Текст книги "Охотники за костями. Том 2"

Глава двадцатая

Дисциплина – лучшее оружие против лицемеров. Мы должны соразмерять добродетель собственной, управляемой реакции на жестокости, которые творят фанатики. Но не следует, провозглашая наше собственное благочестие, утверждать, что в наших рядах нет фанатиков; ибо лицемерие плодится там, где сохраняется традиция, – и особенно там, где существует представление о том, что традиция эта – под угрозой. Фанатики рождаются одинаково легко в среде морального разложения (настоящего или воображаемого) и в среде узаконенного неравенства, равно как и под знаменем общего дела.

Дисциплина заключается в том, чтобы встать лицом к лицу с внутренним врагом так же, как и с внешним; ибо без критического суждения оружие ваше служит – не побоюсь этого слова – только лишь убийству.

И первой его жертвой станет моральная чистота вашего дела.

Обращение к сторонникам Смертного меча Брухалиана из «Серых мечей»

Ганос Паран понял, что ему всё сложнее становится не сожалеть о некоторых своих решениях. Хоть разведчики и докладывали, что Дераготы не преследуют его войско, которое быстрым маршем двигалось по пустынным землям на северо-восток, само их отсутствие порождало сомнения и подозрения. В конце концов, если древние твари не идут за ними, чем же они заняты?

Ганат, яггутская колдунья, более-менее ясно намекала, что Паран совершает ужасную ошибку, выпуская этих псов. Наверное, стоило к ней прислушаться. Ганос обманывался, считая, что сможет постоянно контролировать все силы, выпущенные им для победы над т'рольбаралом. И возможно, слишком мало верил в силы Взошедших, которые уже действовали в этом мире. Дераготы были первобытной силой, но иногда первобытные силы покоряются миру, в котором их неудержимая свобода более недопустима.

Ну, довольно сожалений. Что сделано, то сделано. Пусть кто-то другой разбирается с тем, что я натворил, – для разнообразия.

Затем Паран нахмурился. Спору нет, вряд ли это достойное отношение к делу со стороны Господина Колоды. Но я ведь не напрашивался на эту должность, верно?

Паран ехал в окружении солдат, в середине колонны. Ему не хотелось обзаводиться стражей или телохранителями. Во главе армии сейчас шла Кулак Рита Буд, но Кулаки в авангарде постоянно сменяли друг друга. А Паран оставался на своём месте в середине, рядом с одним только Ното Бойлом. Иногда к ним присоединялся Хурлокель – когда требовалось доставить послания, которых, к счастью, было немного.

– Вы вели себя порешительней, – заметил Ното Бойл, – когда были капитаном Добряком.

– Ой, заткнись, – проворчал Паран.

– Всего лишь наблюдение, Первый Кулак, не жалоба.

– Любое твоё наблюдение – жалоба, целитель.

– Это было обидно, сэр.

– Видишь, что я имею в виду? Расскажи мне что-нибудь интересное. Ты из Картула, так? Значит, был последователем Д'рек?

– Худ побери, нет! Ладно, если хотите послушать интересную историю, я могу рассказать вам о себе. В детстве я был ноголомом…

– Кем-кем?

– Я ломал ноги собакам. Одну ногу каждому псу, прошу заметить. Хромые собаки были важной частью празднества…

– А, ты имеешь в виду празднество Д'рек! Отвратительный, варварский, грязный и жалкий обычай. Итак, ты ломал собакам ноги, чтобы сумасшедшие детки могли забить их камнями в подворотнях.

– К чему вы ведёте, Кулак? Да, я именно это и делал. Три полумесяца за пса. Зарабатывал на жизнь. Но в конце концов мне это наскучило…

– А ещё малазанцы объявили ваш праздник вне закона.

– И это тоже. Зря они так. Мой народ изнывал без него, и нам пришлось найти иной способ…

– Для удовлетворения своих нездоровых потребностей причинять боль и страдания.

– В общем, да. Кто из нас рассказывает эту историю?

– Бездна меня побери, прошу прощения. Пожалуйста, продолжай – надеюсь, я смогу переварить твой рассказ.

Ното Бойл задрал нос повыше:

– Да, я в юности не богинь соблазнял…

– Как и я, хотя, наверное, как и любой здоровый и никому не ломающий ноги юнец, я желал бы соблазнить парочку. По крайней мере, судя по статуям и всему такому. Например, Солиэль…

– Солиэль! Её изображения специально подчёркивают образ материнства!

