Текст книги "Нулевое кольцо"

Стенли Вейнбаум
Нулевое кольцо

ПРИКОСНОВЕНИЕ К ВЕЧНОСТИ

«Если б существовала гора высотою B тысячу миль и каждую тысячу лет, нa вершиной ее пролетала бы птица, лишь слегка задевая крылом, за недоступное разуму время гора обратилась бы в пыль. Но даже тогда это время в сравнении с Вечностью было бы ко– роче секунды».

Мне не известно имя философа, чей интеллект сочинил эти строки, но с тех пор, как я в последний раз видел Аврора де Нанта, в прошлом профессора психологии Тулонского универси– тета, они никак не выходят у меня из головы. Когда в 1924 году я остановился на его курсе психопатологии, меня мучила одна мысль: чем бы заполнить окно в расписании занятий на вторник и четверг.

В ту пору я был веселым беспутным малым по имени Джек Ан– дерс, двадцати двух лет от роду, и такая причина казалась мне вполне нормальной. Во всяком случае, я убежден, что тем– ные волосы и милое личико Ивонны де Нант не имели к моему выбору абсолютно никакого отношения. Хотя, надо признаться, она была красивой, стройной девушкой, и было ей тогда всего шестнадцать лет.

Старик де Нант любил меня. Бог его знает за что: как сту– дент я ничем не выделялся из общей массы. Может быть, за то, что никогда не подшучивал над его именем, и он знал это. Ви– дите ли, его имя в переводе означает «Восход Пустоты». Може– те себе представить, что вытворяли с ним студенты. «Восходя– щий Нуль» и «Дырявое Утро» – две наименее безобидные клички, которыми они его наградили.

Это было в 1924 году. А через пять лет я уже делал бизнес на продаже акций и жил в Нью-Йорке, а профессор де Нант к тому времени подал в отставку. Он сам позвонил мне, чтобы сообщить эту новость, – как-то незаметно я отошел от прошлых студенческих забот и растерял все связи.

Профессор был бережлив. Работая в университете, он скопил кругленькую сумму, а уволившись, переехал в Нью-Йорк. Там я и встретился вновь с Ивонной, превратившейся в настоящую смуглую красавицу – копню терракотовой статуэтки из захоро– нений близ древнегреческого города Танагры. Дела мои шли как нельзя лучше, и я уже откладывал деньги к тому дню, когда мы с Ивонной…

По крайней мере, такова была ситуация в августе 1929 го– да. А уже в октябре я был гол как сокол, в отличие от стари– ка де Нанта, у которого оставалось еще кое-что, чем прикрыть свою бренную плоть. Я был молод и мог позволить себе посмеи– ваться над превратностями судьбы. Он был стар и потому впал в отчаяние. По правде говоря, когда мы начинали размышлять о будущем, нам с Ивонной становилось не до смеха, но, в отли– чие от профессора, мы не сокрушались так сильно.

Я помню тот вечер, когда он впервые завел разговор о ну– левом кольце. За окном сгустились сумерки, шумел дождь и дул сильный ветер. Смягченный абажуром свет настольной лампы ед– ва освещал комнату, и когда профессор начинал говорить, его шевелящаяся борода походила на клок седого тумана. В послед– нее время мы с Ивонной часто проводили вечера у нее дома. Развлечения стоили денег, к тому же я чувствовал, что она одобрительно относится к нашим беседам со стариком. И что немаловажно, он рано ложился спать.

Ивонна сидела на тахте рядом с отцом, как вдруг он ткнул в мою сторону пальцем с набухшими суставами и отрывисто про– изнес:

– Счастья без денег не бывает!

Я даже вздрогнул от неожиданности.

– Пожалуй, вы правы, – согласился я.

Его выцветшие голубые глаза блеснули в полумраке.

– Нам надо вернуть наши деньги! – проскрипел его голос.

– Но как?

– Я знаю как. Да, уж я-то знаю как. – Его губы слегка скривились в усмешке. – Они считают меня сумасшедшим. Ты то– же считаешь меня сумасшедшим. Даже Ивонна так считает.

В ответ девушка с нежным упреком сказала:

– Отец!

– Но я не сумасшедший, – снова заговорил он. – Ты, Ивонна и те дураки, что попусту занимают места в университете, вы – может быть! Но только не я.

– Даже если ситуация в ближайшем будущем не изменится к лучшему, у меня, пожалуй, есть шансы продержаться еще неко– торое время, – заметил я, как бы размышляя вслух. Подобные вспышки случались уже не раз, и я успел к ним привыкнуть.

