Текст книги "Бальзам на душу"

Глава 19

Мы скрывались у Барабаша уже неделю. С точки зрения конспирации место было почти идеальным. Барабаш жил на краю города, на тихой улочке, выходящей на пустырь, заросший дикой вишней. У него был отдельный дом из белого кирпича – снаружи казавшийся неказистым, но удивительно просторный и удобный внутри. Имелись даже гараж под домом и что-то вроде мансарды наверху. Там поселился Виктор. Мне отвели крошечную комнатку в глубине дома, единственное окно которой выходило на глухую стену соседнего здания. Вид скрашивали неизменные заросли роз, ухоженные и наполнявшие воздух сладким ароматом.

Детей у Барабашей не было. Жили они вдвоем с женой Полиной, которая оказалась довольно милой и флегматичной толстушкой, в отличие от мужа почти не раскрывавшей рта. Нелишне заметить, что усы, которые пан Барабаш приписал своей супруге при первой нашей встрече, оказались в большей степени мифом.

Трудно было сказать, что сыграло свою роль – врожденное гостеприимство или аванс в тысячу долларов, но в доме Барабашей мы чувствовали себя неплохо. Угнетала лишь невозможность выйти на улицу – глупо было рисковать после стольких мытарств.

Связующим звеном с внешним миром был пан Барабаш. Он ежедневно катался по городу и вынюхивал все, что мог. От него мы узнали, что следствие по делу об убийстве германских подданных ведется в глубокой тайне и им занимаются всякие шишки, понаехавшие из Львова и Киева. Никакой информации об этом больше наружу не выплыло до самого последнего дня, когда Барабаш вдруг сообщил, что братьев Коробейниковых переводят из Белки в следственную тюрьму Львова.

Узнал он также о том, что и последний немец, имевший отношение к проекту туристического центра, отбыл к себе на родину, сопровождая тела своих погибших соотечественников. О закрытии проекта никто официально не объявлял, но и без того было ясно, что дело застопорилось надолго. Куницкому это, наверное, было как бальзам на душу.

Любопытным мне показалось также то, что и власти не проявляли особого интереса к развалинам. Судя по всему, братья Коробейниковы даже в тюрьме не хотели раскрывать своих тайных планов – пресловутая алчность не позволяла сказать им правду. Даже в столь плачевном положении они еще сохраняли надежду добраться когда-нибудь до клада. Одним словом, они молчали как партизаны, что тоже было на руку Куницкому.

Пани Шленскую перевели из больничной палаты в тюремную камеру – вероятно, ее болезнь оказалась не такой уж серьезной. Зато инспектора Приймака увезли из Белки на санитарном вертолете – едва состояние его улучшилось и стала возможна транспортировка. Таким образом, все разворачивалось в соответствии с дьявольским планом Куницкого.

Что же все это время делал он сам? Мы попросили Барабаша обратить на этого человека особое внимание. Нам был очень важен момент, когда Куницкий сочтет нужным покинуть тихую гавань, где обосновался. Это будет означать, что он готов приступить к поискам клада.

Тогда должны были активизироваться и мы с Виктором. Четкого плана, каким образом нам удастся вывести Куницкого и его компанию на чистую воду, мы не имели. Однако я надеялась, что мы сумеем спровоцировать преступников на противоправные действия, если помешаем им. Они тоже связаны дефицитом времени – в любую минуту суета вокруг развалин может возобновиться – поэтому они наверняка не станут церемониться. Может быть, тогда полковник Карпенко наконец поймет, кто есть кто в этой драме, и примет соответствующие меры? О том, чем может это грозить нам, я особенно не задумывалась, утешая себя известной мужской поговоркой: «Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец».

И вот наконец это случилось. Пан Барабаш вернулся домой в неурочное время и, деликатно постучавшись ко мне в дверь, огорошил сообщением:

– Только что от пана Леопольда! Профессор-то ваш съехал! Вчера поздно ночью вдруг собрался и съехал. Будто приспичило ему. Пан Леопольд уверен, что за профессором приезжала какая-то машина. Вы спросите меня, зачем приличному человеку, профессору бежать куда-то сломя голову, да еще ночью? Я вам этого не скажу – сам ломаю голову. Но профессор у пани Шленской больше не живет.

