Текст книги "Боже, спаси Америку! Наблюдая за американцами"

Стефан Кларк
Боже, спаси Америку!

Stephen Clarke

Merde happens

© Stephen Clarke, 2007

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2011

Если мои мелодии найдут место в сердцах людей, я буду знать, что жизнь прожил не зря.

Роберт Штольц, австрийский композитор

1968-й – какой замечательный это был год!

Издатель убежден, что это повествование – лишь строгое изложение фактов; в нем нет ни тени вымысла.

Из предисловия к роману «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо[1]1
  Пер. Марии Шишмаревой.


[Закрыть]

Меня уверяли, что в Америке сумасшедших больше, чем где бы то ни было.

Алексис де Токвиль, «Демократия в Америке», 1840

Все события и персонажи этой книги вымышленные, и, за исключением исторических фактов, любые совпадения с реальностью случайны.

Аперитив

Таксист, который подвозил меня из аэропорта Кеннеди в то февральское утро, был молодым сикхом, и, едва мы вырулили на трассу, как он затараторил на панджаби или каком-то другом азиатском языке.

Я уже собирался объяснить ему, что владею только английским и школярским французским, как вдруг сообразил, что он обращается вовсе не ко мне. Он говорил по телефону, и это продолжалось всю дорогу. Может, он по совместительству работал в колл-центре и с пользой проводил время за рулем, занимаясь послепродажным обслуживанием компьютеров?

Впрочем, меня это не обижало. Мне вовсе не хотелось обсуждать погоду, как и объяснять, что привело меня в Америку. Я с удовольствием откинулся на спинку сиденья, и уже ничто не мешало мне наслаждаться лихорадочным волнением от приезда в Нью-Йорк.

Даже пробки казались экзотикой – эскадроны желтых такси бились за место на дороге с черными «линкольнами» и сверкающими хромированными носами грузовиками; все отчаянно пыхтели, выпуская в морозный зимний воздух облака выхлопных газов. Резкие торможения, от которых того и гляди хрустнет позвоночник, не умаляли приятности путешествия.

После часа такой толкотни хайвей вдруг взлетел над крышами домов, и вот он – знаменитый на весь мир горизонт Нью-Йорка с серебристыми силуэтами небоскребов на фоне подернутого дымкой голубого неба. Сквозь паутину стальных тросов подвесного моста я разглядел угловой шпиль Эмпайр-стейт и ракетный конус Крайслер-билдинг.

Я вжался в сиденье.

Когда мы пересекали мост, горизонт по левому борту машины принял преувеличенные очертания, а потом начал отдаляться.

Вскоре Манхэттен совсем скрылся из виду, оставшись позади.

Нет, этого не может быть наяву, подумал я.

Париж и Лондон
Есть ли у меня мечта?

1

Семена будущей катастрофы были посеяны прошлой осенью, когда я открыл английскую чайную в Париже, в нескольких шагах от Елисейских Полей. И тут же нагрянул с визитом инспектор из Министерства культуры, который предупредил, что меня ждут «серьезнейшие неприятности», если я не переведу меню на французский язык.

Он как будто был создан для этой должности, упивающийся своей властью бюрократ, который отказывался верить в то, что даже самые лингвистически ущербные парижане способны понять слово sausage[2]2
  Сосиска. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть], которым в витрине обозначены длинные тонкие колбаски из мясного фарша.

А еще он заявил, что моих клиентов может напугать cheese salad[3]3
  Сырный салат.


[Закрыть] – вдруг они решат, что в нем замешан стул (chaise по-французски)? Салат из стула, что ли? Какой отравы накурился этот парень?

Я не стал возмущаться и лишь заметил, что многие английские названия блюд – скажем, сэндвич, кейк, айс-ти, тост и бекон – давно прижились во французском языке, на что инспектор ответил презрительным «пф».

Чувствуя, что он встал в позу, я попытался сразить его убийственным аргументом, что, мол, английские названия выполняют просветительскую миссию и расширяют лингвистические познания моих посетителей.

– Ха! Вы полагаете, что французов надо силой заставлять учить английский? – прорычал он и стремительно вышел, раздраженно хлопнув дверью. Я решил, что он оставил меня в покое и моему бизнесу уже ничто не угрожает.

Но нет, его месть настигла меня спустя три месяца. Это было письмо – образец бюрократического садизма, – в котором говорилось, что повторная инспекция чайной, на этот раз проведенная инкогнито, подтвердила – заведение продолжает работать с непереведенным меню, а потому хозяин приговаривается к выплате штрафа, который выражался в баснословной сумме.

– И сколько мы должны? – спросил я.