– Она изменится к лучшему – для нас! – тихо сказал он. – Деньги! Ради денег мы пойдем на что угодно, верно, Андерс?

– Пойдем. Но только честным путем, без обмана.

– А как же! Взять, к примеру, время. Ведь это чистое на– дувательство – то, что время отбирает у человека все и обра– щает в пыль. – Он пристально посмотрел на меня, я поежился.

– Попробую объяснить, как мы сможем одурачить время.

– Одурачить…

– Конечно. Послушай, с тобой случалось так, что, находясь в каком-нибудь совершенно незнакомом месте, у тебя вдруг возникало ощущение, что ты здесь когда-то уже был? Или, со– вершая ошибку, ловил себя на мысли, что где-то когда-то ты уже делал ее, хотя точно знаешь, что ничего такого с тобой раньше не было?

– Конечно. Такое с каждым бывает. Бергсон называет это явление «память о настоящем».

– Бергсон идиот! Голая философия без капли науки! Слушай внимательно. – Он наклонился вперед: – Ты что-нибудь слышал о законе вероятности?

Я рассмеялся:

– Мой бизнес – это акции и капитал. Я просто обязан его знать.

– Ах, вот как, – сказал де Нант. – Но ты знаешь не все. Представь себе, что перед тобой бочонок с миллионом триллио– нов белых песчинок и одной черной. Ты достаешь песчинки – каждый раз по одной, смотришь на них и бросаешь обратно в бочонок. Какова вероятность того, что тебе попадется черная песчинка?

– Один к миллиону триллионов при каждой попытке.

– А если ты достанешь сразу половину миллиона триллионов песчинок?

– Тогда шансы равны.

– Именно! – воскликнул он. – Другими словами, если ты бу– дешь доставать из бочонка песчинки достаточно долго, даже если при этом будешь бросать их обратно в бочонок, то рано или поздно тебе попадется черная; это лишь вопрос времени.

– Все правильно, – согласился я.

Он слегка улыбнулся.

– Теперь предположим, что в твоем распоряжении Вечность.

– ?

– Неужели не понятно, Джек? При неограниченном времени закон вероятности срабатывает безотказно. Рано или поздно случаются все возможные комбинации событий и условий. И по– тому я утверждаю, что в Вечности случается все, что может случиться! – Его выцветшие глаза слабо сверкнули в полумраке комнаты.

Голова у меня пошла кругом.

– Кажется, вы правы, – тихо сказал я.

– Прав? Ну, разумеется, я прав! Математика не лжет! Сей– час тебе ясно, что из этого следует?

– Ну… что рано или поздно все должно случиться.

– Ба! Теперь: ты знаешь, что будущее бесконечно, ибо не– возможно, представить себе, что однажды наступит конец вре– мени. Но Фламмарион незадолго до смерти указал, что прошлое также бесконечно. И поскольку в Вечности обязательно случа– ется все, что только может случиться, из сказанного следует, что все это уже должно было когда-нибудь случиться!

Я даже рот раскрыл от удивления.

– Постойте, постойте… Я что-то не пойму…

– Но это же элементарно! – прошипел он. – Остается лишь вслед за Эйнштейном предположить, что искривлено не только пространство, но и время, и что по прошествии бесчисленного множества тысячелетий все повторяется, потому что должно повториться! Об этом говорит закон вероятности. Прошлое и будущее суть одно и то же, поскольку все, что должно слу– читься, однажды уже случилось. Как ты не можешь понять тако– го простого логического рассуждения?

– Ну отчего же… да. Но что это нам даст?

– Деньги, деньги!

– Что?

– Слушай и не перебивай. Если учесть, что в прошлом, то есть до настоящего момента, должны были произойти все воз– можные комбинации атомов и обстоятельств, то, – он выдержал эффектную паузу, затем внезапно ткнул в меня своим костлявым пальцем, – ты, Джек Андерс, представляешь собой одну из воз– можных комбинаций атомов и обстоятельств. Возможную, ибо в данный момент ты существуешь!

– Вы хотите сказать, что когда-то я уже существовал?

– А ты способный малый! Да, когда-то ты уже появлялся на свет и появишься еще не раз.

– Переселение! – я помотал головой. – Это ненаучно.

Он нахмурился, словно собираясь с мыслями:

– Поэта Роберта Бернса похоронили под яблоней. Когда, спустя годы после его смерти, наконец решили, что его остан– ки должны покоиться в Вестминстерском аббатстве, ты знаешь, что нашли на месте захоронения? Знаешь?

– Мне очень жаль, но я не знаю.

– Там нашли корень! Корень с шишкой вместо головы, с от– ростками вместо рук и ног и с маленькими корешками вместо пальцев. Яблоня съела Бобби Бернса, а кто съел ее яблоки?