– Ну что ж, тогда пришло время съезжать и нам, – сказала я с улыбкой. – Спасибо за хлеб за соль, пан Барабаш, но нам пора установить, куда сбежал наш приличный человек. Только, сдается мне, не такой уж он и приличный…

– За приличия не скажу, – глубокомысленно промолвил Барабаш, – а вот профессор из него такой же, как из меня папа римский! Мне кажется, от этого человека лучше держаться подальше. Помните об этом, когда станете совать нос в его дела.

– Последняя просьба, пан Барабаш, – сказала я, – подбросьте нас до замка – оплата по двойному тарифу, как договаривались.

Барабаш долго молчал, раздумывая и шевеля губами, а потом сказал:

– Замок не убежит, пани Ольга. Вечерком и поедем. А до того времени как раз и рассчитаемся, подобьем, как говорят деловые люди, баланс…

Когда подбили баланс, на улице уже стемнело, а наши карманы изрядно полегчали. Пан Барабаш не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. Как делового человека, его мало интересовала моральная сторона дела. Не смущало его и то, что он выпроваживает нас из дома ночью – собственная безопасность была для него гораздо важнее. Впрочем, я все-таки испытывала к нему чувство благодарности – если бы не он, наше положение было бы совсем жалким. Просто полночь не самое удобное время, чтобы начинать новое дело.

Жилище Барабаша мы покидали с великими предосторожностями. Хозяин непривычно много нервничал и призывал нас вести себя тише воды ниже травы. Теперь, получив деньги, он думал только об одном, как бы побыстрее и незаметнее от нас избавиться.

Выехали из города окольной дорогой, по обочинам которой росли какие-то буйные травы, долго петляли в темноте. В какой-то момент рядом мелькнула серебристая гладь реки, на фоне которой густо топорщились метелки тростника. Потом дорога свернула в густой перелесок у подножия отлогого холма, и тут машина Барабаша неожиданно встала.

– От бисова дочь! – весело сказал наш благодетель, покачал головой и, открыв дверцу, колобком выкатился наружу.

Мы с Виктором переглянулись. Что произошло? Перебоев в работе двигателя мое ухо не уловило, путь впереди, кажется, тоже был совершенно свободен – причина остановки была непонятна.

Тем не менее Барабаш откинул капот и что-то долго рассматривал в моторе. Потом вернулся, просунул голову в окошко и извиняющимся тоном сказал:

– Помощь треба! Может, подержите чуток? Я бы не тревожил, да там только втроем справиться…

Заинтригованные, что там такое требуется держать втроем, мы с Виктором выбрались из машины. Вокруг шумел лес. Где-то за холмом протяжно кричала сова. В плотном луче света от зажженных фар плясала разномастная мошкара.

И тут пан Барабаш совершил странный и совершенно несвойственный ему поступок – он вдруг присел и с прытью кенгуру сиганул в сторону от дороги. На обочине хрустнули сучья, и послышался шум рухнувшего тела.

Каюсь, я и в этот момент еще ничего не сообразила. Мой мыслительный процесс подстегнул ослепительный свет фонаря, ударивший вдруг в лицо, и шум раздвигаемых еловых ветвей. Влипли, подумала я, ослепнув на мгновение, и тут же сильная рука схватила меня за горло.

Я еще успела скосить глаза в сторону и увидеть, как похожий луч света выхватил из темноты фигуру Виктора и как на него надвинулась какая-то зловещая тень. Все это происходило без слов, как в немом кино, и от этого казалось еще более жутким. Но тишина держалась только до того момента, как Виктор начал действовать.

Он пришел в себя гораздо быстрее меня. Нападавшие явно не рассчитывали на это. Безоружный худощавый Виктор не казался им серьезным противником.

