прелести.

Пруденс закрутила длинные темно-рыжие волосы в узел, заколола его на макушке маленьким гребнем и надела парик, с которого свисали седые, засаленные космы. Сверху она водрузила большую грязную шляпу с лентами по бокам, которая почти полностью скрывала ее свежее, юное личико, а потом завязала на груди изодранную косынку.

– Но, Бетси, что еще мне остается делать? – со вздохом сказала Пру.

Бетси фыркнула, показывая, что ее терпение истощилось.

– Клянусь всеми знаменами Тауэра, надень-ка нормальное платье и идем вместе – прогуляемся по улицам! С такой-то мордашкой ты и моргнуть не успеешь, как заработаешь на билет до Виргинии. Это куда лучше, чем строить из себя старую каргу и продавать всякую мелочь, урывая фартинг здесь, фартинг там.

– Господи помилуй! Ты же знаешь, я никогда не смогу стать портовой шлюхой и… – Пруденс запнулась. В целом мире Бетси была ее единственным другом. К кому еще она обратилась бы за помощью, приехав в Лондон? Нет, Пру совсем не хотелось обижать Бетси резкими словами. А кроме того, если верить подруге, то выходит, что ей нравится эта профессия.

Бетси прищелкнула языком.

– О, Пру, ты всегда была скромницей. Еще во времена нашего детства, когда мы жили в Винсли. Ты делала все по правилам, не то что я.

– Ничего подобного! Я тоже безобразничала. И меня не раз запирали одну на маслобойне, чтобы я раскаялась в своем поведении. А иногда мама клала меня на коленку и отхаживала прутиком по заду… Но я старалась не расстраивать папу.

Бетси подмигнула Пру и сказала с усмешкой:

– Ну да, потому-то ты и распевала целыми днями псалмы. А пока ты стояла на коленях в церкви, я украдкой целовалась с деревенскими парнями.

– Меня учили чтить и бояться Господа, – возразила Пруденс. – Разве это плохо? А теперь ты хочешь, чтобы я вмиг все забыла и вышла с тобой на улицу?

– Пресвятая Матерь Божия! Пру, ты рассуждаешь как завзятая девственница.

Пруденс вздрогнула и дотронулась до кольца, подаренного Джеми, чувствуя, как ее щеки вспыхнули от стыда. Буквы «Джи Эй», выгравированные вязью на тусклом золотом ободке, казалось, насмехались над ее надеждами.

– Какую это песню ты, бывало, пела? – ухмыльнулась Бетси и затянула тоненьким сопрано:

 
Уплыл в море мой Бобби Шэфтоу
С серебряной пряжкой на башмаке.
Но он вернется и женится на мне,
Милый Бобби Шэфтоу.
 

– Так и будет! Он на коленях клялся мне в верности. И сказал, что мы обручились пред лицом Господа. Мы уже были бы женаты, если бы Джеми не отозвали на его плантацию в Виргинию.

– Да зачем же твоему распрекрасному лорду Джеми – виконту, как ты утверждаешь, – жениться на деревенской девчонке? Хоть бы и с приданым от деда?!

– Потому что он любит меня! – с жаром ответила Пру.

– А письма, которые ты посылала в Беркшир? Он ведь так и не ответил на них.

– Наверное, Джеми уже уехал в Колонии.[2]2
  Имеются в виду североамериканские английские колонии, в будущем – США.


[Закрыть] И все еще не получил их. – Она вытянула руку, сжатую в кулачок, чтобы Бетси полюбовалась золотым колечком. – Джеми отдал мне свое кольцо. А оно немало" стоит. И сказал, что теперь мы уже как бы женаты.

– Фу! Муж чины всегда платят за благосклонность женщины. Так устроен мир. Подарок – в обмен на твое сокровище. Вот почему лорд Джеми отдал тебе кольцо.

Пруденс вдруг одолели непривычные сомнения. Ведь Бетси гораздо лучше ее знает мужчин. Но Джеми, милый Джеми – он так хорош, и его взор так правдив!..