– Кто… что?

– Вот-вот! Кто и что! Материя, бывшая некогда Бернсом, оказалась внутри детей и крестьян-шотландцев, внутри гусе– ниц, пожравших листья дерева и ставших затем бабочками, ко– торых в свою очередь съели птицы; наконец, частью самого де– рева. Куда же подевался Бобби Бернс? И если это не трансмиг– рация, то что же это?

– Но здесь совсем другое дело. Возможно, его тело и про– должает жить, но тысячью различных способов.

– Ага! А если когда-нибудь в будущем, спустя целую веч– ность, по закону вероятности образуется новая туманность, а из нее при охлаждении образуется новое Солнце и новая Земля, разве не существует шанс, что все эти распыленные атомы од– нажды вновь не воссоединятся и тогда на свете появится дру– гой Роберт Бернс?

– Да, но какой шанс! Миллион триллионов к одному!

– Не забывай, что речь идет о Вечности, Джек! На протяже– нии Вечности даже один-единственный шанс из всех этих трил– лионов должен когда-нибудь реализоваться – должен!

Я был сражен. Я растерянно посмотрел на милые бледные черты Ивонны, затем перевел взгляд на горящие глаза Аврора де Нанта и глубоко вздохнул.

– Ваша взяла. Но что толку? У нас по-прежнему 1929 год, и на рынке ценных бумаг наши акции попрежнему стоят не дороже оберточной бумаги.

– Да пойми же наконец! – простонал он. – Твое самое пер– вое воспоминание, ощущение того, что когда-то ты уже делал нечто подобное – это и есть воспоминание из бесконечно дале– кого будущего. Только бы… только бы оно было достаточно отчетливым. Но я знаю, как этого добиться. – Он вдруг повы– сил голос до пронзительного крика: – Да, знаю!

Безумные глаза профессора загорелись дьявольским огнем. В такие минуты со стариком лучше было не спорить, и я решил немного ему поддакнуть:

– То есть как восстановить в памяти наши прежние воплоще– ния и как вспомнить будущее?

– Именно! Перевоплощение! – Он дико захрипел. – Re-in-carnatione, что в переводе с латинского – «цвета алой гвоздики». Только это была не гвоздика, а яблоня. Гвоздика на латинском – Danthus ca– rophyllus, и это доказывает, что готтентоты на могилах своих предков сажали именно гвоздики, откуда и пошло выражение «пресечь в корне». А если бы гвоз– дики росли на яблонях…

– Отец! – резко оборвала его Ивонна. – Ты устал. – Голос ее смягчился: – Успокойся. Тебе лучше заснуть.

– Да, – сразу согласился он. – Заснуть на ложе из алых гвоздик.

ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ

Через несколько вечеров Аврор де Нант вернулся к нашему разговору. Он прекрасно помнил, на каком месте оставил нас вдвоем с Ивонной.

– Итак, где-то в дебрях этого навеки ушедшего прошлого, – совершенно неожиданно начал он, – запрятан год тысяча де– вятьсот двадцать девятый, и жили в то время два дурака по имени Андерс и де Нант, которые на свои деньги накупили бу– маги, словно в насмешку названные кем-то ценными. Но тут случилась биржевая паника, и их денежки испарились. – Он ис– коса посмотрел на меня, словно ожидая чего-то.

– И было бы очень неплохо, если б им удалось вспомнить, что произошло за период, ну, скажем, с декабря тысяча де– вятьсот двадцать девятого года по июнь следующего, тысяча девятьсот тридцатого. – В его голосе вдруг послышалась твер– дость: – Тогда они смогли бы вернуть свои деньги!

– Только вряд ли это возможно, – засомневался я.

– Возможно! – порохом взорвался он. – Возможно!

– Но как?

Понизив голос, заговорщическим тоном он едва слышно про– изнес:

– Гипнотизм! Джек, ты, помнится, проходил у меня курс па– тологической психологии, ведь так?

– При чем здесь гипнотизм! – возразил я. – Все психиатры пользуются гипнозом в процессе лечения, и пока что никто не вспоминал о своих прежних воплощениях или о чем-нибудь в этом роде.

– Ну разумеется. Потому что они дураки – твои доктора и психиатры. Помнишь, ты учил, что есть три стадии гипнотичес– кого состояния?

– Сомнамбулизм, летаргия и каталепсия.

– Правильно. В первом случае субъект может разговаривать и отвечать на. вопросы, во втором случае он погружен в глу– бокий сон. В последнем, при каталепсии, тело субъекта коче– неет, становится несгибаемым, и тогда его, как дерево, можно класть между двух стульев, сесть на него – в общем, проде– лать всю эту чепуху.