Я был в чайной с Бенуа, сыном пронырливого парижского предпринимателя по имени Жан-Мари Мартен, которому я продал пятьдесят процентов своего бизнеса. Жан-Мари выкупил эту долю в отчаянной попытке вырвать Бенуа из тисков образа вечного студента и окунуть его в реальный мир. Это был дальновидный ход – в расчете на то, что я сделаю из Бенуа хорошего менеджера и он из богатенького сынка и прожигателя жизни быстро превратится в умелого добытчика евро. Должен сказать, что парень довольно успешно справлялся с ролью управляющего чайной. Или, по крайней мере, так ему казалось, пока на нас не свалился этот безумный штраф.

Бенуа снова зачитал вслух цифру, и я, чтобы остудить пылающий лоб, прижался к прохладной стеклянной витрине с наполовину опустошенным блюдом самых дорогостоящих сосисок в мире.

– Я могу помочь, – сказал Бенуа по-французски. – Переведу ценники, переделаю витрину, к тому же я уже заказал новое меню для блюд навынос. Инспектор вернется завтра утром.

– Но у меня нет таких денег, – простонал я. Для меня это действительно была неподъемная сумма – мне бы ее хватило, чтобы облететь земной шар бизнес-классом или купить спортивный автомобиль. Тошно было думать о том, что она пойдет на финансирование какой-нибудь министерской брошюрки, разъясняющей правила охоты на англоговорящих выскочек.

Бенуа пробурчал что-то сочувственное. Он благоразумно скрыл свое облегчение, оттого что штраф начислен по делам, предшествующим покупке его отцом доли в чайной. По закону деньги должны были изъять из моего пустого кармана.

– Ты мог бы… – начал он, но я тотчас перебил его:

– Продать свою долю Жан-Мари? Ни за что. – Я знал, что Бенуа вынашивал план открыть еще одну чайную, но у меня не было никакого желания продавать свой бизнес, когда бренд начинал выходить на мировую орбиту. Если, конечно, такой орбитой можно было считать Латинский квартал. – Нет, я достану деньги, – твердо сказал я.

– Ты должен будешь заплатить в течение шести недель, или долг снова будет увеличен.

– Что? – Я выпрямился и посмотрел в глаза Бенуа. Если бы сейчас передо мной стояли его отец или сестрица Элоди, они бы наверняка втайне упивались моей болью, но на лице Бенуа отражались искреннее участие и тревога.

– Французская судебная система безжалостна, – сказал он. – Да, людей гильотинировать перестали, а вот избавиться от искушения покромсать бизнесмена…

– Спасибо, Бенуа, картина мне ясна.

Я оставил его переименовывать сосиску в saucisse, а салат – в salade, а сам пошел спасать свою финансовую шкуру. Или как это там называется по-французски…

2

Я был в шоке. И не только из-за финансовых проблем, но еще и потому, что услышал самые пугающие слова, какие только существуют в английском языке.

Нет, не «Возможно, тебе будет неприятно это слышать…», или «Я хотела кое-что сказать тебе, дорогой…», или «Ты разве не в курсе, что номером твоей кредитки активно пользуются одновременно в Москве, Шанхае и Боготе?»

То, что я услышал, было гораздо страшнее. Это был вопрос: «Что ты намерен делать со своей жизнью?»

Когда меня спрашивают об этом, я обычно симулирую внезапную глухоту или приступ поноса. Но если такой вопрос звучит из уст твоей девушки, тут уж не отвертеться. Приходится отрываться от экрана телевизора, пропуская захватывающую концовку очередного эпизода забойного сериала, который ты смотришь вот уже которую неделю подряд, и отвечать.

– Пардон? – спросил я, заставляя себя отвернуться от экрана и посмотреть в лицо Алексе (признаюсь, как всегда, очаровательное).

– О чем ты мечтаешь, Пол? – Она склонила голову мне на плечо и приглушила звук телевизора, чтобы меня не отвлекали подробные рассуждения детектива о том, как убийца водил за нос лучших сыщиков Скотленд-Ярда на протяжении последних трех серий.

Я предвидел, что меня ожидает. Совсем как лобстер, который чувствует начало конца, когда его обдает первой струей пара из кастрюли.

Прошло восемь часов с тех пор, как Бенуа известил меня о штрафе. Мы с Алексой лежали под уютным пуховым одеялом в ее огромной квартире возле Бастилии.

