Текст книги "Охотники за костями. Том 1"

– Уже ведь несколько дней прошло, – пробормотала она. – Я надеялась, что это закончилось. Проклятье…

Серожаб подобрался ближе, скользнул к тому месту, где её стошнило. Принюхался, затем стал закапывать неприятное место песком.

Привычным движением железного кресала Скиллара высекла несколько искр в чашу трубки. Смесь сушёной зубровки и ржавого листа вспыхнула, и в следующий миг она затянулась сладковатым дымом.

– Молодец, Жаб. Заметай за мной следы… удивительно, что ты не разболтал остальным. Неужели уважаешь мои секреты?

Серожаб, предсказуемо, не ответил.

Скиллара провела рукой по округлившемуся животу. Как у неё только получалось поправляться, если она уже много недель отправляла обратно одну трапезу из трёх? Было что-то адское во всей этой истории с беременностью. Будто у неё завёлся собственный демон, укрылся внутри, в утробе. Ну, чем быстрее он вылезет, тем быстрее она сможет его продать какому-нибудь сутенёру или управителю гарема. Там его выкормят, вырастят и обучат ремеслу попрошайки.

Большинство женщин, которым было на себя не наплевать, останавливались на двух-трёх детях. И теперь Скиллара отлично понимала, почему. Целители, ведьмы, повитухи и кормилицы сохраняли младенцам здоровье, а мир учил жить по своим законам. Подлость заключалась в том, чтобы выносить, вытерпеть этот растущий груз, его тайную жадность до её внутренних запасов.

И ещё кое-что происходило, доказывая естественное зло этого ребёнка. Скиллара заметила, что всё чаще впадает в полусонное, приятное состояние, которое вызывало бессмысленную улыбку на её губах, – и это приводило Скиллару в неописуемый ужас. Чему тут радоваться? Мир – место неприятное. Он на утешения не разменивается. Нет, соблазнительная отрава, что текла теперь в её жилах, вела лишь к самообману, к блаженной глупости – а этого с неё уже было довольно. Ничем не лучше дурханга. Смертоносная приманка.

Скоро уже невозможно будет не заметить её растущий живот. Если только она не сумеет ещё больше растолстеть. Было что-то утешительное в этой грузности – но нет, это опять соблазнительный обман, снова отыскал дорожку в её мысли.

Что ж, тошнота, похоже, окончательно прошла. Скиллара поднялась на ноги и пошла обратно в лагерь. Пригоршня углей в костре, от которых тянулись тонкие нити дыма, да три спящие фигуры, закутавшиеся в одеяла. Следом явился Серожаб, обогнул её и уселся рядом с костром. Выхватил из воздуха пролетавшего накидочника и сунул в рот. Демон смотрел на Скиллару мутными, зеленоватыми глазами.

Она вновь набила трубку. И почему только женщины беременеют? Ведь какая-нибудь Взошедшая ведьма вполне могла бы уже исправить эту несправедливость? Или это вовсе не недостаток, а какое-то неведомое преимущество? Ничего очевидного, впрочем, в голову не приходило. Если не считать этого странного, подозрительного блаженства, которое то и дело охватывало её. Скиллара глубоко затянулась дымом ржавого листа. Бидитал установил «отсечение наслаждения» первым обрядом для девочек в своём культе. Ему нравилась концепция – ничего не чувствовать, искоренить всякое стремление к чувственному. Скиллара не могла вспомнить, переживала ли она сама когда-нибудь подобные чувства.

Бидитал прививал религиозный экстаз – состояние, как она теперь подозревала, куда более эгоистичное и самозацикленное, чем услаждение собственного тела. И беременность навевала похожий экстаз, что серьёзно тревожило Скиллару.

Внезапное движение. Она обернулась, увидела, что Резчик сел.

– Что-то случилось? – тихонько спросила она.

Юноша повернулся к ней, выражения лица в темноте было не различить. Затем он судорожно вздохнул:

– Нет. Кошмар приснился.

– Скоро рассвет, – сказала Скиллара.

– А ты почему не спишь?

– Просто так.

Резчик стряхнул одеяло, поднялся и подошёл к кострищу. Присел на корточки, бросил немного трута на тлеющие угли, подождал, пока он разгорится, и принялся подкладывать кизяки.