– Правда? Слишком явно подчёркивают, тебе не кажется?

– Учтите, – сочувственно добавил Ното Бойл, – что вы всё-таки были юнцом…

– Был – и не будем больше об этом. На чём ты остановился? Твоя карьера ноголома с хрустом обломилась, а что потом?

– Очень смешно, сэр. Кстати, вынужден добавить, что явление Солиэль в Г'данисбане…

– Сплошное разочарование, – согласился Паран. – Ты себе не представляешь, сколько подростковых фантазий в итоге развеялись в пыль.

– А я думал, вы больше не хотите развивать эту тему.

– Так и есть. Продолжай.

– Я некоторое время был в учениках у местного целителя…

– Исцелял хромых собак?

– В основном, более платёжеспособных больных, сэр. У нас с учителем вышло некоторое недоразумение, в связи с чем мне пришлось покинуть его, и быстро. Мне повстречались вербовщики, и мы друг другу отлично подошли, особенно если учесть, что, несмотря на все их усилия, в малазанскую армию пожелала вступить лишь горстка картулианцев – и те были либо преступниками, либо отбросами общества…

– А ты оказался и тем, и другим.

– В основном солдат обрадовали мои целительские таланты. Так или иначе, моей первой кампанией стала кампания на Воровском полуострове, в Кореле, и мне повезло продолжить своё обучение у одного целителя, который впоследствии стал печально известен. У Ипшанка.

– Правда?

– Именно у него. И да, я также встречался с Манаском. А нужно сказать – и вы, Первый Кулак, поймёте более других, зачем это нужно – что и Ипшанк, и Манаск оставались верными Сивогриву… до последнего. Ну, насколько мне было известно, конечно, – к тому моменту я уже был целителем целого легиона и нас отправили в Генабакис. В своё время…

– Ното Бойл, – перебил целителя Паран, – кажется, ты обладаешь исключительным талантом оказываться рядом со знаменитыми и проклинаемыми.

– Да, сэр, наверное, так и есть. Мне кажется, вы сейчас думаете – к кому из них я бы причислил вас?

– Меня? Не стоит.

Целитель открыл рот, чтобы продолжить свою историю, но его снова прервали – прибыл Хурлокель.

– Первый Кулак.

– Всадник.

– На дороге впереди, сэр, ранее встречались лишь следы этих ваших так называемых «паломников». Но, кажется, на этом участке к ним присоединились всадники.

– Сколько их было?

– Более пяти сотен, Первый Кулак. Может быть и тысяча – они ехали строем, так что сказать сложно.

– Строем. Интересно, кто они такие? Ладно, Хурлокель, пусть твои разведчики и разъезды выдвигаются вперёд. Насколько они нас опережают?

– На четыре или пять дней. В основном идут карьером.

– Хорошо. Спасибо, Хурлокель.

Всадник снова покинул колонну.

– Как думаете, что это значит, Первый Кулак?

Паран пожал плечами в ответ:

– Думаю, мы скоро узнаем, Бойл.

– Ното Бойл, сэр, пожалуйста.

– Хорошо, – заметил Паран, не удержавшись, – что ты стал целителем, а не копейщиком.

– С вашего позволения, сэр, я, кажется, слышу, как впереди кто-то жалуется, будто стёр себе кое-что о седло.

Целитель направил коня вперёд.

О боги, он предпочитает седельные язвы моей компании. Ну, каждому своё…

– Первый Кулак Паран, – пробормотала капитан Речушка. – Почему он держится позади и что это за приказ такой – честь не отдавать? Это плохо для дисциплины. Мне наплевать, что думают солдаты, мне даже наплевать, что он раньше возглавлял «Мостожогов»: он ведь принял командование как раз перед тем, как их всех перебили. Всё, что он делает – неподобающе, как по мне.

Кулак Рита Буд бросила взгляд на свою собеседницу и заметила, что щёки капитана заливает краска, а глаза горят огнём. Очевидно, Речушка не скоро забудет тот удар в челюсть. Честно говоря, я и сама бы подобное не простила.

– Думаю, Кулакам нужно собраться и…

– Капитан, – предостерегла собеседницу Рита Буд, – вы забываетесь.