– Я помню. И что из того?

Он мрачно усмехнулся:

– На первой стадии субъект может вспомнить все, что с ним произошло на протяжении всей жизни. Над сомнением доминирует подсознание, а оно никогда ничего не забывает. Правильно?

– Так нас учили.

Не отрывая пристального взгляда, он чуть наклонился впе– ред:

– На второй стадии, при летаргии, согласно моей теории он может вспомнить все, что случилось с ним во время других воплощений. Он вспоминает свое будущее!

– Ого! Тогда почему этим никто не занимается?

– Вспоминать можно только во время сна. Когда просыпаешь– ся, все забываешь – вот почему. Но я убежден, что после со– ответствующей тренировки можно преодолеть и это.

– И вы намерены проверить свою теорию на деле?

– Не я. Я слишком слабо разбираюсь в финансах и не смогу должным образом рассказать о своих воспоминаниях.

– А кто сможет?

– Ты! – Он, как ножом, ткнул меня своим длинным указа– тельным пальцем.

Мне даже дурно стало.

– Я? Ну нет! Ни за что!

– Ну, Джек, – ворчливо загнусавил он, – ты же проходил на моем курсе теорию гипноза. Неужели ты не понимаешь, что это совершенно безопасно? Ты-то должен знать, что дилетантская болтовня о подчинении одного разума другому – сущая чепуха. Ты ведь знаешь, что решающую роль здесь играет самогипноз и невозможно загипнотизировать человека против его воли. Чего ты боишься?

– Я… в общем… – Я не знал, что ответить. – Я не бо– юсь, просто мне это все не нравится.

– Ты боишься!

– Да нет же!

– Боишься! – Старик разволновался не на шутку. В этот мо– мент в коридоре послышались шаги Ивонны. Его глаза недобро сверкнули, в их выражении промелькнула тень коварства. – Я не люблю трусов, – зловеще прошептал он. И добавил чуть громче: – Ивонна, кстати, тоже!

Девушка вошла и, увидев состояние профессора, мигом оце– нила обстановку.

– Отец! – Она нахмурилась: – Разве можно принимать так близко к сердцу разговоры о каких-то теориях?

– Теориях? – взвился он. – О, да! У меня есть теория, что когда идешь по тротуару, то на самом деле стоишь на месте, а тротуар движется в обратном направлении. Или нет. Ведь если два человека пойдут навстречу друг другу, его, пожалуй, ра– зорвет посередине… или, может быть, дорога имеет эластич– ную основу? Ну, конечно, эластичную! Вот почему последняя миля всегда самая длинная! Она просто растянута больше дру– гих!

Ивонна увела его в постель.

В общем, он меня уговорил. Не знаю, что тут сыграло реша– ющую роль: моя ли природная доверчивость или темные бездон– ные глаза Ивонны. Старик потратил еще целый вечер на споры со мной, пытаясь убедить в правоте своей гипотезы, но, ду– маю, решающим доводом послужила его скрытая угроза запретить Ивонне встречаться со мной. Она не посмела бы его ослушать– ся, даже если бы его отказ разбил ее сердце. Видите ли, эта девушка родилась в Новом Орлеане, и в ее жилах текла кровь креолов.

Тренировочный курс доставил мне массу неприятностей, и я бы не хотел задерживаться на подробностях. Необходимо было развить навыки по овладению самогипнозом, и, как при любом обучении, они приобретались довольно медленно. В отличие от бытующего мнения, у людей с низким интеллектом и слабоумных развить их невозможно. Самогипноз требует глубокой сосредо– точенности, ключом к успеху здесь является умение концентри– ровать внимание (о гипнотизере я пока вообще не говорю).

Речь идет о субъекте воздействия. Гипнотизеру делать с ним абсолютно нечего, разве что дать необходимую установку «спать… спать… спать». И то не обязательно, если как следует разобраться в методике этого фокуса.

Я усваивал эту науку почти каждый вечер в течение получа– са и более. Признаюсь, то было весьма утомительное занятие, и не однажды, дойдя до полного отупения, я клялся не участ– вовать больше в этом фарсе. Но каждый вечер, убив очередные полчаса на то, чтобы ублажить де Нанта, я видел Ивонну и раздражение бесследно исчезало. Мне кажется, старик нарочно оставлял нас после занятий наедине, вознаграждая меня таким образом за тяжкий труд, и держу пари, что отпущенное нам время мы проводили гораздо интереснее, чем он.