– Резчик, как ты думаешь, что должно произойти на Отатараловом острове?

– Не уверен. Наш старик-малазанец не слишком-то внятно по этому поводу высказывается, верно?

– Он – Дестриант Тигра Лета.

Резчик бросил на неё взгляд через костёр:

– Поневоле.

Скиллара добавила в трубку ржавого листа.

– Ему не нужны последователи. А если бы и были нужны, то ими бы точно стали не мы. Точнее, не я и не Фелисин. Мы не воины. Ты, – добавила она, – куда более вероятный кандидат.

Юноша фыркнул:

– Точно не я, Скиллара. Похоже, я выбрал себе другого бога.

– «Похоже»?

В сумраке она различила только, что он пожал плечами.

– Бывает, всякое случается.

А, женщина. Что ж, это многое объясняет.

– Повод ничем не хуже прочих, – сказала она, выпуская клубы дыма.

– Что ты имеешь в виду?

– Что я не вижу особого смысла служить какому-нибудь богу или богине. Если ты достоин их интереса, они тебя используют. Я знаю, каково это – быть использованной, и никакая награда того не стоит, даже если поначалу думаешь иначе.

– Ну, – протянул он после короткой паузы, – тебя всё же кто-то наградил.

– Ты так это называешь?

– Что называю? Ты выглядишь такой… здоровой. Исполненной жизни. И уже не такая худая, как прежде. – Он запнулся, потом поспешно добавил: – И это хорошо. Кожа да кости – это тебе не к лицу. Да и никому не к лицу, конечно. Тебе тоже. Вот и всё.

Она сидела, курила и смотрела, как светлеет небо.

– Мы для тебя – тяжёлое бремя, да, Резчик?

– Нет! Вовсе нет! Я должен вас сопровождать, и это задание я с радостью принял. И рад исполнять.

– Не думаешь, что достаточно и Серожаба, чтобы охранять нас?

– Нет, то есть, да, наверное, хватило бы и его. Но если и так – он ведь демон, а это всё усложняет – он не может запросто прийти в деревню или в город, верно? Или договариваться о покупке припасов, или о проезде, о всяком таком.

– Это может Фелисин. Да и я сама.

– Ну да. Ты хочешь сказать, что вы меня здесь не хотите видеть?

– Я хочу сказать, что в тебе нет необходимости. А это совсем не то же самое, Резчик. К тому же, ты отлично справляешься с ролью предводителя нашего маленького отряда, хотя очевидно, что ты к такому не привык.

– Слушай, хочешь сама всем заправлять – пожалуйста, я не против.

Ага! Значит, женщина, которая сама всё решает.

– Не вижу причин что бы то ни было менять, – небрежно бросила Скиллара.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Она постаралась сделать свой взгляд настолько ровным и спокойным, насколько это было возможно.

– Так к чему ты клонишь? – не выдержал Резчик.

– К чему? Ни к чему. Просто болтаю, Резчик. Если только… ты хочешь о чём-то конкретном поговорить?

Скиллара заметила, как он сжался (только не физически) и сказал:

– Нет, не хочу.

– Ты меня недостаточно хорошо знаешь, в этом дело? Ладно, времени у нас вдосталь.

– Я тебя знаю… наверное. Точнее, нет, да, ты права. Я тебе совсем не знаю. Я женщин не знаю и не понимаю, вот что я хотел сказать. Да и откуда мне знать? Невозможно уследить за вашими мыслями, понять, что вы говорите, что скрывается за вашими словами…

– Это ты лично обо мне или о женщинах в целом?

Он подбросил кизяк в огонь.

– Нет, ни о чём конкретном я поговорить не хотел.

– Ладно, зато у меня есть несколько тем для обсуждения…

Он застонал.

– Тебе дали задание, – не сдавалась Скиллара. – Сопровождать нас, правильно? Кто его дал?

– Бог.

– Но не бог Геборика.

– Да.

– Значит, нами заинтересовались, по меньшей мере, двое богов. Это плохо, Резчик. А Призрачные Руки об этом знает? Нет, конечно – откуда бы. Незачем ему говорить…

– Догадаться нетрудно, – возразил Резчик. – Я ведь ждал вас. В храме Искарала Прыща.

– Малазанские боги. Престол Тени или Котильон. Но ты ведь не малазанец, правда?