– Нет, я люблю его! И он меня любит. Джеми обрадуется, узнав, что я не стала ждать его возвращения и отправилась к нему на другой край света, через океан. И он женится на мне. – Пруденс стиснула руки на животе и тут же скорчилась от боли. – Он должен жениться! – Она вздохнула, выпрямилась и с трудом выдавила улыбку: – Ты злючка, Бетси. Того и гляди, я начну сомневаться в моем лорде Джеми. Но чем быстрее я двинусь в путь…

– Тогда заложи свое кольцо, – сухо посоветовала Бетси.

– Сохрани Господи! Кольцо, которое дал мне Джеми? В тот день он поцеловал меня и… – Пру снова залилась румянцем и умолкла.

Ее подруга усмехнулась – лукаво и многозначительно, как опытная женщина.

– Тебе понравилось? Ты никогда не рассказывала мне об этом.

Пруденс отвернулась. Ее лицо горело как маков цвет. Только дважды они с Джеми были близки. Склон холма, мягкий дождичек; все вокруг окутано туманом; овцы, которые тыкались носом в ее ноги… комья грязи, прилипшие к юбке… а потом страх и боль.

– …Его слова и поцелуи были полны искренних обещаний, – пробормотала она.

Бетси крепко ухватила Пруденс за плечи и повернула лицом к себе.

– А все остальное? – спросила она, скептически приподняв брови.

– Я… я очень боялась, что нас кто-нибудь увидит… и конечно же, все это не укрылось от глаз Господа… А второй раз, перед его отъездом… времени было так мало.

Свидание получилось грустным, и Джеми торопился. – Пру сглотнула слезы и вытерла глаза, не в силах признаться, что именно эта часть отношений с Джеми доставляла ей меньше всего удовольствия. Бетси нежно обняла подругу.

– Ах ты, моя милая невинная бедняжка! Как заставить тебя прозреть? Ты все видишь в розовом свете. – Она вздохнула. – Может, и в самом деле лучше тебе зарабатывать деньги прежним способом, хоть на это уйдет много времени. – Бетси подошла к треснувшему зеркалу, стоявшему на камине, чересчур большом для их маленькой, тесной мансарды. – Что касается меня… – Она нахмурилась, рассматривая в зеркале свое отражение. – Господи, да я похожа на привидение. Как будто сейчас Хэллоуин.[3]3
  Ежегодное (31 октября) празднество, своего рода карнавал, с ряжеными, страшными масками и т. п. Назначение Хэллоуина – распугать и рассеять "нечистую силу" в канун Дня Всех Святых.


[Закрыть] Надо еще подкраситься. Дай-ка мне скляночку со светло-вишневыми румянами, дорогая.

Пруденс внимательно наблюдала, как подруга портит свое прелестное личико: сначала Бетси намазала щеки кричаще яркой краской, а потом, орудуя кроличьей лапкой, положила сверху густой слой пудры.

Пру подумала, что Бетси слишком красива, чтобы тратить свою юность, общаясь с отбросами общества в лондонских доках. Но возможно, когда-нибудь она узнает, что такое настоящая любовь, и ей повезет, как Пру с Джеми.

– Ты готова наконец? – спросила Бетси, взбила белокурые волосы, распушила юбки под нарядным шелковым платьем и надела на голову кокетливую соломенную шляпку.

– Еще минуточку. – Пру присела на колени возле холодного камина, набрала горсть золы и потерла ею руки и лицо. Тут к ней снова вернулся природный оптимизм. – Ну, если я сегодня договорюсь обо всем с твоим мистером Кроуном, то, милостью Божьей, в Виргинию мне удастся попасть гораздо быстрее, чем я рассчитывала, – с улыбкой добавила она.

Бетси фыркнула.

– В любовных делах он не мастак, только трепаться умеет. Господи, ни на секунду не умолкает! Но когда Кроун сказал, что едет в Вильямсбург со всем своим семейством и его жене нужна служанка присматривать за детьми, я сразу подумала о тебе.