А он между тем действовал. В последнюю секунду я увидела, как его лицо, казавшееся бледным от направленного в упор луча света, вдруг нырнуло куда-то вниз и исчезло. Потом я услышала, как кто-то ахнул от боли, и фонарь погас. Меня тут же бесцеремонно швырнули на землю, так что я на некоторое время как бы отключилась.

Когда же я пришла в себя, то услышала треск сучьев, мягкий топот по усыпанной хвоей земле, какие-то невнятные выкрики и наконец хлесткий звук выстрела, раскатившийся эхом по холмам.

– Нихт шиссен! – прокричал рядом чей-то злой голос и тут же добавил по-русски: – Не стрелять, идиоты!

Выстрелов больше и правда не последовало. Зато в разные стороны раскатился удаляющийся топот, а потом все стихло. Насколько я могла понять, Виктору удалось сбежать и теперь его преследовали. По моим представлениям, в погоне участвовали три или четыре человека. Один остался. Черной неподвижной тенью он возвышался надо мной, весь уйдя в слух.

Эта неподвижность и сосредоточенность в какой-то степени обманули меня, и, собравшись с силами, я попыталась незаметно отползти в сторону. За это я немедленно была наказана сильнейшим ударом ноги под ребро. У меня перехватило дыхание, и правый бок весь словно вспыхнул огнем. Я поняла, что здесь все всерьез, и больше рисковать не стала.

Лежа на прохладной лесной земле, я попыталась сообразить, что произошло. Когда способность связно мыслить в какой-то степени восстановилась, я вдруг поняла, что мы стали жертвами самого обыкновенного предательства. Весельчак Барабаш вытянул из нас почти все деньги, а потом продал нас. Но кому? Только не полковнику Карпенко. Тот ни за что бы не стал действовать в таких опереточных декорациях. Это был бы совсем не его стиль. Нет, это могли быть только люди профессора Куницкого. Больше нами тут никто не интересовался.

Но это могло означать только одно – мы влипли по-настоящему и в самое ближайшее время нас должны прикончить. Виктор сообразил это раньше меня и сделал единственно правильный выбор. Меня одну убивать не станут. Пока кто-то из нас на свободе, преступники будут чувствовать себя связанными по рукам и ногам, ведь этот кто-то может привести на развалины милицию. Нет, они должны расправиться с обоими. Значит, еще поживу, с некоторым облегчением решила я.

Впрочем, это был логический вывод, и он мало подкреплялся теми эмоциями, которые я испытывала, лежа в жалком положении у ног неизвестного мне негодяя, явно способного на все, что угодно. Пока он не обращал на меня внимания, уверенный, что после его подлого удара я еще не скоро сумею прийти в себя. Но не было никакого сомнения – он контролирует каждое мое движение и в случае необходимости снова применит силу. Просто пока его больше интересовала судьба моего спутника, который словно растворился в ночном лесу.

Меня судьба Виктора тоже сейчас волновала больше всего на свете, и я от всей души желала ему удачи. Из чащи не доносилось ни единого звука, и поэтому невозможно было представить, чем закончилась погоня. Я нервничала, но бандит, неподвижно застывший над моим распростертым телом, нервничал, наверное, не меньше.

Вдруг я услышала какое-то болезненное кряхтенье, негромкий шум, а потом из-за машины Барабаша, по-прежнему стоящей на дороге с зажженными фарами, появился сам Барабаш – поникший подобострастный силуэт, всем своим видом выражающий униженное смирение и покорность. Предусмотрительно укрываясь за машиной, силуэт сдвинулся в нашу сторону, и заискивающий голос Барабаша спросил:

– Пан профессор, с вашего позволения я бы хотел поехать домой… Наверное, мне не стоит здесь задерживаться. Скоро начнет светать. Если меня кто-то увидит, могут возникнуть разные неудобные вопросы. Я думаю, это вам ни к чему…

– Стой пока, где стоишь! – резко ответил ему бандит, даже не поворачиваясь в сторону Барабаша, и теперь я совершенно четко поняла, что рядом со мной не кто иной, как профессор Куницкий.