– Слушай, Скиллара, – устало спросил Резчик, – нам действительно обязательно это обсуждать сейчас?

– Если только, – продолжила она, – это не твоя возлюбленная – малазанка. Которая изначально поклонялась этим богам.

– Ох, у меня голова раскалывается, – пробормотал он, прикрыл ладонями глаза, запустил пальцы в волосы и сильно дёрнул, словно хотел их вырвать. – Как же ты… нет, не хочу знать. Это не важно. Мне всё равно.

– Так где она сейчас?

– Хватит.

Скиллара замолчала. Вытащила узкий ножик и принялась чистить трубку. Резчик внезапно поднялся.

– Займусь завтраком.

Милый мальчик, заключила она. Как глина в женских руках. Точнее, в руках женщины, которая знает, что делает. И теперь вопрос стоит так: нужно ли мне это делать? Фелисин-то от него без ума. С другой стороны, мы ведь можем и делиться.

– Заявление с ухмылкой: Округлая большегрудая женщина хочет поприжиматься телом к Резчику.

– Не сейчас, Серожаб, – мысленно ответил он, извлекая еду из заплечного мешка.

– Тревога. О да, воистину, не сейчас. Остальные пробуждаются от неспокойного сна. Будет неловкость и огорчение, особенно для Фелисин Младшей.

Резчик замер:

– Что? Но почему… да она же едва в возраст вошла! Нет, быть того не может. Отговори её, Серожаб!

– А ухаживания Серожаба отвергает. Уныло ноет: Ты, Резчик, полон семенем, можешь вызвать зачатие. Поздно выяснил. Человеческие женщины носят у себя в животе пруд для икры. Лишь одна икринка выживает, только одна. Ужасный риск! Нужно наполнить прудик как можно скорее, прежде чем явится соперник-самец, чтобы украсть твою судьбу. Серожаб будет защищать твой выбор. Храброе самопожертвование, подобное тому, что свершают Стражи-Обходчики среди моего народа. Просвещённый альтруизм, взаимный, и в далёкой перспективе – награда в отдалённой родне. Показатель высокой разумности, признание общих интересов. Серожаб уже стал Стражем-Обходчиком для округлой большегрудой богини-человека.

– Богини? Что ты этим хотел сказать?

– Похотливый вздох: она достойна поклонения. Самцово-человеческие параметры оценки замутили воды сознания Серожаба. К счастью. Долгое-долгое воздержание. Это нездраво.

Резчик поставил котелок с водой на огонь и бросил в него пригоршню трав.

– Что ты там только что говорил о неспокойных снах, Серожаб?

– Наблюдение, по краю вод сознания. Тревога. Приближается опасность. Это знаки, предупрежденья.

– Какие знаки?

– Очевидные. Неспокойные сны. Этого уже довольно.

– Не всегда, Серожаб. Иногда нас преследует что-то из прошлого. Вот и всё.

– Ага. Серожаб об этом подумает. Но сперва – потребности. Серожаб голоден.

За серой завесой горячего воздуха и пыли городские стены были едва различимы. Леоман Кистень скакал во главе своего потрёпанного отряда, рядом с ним – Корабб Бхилан Тэну'алас. Они приближались к воротам И'гхатана.

– Смотри, – сказал Корабб, – первый всадник справа от знаменосца. Это фалах'д Ведор. Выглядит он… нерадостно.

– Лучше ему побыстрей смириться с этим чувством, – прорычал Леоман, вскидывая затянутую в перчатку руку.

Колонна позади медленно остановилась. Все смотрели, как подъезжают всадники из города.

– Командир, может, нам с тобой встретить их на полпути? – спросил Корабб.

– Разумеется, нет, – огрызнулся Леоман.

Больше Корабб ничего не сказал. Их предводитель пребывал в дурном настроении. Примерно треть его воинов вынужденно скакали вдвоём на одном коне. Старая ведьма-целительница, которую все очень любили, умерла сегодня утром, и воины привалили её тело каменной плитой, чтобы его не отыскал какой-нибудь бродячий дух. Леоман лично плюнул на все восемь сторон света, чтобы освятить могилу, и на пыльный камень пролил свою кровь из пореза на левой ладони, провозглашая благословения во имя Апокалипсиса. Потом он заплакал. Перед всеми воинами, замершими, поражёнными горем и любовью, которую питал к своим последователям Леоман.