– Прошу прощения, сэр. Но сейчас, когда выяснилось, что мы преследуем какую-то армию, мне не хочется повторить судьбу «Мостожогов». Вот и всё.

– Капитан, того, что Дуджек Однорукий доверял Парану и восхищался им, для меня довольно. И для других Кулаков тоже. Я настоятельно рекомендую вам унять злость и обратить внимание на собственную дисциплину. Что до армии впереди, даже тысяча всадников вряд ли представляет серьёзную угрозу нашим силам. Мятеж подавлен – в конце концов бунтовщиков больше нет. И практически не осталось того, за что можно сражаться. – Кулак указала вперёд рукой в перчатке. – Даже среди паломников кто-то то и дело валится на обочину.

Низкий курган камней виднелся на одной из обочин дороги, отмечая ещё одну жертву этого грустного паломничества – на сей раз из груды торчал посох, украшенный вороньими перьями.

– Что тоже дико, – отметила Речушка. – Все эти поклонники Колтейна…

– На этих землях культы плодятся, будто в трупе черви, капитан.

Речушка хмыкнула:

– Очень подходящее сравнение именно в данном случае, Кулак.

Рита Буд хмыкнула в ответ. Да, мне такие частенько на ум приходят.

За спинами всадниц раздался голос капрала Футгара:

– Господа, что это там?

Оба офицера развернулись в сёдлах и взглянули туда, куда указывал солдат. Небо на востоке. Среди колонны нарастал гомон, послышались молитвы и окрики удивления.

Череда солнц, общим числом дюжина, небольших, но настолько ярких, что казалось, будто в голубом небе прожигают ослепительные горящие дыры. За двумя из шаров тянулись хвосты огненного тумана. Ряд светил выгнулся, будто лук, так что первое и последнее оказались выше всех, и над этим изгибом проявился нечёткий, искажённый лик луны.

– Знамение смерти! – завопил кто-то.

– Капитан, – бросила Рита Буд, – найдите этого дурака и заткните его.

– Так точно, сэр.

– Небо падает, – заметил Ното Бойл, снова занимая своё место рядом с Первым Кулаком.

Нахмурившись, Паран изучал странное зрелище на восточном небосклоне, пытаясь понять смысл того, что предстало перед ними. Что бы это ни было, мне оно не нравится.

– Не верите мне? – спросил целитель. – Первый Кулак, я путешествовал по Корелу. Я видел кратеры, которые остались от того, что упало с неба. Вы когда-нибудь изучали карту Корела? Видели весь северный полуостров и архипелаг островов? Швырните горсть камней в грязь, потом подождите, пока вода заполнит выбоины. Вот что такое Корел, сэр. Местные всё ещё рассказывают легенды о том, как бесконечный огонь падал с неба при низвержении Увечного Бога.

– Отправляйся к началу колонны, Ното Бойл, – скомандовал Паран.

– Сэр?

– Останови их. Немедленно. И отправь ко мне Хурлокеля и его разъезды. Мне нужно знать всё о местности, на которой мы находимся. Возможно, нам придётся искать укрытие.

Целитель – для разнообразия – не стал жаловаться.

Паран уставился на череду приближающихся огненных шаров, которыми будто выстрелили из самой Бездны. Проклятье, где Ормулогун? Нужно разыскать его, и лучше бы он уже закончил с колодой или хотя бы вырезал карты, подписал и подготовил к окраске. Нижние боги, лучше бы у него хоть что-то было готово, потому что у меня нет времени… мысли Парана уносились всё дальше.

Теперь он чувствовал, как раскалённые светила приближаются, чувствовал их жар – возможно ли это вообще?

Проклятая луна – я должен был обратить на неё внимание. Я должен был этим заняться, выяснить, что произошло там, в том забытом мире. И тут ещё одна внезапная мысль заставила кровь Господина Колоды похолодеть.

Война среди богов.

Это нападение? Это и вправду выстрел?

Паран стиснул зубы.

– Если это ваших рук дело, – прошептал Первый Кулак, глядя на восток, чувствуя, как нервно дрожит под ним лошадь, – вы играете нечестно. И… мне это не нравится.

Паран выпрямился, поднялся в стременах и огляделся:

– Ормулогун! Где во имя Худа тебя носит?!

– Против этого, – пробормотал Искарал Прыщ, – я бессилен.

