Текст книги "Охотники за костями. Том 2"

– То есть сама по себе молитва мужа в любом случае зла, вне зависимости от его мотивов?

– Ну, с моей точки зрения, его мотивы сильно подпорчены наличием любовницы.

– А если бы эта любовница стала прекрасной и любящей мачехой?

Жемчуг заворчал и рубанул ладонью воздух:

– Хватит уже, Худ тебя дери, в этих моральных потёмках можно блуждать вечно. Я не понимаю, при чём тут…

Коготь умолк.

Сердце Банашара тлело в углях ожидания, и он отчаянно старался не всхлипнуть, не разрыдаться в голос.

– Они молились, но не просили, не спрашивали разрешения, не жаловались, – произнёс Жемчуг. – Они требовали. Предательство… они его совершили, да? – Коготь подался вперёд. – Банашар. Ты хочешь сказать мне, что Д'рек убила их всех? Всех своих жрецов? Они предали её! Как? Чего они требовали?

– Идёт война, – глухо ответил Банашар.

– Да, боги сражаются между собой – нижние боги – последователи переметнулись на другую сторону!

– Богиня слышала, как они выбирали, – с трудом проговорил Банашар. – Они выбрали Увечного Бога. Они требовали силу, силу крови. И богиня решила… если они так жаждут крови, они её получат. – Теперь старик практически шептал. – Они её получат.

– Банашар, погоди, почему последователи Д'рек выбрали кровь, силу крови? Это Старшая сила. Ты несёшь бессмыслицу.

– Культ Червя очень древний, Жемчуг. Мы даже не представляем насколько. Богиня, Мать разложения, Хозяйка червей – и ещё полудюжина её имён – упоминается в «Блажи Готоса», в тех отрывках, которые хранятся в храме. То есть когда-то хранились – эти свитки исчезли…

– Когда?

Банашар горько улыбнулся:

– В ночь, когда Тайшренн сбежал из Великого Храма Картула. Свитки у него. Должны быть у него. Понимаешь? Что-то с этим всем не так! Я кое-что знаю, Тайшренн кое-что знает – благодаря отрывкам из «Блажи», – и нам с ним нужно поговорить, понять, что произошло и что это означает. Это не имперское дело, но у богов война – и чья кровь, как ты думаешь, в ней прольётся? То, что случилось с культом Д'рек – это только начало!

– Боги предадут нас? – спросил Жемчуг, откинувшись назад. – Нас, смертных. Веруем мы или нет, наша кровь затопит землю.

Коготь замолчал на мгновение, затем продолжил:

– Возможно, тебе удастся убедить Тайшренна, если представится возможность. Но что до жрецов других богов – ты думаешь, тебе удастся убедить их? И что ты им скажешь? Объявишь реформацию, Банашар? Переворот среди верующих? Они тебе в лицо рассмеются.

– Мне в лицо – да. Но Тайшренн…

Собеседник Банашара немного помолчал. Мгла в комнате серела – приближался рассвет, а с ним – пронизывающий холод. Наконец, Жемчуг встал одним плавным, тихим движением:

– Я доложу Императрице…

– Императрице? Не глупи…

– Осторожнее, – мягко предупредил Коготь.

Мысли Банашара неслись отчаянно, быстро:

– Она нужна, только чтобы освободить Тайшренна от должности Высшего мага, чтобы развязать ему руки. К тому же, если слухи о том, что Серая Госпожа бродит по Семи Городам – правда, значит манёвры божественной войны уже ведутся в смертном мире. Императрице нужно знать об этой угрозе.

– Банашар, – заметил Жемчуг, – эти слухи не отражают и сотой доли правды. Сотни тысяч погибли. Может, миллионы.

Миллионы?

– Мне нужно поговорить с Императрицей, – повторил Жемчуг.

– Когда отправишься? – поинтересовался Банашар. А как насчёт тех, кто отрезает от нас Тайшренна? И тех, кто раздумывает, не убить ли меня?