Фалах'д и его солдаты приблизились, затем натянули поводья и остановились в пяти шагах от Леомана и Корабба.

Корабб всмотрелся в землистое, осунувшееся лицо Ведора, в его мутные глаза и сразу опознал в фалах'де раба опиумного д'баянга. Его увитые толстыми венами руки дрожали на луке седла, и когда стало очевидно, что Леоман не заговорит первым, градоправитель нахмурился и произнёс:

– Я, Ведор, фалах'д И'гхатана, Первого из Святых Городов, приветствую тебя, Леоман Кистень, спасшийся бегством от Погибели Ша'ик в Рараку, а также – твоих сломленных последователей. Мы подготовили для твоих воинов безопасные казармы, и столы уже ждут, уставленные едой и питьём. Ты сам, Леоман, а также оставшиеся при тебе офицеры станете гостями фалах'да во дворце – на такой срок, какой потребуется, чтобы пополнить запасы твоей армии и оправиться от тягот пути. Сообщи нам, куда ты направляешься, и мы разошлём посланцев перед тобой, чтобы сообщить о твоём прибытии в каждом селении, деревне и городе на твоём пути.

Корабб заметил, что он задержал дыхание. Он увидел, как Леоман пустил своего коня вперёд, пока не оказался бок о бок с фалах'дом.

– Мы пришли в И'гхатан, – тихо проговорил Леоман, – и в И'гхатане останемся. Будем ждать прибытия малазанцев.

Пятнистые губы Ведора некоторое время шевелились, но ни звука не слетало с них, затем фалах'д сумел выдавить из себя смешок:

– Твоё чувство юмора – как лезвие ножа, Леоман Кистень! Ты – таков, каким предстаёшь в легендах!

– Как в легендах? В таком случае, это тебя тоже не удивит.

Ослепительной вспышкой сверкнул нож-кеттра, коснулся горла Ведора. Хлынула кровь, и голова фалах'да повалилась назад, ударилась о круп испуганной лошади, затем свалилась на землю и покатилась в дорожной пыли. Леоман протянул руку, выровнял безголовый труп, который по-прежнему сидел в седле, и вытер клинок о шёлковые одеяния градоправителя.

От городских солдат – ни звука, ни движения. Знаменосец, подросток лет пятнадцати, с открытым ртом уставился на обезглавленного фалах'да.

– Во имя Дриджны Апокалипсиса, – провозгласил Леоман, – отныне я правлю Первым из Святых Городов, И'гхатаном. Кто здесь старший офицер?

Женщина пустила коня вперёд.

– Я. Капитан Синица.

Корабб прищурился, глядя на неё. Крупные черты, загорелая до черноты кожа, светло-серые глаза. Лет двадцать пять примерно. Под простой телабой поблёскивает кольчуга.

– Ты – малазанка, – процедил Корабб.

Та перевела на него холодный взгляд:

– Что с того?

– Капитан, – сказал Леоман, – твой отряд поедет перед нами. Нужно очистить для меня и моих воинов дорогу ко дворцу. В «безопасные казармы», о которых говорил покойный фалах'д, следует поместить тех солдат из дворца и городского гарнизона, которые проявят нежелание исполнять мои приказы. Прошу убедиться, что там они и вправду в полной безопасности. Когда закончишь с этим, явись ко мне во дворец для получения дальнейших указаний.

– Сэр, – возразила женщина, – мне не по чину делать то, о чём вы просите…

– Уже по чину. Отныне ты – третий человек после меня и Корабба Бхилана Тэну'аласа.

Она вновь бросила на Корабба быстрый, но невыразительный взгляд.

– Как прикажешь, Леоман Кистень, фалах'д И'гхатана.

Синица повернулась в седле и заревела:

– Кру-у-гом! Живо-живо, свиноводы проклятые! Мы в авангарде нового фалах'да!

Конь Ведора развернулся со всеми остальными и пошёл рысью. Безголовое тело подпрыгивало в седле.

Корабб видел, как через двадцать шагов конь мёртвого фалах'да поравнялся с лошадью малазанки. Та заметила это и одним движением столкнула труп. Леоман хмыкнул:

– Да. Она – само совершенство.