Жрец обхватил себя руками:

– Кажется, мне пора начать нести чушь. Это было бы очень к месту. Сумасшедший огонёк в глазах. Сначала побредим, затем поболтаем о чём попало, именно так. И кто меня обвинит? Мы все умрём!

Последнюю фразу Искарал провизжал так резко, что Маппо очнулся от беспробудного сна. Подняв голову, трелль взглянул на Высшего Жреца Тени. Далхонец скорчился возле своего мула, и их обоих окружало какое-то странное зеленоватое сияние. Нет, понял трелль – этот свет окружал их всех.

Злоба спустилась с полубака, и Маппо заметил, что черты чародейки искажены холодной яростью.

– Мы в опасности, – объявила колдунья ледяным голосом, – и у нас нет времени. Я надеялась… но не стоит об этом.

Внезапно Злоба развернулась и уставилась на юго-восток. Глаза волшебницы сузились. Затем она произнесла:

– Ого… Худ побери, ты ещё кто такой? И что собираешься делать?

И снова умолкла, нахмурившись ещё сильнее.

Сморгнув, Маппо Коротышка поднялся на ноги и увидел, что небеса горят – прямо над ними. В небе мерцало ожерелье из пламенных жемчужин – несколько маленьких светил в ореоле нефритового пламени. И они росли… приближались. Что это такое?

Море вокруг задрожало, зарябило частыми волнами, которые суматошно сталкивались друг с другом. Воздух застыл, наполнился жаром, и наступило полное безветрие. А там, за очертаниями земли на востоке, лежал Отатараловый остров… Маппо снова взглянул на Искарала Прыща. Высший Жрец скорчился на палубе, закрывая руками голову. Бхок'аралы метались вокруг хозяина, скуля и хныкая, пытаясь дотронуться до дрожащего старика, который бормотал себе под нос:

– Мы на это не рассчитывали, не так ли? Я не помню – боги, я ничего не помню! Могора, дорогая моя карга, где ты? Ты мне нужна как никогда. Мне нужен секс! Пусть даже с тобой! Я потом выпью яду белого паральта – так что какая разница? Яд – или воспоминания о непростительной слабости! Я уже достаточно настрадался. Перестаньте меня трогать, грязные обезьяны! Престол Тени, жалкое, чокнутое отражение, где ты прячешься, и есть ли там местечко для меня, твоего самого верного слуги, твоего Мага? Лучше бы нашлось! Приди, забери меня – к Худу остальных! Только меня! Конечно, для меня есть место! О, вонючка, о, с ног сбивающее запахом облако нечистот! Спаси меня!

– Нижние духи, – пробормотала Могора, наклонившись к Маппо, – послушай, что несёт этот жалкий старик. Подумать только, я за него замуж вышла!

Злоба внезапно развернулась и помчалась обратно на нос, разметав бхок'аралов, попавшихся на пути. Стоя на полубаке, колдунья прокричала:

– Я их вижу! Вперёд, к ним, дурачьё! Быстро!

Затем она закружилась, поднимаясь над рыскающим, раскачивающимся кораблём, и распахнула серебристые крылья. Вокруг Злобы взвился туман, постепенно уплотняясь, пока в воздухе не завис дракон, настолько огромный, что по сравнению с ним судно стало казаться всего лишь лодочкой.

Сверкающие глаза переливались странным изумрудным светом. Длинный, изогнутый хвост скользнул вниз и обернулся вокруг длинного бушприта. Затем дракон развернулся в воздухе, резко взмахнув крыльями, и судно резким рывком ринулось вперёд.

Маппо отбросило назад так, что трелль проломил спиной деревянную стену каюты. Тяжело дыша, Коротышка поднялся на ноги и начал пробираться к носу.

Она видит их? Кого?

С неба падали копья зелёного огня, направляясь прямо к ним.

Искарал Прыщ закричал.

Более чем в тысяче миль к западу Флакон стоял на палубе и вместе с остальными смотрел на восточный горизонт: туда, откуда должна была расползаться по небу темнота, в очередной раз знаменуя смерть дня и рождение ночи. Но вместо этого солдаты увидели, как вниз падает дюжина огненных сфер, наполняя добрую треть небес ослепительным зеленоватым сиянием.

– Ой, – прошептал Флакон, – дело плохо.

Скрипач ухватил мага за рукав и притянул поближе.

– Ты понимаешь, что происходит? – прохрипел он в ухо Флакону.

Маг покачал головой.