– Я не уезжаю, – ответил Коготь, направляясь к двери. – Она прибывает сюда.

– Сюда? Когда?

– Скоро.

Почему? Но Банашар не успел задать этот вопрос, потому что собеседник покинул его.

Решив, что животному нужно размяться, Искарал Прыщ оседлал мула и пытался заставить его ходить кругами по палубе. Судя по всему, жрец утомлялся сильнее, чем это загадочное животное, потому что мул соизволял шагать не чаще, чем каждые пятьдесят ударов сердца.

Маппо прислонился к стене каюты, прикрыв покрасневшие глаза и чувствуя себя разбитым. Каждую ночь он плакал во сне, затем просыпался, понимал, что его кошмары выбрались за пределы мира иллюзий в реальность, и лежал под мехами без сна, дрожа от загадочной лихорадки. Трелль был действительно болен, болезнью отчаяния, стыда и вины. Слишком много ошибок, слишком много неверных суждений, слишком много блужданий вслепую.

Ради дружбы он предал своего единственного друга.

Я искуплю это. Клянусь перед всеми духами треллей.

Плотная, грязно-коричневая дымка окутывала женщину по имени Злоба, стоявшую на носу корабля. Ни один из бхок'аралов, которые сновали туда-сюда, цепляясь за снасти, не осмеливался приблизиться к ней.

Колдунья беседовала. Так сказал Искарал Прыщ. С духом не отсюда. Дух точно не имел отношения к морю – даже Маппо, который ничего не смыслил в таких вещах, видел, что эта дрожащая дымка, похожая на пыль на пожухшей траве, тут смотрится явно не к месту.

Чужак, обладающий силой, которая, кажется, возрастала.

– Маэль, – пробормотал Искарал Прыщ, безумно посмеиваясь, – сопротивляется, прямо лоб до крови разбил. Ты чувствуешь его ярость, трелль? Чувствуешь, как бурлит его ненависть? Хи-хи-хи. Но она не боится, о нет, она вообще никого не боится!

Маппо не имел понятия, кто такая эта «она» и не нашёл в себе силы спросить. Сначала трелль думал, что Высший жрец говорит о Злобе, но скоро стало ясно, что сила, проявляющаяся на носу корабля, принадлежала не колдунье. В этой мощи не было ни драконьего зловония, ни холодной жестокости. Нет, порывы ветра, долетающие до Маппо, были тёплыми, сухими и пахли степными травами.

Беседа началась на рассвете, а сейчас солнце уже достигло зенита. Кажется, им было о чём поговорить…

Маппо заметил, как мимо его мокасин стремительно пронеслись два паука. Проклятая ведьма, ты никого здесь не проведёшь.

Было ли это просто совпадением? На этом безымянном корабле находились два шамана из Дал-Хона, саванны, края пожелтевшей травы, акаций, огромных стад и больших кошек – а теперь прибыл… чужак, гость из-за морей.

– Он в ярости, да, – продолжил Искарал Прыщ, – чувствуешь его сопротивление? О, он сражается, но знает, что она, та, что выбрала быть в одном месте, а не во многих, она его превзойдёт. Соберётся ли он? Он даже не хотел этой глупой войны, ха! Но именно из-за его двойственности его последователи и получают такую свободу действий!

Раздался нечленораздельный вопль – Высший жрец Тени свалился с мула. Заревев, животное ускакало подальше и обернулось, уставившись на старика, который силился встать, размахивая руками. Мул снова заревел, и Маппо мог бы поклясться, что в этом звуке послышался смех.

Искарал Прыщ перестал дёргаться и поднял голову:

– Она ушла.

Ветер, который гнал их вперёд уверенно и сильно, стал прерывистым.

Маппо увидел, что Злоба спускается с носа. Колдунья выглядела измождённой и немного разочарованной.

– Ну что? – поинтересовался Искарал.