Малазанка.

– У меня дурное предчувствие, командир.

– Ну, разумеется. Поэтому я и держу тебя при себе. – Леоман оглянулся. – Поэтому и ещё потому, что Госпожа тебя ведёт. Давай, скачи со мной в наш новый город.

Оба пришпорили коней. Следом потянулись и остальные.

– Наш новый город, – с ухмылкой повторил Корабб. – Мы будем защищать его даже ценой своей жизни.

Леоман бросил на него странный взгляд, но промолчал.

Корабб задумался над этим.

О, командир, меня опять терзает дурное предчувствие.…

Глава пятая

Первые трещинки проявились вскоре после смерти Ша'ик. Никто не мог понять, что думает адъюнкт Тавор, – ни её приближённые офицеры, ни простые солдаты под её началом. Однако отдалённые признаки уже появились, хотя, конечно, заметить их легче теперь, оглядываясь назад, – чем тогда. Тем не менее, слишком самонадеянно и даже недостойно было бы думать, что адъюнкт ничего не ведала о приближающихся бедах: не только среди собственных подчинённых, но и в самом сердце Малазанской империи. Таким образом, события, произошедшие в И'гхатане, могли бы стать смертельной раной, окажись на месте адъюнкта кто-нибудь другой, кто-нибудь, чьё сердце было бы лишь чуть менее жестоким, чуть менее холодным.

Это подтвердило – надёжнее, чем всё, что происходило раньше, – суровое утверждение, что адъюнкт Тавор была из «холодного железа», брошенного в самое пекло яростного горнила…

Дукер из Даруджистана. Некому засвидетельствовать (Утраченная история «Охотников за костями»)

– Не трогай, – устало бросила Самар Дэв со своего места у окна.

– Думал, ты спишь, – проговорил Карса Орлонг, возвращая предмет на стол. – Что это?

– Две функции. Верхний сосуд содержит фильтры для воды, очищает её от всего нечистого. Вода, которая собирается в нижнем сосуде, соседствует с двумя полосками меди, которая оживляет её – сложный и загадочный процесс. При этом выделяется прозрачный газ, который увеличивает давление воздуха над водой, что, в свою очередь…

– Но для чего ты его используешь?

Глаза Самар сузились:

– В общем-то, ни для чего.

Тоблакай отошёл от стола, приблизился к рабочим скамьям и полкам. Самар смотрела, как он разглядывает различные механизмы, которые она изобрела, долгосрочные эксперименты, многие из которых не являли видимых изменений в своём состоянии. Великан тронул пальцем, понюхал, собрался даже лизнуть блюдо, наполненное студенистой массой. Самар хотела было остановить его, но передумала. Раны Тоблакая исцелялись с жутковатой быстротой, – и никаких признаков заражения! Глотать загустевшую жидкость, которую он сейчас слизывал с пальца, не рекомендовалось – впрочем, это и не смертельно. Как правило.

Великан скривился:

– На вкус ужасно.

– Я не удивлена.

– Для чего ты это используешь?

– А ты как думаешь?

– Втирать в сёдла. В кожу.

– В сёдла? Ну, опосредованно, я полагаю. Это мазь для гноящихся ранок, которые иногда возникают по окружности ануса…

Великан громко фыркнул, затем сказал:

– Неудивительно, что вкус отвратительный.

И снова принялся рассматривать обстановку. Самар задумчиво взглянула на него. Затем сказала:

– Фалах'д отправил солдат в крепость. Они обнаружили следы бойни – как ты и сказал, никого из малазанцев не осталось в живых. Ещё они нашли демона. Точнее, труп демона. Недавно убитого. Попросили меня его осмотреть, так как я обладаю некоторыми познаниями в анатомии и других подобных дисциплинах.

Тоблакай не ответил, уставившись с неправильной стороны в подзорную трубу.

– Если подойдёшь к окну и посмотришь с другого конца, Карса, увидишь, как то, что вдали, приблизилось.

Воин нахмурился и отложил инструмент.

– Если что-то далеко, я просто сажусь на коня и подъезжаю ближе.

– А если цель на вершине утёса? Или – это вражеский лагерь и ты хочешь рассмотреть заставы?

Тоблакай снова взял подзорную трубу и подошёл к ней. Самар отодвинулась вместе со стулом, чтобы дать ему место у окна.