– Это что – ещё один Увечный бог?

Флакон уставился на Скрипача, вытаращив глаза. Ещё один?

– Нижние боги!

– Так что – это он?

– Я не знаю!

Выругавшись, Скрипач оттолкнул чародея. Флакон подался назад, налетев на сержанта Бальзама, который не слишком-то обратил внимание на столкновение. Затем, спотыкаясь, маг продрался через толпу до борта и осмотрелся. На юге корабли Нэмила – боевые биремы и транспортные судна с припасами – неслись на всех парусах обратно на родину, причём первые сильно обгоняли вторые, часть из которых была всё ещё наполовину загружена – бедствие застало их прямо во время продажи товаров.

Да уж, теперь каждый сам за себя. Но когда те штуки врежутся в землю, ударная волна разойдётся очень быстро. И всех нас разорвёт на кусочки. Бедные ублюдки, вам ни за что не спастись. Даже эти уродские биремы не успеют.

Неуёмный ветер, кажется, затих, будто собираясь с силами, а затем задул вдвое сильнее – так, что все на палубе с трудом удержались на ногах. Паруса раздулись, мачта и перекладины заскрипели – вся «Силанда» застонала.

Быстрый Бен? Лучше бы тебе сматываться сейчас и забирать с собой кого сможешь. Против того, что нас ждёт… никакая иллюзия не поможет. А что до тисте эдуров, то им такой же конец, как им нам. Я приму это в качестве утешения.

Ну, бабушка, ты всегда говорила, что в море я и помру.

Сержант Хеллиан бродила по палубе, восхищаясь открывающимся ей зелёным миром. Похоже, нэмильский бренди оказался с подвохом. Люди вокруг кричали или просто стояли, будто примёрзли к месту, но так обычно всё и выглядело, когда сержант совершенно случайно, совсем чуточку перебирала. А от этого зелёного оттенка ещё и подташнивало.

Худ побери этот бренди – что за придурки пьют такое дерьмо? Хеллиан могла бы обменять бренди на фаларский моряцкий ром. На этом корабле достаточно идиотов, которым наплевать на то, что они хлещут, нужно просто найти одного из них. Например, вон того моряка.

– Привет. Смотри, у меня есть нэмильский бренди, а хочется рому, понимаешь? Заплатила за него десять полумесяцев, я понимаю, это много, но мой взвод меня любит, сечёшь? Они для меня скинулись. Так что я вот думаю, как насчёт поменяться? Один к одному, бутыль на бутыль. Да, я из своей уже прилично отпила, но оно ведь и дороже стоит так? Так что всё как раз будет по-честному.

Хеллиан замерла в ожидании.

Её собеседник был высоким ублюдком. И таким суровым на вид. И все на них уставились – да в чём вообще дело?

Моряк взял бутылку, тряхнул её туда-сюда и нахмурился. И допил содержимое в три быстрых глотка.

– Эй…

Затем достал из-под дорогого плаща флягу и передал её сержанту.

– Вот, держи, солдат, – добавил он. – Спускайся вниз и пей, пока не отключишься.

Хеллиан взяла флягу обеими руками, с восхищением глядя на отполированную серебряную поверхность: на фляге была ложбинка, которая тянулась с одного угла до другого, и знаки, выдавленные на ней, были очень хороши. Имперский скипетр и четыре старых герба, которыми обозначали флагманы – она уже видела такие раньше. Один из гербов принадлежал Картерону Красту, второй – Урко, третий был сержанту не знаком, а четвёртый был точно таким же, как флаг на мачте корабля, на палубе которого Хеллиан сейчас стояла. Это просто совпадение, так ведь? Сморгнув, сержант взглянула на мужчину:

– Я не могу, сэр, – ответила Хеллиан. – У меня приказ…

– Я отменяю этот приказ, сержант.

– А ты можешь это сделать?

– При таких обстоятельствах – да.

– Я не забуду твою доброту, моряк. Обещаю. Где тут у нас спуск?..

Моряк, положив твёрдую руку на плечо Хеллиан, подтолкнул её в нужном направлении. Прижимая чудесную, замечательно побулькивающую флягу к груди, сержант двинулась в указанную сторону, продираясь сквозь зелёный туман и изумлённые взгляды. Сержант показала им язык.

А они пусть своё пьют.

Апсалар развернулась, услышав, как вздохнула адъюнкт.