Все встало на свои места. Можно было сказать, что все вопросы отпали. Схема, по которой разворачивались события, была до смешного примитивной. Но самым забавным было то, что мы заплатили кучу денег за то, чтобы нас предали. Правда, Барабаш заслуживал самой высокой оценки за свое актерское мастерство – ведь ни у меня, ни у Виктора за все это время не возникло в отношении его даже тени подозрения. Это было до того обидно, что я не смогла удержаться от ехидного замечания.

– А вы, оказывается, большой талант, пан Барабаш, – подала я голос. – Ведь я до последней минуты не могла догадаться, что вы обыкновенная свинья!

Барабаш промолчал. За него ответил Куницкий. Видимо, ему удалось взять себя в руки, и голос его звучал как раньше – спокойно и с достоинством.

– Вы несправедливы к нашему общему другу, пани Ольга, – с холодной иронией произнес он. – Барабаш, разумеется, не свинья. Он самый обыкновенный человек – из плоти и крови. Это обстоятельство и позволило нам найти с ним общий язык. Нехитрый выбор, который мы ему предложили, – жизнь или смерть, – он сделал не колеблясь, что делает честь его интеллекту. Он не герой, конечно, но считать человека свиньей за то, что в своих поступках он руководствуется разумом, – это уж слишком!

– Корыстью он руководствуется! – буркнула я, позволяя себе сесть. – Вытянул, мерзавец, все наши деньги. Мог бы хотя бы сделать нам скидку, раз уж взялся работать на вас!

Куницкий покосился в мою сторону и возразил:

– И опять вы несправедливы к пану Барабашу! Все это время он работал на вас. Наше появление было для него не меньшим сюрпризом. Он же не знал, что мы взяли его на заметку с того самого дня, как он увез вас из отеля пани Шленской. Выяснить, что вы никуда не уехали, а поселились в доме Барабаша, было делом техники. Пан Барабаш думал, что следит за нами, а это мы следили за ним. Можно сказать, что он разыграл написанную нами партию как по нотам. Сотрудничество с нами было просто логическим завершением всего хода событий.

Кажется, Куницкий еще что-то хотел сказать, но тут затрещали кусты и на освещенный участок дороги вышел человек. Еще издали он с досадой развел руками и, подойдя ближе, возбужденно заговорил с Куницким по-немецки. О содержании разговора я могла только догадываться, но, судя по всему, этот охотник вернулся ни с чем.

Прошло еще минут десять. Теперь уже вдвоем бандиты нервно озирались по сторонам, ожидая, когда появятся остальные. И я еще раз мысленно поблагодарила Виктора за его побег. Если бы не это, мы бы давно уже были мертвы – я в этом нисколько не сомневалась. Только бы Виктору удалось перехитрить своих преследователей!

Снова зашумели кусты, и появились еще двое. Я с замиранием сердца всматривалась в эти фигуры, но, к моей огромной радости, ни в одной из них я не узнала Виктора. Еще большей радостью для меня были слова незнакомцев. Они заговорили по-русски, но уже по одному тону можно было понять, что вернулись они ни с чем.

– Он ушел, доктор! – виновато сказал один.

– Как сквозь землю провалился! – подтвердил другой. – Темнота еще – глаз коли! Что будем делать, доктор?

Куницкий, который теперь стал еще и доктором, ответил не сразу. Он молча разглядывал своих подручных, о чем-то размышляя. Его молчание действовало угнетающе не только на меня. Бандиты тоже чувствовали себя неуютно – это было заметно по их напряженным настороженным позам. По-моему, они ждали взрыва.

Но взрыва не последовало. Куницкий нарочито обыденным движением пригладил волосы, обвел всех спокойным взглядом и заговорил – размеренным убедительным тоном, словно лекцию читал. Говорил он по-русски, что могло значить только одно: по крайней мере, двое из его людей были нашими соотечественниками.