Пруденс взяла маленький горшочек с дегтем, подошла к зеркалу и вымазала черной массой передние зубы. Потом повесила на руку огромную корзину.

– Я готова. Нет, подожди! Кольцо лорда Джеми. – Любовно погладив золотой ободок, она с явной неохотой сняла его с пальца.

Дома Пруденс никогда не расставалась с этой вещицей, и по ночам ей спалось спокойнее с кольцом на руке.

Встав коленями на убогую кровать, на которой девушки спали вдвоем, Пруденс приподняла дешевенький матрас, набитый ветошью и оческами шерсти, поцеловала подарок Джеми и положила его рядом с тощим мешочком, где хранились деньги. Это были все ее сбережения. Она нахмурилась, порылась в нем и вытащила несколько монеток.

– Сегодня надо купить побольше лент. Моряки любят дарить их своим подружкам.

Бетси согласно кивнула:

– Это точно. Все, как я говорила. Подарок в обмен на сокровище. Хочешь овладеть женщиной – преподнеси ей какую-нибудь безделушку. – Она вздохнула. – Ничего, дорогая. Не дуйся на меня. Лорд Джеми, конечно, любит тебя. А теперь скажи: ты вернешься домой, чтобы переодеться перед встречей с мистером Кроуном?

– Конечно. – И Пруденс указала на свои лохмотья. – Он ни за что не наймет меня в таком виде.

– Приходи к семи. Сегодня вечером мне придется повозиться с одним похотливым адвокатишкой.

– Значит, я буду спать в прихожей? – Пруденс скорчила гримаску.

Прихожая в крошечной мансарде одного из лондонских доходных домов, где жили подруги, была узкая, темная, и там плохо пахло. Поэтому Пруденс терпеть не могла, когда клиенты оставались на ночь.

– Нет, – успокоила ее Бетси. – Этот корабль попал в штиль. Оснащен-то он как надо, да вот паруса не стоят и маловато ветра! Больше часа не задержится. – Она запустила руку за корсаж и выудила оттуда шестипенсовик. – Вот тебе про запас. На карманные расходы. Купи корнуэльский пирог, чтобы не скучно было дожидаться, пока я закончу.

Пруденс спрятала монету в карман и пылко обняла Бетси.

– Что бы я без тебя делала?

Подруги спустились по лестнице и вышли на Шулейн. Здесь было много домов предварительного заключения. В них под присмотром бейлифов[4]4
  Бейлиф – судебный пристав.


[Закрыть] сидели должники, которым вскоре предстояло отправиться в центральную тюрьму. Убогие таверны и жалкие магазинчики придавали улице весьма неприглядный вид. Девушки быстро свернули за угол, миновали Флит-Маркет, задержавшись там на несколько минут, чтобы купить ленты, а потом распрощались возле Олд-Бейли-роуд. Бетси пошла в северную часть города – к Ньюгэйт-стрит и Чипсайду, где молодые щеголи рыскали в поисках легкой поживы. А Пруденс направилась к Темзе. Зловонные портовые запахи отравляли свежий утренний воздух. Даже в этот ранний час из таверн вырывались клубы табачного дыма и поднимались вверх до самых карнизов крыш, к которым в виде рекламы были подвешены пивные кружки. На каждом углу резко пахло рыбой: там во всю мочь орали лоточники, предлагая свой товар. В сточных канавах гнили дохлые собаки и крысы. Их трупы время от времени пожирали грязные, вонючие свиньи, бродившие по улицам. Приятным исключением были только кондитерские: оттуда шел вкусный аромат выпечки и хорошо прожаренного английского ростбифа. Приподняв юбки, Пруденс перешагнула через небольшую канавку, куда колбасники выкидывали зловонные отбросы своего товара, и с отвращением сморщила нос. Нет, ей был не по душе этот город – грязный и многолюдный.