Выражение лица Тавор, с которым она глядела на восток, было… философским.

– Внушает смирение, не так ли?

– Да, адъюнкт, бесспорно.

– Все наши планы… наши интриги, обманы… будто всего лишь силой наших намерений мы можем сохранить всё, что окружает нас, в неизменности, в ожидании нашего шага, нашего слова.

– Боги…

– Да, я знаю. Но это, – Тавор кивнула в сторону востока, – не их рук дело.

– Разве?

– Это слишком разрушительно, солдат. Ни одна сторона конфликта не отчаялась настолько… пока что. А теперь, – пожала плечами адъюнкт, – даже игры богов меркнут по сравнению с тем, что происходит.

– Адъюнкт, – заявила Апсалар, – вам недостаёт веры.

– Неужели? Во что же?

– В нашу выносливость.

– Возможно.

Но Апсалар чувствовала, как её собственная вера тает, сжимается до одной лишь мысли – которая сама по себе не внушала надежды. Но даже так. Одна мысль. Это… это было ожидаемо. Кем-то. Должно было быть.

Кто-то знал, что это случится.

Большинство людей были слепы, желая того или нет. Но были и зрячие.

Итак, мой проницательный друг, пора бы тебе что-нибудь предпринять. И быстро.

Наконец приковылял Ормулогун вместе с жабой – и с огромным кожаным свёртком в руках. Жаба обречённо, но удовлетворённо ныла что-то о чокнутых художниках и жестоком мире. Ормулогун споткнулся и упал прямо под ноги Парану, из-за этого свёрток раскрылся и его содержимое рассыпалось вокруг – в том числе и деревянные основы для карт, большинство из которых были пусты.

– Ты едва начал! Худов дурак!

– Совершенство! – взвизгнул Ормулогун. – Вы сказали…

– Ну и Худ с тобой, – прорычал Паран, глядя на восточное небо. Огненные копья неслись вниз, будто струи дождя. – На материк? В море? – спросил Паран вслух. – На Отатараловый остров?

– Возможно, и туда, и туда, и туда, – заметил Ното Бойл, облизнув губы.

– Ну, – произнёс Паран, отодвигаясь, чтобы освободить место на песке, – море хуже всего. Это значит, что…

Он начал рисовать на песке указательным пальцем.

– У меня кое-что есть! – всхлипнул Ормулогун и начал копаться среди карт.

Маэль. Надеюсь, ты знаешь, что происходит – надеюсь, ты готов сделать то, что будет нужно. Паран окинул взглядом линии на песке. Хватит? Должно хватить. Закрыв глаза, Господин Колоды направил свою волю. Врата предо мной…

– Эта у меня есть!

Вопль раздался прямо у правого уха Парана и так как средоточие его воли было нарушено, он открыл глаза… и увидел прямо перед собой другую карту – и вся его сила ринулась в неё.

Паран упал на колени, сминая плывущую под ним глину, вскинув руки, чтобы удержаться. Серый воздух, затхлый запах склепа… Паран поднял голову. Перед ним стояли Врата, сотворённые из изогнутых костей и бледной, покрытой шрамами плоти, из клоков волос, из бесчисленных распахнутых глаз, а за Вратами простиралось серое, мутное небытие.

– О, Худ.

Он остановился прямо на пороге. Чуть сам себя не отправил прямо во Врата…

В портале возникла высокая фигура в капюшоне, закутанная в чёрное. Это не один из Худовых слуг. Это ублюдочный старикашка собственной персоной.

– Разве сейчас время для таких неприятных раздумий, смертный?

Голос был мягкий, слегка дрожащий.

– При том, что скоро случится… Ганос Паран, Господин Колоды, ты выбрал очень неудачное место, если только не желаешь, чтобы тебя растоптали те тысячи, что скоро окажутся на этом пути.

– Ой, помолчи, Худ, – прошипел Паран – и попытался встать на ноги, а затем прекратил попытки, осознав, то это не лучшая идея. – Помоги мне. Нам. Останови то, что приближается. Будет разрушено…

– Слишком многое, да. Слишком много планов. Но я мало что могу сделать. Ты обратился не к тому богу.

– Я знаю. Я собирался попасть к Маэлю.

– Бессмысленно…

Но когда Худ произносил это слово, Паран уловил в его голосе некоторое… колебание.

Ага, ты что-то придумал.

