Текст книги "Самая лучшая бутылка"

– Могу его понять. – Даже вернув себе самообладание, я стремился держаться подальше от этой неприятной темы. – И Макс прав, что во всем виновато ваше воображение. Если вы действительно хотите послушать моего совета, то мне кажется, что лучше всего вести себя с вашим мужем, как будто ничего не случилось, и в дальнейшем держаться подальше от мсье де Марешаля.

Это был единственный совет, который я мог ей дать при подобных обстоятельствах. Я надеялся, что она не настолько напугана, чтобы поступить иначе. И не слишком потеряла голову из-за де Марешаля.

* * *

Я слишком много знал, чтобы хранить спокойствие, и чувствовал себя неважно в тот вечер. Но, встретившись с участниками обеда, вздохнул с облегчением, убедившись, что мадам Кассулас прекрасно владеет собой. Что же касается самого Кассуласа, я не смог уловить никакой перемены в его обращении с женой или де Марешалем. Это как нельзя лучше убеждало, что угрызения совести возбудили воображение Софии и Кассулас ничего не знал о ее романе. Вряд ли он был тем человеком, который мог хранить спокойствие, когда ему наставляли рога, а в тот вечер он был абсолютно спокоен. Когда мы сели за стол, было ясно, что он думает только о меню, а главное – о бутылке «Нюи Сент-Оэна», стоящей перед ним.

Бутылка простояла три дня, и было сделано все, чтобы ее содержимое не пострадало. В помещении поддерживалась умеренная температура, с того момента, когда бутылка была внесена, ее не разрешалось изменять. Де Марешаль уверял, что он лично проверял показания термометра. Я не сомневался, что он оставался в комнате на несколько минут, в восторженном трансе созерцая бутылку и считая часы до момента, когда ее откупорят.

Стол, за которым разместилась наша маленькая компания, был рассчитан на восемнадцать-двадцать персон, мы сидели далеко друг от друга, и бутылка пребывала в гордом одиночестве, так, чтобы неосторожная рука не могла ее задеть. Интересно, что слуги, подававшие на стол, далеко обходили ее. Должно быть, широкоплечий мрачный Жозеф, наблюдавший за прислугой с угрожающим блеском в глазах, пригрозил им жестокой карой, если они осмелятся дотронуться до бутылки.

Теперь Кассуласу надо было проделать две рискованные процедуры необходимую прелюдию к ритуалу дегустации вина.

Столь ценное вино, как «Сент-Оэн» урожая 1929 года, должно находиться в вертикальном положении, пока осадок не останется на дне бутылки. Только после этого можно наливать его в графин. Это не только позволяет оставить осадок и крошки от пробки в бутылке, но и дает возможность вину проветриться. Чем старше вино, тем нужнее ему свежий воздух, изгоняющий затхлость, что накапливается за долгие годы в бутылке.

Но Кассулас, вознамерившись оказать честь «Сент-Оэну», наливая его в бокалы прямо из бутылки, должен был проявить немалое искусство. Во-первых, надо было не раскрошить пробку. Во-вторых, после того как вино немного постоит, до подачи закуски, ему нужно было налить его в бокалы так, чтобы не всколыхнуть со дна бутылки осадок. Малейшая неосторожность при откупоривании бутылки или разливе вина по бокалам – и понадобится по меньшей мере еще три дня, прежде чем вино можно будет пить.

Все уселись, и Кассулас приступил к первой процедуре. Затаив дыхание, мы смотрели, как он крепко ухватил одной рукой горлышко бутылки, а другой точно всадил штопор в самую середину пробки. Затем, сосредоточившись, словно сапер, обезвреживающий мину, он стал медленно, очень медленно ввинчивать штопор, почти не надавливая на него, заставляя инструмент двигаться как бы собственным ходом. Нужно было ввести штопор достаточно глубоко, чтобы он как следует укрепился в пробке – и в то же время не проткнуть ее насквозь иначе крошки неминуемо попадут в вино.

Вытащить пробку – не пронзив ее при этом насквозь! – из бутылки, которую она закупоривала в течение десятилетий, может лишь человек, обладающий большой физической силой. Бутылка же должна находиться в строго вертикальном положении и быть абсолютно неподвижной, тянуть надо плавно и ни в коем случае не поворачивать штопор в пробке. Штопор старой конструкции, не имеющий искусственного рычага опоры, – идеальный инструмент для этой цели, ибо дает возможность осязать движение пробки в горле бутылки.

Кассулас стиснул горлышко бутылки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Он чуть сгорбил плечи, на шее натянулись мускулы. Несмотря на всю его физическую силу, ему сначала не удавалось сдвинуть с места прочно засевшую пробку. Но он не сдавался, и в конце концов сдалась пробка.

Медленно и плавно он вытащил ее из горлышка, и в первый раз за много лет, с тех пор, как вино покинуло свою бочку, ему позволили вдохнуть свежий воздух.

Кассулас несколько раз провел пробкой перед носом, вдыхая букет вина.

Передав мне пробку, он пожал плечами.

– Пока трудно что-нибудь сказать, – заметил он, и, конечно, был прав.

Аромат тонкого бургундского, оставшийся на пробке, ни о чем не говорил, потому что даже погибшее вино могло сохранить свой букет.

Де Марешаль даже не потрудился взглянуть на пробку.

– Только вино. И через час мы узнаем его тайну, на счастье иди на горе.

Боюсь, что этот час покажется нам долгим.

Сначала я не согласился с ним. Обед, который нам подали, отвлек меня от мыслей о вине больше, чем я предполагал. Меню, дань «Нюи Сент-Оэну» 1929 года, было составлено, словно короткая программа легкой музыки перед исполнением одного из шедевров Бетховена. Артишоки в масляном соусе, омар с грибами и, чтобы очистить небо, очень кислое лимонное мороженое. Простые блюда, но приготовленные безупречно.

И вина, которые выбрал Кассулас к этим блюдам, были словно оправа к его бриллианту – «Сент-Оэну». Хорошее шабли, респектабельный мускатель. Отличные вина, но ни одно из них не было рассчитан

...

конец ознакомительного фрагмента