Проходя мимо собора святого Павла, она задрала голову вверх. Толпы людей портят даже красоту этого великолепного сооружения: ведь его невозможно увидеть целиком. Пруденс вздохнула. Но папочка был бы рад взглянуть на собор, особенно на чудесные украшения внутри. За первым вздохом последовал второй. Со дня приезда в Лондон Пруденс только раз была в церкви. Однажды серым, дождливым деньком она прокралась в собор святого Павла, словно закосневшая во всех пороках грешница, которая не имеет права обращаться с мольбой к своему Создателю.

Миновав здание Таможни, Пруденс по Тауэрской лестнице спустилась на набережную. От августовской жары, нараставшей с каждой минутой, у нее кружилась голова. Лента, туго стянувшая грудь, мешала дышать.

В районе Пула – той части Темзы, которая простирается от Тауэрского моста до Лаймхауса, – кораблей 5ыло гораздо меньше, чем обычно. На фоне чистого голубого неба четко вырисовывались мачты двух крепеньких «купцов».[5]5
  Так назывались торговые судна


[Закрыть] Плоскодонное судно, нагруженное углем, несколько маленьких каботажных суденышек, три-четыре тендера,[6]6
  Одномачтовое парусное судно.


[Закрыть] на которых перевозили провизию из доков, – ют и все. Зато набережная была запружена народом: носильщики, стражи порядка, торговцы сновали взад и вперед, словно пчелы в улье. Такие не станут покупать безделушки у бедной старухи. Что касается моряков, которые коротали время, стоя в дверях таверн и пивных, то они скорее потратят свои денежки на шлюх, с вызывающим видом прогуливающихся по набережной, чем на та-5ак или жестянку с чаем. Казалось, даже самый воздух был осквернен их непристойными замечаниями и похабными выкриками.

– Эй, куколка! Может, пришвартуешься ко мне?

– Красоточка, я тебя умоляю, подними-ка свои паруса! Пожалей хоть немного морячка – у него аж зудит в одном месте!

– Ах ты, милашка! Можно влезть к тебе на борт? Пруденс краснела от этих грубых слов. Хорошо еще, что они адресованы не ей; и все же она испытывала жгучий стыд. За двадцать один год своей жизни Пру впервые услышала такие речи только здесь, в Лондоне.

И вдруг она вспомнила о своем бедном покойном папочке, который наверняка сказал бы сейчас: «Котеночек мой, тебе некого винить, кроме самой себя. Бог указывает множество путей, а выбор остается за нами».

Но разве она могла придумать что-то лучшее?

Возле одного из причалов суетился народ. Пруденс сразу узнала свою приятельницу – краснощекую толстуху, которая подвозила провизию на корабли. Стоя в лодке, она бешено жестикулировала. Дюжина разряженных девиц, все в кружевах и ярких лентах, что-то кричали ей в ответ.

Протиснувшись сквозь толпу, Пруденс хмуро спросила:

– Что стряслось, Грейс?

Толстуха раздраженно фыркнула, откинув со лба седую прядь волос.

– Под Дептфордом стоит военная флотилия, корабли уже готовы к отплытию. Я сказала этим девкам, что могу отвезти их туда, если каждая заплатит по два пенса. Но здесь поместятся только двое, иначе мне придется выгрузить весь товар. – И она указала на корзины со свежими продуктами и домашней птицей, которыми была забита маленькая лодка. – А какая мне от этого выгода? И кого выбрать среди этих размалеванных потаскушек? Все они хороши – что одна, что другая!

«Флотилия! Целая флотилия! И там полным-полно моряков, которым понадобятся свечи, мыло и табак для дальнего плавания. Им можно сбыть все, что лежит у меня в корзине», – подумала Пруденс. Собравшись с духом, она вытащила из кармана шестипенсовик, подаренный Бетси, и протянула серебряную монету Грейс:

– Вот, если возьмешь меня вместо них.

Грейс ухмыльнулась и тут же выхватила деньги из рук Пруденс.

– Договорились!

Под аккомпанемент громких жалоб проституток лодочница помогла Пруденс влезть на борт, усадила ее между двух клеток с живыми цыплятами, а потом налегла на весла.