Злоба опустила взгляд на Высшего жреца, растянувшегося на палубе:

– Ей пришлось покинуть нас, на время. Я пыталась разубедить её, но, увы, потерпела неудачу. А значит, мы… можем оказаться в опасности.

– Что нам угрожает? – спросил Маппо.

Колдунья перевела взгляд на трелля:

– О, всего лишь выходки дикой природы, трелль. Которые временами могут быть коварны и непредсказуемы.

Злоба снова обратилась к Искаралу Прыщу:

– Высший жрец, будь добр, наведи подобие порядка среди своих бхок'аралов. Они продолжают распутывать узлы, которые должны быть завязаны, не говоря уже о том, что все мы рискуем наступить на один из их маленьких подарочков.

– Навести порядок? – переспросил Искарал, поднимаясь с палубы с изумлённым выражением лица. – Но они управляют этим кораблём!

– Не глупи, – отрезала Злоба, – этим кораблём управляют призраки. Призраки тисте анди, если точнее. Да, было забавно думать, что у руля твои маленькие друзья, но они начинают приносить неприятности.

– Неприятности? Злоба, ты себе даже представить не можешь! Ха! – жрец склонил голову к плечу. – Да, пусть немного подумает об этом. Когда она хмурится, у брови появляется такая маленькая милая морщинка. И не просто милая, признаю – она пробуждает страсть – о да, не такой уж я и высохший старик, каким меня все, безусловно, считают, – и будучи так уверены, меня же в моей немощи и убедили! Кстати, она желает меня. Я-то вижу. У меня ведь была жена! Я не как Маппо, который всё больше на зверя похож, у него-то никого нет! И правда, разве я не опытен? Разве не способен быть сладко, соблазнительно искусным? Разве меня не любит мой дурацкий, постоянно ошибающийся бог?

Покачав головой, Злоба прошла мимо старика и остановилась перед Маппо:

– Хотела бы я убедить тебя в том, что сейчас нужны терпение и вера. Мы обрели совершенно уникального союзника.

Союзники. Они в конце концов подводят. Интересы сталкиваются, затем насилие разделяет нас, и друг предаёт друга.

– Поглотишь ли ты свою душу, Маппо Коротышка?

– Я не понимаю тебя, – ответил он. – Почему ты помогаешь мне в моей задаче, моем путешествии?

– Потому, – ответила Злоба, – что знаю, где оно окончится.

– Ты прозреваешь будущее, ведь так?

– Не ясно, не полностью. Но я хорошо вижу предстоящее столкновение – оно будет огромным, Маппо, и самым ужасным из всего, что происходило в любом из миров. Падение Увечного Бога, ярость Каллора, Разрыв в Морне, Сковывания – всё это меркнет по сравнению с тем, что грядёт. И ты будешь там, будешь частью этого столкновения. Икарий тоже. И я там наконец-то встречусь со своей злобной сестрицей – и после этой встречи только одна из нас останется на этой земле.

Маппо уставился на колдунью:

– Смогу ли я, – прошептал трелль, – смогу ли я остановить его? Или именно он и принесёт конец – конец всему?

– Я не знаю. Может, вероятность успеха зависит исключительно от того, насколько ты, Маппо Коротышка, будешь подготовлен в решающий момент, насколько будешь предан, насколько верен.

Маппо медленно закрыл глаза и кивнул:

– Понимаю.

И не смог увидеть, как колдунья вздрогнула, не понял, сколь много силы было в этом признании.

Когда трелль снова открыл глаза, Злоба уже была спокойна и уравновешена. Колдунья хладнокровно смерила Маппо взглядом.

Он снова кивнул:

– Как скажешь. Я… попытаюсь.

– Меньшего я и не ждала, трелль.

– Тихо! – прошипел Искарал Прыщ, всё ещё лёжа на палубе, но уже на животе. Жрец принюхивался: – Чую её? Да, я чую её! На корабле! О, тугодойная корова! Где она?

Мул снова заржал.