В мезонине этого роскошного дворца с полами из сосновой доски находилась спальня. Мы устроились именно здесь, поскольку отопление полов на нижнем этаже стоило бы месячной зарплаты, а я, в довершение всех неприятностей, временно был на мели. Собственно, как и Алекса, которой пока удавалось зарабатывать лишь продажей своих фотографий. Недавно у нее прошли выставки в Центре Помпиду в Париже и галерее Саатчи в Лондоне, которые принесли похвалу и признание, но – увы! – не так много наличности.

Квартира принадлежала ее отцу, который уехал жить со своей новой amour в Копенгаген. Я перебрался к Алексе сразу после Рождества, и сегодня мы впервые смотрели телевизор в постели. Я не видел в этом никакого намека на охлаждение чувств, как если бы мы уже не испытывали прежнего восторга от нахождения в одной постели и нуждались в иных возбудителях помимо собственной наготы. Мне просто хотелось досмотреть последний эпизод сериала.

Но Алекса была натурой утонченной, а французские интеллектуалы относятся к телесериалам примерно так же, как крокодилы к соевым котлетам – слишком мало мяса, чтобы они заслуживали внимания. Вот почему она решила, что развязка очередной серии – самое время для разговора.

– О чем мечтаю? Так сразу и не ответишь, – сказал я. – Надо подумать.

– Но должны же быть у тебя какие-то амбиции. Разве не поэтому ты открыл свою чайную? – Ее английский был настолько хорош, что я едва улавливал французский акцент.

– Да, конечно, – согласился я, мысленно поздравляя себя с тем, что удалось выпутаться практически без усилий. Мой палец завис над кнопкой звука, как раз когда от откровений детектива все прочие персонажи замерли с открытыми ртами. Я решил, что пять секунд молчания Алексы можно будет истолковать как разрешение прибавить громкость.

– Но ты продал половину бизнеса, значит, у тебя должны быть и другие мечты.

Черт! Придется покупать DVD-диск, чтобы выяснить, кто же все-таки злодей. Я выключил телевизор и прижался к ней.

– О, у меня грандиозные мечты, – сказал я. – Вот вчера во сне я, например, мечтал о том, как ты лежишь голая в горячей ванне, и я забираюсь к тебе и…

– Нет, Пол, давай без шуток, прошу тебя. Я говорю серьезно. Что ты намерен делать со своей жизнью? – Всевидящий взгляд ее голубых глаз прямо-таки буравил мой мозг. – Я мечтаю снять фильм о французском стиле жизни, – продолжила она, – мечтаю о карьере фотографа. А о чем мечтаешь ты, кроме как о том, чтобы досмотреть свой детективный сериал? – Кстати, эту мечту она только что убила. – Так здорово быть с тобой в Париже, Пол, но я уже начинаю немного… – Она запнулась.

– Немного что?

– Скучать.

– Скучать? – Когда лежишь в постели с женщиной и она говорит, что ей с тобой скучно, вполне конкретные части мужского тела имеют обыкновение съеживаться.

– Да. И это вовсе не случайно, что проблема штрафа настигла тебя именно сейчас. Ты расслабился.

– Расслабился?

– Да, tu te laisses aller, пустил все на самотек. Вот уже месяц ты ничего не делаешь. В чайную почти и не наведываешься.

– Но Бенуа справляется и без меня.

– Ты целыми днями смотришь телевизор, зависаешь на каких-то идиотских сайтах в Интернете или попросту просиживаешь в кафе.

– Или валяюсь с тобой в постели. – По моему тону можно было догадаться, что такой образ жизни я нахожу идеальным.

– Но этого недостаточно. Ты же парень энергичный, с фантазией. Ты не можешь так прожигать жизнь. Придумай что-нибудь. Боюсь, что ты продашь вторую половину своего бизнеса, чтобы расплатиться с долгом, и тогда у тебя вообще ничего не останется.

Я все понял. Пробил час пещерного человека. Я должен был выйти на охоту и принести мамонта, чтобы доказать, что я настоящий мужчина. Даже самые отчаянные феминистки иногда впадают в такие крайности. Они требуют, чтобы мужчина открывал в себе женское начало, но время от времени испытывают потребность почувствовать на своей коже прикосновение его пятичасовой щетины.

В глубине души я знал, что она права.

Да, я по-прежнему получал удовольствие от парижских café. Люди за столиками только притворяются, будто читают книги, а сами наблюдают друг за другом, за парочками, которые ведут такой напряженный спор, что кажется, вот-вот перевернут мир, за школьниками-подростками, которые смолят одну сигарету за другой, пытаясь доказать свою принадлежность к взрослому обществу. Это зрелище всегда увлекательно.