Дептфорд находился в нескольких милях от Пула, вверх по течению Темзы. Это была небольшая деревенька, главными достопримечательностями которой являлись Королевская верфь, военные склады, бараки для моряков и несколько зданий, где располагались различные службы Адмиралтейства. В доках стояла дюжина высоких, горделивых военных кораблей, сверкавших свежей краской. На мачтах висели яркие знамена и флаги. А палубы кишмя кишели матросами, которые торопливо собирались в дорогу.

Лодочница просовывала свои товары в открытые иллюминаторы и амбразуры военного корабля третьего класса. А Пруденс поднялась на верхнюю палубу с помощью веселых матросов, которые передавали «старушку» друг другу из рук в руки. Содержимое корзины расходилось молниеносно. На палубе царил настоящий хаос: плачущие жены моряков, наглые проститутки, торговцы, предлагавшие всякую всячину, надменные офицеры, морские пехотинцы в нарядных формах и скромно одетые матросы смешались в бурлящую, пеструю толпу, обуреваемую и волнением, и страхом. Дальняя дорога обещала множество приключений, но Пруденс слыхала, что французы нападают на английские колонии. И моряки, конечно, сознавали, что для многих из них это путешествие может оказаться последним.

Прошло немногим более часа, а в корзине Пруденс почти ничего не осталось. Зато в кармане звенели деньги. Девушка перегнулась через борт: лодка Грейс, все еще наполовину забитая товаром, плыла к другому кораблю. Значит, в город они вернутся не скоро. Пруденс в изнеможении прислонилась к поручню. Жара и толпы людей действовали на нее угнетающе, а лента, туго стягивающая грудь, мешала дышать. Может, укрыться где-нибудь в тенечке и отдохнуть?

Пруденс с трудом прокладывала путь в суетливой толпе, обходя стороной шлюпки, заставленные клетками с домашней птицей, и пушки, стоявшие на открытой палубе. Едва не наткнувшись на группу моряков, которые загружали припасы в трюм, она вдруг услышала какой-то грохот, доносившийся сверху, резко обернулась, и как раз вовремя. Прямо над головой угрожающе раскачивалась огромная клеть, подвешенная к шлюпбалке. Раздался глухой удар, и в ее голове словно зазвенели колокольцы. Прижав руку ко лбу, Пруденс рухнула на пол. Из-под парика сочились теплые струйки крови.

– Эй, бабуся, здорово тебе досталось? – спросил молоденький загорелый морячок, склонившись над ней. Его черные глаза были полны сочувствия, а руки уже тянулись к ее голове.

Пруденс вывернулась и с трудом встала на ноги.

– Нет-нет! – пробормотала она, прижав к ранке край передника. – Я просто немного передохну где-нибудь.

Этот парень не должен видеть ее вблизи! Дрожа и пошатываясь, Пруденс побрела к баку, зашла внутрь и оказалась на верхней батарейной палубе. Там было не менее людно, чем снаружи. Моряки, зная, что впереди их ждут долгие недели вынужденного воздержания, наслаждались жизнью в объятиях проституток. При виде хрипло стонущих парочек Пруденс почувствовала, как к горлу у нее подступила тошнота. Двигаясь словно в полусне, она попятилась назад – к люку. Крутая лестница вела на нижнюю палубу. Может, спуститься туда?

И вдруг она оступилась и полетела по ступенькам вниз головой, больно ударяясь всем телом о деревянные доски.

Пруденс казалось, что это мучительное падение будет длиться вечно, словно она проваливалась в черную, бездонную пропасть. Но вот наконец она с грохотом рухнула на пол.

Когда Пруденс удалось очнуться и оглядеться вокруг, оказалось, что она находится на нижней батарейной палубе. Кругом не было ни души. Борясь с дурнотой и головокружением, задыхаясь от спертого воздуха, она изо всех сил старалась хоть как-то развеять туман в голове.