– На парапете вон той башни, крытой медью, есть гнездо сокола.

Карса поднял подзорную трубу. Поводил из стороны в сторону, пока не приметил гнездо.

– Это не сокол.

– Ты прав. Это бхок'арал, который облюбовал брошенное гнездо. Поднимает туда кучу подгнивших фруктов, а потом всё утро напролёт швыряется ими в прохожих внизу.

– Он, кажется, рычит…

– Это он так смеётся. Всегда-то его что-нибудь веселит.

– Ага… а ведь это был не фрукт. Кирпич.

– Печально. Теперь кого-нибудь пошлют, чтобы его убить. В конце концов, только людям разрешается швыряться кирпичами в других людей.

Карса опустил подзорную трубу и уставился на неё.

– Безумие. Что у вас за законы, раз такое позволяют?

– Какое «такое»? Забивать других камнями или убивать бхок'аралов?

– Ты странная, Самар Дэв. С другой стороны, ты же ведьма и создательница бесполезных вещей…

– А подзорная труба тоже бесполезная?

– Нет, теперь я понимаю её ценность. И всё же она лежала на полке…

Самар откинулась на спинку стула.

– Я изобрела множество вещей, которые могут оказаться весьма ценными для многих людей. И здесь возникает дилемма. Про каждое изобретение я должна подумать: как можно его применить во зло? И чаще всего я нахожу, что потенциальный вред перевешивает ценность изобретения. Я это называю первым законом изобретательства Самар Дэв.

– Ты просто одержима законами.

– Возможно. В любом случае, закон прост, как и должен быть прост всякий истинный закон…

– И для этого у тебя тоже есть закон?

– Скорее, основополагающий принцип, чем закон. В любом случае, этика – первое необходимое размышление для изобретателя вследствие всякого нового изобретения.

– Это ты называешь «просто»?

– Утверждение – просто, размышление – отнюдь.

– А вот это уже похоже на настоящий закон.

Через мгновение она закрыла рот, поднялась и подошла к письменному столу, уселась, взяла стиль и восковую табличку.

– Я не слишком-то верю в философию, – проговорила Самар Дэв, записывая слова. – Но всё равно не уйду от темы… когда она мне влетает прямо в лицо. И писательница я не слишком умелая. С предметами я управляюсь лучше, чем со словами. Впрочем, ты, похоже, обладаешь неожиданным талантом к… хм… убедительной краткости.

– Ты слишком много болтаешь.

– Несомненно.

Самар закончилась записывать свои собственные, неожиданно глубокие слова – ставшие глубокими только потому, что Карса Орлонг увидел им куда более широкое применение, чем то, которое она сама подразумевала изначально. Самар помолчала. Очень хотелось сбросить его гениальность со счетов как слепой случай, удачу или даже раздутую ложную мудрость благородного дикаря. Но что-то ей подсказывало, что Карсу Орлонга уже недооценивали в прошлом, и Самар Дэв поклялась себе не прыгать в ту же ловчую яму. Отложив стиль, она поднялась.

– Я пойду осматривать демона, которого ты убил. Составишь мне компанию?

– Нет, я его и в первый раз хорошо осмотрел.

Она подняла кожаный ранец со своими хирургическими инструментами.

– Оставайся внутри, пожалуйста, и постарайся ничего не сломать.

– Как же ты зовёшь себя изобретателем, если не любишь ломать целое?

Уже в дверях Самар остановилась и оглянулась на него. Даже в этом, самом высоком покое башни Тоблакай почти касался головой потолка. И было что-то… в его глазах.

– Постарайся не ломать мои вещи.

– Хорошо. Но я голоден. Принеси ещё еды.

Труп рептилии лежал на каменном полу одной из пыточных камер, расположенных в дворцовом подвале. Охранять чудовище поручили отставному выпытывателю. Самар Дэв обнаружила, что он спит в одном из углов комнаты. Не обращая внимания на его храп, она расставила вокруг огромного тела четыре зажжённые лампы, которые принесла сверху, затем опустилась на колени и открыла ранец, чтобы извлечь наружу набор отполированных хирургических инструментов. Завершив приготовления, Самар Дэв наконец сосредоточила своё внимание на трупе демона.