Но вот с недавних пор я стал испытывать некоторую неловкость, присаживаясь выпить уже четвертую чашку эспрессо за день. Я ловил себя на том, что начинаю нервно постукивать пальцами по мраморной столешнице, словно в ожидании кого-то или чего-то. И я не мог списать эту суетливость на отравление кофеином. Это было что-то вроде неудовлетворенности, засевшей глубоко в душе, куда не могли добраться кофе, шампанское и даже любовь (и тело) хорошей женщины. Какая-то часть меня находилась в поиске новизны. Мечты, возможно.

– Нет, я не собираюсь продавать свою долю в чайной, – сказал я Алексе, стараясь придать голосу дикую решимость пещерного человека. – Я достану деньги. И кажется, знаю, как это сделать.

– В самом деле? – Ее брови поползли вверх.

– Да. Несколько дней назад мне по электронной почте пришло письмо с предложением работы. Тогда я отверг эту идею, поскольку она показалась мне чересчур эксцентричной, но сейчас…

– И что это?

– Ты ведь смотрела «Тельму и Луизу»?[4]4
  Роуд-муви Ридли Скотта, фильм 1991 года, ставший культовым среди феминисток.


[Закрыть]

– Да, а что?

– А фильм «Беспечный ездок»?[5]5
  Фильм Дэнниса Хоппера (1969), который стоит у истоков жанра роуд-муви.


[Закрыть]

– Да? – Она нахмурила брови. Похоже, от скуки не осталось и следа.

– А «Элфи»?[6]6
  Фильм Льюиса Гилберта (1966).


[Закрыть]

– Оригинальную версию или ремейк?

– А какое это имеет значение?

– Для меня имеет. – Парижские девушки, вероятно, считают ремейки фильмов 1960-х таким же богохульством, как и калифорнийское шампанское.

– Хорошо. Оригинальную версию смотрела?

– Да.

– Так вот, мне предложили работу по мотивам всех этих фильмов.

Алекса улыбнулась и наградила меня поцелуем в плечо. Пусть я еще не принес мамонта, но, по крайней мере, намекнул на то, что мне известны места обитания этих волосатых монстров.

3

Спустя два дня я был в Лондоне, в своем лучшем костюме и с листком формата А4, на котором уместилась вся моя жизнь.

Здание, куда меня только что доставило такси, было высотой не ниже десяти этажей, все сплошь из голубого стекла, кроме парадной лестницы из белого мрамора. На площадке перед входом в огромном гранитном саркофаге произрастала экосистема из экзотических кустарников. Может, они купили египетскую мумию, и она дала ростки? – подумал я. Мне показалось странным, что здесь не высадили розы и яблони, поскольку здание было призвано рекламировать британский продукт. Дело в том, что это была штаб-квартира совершенно новой организации под названием (я цитирую) «Туристические ресурсы: Британия». Именно ее представители через компанию хедхантеров предложили мне работу.

После беглого допроса, учиненного двумя унылыми охранниками, я поднялся на лифте на шестой этаж и сел ждать в коридоре. Полы устилал ковер цвета слегка поджаренного тоста, стены имели оттенок тушенной в томате фасоли. Чего не хватало для того, чтобы полностью воссоздать тему английского завтрака, так это светильников в форме яичницы.

Однако вокруг не было никаких признаков жизни. Пока не открылись двери лифта.

Женский голос вырвался в коридор сначала ровным бормотанием, а потом истеричным криком:

– Нет, я не могу взять твою чертову собаку на стрижку. Во всяком случае, не раньше шести.

Из лифта выпорхнула долговязая, вся в кудряшках, особа лет тридцати в каких-то невообразимых шмотках, как будто купленных в благотворительном магазине, специализирующемся на разношерстой одежде. Свободный джемпер всех цветов радуги, клетчатая мини-юбка, колготки в вертикальную полоску и допотопные замшевые «луноходы». Под мышкой был зажат ворох папок, по внешнему виду которых определенно можно было сказать, что за сегодняшний день их роняли раз десять.

– Нет, это ты иди к черту, Джордж, тем более что уже знаешь дорогу. О! – Она увидела меня и нажала отбой. – Привет! – Мне был протянут телефон для рукопожатия. – Прошу прощения, ты пришел пораньше, заходи… о, черт, где же эти ключи, будь они неладны, подержи-ка это, приятель.

Женщина всучила мне папки, и, пока она рылась в своей замшевой сумке в поисках ключей, я стал свидетелем очередного витка синдрома Туретта[7]7
  Заболевание, характеризующееся множественными тиками, а также спонтанным высказыванием эмоционально окрашенных слов и выражений.


[Закрыть]. Все это время меня откровенно раздевали взглядом, как это обычно бывает в стриптиз-клубах, когда разглядываешь девушку, танцующую у шеста. Не то чтобы я бывал в таких заведениях. Ну, во всяком случае, в Европе.