Таралак Вид присел напротив Икария. Ягг был бледнее, чем когда-либо на его памяти, и чем дольше они оставались в трюме, тем больше кожа его спутника приобретала мертвенный зеленоватый оттенок. Тишину нарушал только звук точильного камня, которым Икарий водил по клинку. Затем грал откашлялся и произнёс:

– Эдуры не спешат – они минимум в неделе пути. Они уже начали готовиться, как и ты, Икарий.

– Почему они пытаются навязать мне врагов, Таралак Вид?

Икарий так безжизненно произнёс эти слова, что грал не сразу понял – это вопрос. Таралак Вид вздохнул, провёл рукой по волосам, убедившись, что они на месте – ветра здесь были нешуточные – и ответил:

– Друг мой, им нужно показать, насколько ты… хорош в бою. Известно, что враги, с которым они сражались, и сражались не раз – выносливы и беспощадны. Некоторые воины эдуров пали в бою.

Икарий продолжил затачивать зазубренную рубящую кромку клинка. Затем остановился и взглянул на оружие, которое держал в руках:

– У меня такое чувство, – проговорил ягг, – что… они допускают ошибку. Придумав такое… испытание для меня, если то, что ты сказал – правда. Распуская… слухи о моём гневе. Знаешь ли ты, с кем я буду сражаться?

Таралак Вид пожал плечами:

– Нет, мне немногое известно – эдуры мне не доверяют, да и с чего бы? Я им не союзник – то есть мы с ними не союзники…

– Тем не менее, скоро мы будем драться на их стороне. Не замечаешь противоречий, Таралак Вид?

– В грядущей битве нет правильной стороны, друг мой. Они постоянно сражаются, потому что никто из них не может или не хочет заняться ничем другим. Обе стороны жаждут крови. Мы с тобой уже видели подобное раньше – две стороны конфликта, вне зависимости от того, насколько разными были изначально, вне зависимости от того, кто из них и насколько правомерно начал войну – становятся практически неотличимы друг от друга. Жестокость против жестокости, глупость против глупости. Ты хотел бы, чтобы я расспросил тисте эдуров? Про их злобных, ужасных врагов? Чего ради? Главное мы знаем – их нужно убить. Сейчас этого достаточно. Понимаешь?

– Их нужно убить, – шёпотом повторил Икарий. Мгновение спустя он снова принялся править клинок.

– И это нужно будет сделать тебе, – продолжил Таралак Вид.

– Мне.

– Ты должен проявить себя. Положить конец войне. Навсегда.

– Положить конец. Всем убийствам. Положить им конец навсегда.

– Да, друг мой. В этом твоё предназначение.

– Своим мечом я могу принести мир.

– Можешь, Икарий, и принесёшь.

Маппо Коротышка, ну и дурак же ты был. Как бы ты мог использовать этого ягга. Для всеобщего блага. Икарий – это оружие, в конце концов. Выкованное для того, чтобы его использовали, – как и всякое оружие.

Оружие, обещающее мир. Почему ты сбежал от него, глупый трелль?

К северу от полуострова Ольфара ветер усилился, наполняя паруса, и корабли ринулись вперёд по полуночной морской синеве, будто стая кочевых дхэнраби. Несмотря на малую осадку, «Силанда» с трудом поспевала за дромонами и огромными транспортными кораблями.

Изнывая от безделья почти так же, как и другие морпехи, Флакон мерил шагами палубу и пытался, не обращая внимание на перепалки солдат, понять, что за неясное беспокойство мучит его изнутри. Этот ветер… что-то несёт… Что?

– Торговец костями, – заявила Улыбка, указывая кончиком ножа на Корика. – Вот кого ты мне напоминаешь, так ими обвесившись. Помню, через нашу деревню проходил один такой – то есть через деревню у нашего поместья. Рылся в кухонных отбросах. Собирал любые косточки и распихивал их по склянкам. С этикетками. Собачья челюсть – от зубной боли, бедренная кость лошади – для зачатия детей, птичий череп – чтоб лучше видеть…

– Кости члена для симпатичных девочек, – дополнил Корик.