Лучи солнца пробивались через открытые амбразуры. «Воздух! – мелькнуло в сознании Пруденс. – Только бы добраться до свежего воздуха!» Обдирая руки, она поползла по шершавому дощатому настилу к одной из пушек, стоявшей как раз возле небольшого проема в стене. Вцепившись в орудие окровавленными пальцами, Пруденс попыталась привстать. Но тут у нее вновь закружилась голова, в ушах раздался звон, и все тело облилось липким ледяным потом. Жалобно застонав, она пошатнулась и упала, ударившись о холодный ствол пушки. А потом… все исчезло.

Глава 2

– Будь я проклят, сэр! Никогда еще не видал, чтобы мужчина так плакал. – Врач Росс Мэннинг хмуро покосился на юного лейтенанта, наложил последний шов на глубокую рану в мошонке и восхитился плодами своих трудов. «Аккуратно заштопано! Отличная работа!» – решил он. Даже привередливые экзаменаторы в Барбар-Серджеон-Холл не сумели бы ни к чему придраться.

Лейтенант Эллиот шмыгнул носом и утер мокрое лицо рукавом.

– Если человеку больно, он имеет право плакать, – мрачно заявил юноша.

Росс окинул его внимательным холодным взглядом.

– Мужчина не имеет права на слезы. Ни при каких обстоятельствах. Если, конечно, он действительно мужчина.

«Я ведь не плакал, даже когда моя дорогая Марта…» – Росс скрипнул зубами, стараясь преодолеть боль. Не стоит опять погружаться мыслями в прошлое.

Он посмотрел на Эллиота, который с мучительной гримасой слез с операционного стола и стал натягивать на себя окровавленные брюки.

– В следующий раз, – посоветовал врач, – будьте поосторожнее, показывая новичкам, как надо управляться с абордажной саблей. Почаще промывайте рану. От соленой воды она будет чертовски сильно болеть, но заживет быстрее. Воспользуйтесь моим советом. Примерно через неделю я сниму швы. Но еще дней двадцать вам будет трудно ходить.

Эллиот шаркнул по дощатому полу своей туфлей, украшенной пряжкой, и откашлялся с видом человека, который стесняется задать нескромный вопрос.

– А как же?.. – выдавил он наконец.

– К тому времени, когда мы придем в Вильямсбург, вы уже будете в полной боевой готовности и сможете подобрать себе любую шлюху. Если вам этого так хочется, – добавил Росс с отвращением.

– У меня есть жена, сэр! – в ужасе воскликнул лейтенант.

– Тем лучше для вас, – пожал плечами врач. – А теперь идите. У меня есть другие дела.

Эллиот, прихрамывая, медленно выбрался из кубрика. А Росс вылил таз с окровавленной водой в бадью, которую должен был вынести его подручный, аккуратно отложил в сторону инструменты и вымыл стол. Господи, этот мальчишка едва не описался от такой пустяковой операции! А если будет сражение и ему придется оттяпать ногу, что тогда?

Росс окинул взглядом помещение, которое на ближайшие месяц-два должно было стать его рабочим кабинетом. Как и на большинстве военных кораблей, кубрик врача располагался в кормовой части, на нижней палубе, угнездившейся прямо под нижней батарейной палубой. Там стоял операционный стол, большой шкаф для медикаментов, по указанию Росса битком набитый всякими присыпками, микстурами, ножами и пилами; а также еще один длинный стол, узкий, как полка, прикрепленный к бизань-мачте. Во время сражения сюда клали тяжелораненых. Длинные занавески, прибитые гвоздями к двум балкам, защищали от сквозняков и отгораживали кубрик от помещения, где жили гардемарины и рулевые. Их койки располагались ярусами вдоль прохода. У дальней стены кубрика лежали свернутые гамаки, заменявшие кровати помощникам врача.

Росс направился в свою каюту. Она была гораздо просторнее, чем на прежнем корабле, и врач обставил ее по своему вкусу. Широкий, обшитый деревом сундук, служивший Россу постелью, удобное мягкое кресло, скамья, небольшой матросский сундучок, буфет и письменный стол. На нем лежала небольшая горка книг, и еще хватало места, чтобы поесть и развернуть альбом для рисования. К балкам было подвешено несколько фонарей: каюта находилась под ватерлинией, и в ней всегда царил полумрак.