– Вообще-то, я ждал от вас большей расторопности, парни! – заметил Куницкий. – Вы знаете, как мало у нас времени. Но не будем пороть горячку. Сейчас нам нужно сосредоточиться на главном. А этот человек от нас не уйдет. У него небольшой выбор. Или он идет в полицию, где его вряд ли встретят с распростертыми объятиями, или он уже завтра явится к нам, чтобы попытаться освободить пани Ольгу. Насколько я понимаю характер этого парня, он выберет последнее. Я люблю людей, совершающих мужественные поступки, – с ними проще.

– А если он не станет совершать мужественные поступки, доктор? – мрачно спросил один из бандитов. – Если он все-таки пойдет в полицию?

– Это хороший вопрос, Лео! – серьезно сказал Куницкий. – Если он так поступит, нам будет туговато, не скрою. Но у нас есть теперь козырной туз в рукаве. Это очаровательная пани Ольга, которую вы уже знаете. Увы, она бегает не так быстро, как ее друг, и это большая удача для нас.

– Прошу прощения, доктор, – вмешался другой наш земляк. – Но ведь за бабой кому-то придется следить, а значит, один человек не сможет принять участия в раскопках. Это замедлит работу.

Куницкий смерил его тяжелым взглядом.

– Ты говоришь чепуху, Макс! – твердо сказал он. – Никто не будет следить за женщиной. Мы отправим ее в буфер, только и всего. В замке найдется немало места, где она не сможет причинить нам никаких хлопот.

– В лесу места еще больше, – убежденно сказал Макс. – Ее нельзя брать с собой, доктор.

– Что ты предлагаешь? – зловеще проговорил Куницкий. – Разве это что-то изменит? Кто-то все равно должен быть в карауле, не так ли? Ты забыл – у нас есть еще один свидетель, – он кивнул в сторону Барабаша.

– Пока есть, – упрямо сказал кровожадный Макс.

Барабаш издал горлом странный плачущий звук. Он слышал все и был напуган до смерти. Наверное, он хотел просить о милосердии, но голос просто не повиновался ему.

– С его головы не упадет ни один волос! – грозно сказал Куницкий и, оборачиваясь к Барабашу, успокаивающе добавил: – Не бойтесь, с вами ничего не случится. Я за это отвечаю. Но цена этому прежняя – ваше абсолютное молчание. Если вам захочется поболтать где-нибудь в кругу приятелей, лучше сразу закажите себе гроб. Я многое могу понять, но я мало что прощаю.

– Я… я… мне все понятно, герр профессор! – проблеял Барабаш, трясясь как осиновый лист.

– А теперь садитесь в машину и уезжайте! – скомандовал Куницкий. – И запомните – полное молчание!

Барабаша не надо было упрашивать. Он мгновенно прыгнул за руль своей машины, запустил мотор и, врубив заднюю передачу, с ревом покатил по дороге, ослепляя нас светом фар. Отъехав подальше, он сумел развернуться и, прибавив газу, помчался прочь. Через минуту он исчез за поворотом лесной дороги.

Куницкий посмотрел ему вслед и негромко сказал:

– Все, уходим!

Чьи-то сильные руки подхватили меня, подняли и повели вверх по дороге. Теперь, когда погас свет фар, вокруг была почти непроглядная тьма, от которой в душу закрадывался необъяснимый, первобытный страх. Прибавьте к этому уже вполне объяснимый страх перед безжалостными убийцами, и вы поймете, как скверно я себя чувствовала в тот момент.

Пройдя метров сто, группа остановилась. Я услышала, как открываются автомобильные дверцы. Присмотревшись, я поняла, что на обочине стоит крошечный микроавтобус – видимо, черного цвета, потому что он почти полностью сливался с темнотой чащи. Меня втолкнули в него и усадили на сиденье. Рядом, тесня меня крепким плечом, устроился сам Куницкий. Я обратила внимание, что сейчас от него пахло не только дорогим одеколоном, но и странной смесью запахов свежей земли и мужского пота.

Бандиты расселись по своим местам. Все молчали. Только водитель, заводя мотор, выругался сквозь зубы. Вспыхнувшие фары осветили ощетинившиеся силуэты мохнатых елей и засыпанную хвоей дорогу. Мы поехали.