Улыбка одним быстрым движением перехватила клинок, зажав остриё в пальцах.

– Даже не думай, – прорычал Спрут.

– Кстати, – обратил внимание Битум, – не только Корик тут обвешан костями. Худов дух, Улыбка, на себя посмотри.

– Я украшена со вкусом, – парировала девушка. – А кое-кто переборщил и выглядит глупо.

– А ты, значит, по последней дворцовой моде Унты разодета? – поинтересовался Спрут, поднимая бровь.

Битум рассмеялся:

– Лёгкая, незаметная, такая скромная косточка фаланги пальца – и так прекрасно свисает – все дамы в обмороке от зависти.

Флакон заметил, проходя мимо, что Корабб Бхилан Тэну'алас просто молча переводил взгляд с одного морпеха на другого, пока те обменивались колкостями. На лице воина явно читалось недоумение.

Из каюты раздались громкие голоса спорщиков. Снова. Геслер, Бальзам, Ураган и Скрипач.

Один из и'гхатанских детишек прислушивался к беседе, но Флакон не придал этому значения – это был старый спор, в котором Ураган и Бальзам пытались убедить Скрипача сыграть с Колодой Драконов. К тому же, самое важное сейчас происходило снаружи, какой-то шёпот проникал в окружающее предгрозовое спокойствие, какой-то запах таился в солёном морском воздухе…

Остановившись у леера, Флакон взглянул на далёкую землю на юге. Очертания берега были нечёткими, размытыми, как будто земля на большой скорости проносилась мимо, что было попросту не возможно на таком расстоянии. Сам ветер нёс примесь бурой пыли, будто случайно залетел сюда из какой-нибудь пустыни.

Мы убрались из Семи Городов. Слава богам. Маг никогда более не желал ступать на их землю. Песок Семи Городов намертво впёкся в душу Флакона – вместе с жарой, ураганами и тысячами людей, чьи тела сгорели, – их останки теперь были в нём навсегда, навеки въелись в лёгкие и в кожу. Он чувствовал вкус их смерти на языке, слышал эхо их криков.

Курнос и Смекалка боролись на палубе, рыча и кусаясь, как собаки. Какая-то давняя ссора. Флакон задумался, какую часть тела противника Смекалка откусит в этот раз – и как раз в этот момент клубок из двух солдат вкатился в ребят Бальзама, которые резались в кости, и спутал выброшенные числа. Мгновение спустя дрались уже все.

Флакон развернулся и увидел, как Подёнка подняла Лоуба и швырнула беднягу прямо в груду отрубленных голов.

Раздались крики, головы раскатились по палубе, моргая глазами от резкого света…

Прекратив драться, солдаты бросились собирать их обратно в кучу под навесом.

Из каюты вышел раздражённый Скрипач. Остановился, оглядывая поле битвы, затем покачал головой – собственной – и подошёл к Флакону, стоявшему у планширя.

– Кораббу надо было бросить меня в тоннеле, – пожаловался сержант, почёсывая бороду, – там можно было хоть минутку посидеть спокойно.

– Это всё Бальзам, – произнёс Флакон и запнулся, но уже было поздно.

– Я и так знал, проклятый ублюдок. Ладно, это между нами, но взамен я хочу знать, что ты думаешь. Что в Бальзаме такого?

– Он далхонец.

– Я в курсе, дурень.

– Я ставлю на то, что он до смерти перепуган.

– Я тоже, Флакон.

Тогда всё понятно.

– Она сейчас с нами. Снова с нами.

– Она?

– Ты знаешь, о ком я.

– Та, что играет с…

– И та, что исцелила тебя, сержант.

– И что она Бальзаму?

– Не уверен. Скорее, она имеет отношение к его родине.

– Почему она нам помогает?