Зубы, челюсти, прямо направленные глаза, все признаки крупного хищника, вероятнее всего, засадного охотника. Однако это вовсе не простой речной ящер. За надбровными дугами вытянутый череп расширялся. Крупные затылочные выступы и сам объём черепной коробки говорили о разуме. Если, конечно, у этого ящера кости не слишком толстые.

Самар срезала изодранную, покрытую запёкшейся кровью кожу, чтобы осмотреть обломки черепа. Нет, не слишком толстые. Судя по разломам, Карса Орлонг измолотил его кулаками. И проявил при этом поразительную силу – и не менее поразительную целеустремлённость. Мозг – запятнанный кровоподтёками и смятый кое-где обломками черепа – оказался очень крупным, хотя и устроен был явно иначе, чем человеческий. Долей, к примеру, было больше. На шесть больше, если точно, все они скрывались под тяжёлыми выступами по сторонам, рядом с двумя крупными, пронизанными сосудами массами, ткани от которых уходили к глазам. Следовательно, эти демоны видят мир иначе. Возможно, более пóлно.

Самар извлекла один изувеченный глаз и с удивлением обнаружила два хрусталика – один выпуклый, другой вогнутый. Их она отложила, чтобы хорошенько рассмотреть позднее.

Взрезав толстую, покрытую чешуёй шкуру, Самар обратилась к шее, увидела, как и ожидала, крупные вены и артерии, необходимые, чтобы питать активный мозг, затем перешла к грудному отделу. Многие рёбра были уже сломаны. Она насчитала две пары лёгких и одну – протолёгких ниже. Последние порозовели от крови.

Самар вспорола стенку первого из трёх желудков – и быстро отстранилась, когда наружу потекла кислота. Лезвие скальпеля зашипело, и она увидела, как на железном полотне появляются оспинки. Снова шипение, теперь с каменного пола. У неё начали слезиться глаза.

Желудок шевельнулся, и Самар проворно вскочила, чтобы отступить на шаг. Наружу ползли черви. Два десятка. Маленькие тельца извивались и падали на грязный камень. Цвета синёного железа, кольчатые, длиной с указательный палец. Она перевела взгляд на рассыпающийся в руках скальпель и выронила его, затем взяла деревянные клещи, наклонилась и ухватила одного из червей.

Да это и не червяк. Сотни странно зазубренных ножек, но невероятнее всего – это были механизмы. Не живые существа – машины, металлические тела которых каким-то образом сопротивлялись разъедающему воздействию кислоты. Многоножка некоторое время извивалась в клещах, затем перестала шевелиться. Самар встряхнула её, но та оставалась неподвижной, как погнутый гвоздь. Инвазия? Вряд ли. Эти создания каким-то образом трудились для общей цели. Озерцо желудочной кислоты служило им домом, в котором дивные механизмы тоже каким-то образом приносили пользу демону.

От резкого кашля Самар вздрогнула и обернулась, чтобы увидеть, как поднимается на ноги выпытыватель. Сутулый, скрученный артритом старик, шаркая, подошёл к ней.

– Самар Дэв! Ведьма! Что это воняет? Не ты, смею надеяться. Мы-то с тобой из одного материала пошиты, так ведь?

– В самом деле?

– О да, Самар Дэв. – Пыточных дел мастер почесал что-то в промежности. – Мы снимаем всё человеческое – слой за слоем – пока не доберёмся до самых костей, но где заканчивается человеческое и начинается животное? Когда боль одолевает разум? Где прячется душа, и куда убегает, когда всякая надежда для плоти потеряна? Достойные для размышлений вопросы – для таких, как ты или я. О, как же я мечтал познакомиться с тобой, разделить наши знания…

– Но ты же палач.

– Кому-то приходится быть и палачом, – обиженно буркнул старик. – Если наша культура признаёт нужду в пытках, необходимо признать и нужду в палачах. А культура наша, Самар Дэв, ценит истину выше всякой отдельно взятой человеческой жизни. Понимаешь? Оправдания, – добавил он, хмуро поглядывая на труп демона, – всегда одни и те же. Чтоб спасти множество жизней, этой одной нужно пожертвовать. Расстаться с ней. Даже сами слова подобраны так, чтобы скрыть жестокость. Почему пыточные камеры устраивают в подвалах? Чтобы заглушить крики? Верно, но не только. Это, – провозгласил он обводя помещение шишковатой ладонью, – нижний мир человечности, прогнившее сердце всего неприглядного.