Глава 20

– Напрасно вы с нами связались, Ольга! Надеюсь, вы позволите мне называть вас именно так – ведь между нами теперь возникли отношения, которые с полным правом можно назвать интимными, не так ли? – с гаденькой усмешкой спросил Куницкий. – Жизнь, смерть, любовь – это же все явления одного порядка, верно?

Мы с ним находились в какой-то каменной норе – комнатке размерами три метра на три, находящейся в подземелье замка, образно говоря, за семью дверями. Для меня существование этого подземелья оказалось сюрпризом – ведь мы так и не успели как следует обследовать замок.

После того, как мы час тряслись по лесным дорогам, а потом в темноте тащились вверх по голому склону холма, меня сразу же отправили в эту комнату, слишком похожую на тюремную камеру, чтобы я могла строить какие-то иллюзии.

Отвалив тяжелый проржавевший засов на скрипучей железной двери, Куницкий лично препроводил меня в узилище и даже удостоил чести, решив немного побеседовать. Он зажег какую-то массивную то ли карбидную, то ли масляную лампу, поставил ее на каменный выступ стены и предложил мне садиться. Вместо мебели здесь лежал какой-то огромный деревянный брус, на который мы оба и уселись, сохраняя, впрочем, приличную дистанцию – я, потому что по-настоящему боялась этого человека, а Куницкий, наверное, потому что видел во мне уже не женщину, а без пяти минут покойницу.

Думаю, что и разговорился он по одной-единственной причине – хотел уточнить последние детали, хотел убедиться, не допустил ли какой-нибудь ошибки, которую еще не поздно исправить. Правда, не обошлось и без какого-то загробного тщеславия. Куницкому было приятно ощущать себя победителем, этаким эталоном жестокости и коварства. Поэтому в тоне его сквозило некое благодушие.

– Я отлично понимаю, какие мотивы двигали вами, Ольга, – продолжал он. – Но вы с самого начала исходили из неверной посылки. Возможно, будь я в тот момент рядом с вами, мне удалось бы вас разубедить. Но, к сожалению, в город Тарасов с миссией я отправил Бруно и Макса, а они небольшие мастера разговаривать…

– Я это заметила, – хмуро сказала я. – Заплечных дел мастера – вот кто такие ваши максы и бруно!

– Это верно, – кивнул Куницкий. – Но это не единственный их талант. Должен вам признаться, вы, к своему несчастью, столкнулись с профессионалами, с так называемыми рыцарями плаща и кинжала. К тому же мы уже давно работаем вместе и понимаем друг друга с полуслова… Наверное, вас очень удивит, когда я скажу, что в свое время я был довольно успешным агентом одной из секретных служб, специалистом по Советскому Союзу…

– Нисколько не удивит, – заметила я. – Вы и внешне похожи на Джеймса Бонда. Это бросается в глаза. Жаль, что я так и не сумела вас до конца раскусить…

– Сожалею! – засмеялся Куницкий. – Знаете, я сознательно культивирую этот образ. Серьезные люди никогда не поверят, что импозантный спортивный мужчина действительно является агентом. Пресса приучила всех, что агент должен быть серым и незаметным. Но это не всегда верно и не всегда оправданно. Вы могли убедиться в этом на собственном опыте.

– На чью же разведку вы теперь работаете, профессор Куницкий? – спросила я.

– Вообще наша группа работает на тех, кто лучше платит, – серьезно сказал Куницкий. – Но теперь мы ушли на вольные хлеба, Ольга. Тому были весьма веские причины… – Он на секунду задумался, словно припоминая что-то, а потом доверительно сказал: – Моя настоящая фамилия Кунитц. Артур Кунитц. Она мало кому известна. По понятной причине я ее никогда не обнародовал. Только оформляя последние документы, я решил о ней вспомнить, несколько ее трансформировав. Так получился профессор Куницкий. Конечно, меня трудно всерьез назвать славистом, но, согласитесь, русский язык я знаю совсем неплохо!