– А она помогает? – Флакон пристально взглянул на Скрипача. – Точно? Да, в последний раз… иллюзия Быстрого Бена отвадила от нас вражеский флот. Ну и что? Теперь у нас за спиной шторм, и он гонит нас на запад, быстро, быстрее, чем это вообще возможно – посмотри на берег – наши передовые корабли уже наверняка южнее Монкана. В таком темпе мы достигнем Сепика до заката. Нас торопят, и я очень из-за этого нервничаю – откуда такая спешка?

– Возможно, она просто увеличивает расстояние между нами и теми серолицыми варварами.

– Тисте эдурами. Вряд ли можно назвать их варварами.

Скрипач проворчал:

– Я сражался с тисте анди, и они использовали Старшую магию – Куральд Галейн, – но я не видел ничего подобного тому, что произошло неделю назад.

– Нет, это были не Пути. Это были Обители – старая, дикая сила, гораздо более схожая с Хаосом.

– Что бы это ни было, – отрезал Скрипач, – на войне такому не место.

Флакон рассмеялся – просто ничего не смог с собой поделать:

– Ты хочешь сказать, что резать всех без пощады, как мы и делаем в бою, можно, сержант? Догонять убегающих солдат и раскраивать им затылки – это можно?

– Я не претендую на логичность, Флакон, – сказал Скрипач. – Просто у меня такое ощущение. Я бывал в сражениях, в которых маги высвобождали свою силу – полностью её отпускали – и всё равно это не сравнить с тем, на что способны эдуры. Они хотят выигрывать битвы, не вынимая мечей из ножен.

– А в чём разница?

– Эта победа не будет заслуженной, вот в чём.

– А Императрица заслужила свои победы, сержант?

– Следи за языком, Флакон.

– Но, – не унимался маг, – ведь она там просто посиживает на троне, пока мы тут…

– Думаешь, я сражаюсь за неё, Флакон?

– Ну…

– Если ты так думаешь, ты так ничему и не научился в И'гхатане.

Сержант отвернулся от мага и ушёл.

Флакон некоторое время смотрел Скрипачу в спину, а затем снова перевёл взгляд на горизонт. Ладно, он прав. Но тем не менее, она кладёт наши победы себе в карман – и всё тут.

– Что, Худа ради, ты делаешь тут внизу?

– Прячусь, а ты что подумал? Вечно тебе, Лам, недостаёт хитрости. Рано или поздно ты из-за этого попадёшь в беду. Уже стемнело?

– Нет. Слушай, что там наверху за буря? Всё наперекосяк…

– Ты только заметил?

Калам сердито взглянул на мага в полумраке трюма. Ну, по крайней мере, чародей нашёлся. Высший маг Четырнадцатой прячется среди ящиков, тюков и бочек. Внушает надежду, не так ли?

– Адъюнкт хочет поговорить с тобой.

– Конечно, хочет. Я бы тоже хотел на её месте. Но я не на её месте, верно? Нет, адъюнкт – загадочная женщина, вот ты заметил, что она почти никогда не носит свой меч? Теперь-то, честное слово, я рад, что меня приписали к этой проклятой армии. Помнишь те небесные цитадели? Мы во что-то вляпались, Лам. И адъюнкт знает больше, чем говорит. Намного больше. Каким-то образом. Императрица отозвала нас. Почему? Что теперь?

– Ты несёшь чушь, Бен. Неприятное зрелище.

– Хочешь чуши – так вот тебе. Тебе не приходило в голову, что мы на самом деле проиграли?

– Что?

– Дриджна, Апокалипсис, всё пророчество – мы не поняли его, никогда не понимали – а мы с тобой, Лам, должны были понять. Восстание к чему привело? Например, к убийствам, разброду и горам гниющих трупов. А это к чему привело? К чуме. Апокалипсис, Калам, это не война, это чума. Так что, может, мы и выиграли, а может, и проиграли. Может, и то, и другое, понимаешь?

– Дриджна не имеет отношения к Увечному Богу. И к Полиэль…

– Вряд ли это важно. Апокалипсис послужил им обоим, не так ли?