– Не разрешили мне припарковаться у входа, мерзавцы. Я хочу сказать, откуда у меня пропуск в первый рабочий день… да вот же они, черт, как же открывается эта проклятая… так, есть, отлично, садись, кофе, о нет, вряд ли он есть, черт с ним, давай сразу к делу, идет?

Она сорвала клейкую ленту с большой картонной коробки, которая стояла под окном.

– Ага, сначала примерим это, согласен?

В мою сторону полетело нечто похожее на безногую немецкую овчарку. Когда я поймал вещицу, то узнал в ней базби, гвардейскую шапку из медвежьего меха. Что это, тест на знание культуры, подумал я? «Назовите этот британский головной убор»? Наверное, теперь мне предложат идентифицировать обжаренный в масле батончик «Марс» и стеганый чехол для чайника с портретом Чарлза и Камиллы.

– Ну? – сказала она. – Давай же надевай.

Шапка опустилась мне на глаза и защекотала уши. Из-под меховой челки я увидел, что женщина сфотографировала меня, а потом снова направилась к своему ящику Пандоры.

– Так, а как насчет этого?

На этот раз мне пришлось нацепить на шею колючий кружевной воротник и изобразить улыбку, пока меня снимали в образе бифитера, служителя Тау эра.

– Молод, конечно, но какая разница, – услышал я. – О, я знаю, что мы с тобой сделаем… О, черт!

Женщина встала на колени и с головой нырнула в коробку. Вскоре оттуда вылетела пластмассовая корона, а следом за ней нечто, напоминающее шутовской гульфик с бубенчиками. Что ж, по крайней мере, я был избавлен от полного унижения.

– Кажется, больше ничего нет. – Она выпрямилась и начала раздеваться. – Снимай свои штаны.

Надо же, как изменились интервью при приеме на работу, подумал я. Раньше такого не было. Может, меня еще попросят трахнуть кого-нибудь во имя Британии?

– Ты, надеюсь, без комплексов? Давай же, смелее, мы тут насмотрелись всякого. Да и ты, наверное, не впервые видишь девушку в колготках.

Что правда, то правда, и могу сказать, что меня это никогда не впечатляло. Прошу прощения, милые дамы, но таков уж закон природы: женское нижнее белье, пусть даже и трусики танга, втиснутое под слой цветного нейлона, не может выглядеть сексуально.

– Килт еще не привезли, но для пробных снимков сгодится и моя шотландка. Извини, это единственная клетка, которую мне удалось найти в «Маркс энд Спенсер». – Она громко фыркнула, будто прочищала заложенный нос, но я догадался, что такой у нее смех.

Что ж, хотя бы секс присутствовать не будет, лишь фотография моих коленок в обрамлении шотландской клетки. Я спустил брюки и облачился в юбку. К счастью – или к несчастью, – сбоку она застегивалась на пряжку, так что мне не составило труда подогнать ее по фигуре, по крайней мере, закрепить на поясе.

И только когда я уже встал перед камерой, чтобы увековечить свои коленки в пикселях, а в ее психопатическом бреду прозвучало, что «для настоящей брошюры привезут настоящий килт», до меня дошло, что весь этот маскарад не про мою честь. Я ведь пришел вовсе не для того, чтобы сниматься в рекламе. Похоже, она приняла меня за другого. Ну да, если пораскинуть мозгами, я попал не по адресу. Я должен был встретиться с парнем по имени Тайлер. А, увидев ее, подумал, что она – его ассистентка. Впрочем, если начистоту, я вообще ни о чем не думал, просто тупо следовал инструкциям и позволил выставить себя на посмешище.

– Ээ… – попытался я перебить ее словесный поток, но она, не умолкая ни на секунду, снова ринулась к картонной коробке:

– Портфолио у тебя с собой? Ты уже снимался для рекламных кампаний? Тьфу ты, черт!

Зазвонил ее телефон. Она проверила входящий номер и, гримасой извинившись за то, что должна ответить на звонок, нажала кнопку.

– Что? Беременна? Опять? О, черт! Секунду. – Женщина зажала рукой трубку. – Извини, дорогой, это моя сестра. Можешь подождать минутку в коридоре? – Она схватила меня за локоть и увлекла к двери. – И кто отец? – Телефонный разговор возобновился. – Черт, так, значит, он наврал про свое бесплодие? Паразит!

Я стоял в коридоре в мини-юбке и молил бога о том, чтобы никто не прошел мимо и не увидел меня.

– А, мистер Уэст, полагаю?

Меня так и подмывало сказать «нет».