– Да, я бы никогда не подумала, что имею дело с немцем, – согласилась я.

Куницкий кивнул.

– Тем не менее это так, – сказал он. – Мой отец Отто Кунитц занимал довольно высокий пост в берлинском отделе гестапо, а мой дядя штурмбанфюрер СС Генрих Кунитц служил в составе зондеркоманды, действовавшей на территории Украины. Теперь начинаете понимать?.. Да-да, письмо, которое вы так старательно и удачно перевели на русский язык, было написано моим бедным дядей. В конце войны он получил задание захоронить в районе города Балкен секретный архив своего подразделения, а также кое-какое вооружение, которое вывезти было уже невозможно. Сообразили наконец, почему я сказал, что вы зря с нами связались? Вот именно – никакого клада в обычном понимании здесь не существует! Не собирались же вы открыть оружейную лавочку!

– А вы, значит, собирались? – спросила я.

– Ну что вы! – снисходительно хмыкнул Куницкий. – Конечно, оружие с полей великой войны – это романтично, интригует… Но как раз его мы не собирались трогать – зачем? Разумеется, нас интересовали только документы. Только они. Эти старые бумаги, совершенно бесполезные для вас, для нас являются настоящим золотым дном.

– Ну почему же? – возразила я. – Наверное, многие историки с большим интересом взглянули бы на эти документы. Да и правоохранительные органы, я думаю, тоже…

– Оставьте! – поморщился Куницкий. – Сколько можно мусолить одно и то же? Оккупация, зверства СС… Разве сегодня это заинтересует делового человека?

– А что же может заинтересовать делового человека?

– Конечно, деньги! – убежденно сказал Куницкий. – Завладев этим архивом, мы получаем огромные возможности манипулировать определенными людьми, занимающими сейчас весьма видное место в политике и бизнесе. Вы спросите, почему? Конечно, деятельность СС на оккупированных территориях – это дела давно минувших дней, но все между собой связано, дорогая Ольга! Потянешь за ниточку, и вдруг открывается такое… Многие, очень многие люди не желали обнародования документов, которые лежат здесь! У кого-то бизнес в своих истоках связан с рабочей силой, которую вывозили в Германию с этих земель, у кого-то отец участвовал в карательных акциях. Зря думаете, что это не имеет сегодня никакого значения. Запад свихнулся на политкорректности, на чувстве вины перед всем миром. Я считаю это идиотизмом, но должен признать, что этот вид безумия нам на руку.

– Значит, вы решили заняться шантажом? – ехидно уточнила я.

– Крупным шантажом! – поправил меня Куницкий. – Шантажом высочайшего класса. Которым могут заниматься немногие профессионалы. Это очень опасное занятие, Ольга!

– В основном для тех, кто с вами сталкивается, – с отвращением сказала я.

– Это естественно, – спокойно заметил Куницкий. – Было бы странно, если бы мы проявляли в таких делах мягкость. В идеале нужно было и вас убрать. Я имею в виду – сразу, еще в Тарасове. Нас удержало только одно – Бруно не был до конца уверен, что получил от вас подлинные документы. Ведь мы сразу раскусили вас! – сказал он насмешливо. – Вы намеренно позволили нам завладеть документами. Бруно понял, что вы ведете какую-то игру. Обсудив все, мы поняли, что вы обязательно приедете сюда, и стали вас ждать. Кстати, во всех гостиницах были расставлены мои люди. Мы ждали вас, ничего пока не предпринимая. Единственное, что мы сделали, это детально изучили местность вокруг замка и поняли, в каком направлении нужно действовать. Однако действовать нам мешали. Во-первых, вот-вот должны были появиться вы, во-вторых, мои соотечественники не ко времени затеяли эту возню с туризмом, и в довершение ко всем бедам на нашу голову свалился маньяк! Это было просто наваждение. Пришлось хорошенько поломать голову, но в конце концов все неплохо устроилось, как вы считаете? Отбросив личную неприязнь, вы должны согласиться, что я изящно решил все проблемы…

– Вы гнусный тип. Это все, что я могу сказать, – устало заметила я. – Но у нас есть пословица – сколько веревочке ни виться…

– Я знаю эту пословицу, – перебил меня Куницкий. – Не забывайте, я служил в отделе, который вплотную занимался СССР. Мне приходилось жить среди русских. Они чересчур суеверны и слишком доверяют пословицам, которые в большинстве своем оправдывают бездеятельность и ожидание чуда… Я не верю в чудеса. Знание своей цели, знание человеческой психологии и точный расчет времени – вот залог успеха в любом деле.