– Так и есть. Отлично, Ганос Паран, заключим сделку.

– Бездна побери, на это нет времени!

– Тогда решайся быстрее.

– Чего ты хочешь? Больше всего не свете, Худ. Чего ты хочешь?

И Худ ответил. Среди трупов, конечностей и лиц, окаймляющих Врата, одно из лиц внезапно зашевелилось, широко раскрыв глаза – но никто этого не заметил.

Паран неверяще уставился на бога:

– Ты, верно, шутишь?

– У смерти нет чувства юмора.

– О, хватит нести эту зловещую чушь! Ты уверен?

– Ты сможешь сделать то, о чём я прошу, Ганос Паран?

– Смогу. Как-нибудь.

– Ты клянёшься в этом?

– Клянусь.

– Хорошо. Покинь это место. Мне нужно открыть Врата.

– Что? Они уже открыты!

Бог отвернулся, и Ганос Паран едва расслышал ответ:

– Не с этой стороны.

Чаур пронзительно вскрикнул, когда горящие камни с неба ударились о беспокойную воду едва ли в ширине палубы от их судёнышка. Резчик налёг на рулевое весло, пытаясь выровнять мечущийся корабль – но ему не хватило сил. «Скорбь» не собиралась идти дальше. Боюсь, пойти она может только на дно.

Что-то пробило палубу – раздался глухой удар, затем весь корпус судна содрогнулся, а из дыры размером с кулак повалил дым. «Скорбь» будто осела глубже в воду.

Выругавшись, Баратол пробрался к пролому, прихватив свёрнутый запасной парус. Как только кузнец собрался заткнуть им дыру, ещё два камня упало на корабль – один спереди, отбив бушприт, а второй… Резчик почувствовал, как ему обожгло левую ногу, посмотрел вниз и увидел дым, а затем – поднимающуюся воду.

Воздух полнился жаром, будто вылетел из кузнечных мехов. Всё небо впереди казалось объятым пламенем.

Парус, в котором зияли дыры, горел над их головами.

Ещё одно сотрясение, и часть левого борта просто испарилась, древесина превратилась в облако пара, в котором то и дело вспыхивали мелкие искорки.

– Мы тонем! – закричала Скиллара, успев ухватиться за противоположный борт в тот момент, когда «Скорбь» опасно накренилась.

Груз сместился – слишком много припасов – мы пожадничали – и умирающее судно накренилось ещё сильнее.

Обёрнутый в ткань труп Геборика покатился к бурлящим волнам.

Вскрикнув, Резчик попытался дотянуться до мертвеца, но был слишком далеко – и саван соскользнул в воду. Чаур, завывая, бросился за ним следом.

– Нет! – завопил Баратол. – Чаур, нет!

Руки немого великана сомкнулись на свёртке с телом, и в тот же момент они оба исчезли из виду.

Море. Бара называл это морем. Тёплое, мокрое. Было такое хорошее. Теперь небо плохое, и море плохое – там, наверху, но теперь хорошее. Здесь хорошо. Темно, ночь, наступает ночь, уши болят. Болят. Бара говорил, никогда не дышать в море. Ой, больно! Дышать!

Лёгкие наполнились, и грудную клетку обжёг огонь, а потом… стало прохладно, спокойно, судороги утихли. Чаура окружала темнота, но он больше не боялся. Холод ушёл, жар ушёл, Чаур больше ничего не чувствовал.

Чауру так нравилось море.

Свёрток с телом, который он держал в руках, тащил великана всё глубже, и отрубленные конечности трупа, которые Бара сказал собрать вместе, будто двигались, когда ткань расплеталась и растягивалась.

Темнота снаружи и внутри. Что-то злое и горячее пронеслось мимо, стремясь вниз, будто яркое копьё, и Чаур поморщился. Великан закрыл глаза, чтобы эти штуки исчезли. Наконец-то лёгкие перестали болеть.

Пора спать.

В небо поднимались струи пара, воздух звенел от тысячи ударов камней, каждый из которых оставлял на морской глади глубокий след. Вода вокруг дрожала и металась. Резчик увидел, как Баратол нырнул прямо в эти клокочущие волны, вслед за Чауром. Тело. Геборик, Чаур, о боги…

Резчик подобрался к Скилларе и притянул её поближе, в свои объятия. Женщина вцепилась в промокшую рубашку даруджийца.