– Мы не можем сражаться со всеми ними, – возразил Калам. – Было восстание. Мы его подавили. Что там на уме у проклятых богов и богинь – не наше дело. И не дело Империи, и не дело Ласиин. Императрица не будет думать, что мы потерпели поражение. Тавор сделала то, что должна была сделать, теперь мы возвращаемся назад, а потом нас снова куда-то пошлют. Как обычно.

– Тавор отправила нас на Имперский Путь, Лам. Зачем?

Убийца пожал плечами:

– Ну, как ты сам сказал, она – загадка.

Быстрый Бен продвинулся дальше по узкому проходу между грузами:

– Тут найдётся место.

Через мгновение Калам присоединился к магу.

– У тебя есть еда? Вода?

– Естественно.

– Отлично.

Вперёдсмотрящие крикнули, что на горизонте появился Сепик, и Апсалар протолкалась на нос. Адъюнкт, Нихил, Кенеб и Бездна уже стояли на баке. Низкое закатное солнце заливало приближающийся по правому борту берег золотистым сиянием. Два головных дромона также становились всё ближе.

Подойдя к планширю, Апсалар поняла, что в заливе, похожем по форме на полумесяц, уже можно различить портовый город. Ни одной струйки дыма не поднималось от домов, а в самой гавани только пара кораблей стояла на якоре. Ближайшее судно явно сорвалось с носового якоря, напоролось на какую-то корягу и теперь лежало на боку, правым бортом практически касаясь воды.

Кенеб держал слово:

– Мы должны были достигнуть Сепика, – говорил Кулак таким тоном, будто повторяет уже не первый раз, – через четыре или пять дней.

Апсалар смотрела, как два дромона входят в гавань. Один из них был флагманом Нока.

– Тут что-то не так, – заявила Бездна.

– Кулак Кенеб, – тихо приказала адъюнкт, – придержите морпехов.

– Адъюнкт?

– Мы не будем высаживаться…

В этот самый момент Апсалар заметила, как передний дромон вдруг замер, потеряв ход – команда корабля заметалась по палубе, как перепуганные муравьи, паруса перекосились. Мгновение спустя то же самое произошло и с флагманом Нока, и по мачте корабля вверх пополз сигнальный флаг.

Встревоженный двумя боевыми дромонами, город Сепик ожил.

Чайки. Десятки тысяч чаек поднялись с улиц и домов. Среди белопёрых птиц чёрными мазками мелькали ворóны, а островные стервятники взлетали вверх, точно языки серого пламени. Лавина крыльев накрыла город метущейся тенью.

Бездна прошептала:

– Они все мертвы.

– Здесь побывали тисте эдуры, – сообщила Апсалар.

Тавор развернулась к девушке:

– Они что, все проблемы решают резнёй?

– Эдуры обнаружили здесь своих сородичей, остатки своего народа. Они были слугами, практически рабами. Тисте эдуры не привыкли сдерживать свою ярость, адъюнкт.

– Откуда ты это знаешь, «мостожог»?

– А откуда вы узнали, адъюнкт?

Не ответив, Тавор отвернулась.

Кенеб переводил взгляд с одной женщины на вторую и обратно.

Апсалар присмотрелась к порту, в котором чайки снова приступали к трапезе, после того, как дромоны удалились от гавани и опять поймали попутный ветер. Корабли, стоявшие у них на пути, тоже начали менять курс.

– Мы пополним запасы в Нэмиле, – объявила адъюнкт. Отвернувшись, Тавор на мгновение замолчала, а затем распорядилась: – Апсалар, найди Быстрого Бена. Используй своих подручных скелетов, если придётся.

– Высший маг прячется в трюме, внизу, – ответила девушка.

Тавор вскинула бровь:

– Никаких колдовских трюков?

– Нет.

Когда удалявшиеся шаги адъюнкта стихли, Кулак Кенеб подошёл поближе к Апсалар:

– Как думаешь, Апсалар, флот эдуров всё ещё нас преследует?