– Что и говорить, трудолюбием и пунктуальностью вас бог не обидел, – саркастически заметила я. – Вам бы еще немного морали…

– Морали? – удивился Куницкий. – Какой от нее прок? Меня столько раз убивали, Ольга, я побывал в таких переделках… И ни разу я не видел, чтобы мораль кому-то помогла. Давайте оставим ее политикам – пусть сдабривают ею свои предвыборные речи, больше она ни на что не пригодна. Ведь вас сюда привела тоже не мораль, верно?

– А вот тут вы не правы, – сказала я. – Мне тоже приходилось бывать в переделках. Между прочим, вы готовы меня в любую минуту убить. И все-таки меня волнует в первую очередь моральная сторона дела.

– Не совсем понимаю, – с любопытством посмотрел на меня Куницкий.

– Меня привело сюда вовсе не желание завладеть кладом, – ответила я. – Главная цель – найти преступников. Наказание должно быть неотвратимым. Вы не можете так просто убивать людей.

Куницкий немного помедлил, с интересом разглядывая меня. Так он мог разглядывать не виданную ранее зверушку в зоопарке. Наконец он сказал:

– Вы такая странная женщина! Весь род людской делится на тех, кто убивает и кого убивают. Но вы-то ведь из второй категории. На что же вы рассчитываете? И потом, я вам просто не верю. Ведь не хотите вы меня убедить, что вас интересуют жизни посторонних вам людей – всяких там Стрельниковых, Сидорчуков…

– Кстати, давно хочу понять, – сказала я, – как вам удалось отыскать старика Федченко? Пускай это тот самый Сидорчук, о котором пишет в письме ваш дядя, но как? После стольких лет…

– Это было непросто. Вы, русские, наверняка назвали бы это чудом. Начать с того, что я мог вообще никогда не узнать о кладе. Мой отец погиб в Берлине в сорок пятом. Я в Берлине родился – в сорок шестом. Жизнь моя складывалась совсем не так гладко, как хотелось бы. Не буду вдаваться в подробности. Сразу скажу, что пять лет назад, будучи проездом в Уругвае, я совершенно случайно встретил своего престарелого дядю Генриха. Он мне все и рассказал. Оказывается, ему удалось выжить в той мясорубке, залечить раны и даже бежать в Южную Америку. Но вернуться в Европу ему уже было не суждено. Почетную миссию найти секретный архив он возложил на меня – вспомнил кое-что о людях, которым передал письмо и карты. Сначала это дело меня не очень заинтересовало, но потом, прикинув выгоды предприятия, наведя кое-какие справки, я решил, что им все-таки стоит заняться.

– Почему ваш дядя сразу не объяснил, где нужно искать клад? – спросила я. – Почему вы пошли таким сложным и грязным путем?

– По очень простой причине, – сказал Куницкий. – Без точного указания места можно копать здесь землю хоть десять лет. Вы еще не видели подземных ходов в этом замке – это лабиринт. Разумеется, старик запамятовал подробности. Но зато он отлично помнил все биографические данные своих солдат – даже украинцев, это был его пунктик.

– И вы отправились на поиски Федченко?

– В первую очередь, Сидорчука, – пояснил Куницкий. – Их было двое – Сидорчук и Федченко. Выжить удалось только второму. Но он двинул не на Запад, как рассчитывал дядя, а вернулся в Россию. Наверное, смекнул, что, когда все уляжется, он сможет заняться кладом сам. Но обстоятельства жизни ему этого не позволили…