– Я так рада, – прошептала Скиллара, когда «Скорбь», заскрипев, ещё сильнее завалилась набок.

– Чему?

– Что я оставила её. Там. Я оставила её.

Резчик обнял её посильнее.

Прости меня, Апсалар. За всё…

Внезапно налетел ветер и их накрыла тень. Резчик посмотрел наверх и широко распахнул глаза от удивления, глядя на огромный силуэт, заслонивший собой небо, силуэт спускающегося к ним… дракона. Что же дальше?

Затем Резчик услышал крики, и в этот момент «Скорбь» будто взорвалась.

Юноша оказался в воде, судорожно молотя руками и ногами, и почувствовал, как его охватил страх – будто холодная рука сомкнулась на сердце.

…Ближе…ближе…

Что это за звук? Где я?

Миллионы голосов – кричат, объятые смертным ужасом – о, они шли по тёмному кругу так долго, невесомые, видя вокруг лишь вездесущую… пустоту, которая поглотила их, не придавая значения протестам, ругани, жарким спорам. Поглотила их без остатка. Затем – прочь, на другую сторону… Сети силы расползаются в поисках воплощения, становятся плотнее, и их путь стал бегом, сумасшедшей, жестокой гонкой – вот нижний мир – столько было тогда потеряно, – а за ним ещё один, на этот раз побольше.

– О, услышь нас, так много было… уничтожено. Горы рассыпаются в пыль, камни летят прочь, в тёмные, плотные облака, освещённые холодным солнцем – а теперь этот звериный мир предстаёт перед нами – это наш дом?

– Мы дома?

Ближе… руки из нефрита, пыльного, необработанного, не отполированного до блеска. Я помню… тебе пришлось умереть, Трич, не так ли? Перед Восхождением, перед настоящей божественностью. Сначала тебе пришлось умереть.

Был ли я когда-то твоим Дестриантом?

Моё ли это звание?

Нужно ли мне было умереть?

Ближе – эти руки, эти незнакомые, непознаваемые руки – как я могу ответить на эти крики? Этим миллионам запертых в древних темницах – я прикоснулся к ним однажды, всего лишь одним пальцем, о, эти голоса…

– Это не спасение. Мы просто умираем. Разрушение…

– Нет-нет, дурачок. Это дом. Мы пришли домой.

– В уничтожении нет спасения. Где он? Где наш бог?

– Если я отвечу, поиск закончится.

– Не спорю.

Услышьте меня.

– Кто это?

– Он возвращается! Тот, что извне – наш брат!

Услышьте меня. Я… я не ваш брат, я… никто. Я думал, что – Дестриант… но точно ли я был уверен? Мне соглали? Дестриант… может, да, а может, и нет. Может, мы всё поняли неправильно, все мы. Может, Трич всё понял неправильно.

– Он сошёл с ума.

– Забудь о нём – гляди, нас ждёт смерть, ужасная смерть…

Дестриант. Видите ли, мы всё поняли неправильно. Понимаете? То, что я совершил, невозможно простить. Никогда не будет возможно. Даже Худ отказался от меня – выбросил меня назад. Но… понимание ускользает от меня, так легко, что я, падший…

– Падший, упавший, какая разница?

Приблизившийся.

– Что?

Мои руки – видите их? Их отсекли, вот что с ними случилось. Руки были… отделены. Освобождены. Я не могу этого сделать, но мне кажется, они могут. Понимаете?

– Бессмыслица.

– Нет, погодите…

Не Дестриант.

Кованый щит.

Приблизьтесь… взгляните на меня – все вы! Ближе! Узрите мои руки! Смотрите на них! Они тянутся к вам!

Они приближаются…

Баратол плыл в темноту. Он ничего не видел. И никого. Чаур, о боги, что я наделал? Кузнец грёб всё дальше вниз. Лучше бы ему тоже утонуть – он не сможет жить с этим, со смертью этого большого мальчишки на своей совести – он не сможет…

Стало не хватать воздуха, вода давила всё сильнее, кровь пульсировала в висках… Кузнец ничего не видел…

Внизу вспыхнул изумрудный свет, расходясь ослепительными волнами, а в центре сияющего цветка – О боги, подожди, подожди меня – уплывал вниз Чаур, запутавшись в развернувшихся слоях холстины, раскинув руки, закрыв глаза и… раскрыв рот.