– Нет. Они направляются домой.

– И откуда тебе это известно?

Бездна ответила вместо девушки:

– Потому что к ней приходит бог, Кулак. Он приходит, чтобы разбивать ей сердце. Снова и снова.

Апсалар показалось, будто из неё вышибли дух, ударив так сильно, что кости задрожали, а сердце сбилось с ритма, вместо крови посылая в тело волны жара. Но внешне девушка никак не отреагировала.

Голос Кенеба задрожал от ярости:

– Это было так необходимо, Бездна?

– Не обращайте внимания на мою сестру, – попросил Нихил. – Она просто тоскует по одному человеку…

– Ублюдок!

Молодая виканка бросилась прочь. Нихил посмотрел ей вслед, затем обернулся к Кенебу с Апсалар и пожал плечами. Через мгновение колдун и сам ушёл.

– Прошу прощения, – обратился Кенеб к Апсалар. – Я не хотел столь жестокого ответа – если бы я знал, что Бездна скажет…

– Ничего страшного, Кулак. Вам не нужно извиняться.

– Даже если и так, я не буду больше любопытствовать.

Апсалар внимательно взглянула на малазанца.

Будучи явно не в своей тарелке, Кенеб смущённо кивнул и зашагал прочь.

Остров теперь оказался по правому борту, почти на пять нагелей. Он приходит, чтобы разбивать ей сердце. Снова и снова. О, на этом корабле не может быть тайн. Но кажется, адъюнкт об этом не задумывается.

Неудивительно, что Быстрый Бен прячется.

– Они убили всех, – дрожа, пробормотал Флакон. – Всех людей на острове. И на острове Монкан тоже – ветер уже несёт эту правду.

– Радуйся этому ветру, – ответил Корик. – Мы быстро уходим от кошмара, очень быстро, – ну разве не здорово, а?

Спрут сел ровнее и взглянул на Скрипача:

– Сержант, а что, Сепик не был имперской территорией?

Скрипач кивнул.

– Значит, то, что сотворили тисте эдуры – объявление войны?

Флакон вместе со всеми посмотрел на сержанта, который, нахмурившись, размышлял над тем, что сказал Спрут. Затем Скрипач ответил:

– Технически да. Так ли это с точки зрения Императрицы? И есть ли ей дело? У нас и так достаточно врагов.

– Адъюнкту, – заявил Битум, – всё равно придётся доложить об этом. И о том, что у нас уже была стычка с треклятым эдурским флотом.

– И их корабли наверняка у нас на хвосте, – скривившись, заметил Спрут. – Так что мы приведём эдуров в самое сердце Империи.

– Замечательно, – ответил Битум. – Там-то мы и разберёмся с этими ублюдками.

– Или, – пробормотал Флакон, – они разберутся с нами. То, что сотворил Быстрый Бен, не было настоящим…

– Мягко сказано, – добавил Скрипач.

Флакон ничего не ответил. Затем заметил:

– С некоторыми союзниками и враги не нужны.

– Почему? – резко спросил сержант.

– Ну, – развил свою мысль Флакон, – мы ведь говорим о союзниках, действия которых мы не можем предугадать, цели и мотивы которых никогда не сможем понять. И поверь, сержант, мы не хотим войны, в которой будет использована сила Обителей. Не хотим.

Все уставились на мага.

Флакон отвернулся.

– Протащите его под килем, – предложил Спрут. – Тогда из него вся эта чушь мигом повыветрится.

– Заманчиво, – ответил Скрипач, – но у нас ещё будет время. Много времени.

Дураки. Чего у нас не будет, так это времени. Вот что она пытается нам сказать. Вот о чём говорит этот призрачный ветер, ворвавшийся в мир Маэля с такой силой, что тот ничего не может поделать. Вот тебе, Маэль, сварливый ты надоеда!

Время? Нет у нас времени. Она ведёт нас прямо в око бури.