Мало-помалу я стал делать успехи. Наконец, по прошествии трех недель самоистязаний, настал момент, когда я смог пог– рузить себя в состояние легкого сомнамбулизма. Я помню, как слабый блеск дешевого камня в кольце профессора де Нанта вдруг стал усиливаться, пока не залил все вокруг ослепитель– ным светом, и как звучал в моих ушах его голос, невнятный, словно всплески речной волны в тихую погоду.

К концу ноября мы овладели второй стадией летаргии, а по– том, не знаю почему, но во мне проснулся вдруг бешеный азарт. Дела я забросил. Мне стало невыносимо скучно видеть унылые лица клиентов, которым я вынужден был бесконечно объ– яснять, почему акции, купленные до кризиса, – сейчас обесце– нились наполовину и более. Спустя некоторое время я стал заглядывать к профессору уже и днем, и мы, как пара сумас– шедших, снова и снова повторяли наши бесконечные эксперимен– ты.

Ивонна лишь отчасти была посвящена в наши безумные планы. На время опытов она всегда выходила из комнаты и потому лишь смутно догадывалась о конечной цели нашего предприятия, не говоря уже о способах ее достижения. Не думаю, чтобы она особо верила в успех, однако всячески поддерживала отца.

И вот однажды в первых числах декабря в моем мозгу воз– никли первые воспоминания. Поначалу они носили бесформенный, неясный характер: смутные ощущения, которые я никак не мог заключить в жесткие словесные рамки.. Я пытался описать их де Нанту, но безуспешно.

– Видимо, таково твое восприятие окружности. Или нет, не совсем так, скорее ощущение спиральности… Черт, опять не то. Замкнутость пространства? Никак не могу вспомнить – сов– сем вылетело из головы.

Он весь сиял.

– Наконец-то! – прошептал он – борода торчком, в выцвет– ших глазах яркий блеск. – Началось!

– Но что толку от таких воспоминаний?

– Наберись терпения. Со временем они станут четче. Конеч– но, не все из того, что ты вспомнишь, нам пригодится. Воспо– минания будут бессистемны и разбросаны во времени. В своих воплощениях за всю немыслимую бесконечность замкнутого в ок– ружность времени ты не всегда сможешь остаться брокером Дже– ком Андерсом. Могут всплыть воспоминания из тех времен, ког– да ты как личность существовал лишь частично, то есть когда по воле закона вероятности появлялось существо, состоящее не только из тебя, но и еще из кого-нибудь. Среди бесконечных миров, которые возникают, развиваются и умирают на протяже– нии Вечности, возможно абсолютно все.

Но при этом где-то, когда-то, из тех же атомов, при тех же обстоятельствах должен появиться ты. Ты – это та самая черная песчинка среди триллионов белых песчинок, а так как время бесконечно, тебя уже вытягивали, и не раз.

– Значит, вы полагаете, – прервал я его, – что человек на Земле живет дважды? Вторичное воплощение, как в буддизме?

Он издевательски рассмеялся:

– Возраст Земли – один-три миллиарда лет. Что это значит по сравнению с Вечностью?

– Ничего. Нуль.

– Именно! И тот же нуль представляет собой вероятность повторного появления из тех же атомов того же человека за один планетарный цикл развития. Но я уже говорил, что трил– лионы или триллионы триллионов лет назад уже была другая Земля, другой Джек Андерс и, – в его голосе послышались жа– лобные нотки, – другой кризис, разоривший Джека Андерса и старика де Нанта. Именно этот фрагмент ты и обязан вспом– нить.

– Но что можно вспомнить, будучи в состоянии каталепсии?

– А Бог его знает. Что-нибудь да вспомнишь.

И тут я не выдержал:

– Но это же абсурд! Нонсенс! Бред сумасшедшего! А мы оба

– два спятивших идиота! – Но, как оказалось, я ошибся в вы– боре определений.

– Сумасшедший? Спятивший? – он уже визжал. – Старик де Нант – сумасшедший, так по-твоему? Дырявый Нуль спятил? Ты не веришь, что время движется по замкнутому кругу, не ве– ришь, да? А ты хоть знаешь, что такое круг? Нет, конечно! Так слушай же!

Круг – это математический символ нуля! Время – это нуль, и время – это круг! Я разработал теорию, по которой стрелки часов на самом деле вовсе не стрелки, а носы, потому что они находятся на лице часов и принюхиваются ко времени; а пос– кольку время – это круг, они все время ходят по кругу, по кругу, по кругу…

В комнату неслышно скользнула Ивонна. Подойдя к отцу, она несколько раз мягко провела ладонями по его лбу в глубоких морщинах. Похоже, она все слышала.