Росс подошел к сундучку, снял с себя белый парик и убрал его в предназначенную для этого коробку. Здесь, в открытом море, церемонии ни к чему, парик понадобится разве что в офицерской столовой. Но может, капитан этого корабля более требовательный и чопорный, чем другие? Росса одолевало любопытство, ему хотелось побыстрее познакомиться со своим новым начальством. Интендант шепнул ему, что капитан Хэкетт – необыкновенный человек.

Отыскав ленту, Росс завязал ею свои светло-каштановые волосы. Они казались несколько бесцветными. Поддразнивая Росса, Марта, бывало, сравнивала их с мокрым песком на берегу моря. И это всегда несколько нервировало его. Россу хотелось, чтобы жена считала его полным совершенством.

Он снял с себя рубаху с длинными рукавами и надел китель, поскольку собирался обойти весь корабль и выяснить, нет ли среди моряков желающих занять койку в его «больничной палате». В дверь тихонько постучали. В ответ на разрешение войти в каюту шагнул бледный молоденький гардемарин – на вид еще подросток.

– Прошу прощения, мистер Мэннинг, но капитан Хэкетт приглашает вас к себе, – сказал юноша, смущенно потянув себя за вихор.

– Спасибо. – Росс окинул его лицо взглядом профессионала. – Позагорай немного, пока мы еще в северных широтах, сынок. А то от тебя одни угольки останутся, когда корабль подойдет к Азорским островам.

Отпустив посланца, Росс поднялся по трапу на три пролета и оказался под ютом, где располагалась каюта капитана. Яркие лучи солнца проникали сюда сквозь зарешеченные кормовые люки; это означало, что до вечера еще далеко. Росс вышел на ют и прислонился к поручню. Дул сильный ветер, и корабль резво несся вдаль. Ширнесская гавань уже давно осталась позади. Небо заволакивало тучами. «Наверное, будет дождь, но настоящего шторма пока бояться нечего», – подумал Росс. Он пересек ют и постучал в каюту капитана. Слуга, впустивший его, тут же вышел.

Да, интендант был прав. Капитан – сэр Джозеф Хэкетт – заметно отличался от прочих смертных своей поразительной красотой. Ошеломленный Росс не мог оторвать глаз от этого необыкновенного лица: твердый изящный подбородок, идеально прямой нос, яркие черные глаза и черные брови, изгибавшиеся дугой. Капитану было лет тридцать пять, но его загорелая кожа казалась довольно гладкой, хотя возраст и морские ветры уже оставили на ней свои следы. Хэкетт снял с себя напудренный парик. Его блестящие волосы цвета воронова крыла были завязаны сзади черной шелковой лентой с большим бантом, а по бокам – тщательно завиты и напомажены. Дорогой, отлично сшитый мундир подчеркивал достоинства его худощавой, стройной фигуры. Аккуратно подстриженные ногти были тщательно отполированы.

Росс огляделся вокруг. Роскошное убранство этой просторной каюты как нельзя лучше подходило ее обитателю. Стены, обшитые красным деревом, и алые плюшевые кресла создавали великолепный фон для этого черноволосого красавца. Росс невольно едва заметно улыбнулся. Бог наградил Хэкетта не только редкой внешностью, но, по-видимому, и немалым тщеславием: среди картин и резных гербов на стенах висело несколько зеркал в золоченых рамах.

Не вставая с кресла, капитан лишь слегка кивнул, когда Росс отдал ему честь.

– Доктор Мэннинг, надеюсь вы уже устроились?

– Да, сэр.

– Вы познакомились с другими офицерами?

– Почти со всеми, сэр.

– Вам понравилась ваша каюта?

В ответ на благодарность Росса капитан самодовольно усмехнулся.

– Ручаюсь, она гораздо лучше той, что была у вас на «Громе». Говорят, вы служили там год. – Его красиво очерченный рот презрительно скривился. – Корабль четвертого класса – во всех отношениях. Так мне, во всяком случае, говорили. Да к тому же капитан – дурак.