– Я взыскую ответов у того, что уже мертво. Это не одно и то же…

– Мелкие детали. Мы оба допросчики – ты да я. Мы срезаем покровы, дабы обнажилась скрытая истина. Впрочем, я ведь отошёл от дел. Меня просят обучить нового мастера – теперь, когда малазанские законы отменили и пытки снова в почёте. Но каких же дурней они ко мне присылают! Да и что толку? Вот фалах'д Криттасанан, тот чего-то стоил – ты сама, наверное, была в его дни ещё ребёнком, если не младенцем. Ох и любил же он пытать людей. Не ради истины – он-то отлично понимал, что это всё – поверхностная чушь. Нет, его интересовали более существенные вопросы. Как далеко можно увести душу, пока она ещё не вырвалась из темницы изувеченного тела? Как далеко? Как далеко до того рубежа, из-за которого она уже не сможет вернуться? Для меня это был вызов, и как же он ценил моё мастерство!

Самар Дэв опустила взгляд и увидела, что остальные механизмы тоже замерли. Она аккуратно положила первый в маленький кожаный мешок, затем сложила инструменты, не забыв и хрусталики. Нужно будет приказать сжечь тело – вдали от города и с подветренной стороны.

– Ты не отобедаешь со мной?

– Увы, не смогу. У меня много работы.

– Если бы только сюда привели твоего гостя. Тоблакая. О, вот это было бы веселье, верно?

Самар помолчала.

– Сомневаюсь, что смогу его на это уговорить, выпытывальщик.

– Фалах'д серьёзно об этом подумывал, если ты не знала.

– Нет, не знала. Мне кажется, это было бы ошибкой.

– Ну, не нам ставить под сомнение такие решения, правда?

– Что-то мне подсказывает, что Тоблакай был бы очень рад с тобой познакомиться, выпытывальщик. Хоть и кратким бы вышло такое знакомство.

– Отнюдь, если я всё смогу обустроить по-своему!

– В случае с Карсой Орлонгом, как мне кажется, только Карса Орлонг всё может обустроить по-своему.

Вернувшись, она застала теблора согнувшимся над её собранием географических карт, которые воин расстелил на полу в коридоре. Он принёс дюжину жертвенных свечей, которые зажёг и расставил вокруг себя. Одну из них Тоблакай сейчас держал в опасной близости от бесценного пергамента. Не поднимая глаз, Карса Орлонг сказал:

– Вот здесь, ведьма. Земли и берега к северу и западу… мне говорили, что Ягг-одан тянется неразрывно до самых дальних земель нэмильцев и треллей, но на этом листе показано другое.

– Если ты прожжёшь дыру в моей карте, – отчеканила Самар Дэв, – я прокляну тебя и весь твой род на целую вечность.

– Одан заворачивает к западу, но только на юге. Здесь отмечены ледовые скопления. Этот континент выглядит слишком большим. Тут какая-то ошибка.

– Возможно, – согласилась она. – Поскольку в этом направлении я никогда не странствовала, не могу и поручиться за достоверность карты. Учти, что её составил Оттун Дэла Фарат около века назад. Его сведения считались очень надёжными.

– А что это за земля озёр? – спросил Карса, указывая на северный выступ на побережье, к западу от Ят-Альбана.

Самар отложила ранец с инструментами, затем вздохнула и присела на корточки рядом с воином.

– Тяжёлая для путешествия местность. Там скальная порода выходит на поверхность, изломанная, изъязвлённая озёрами и рассечённая немногочисленными, непреодолимыми реками. Лес – сосны, ели, пихты, в долинах – низкий кустарник.

– Откуда ты это всё знаешь, если никогда там не бывала?

Самар указала пальцем:

– Я читаю заметки Фарата, здесь, по краю. Он ещё пишет, что обнаружил следы жизни, но не встречался с обитающим там народом. Дальше лежит островное королевство Сепик, присягнувшее теперь на верность Малазанской империи, хоть я удивлюсь, если узнаю, что малазанцы туда на самом деле добрались. Тамошний король оказался умён настолько, что прислал послов с предложением сдаться на определённых условиях, которые Император просто принял.