Росс сжал кулаки. Мало того, что этот человек тщеславен, – он еще и чванлив.

– Я отслужил на «Громе» десять месяцев, сэр, – сухо ответил врач, стараясь не забывать, что разговаривает со старшим по званию. – И считаю, что там и капитан, и команда – прекрасные люди и отличные товарищи. Таково мое мнение.

– В самом деле? Ну а я слыхал совсем иное. «Бессердечный Мэннинг». Так вас называли за глаза матросы, перешептываясь в темных уголках.

До Росса доходили слухи об этом, но он не придавал им значения. Какая разница, особенно в нынешней ситуации? Но Хэкетт не имеет права бросать ему в лицо подобное оскорбление…

– Я не ставил целью добиться расположения команды, – процедил он сквозь зубы. – Моя задача – лечить больных и немощных.

Хэкетт лениво оправил кружевную гофрированную манжету.

– Ответ, достойный гордеца. Но надеюсь, что во время этого путешествия ваша гордость и моя не столкнутся лбами. Я умею быть терпимым, как и подобает человеку благородного происхождения, получившему хорошее воспитание. Но даже я могу выйти из себя. Я ведь достаточно богат, чтобы спокойно наслаждаться жизнью в своем поместье. Однако я внял зову долга и отправился служить моему бесценному повелителю, его величеству Георгу II. В то время как вы… – Хэкетт показал рукой на свой герб. – Что остается делать человеку, не имеющему титула? Только изучать медицину или юриспруденцию, чтобы зарабатывать себе на хлеб.

Росс так глубоко втянул в себя воздух, что его легкие обожгло, словно порывом ледяного ветра.

– По какому поводу вы пригласили меня, капитан Хэкетт? – спросил он, тщательно взвешивая слова.

Хэкетт откинулся на спинку кресла и сложил кончики пальцев.

– Повод был достаточно серьезный. Главный старшина корабельной полиции доложил, что вы еще до отплытия велели снять наручники с матросов, которые завербованы насильно. Их держали на баке.

– Да, велел.

– И тем самым нарушили приказ дежурного офицера. Это вы понимаете?

Росс решил, что капитан принимает его за дурака.

– Клянусь бородой Эскулапа, конечно, понимаю. Но вербовщики зверски избили этих бедняг. Я должен заняться их ранами.

– Черт побери, сэр, вы не имели права действовать таким образом!

– Я поговорил с дежурным гардемарином и объяснил ему, в чем дело. Но он проявил поистине ослиное упрямство.

В глазах Хэкетта вспыхнул гнев.

– И вы ослушались его приказа? На военном корабле?

Росс уже кипел от раздражения. Не хватало еще, чтобы капитан ставил под сомнение его решения – решения врача!

– Я считаю, что в вопросах, касающихся здоровья и жизни членов экипажа, мое мнение является решающим. Особенно по сравнению с детскими капризами младшего офицера, у которого еще молоко на губах не обсохло.

Хэкетт в ярости сорвался с кресла и вплотную подскочил к Россу:

– Черт возьми, вы, кажется, забываетесь, любезнейший! Попробуйте поговорить со мной в таком тоне при людях – и я велю вас высечь! И не посмотрю, что вы врач!

Росс спокойно выдержал эту атаку и окинул Хэкетта ледяным взглядом.

– Я вовсе не намерен перечить вам, капитан. Но чем скорее вы дадите мне свободу действий, тем раньше в вашем распоряжении будет здоровый экипаж, готовый к сражениям.

Они стояли, пожирая друг друга глазами. Напряженное молчание длилось с минуту, но обоим она показалась вечностью. Присутствие врача на военном корабле было жизненно важным, и Росс, и капитан прекрасно знали это. Наконец в пронизывающем взгляде капитана появилось нечто похожее на колебание, и он отошел в сторону, гордо расправив плечи.

– Когда речь пойдет о болезнях и лечении, я, конечно, буду полагаться на ваши суждения, Мэннинг. Но взамен рассчитываю на большую уступчивость с вашей стороны. Даже врача можно посадить в карцер!