Текст книги "Последняя тайна Патриарха"

Стоя под падающими снежинками, одевшими его фигуру в слабое сияние, незнакомец вновь широко улыбнулся, весело глянул на девушку, восхищенно сказал «Ти ореа!» и медленно взошел по ступеням обратно в храм. Секунда – и он тоже исчез, только двери вновь скрипнули… Ребята остались одни.

А на пьяцце как ни в чем не бывало стали появляться люди, то спешащие куда-то, то степенно гуляющие после трудов праведных… Самая что ни на есть обыкновенная обстановка. Даже обыденная… Никто не подозревал, что за пару минут до этого загадочный старец вымел Зло из города, как хозяйка выметает метлой из дома ядовитого скорпиона, брезгуя даже раздавить его!

– А… что это он тебе сказал? – спросил Никита. Ему было ужасно стыдно за свое секундное замешательство, и он пытался скрыть стыд за притворной ревностью. – Чумовой старикан, неужели местный батюшка? Одет только как-то странно…

– Он сказал: «Какая красавица…», – словно во сне проговорила девушка и зарделась. Казалось, силы стали возвращаться к ней. – Ребята, вы что, до сих пор не поняли, кто это был?

– Поняли… – за себя и за друга ответил Данила, которого тоже мучила совесть. – Этот старик не только на Рождество местной детворе подарки раздает, он еще на многое горазд, как я посмотрю! Вот мощь! А мы даже спасибо ему не сказали!

И тут нервы не выдержали: Настя вдруг беззвучно расплакалась, и Никита принялся ее утешать, шептать ласковые слова, а князь, как маленький мальчик, бегал перед ними и переживал, и размахивал руками, и комментировал поведение таинственного старца: «А он ка-ак даст, а тот ка-ак брык!»

Ребята медленно побрели в сторону порта, чтобы успеть на вечерний паром. Им было невдомек, что из-за угла узкого, как чулок, переулка за ними внимательно наблюдали выпученные от ярости глаза «звезды московского метрополитена» балаболки Лилии… Но ярость ее была с изрядной долей злорадства! Атака Хозяина провалилась, и госпожа Серая, прекрасно видевшая его позор, мстительно думала: «Теперь ты поутихнешь, чертов заморыш! А то все «упустили!» да «бестолочь»!! А сам?! Затолкал меня в это ненавистное тело, гад!»

За другим углом стоял позеленевший от пережитого мужичок-особист, ставший невольным и до смерти напуганным свидетелем происшествия. Но, поскольку все остались живы, спокойная уверенность постепенно вернулась к нему. Служаке было проще всех: за его спиной маячила могучая организация, думающая и решающая за него.

Посадка на паром подходила к концу. Наша троица едва успела взойти на палубу и разместиться. Впереди их ждала Черногория, недавно вынырнувшая из братоубийственной войны, охватившей Балканы…

Приведя себя в порядок в своих каютах, Никита с Настей решили прогуляться по палубе. Данила сослался на головную боль и остался валяться на кровати. На самом деле он решил осмыслить происшедшее и понять, куда дальше может привести их судьба… Или что, вот так скитаться до скончания лет?! Скитаться вечно не хотелось.

Настя смотрела на черную морскую воду, и временами ей казалось, что среди пляшущих на волнах огней мелькают налитые кровью крысиные глаза таинственного Врага. А Никита разглядывал публику и вдруг присвистнул:

– Насть, глянь, это не Лиля там, у поручней?!

– Нет, ты что! Какая-то старушка… Как ты мог перепутать разбитную пошлую девицу с почтенной матроной?

И верно, когда ребята приблизились, ошибка стала отчетливой: у леера одиноко стояла пожилая женщина в жемчужно-сером пальто и невероятно элегантной шляпке. Она, судя по всему, принадлежала к высшему обществу, до которого Лилечке было семь верст плыть и отнюдь не водой. Мягко улыбнувшись, дама уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг Никите пришла в голову хулиганская мысль: «Остановись!»

Перстень на руке посверкивал тревогой.

Женщина покачнулась, сделала еще шаг и неожиданно рухнула на палубу, потеряв сознание. К ней кинулись люди, среди восклицаний Настя услышала часто повторяемое «виконтесса». Даму усадили в шезлонг, привели в чувство.

Она услышала приказ, но не подчинилась. Та-ак…

– Это у меня от свежего воздуха… Ах, мы живем в таких задымленных городах… – дама пыталась найти причину для столь экстравагантного происшествия. – Упасть в обморок… фи, так неэстетично!

Однако низкий хриплый голос заставил Настю отпрянуть. Она за руку потащила растерявшегося Никиту прочь, шепчу на ходу:

– Это она, она, ты был прав! Надо же – приличной прикинулась, графиней величают, слыхал? Да я этот голос из тысячи узнаю! – парень не сопротивлялся, лишь мельком оглянулся и увидел, каким долгим тяжелым взглядом провожает их почтенная матрона. Сомнений не осталось: Лиля это или нет, но существо явно их знало и, судя по всему, преследовало. Что это было именно «существо», подтвердила реакция перстня: он в отсутствие угрозы погас, успокоился и больше не выказывал тревоги всю оставшуюся дорогу.

В роскошной княжеской каюте они все рассказали Даниле. Решили при сходе на берег затеряться в толпе и пока не ехать к католическому епископу, куда их направил падре Микеле. Всю материально-техническую сторону пребывания на древней земле Черногории оживившийся Данила вызвался взять на себя.

– У нашей семьи давние и прочные связи с этой страной. После бегства из Петрограда мой прадед оказался именно здесь – он был женат на черногорской принцессе, чьи сестры вышли замуж за второсортных великих князей. Долго жил в Цетинье, древней столице края. Потом уже был вынужден бежать, когда Черногорию захватили неуемные сербы. Их король Александр Карагеоргиевич был одержим идеей «Великой Сербии» настолько, что лишил автономии даже местную православную Церковь, пытками вырвал у митрополита Митрофана-Бана отречение… От сербов и у русских только неприятности были всегда, вечно они канючили и выпрашивали у России помощь, тряся панславянской идеей! А чего стоит начало Первой Мировой, с тупым уродом Гаврилой Принципом? Не эта дурацкая война – не было бы никакого «октябрьского переворота» и последующих ужасов. Наверняка и Второй войны не было бы…

– Ладно, князь, мы не сомневаемся, что тебе тут красную ковровую дорожку будут стелить от трапа до гостиницы и от спальни до «толчка», – не выдержал самолюбивый детдомовец, тут же получивший подзатыльник от смущенной Насти: она с некоторых пор Данилу обижать никому не позволяла, даже Никите! – Давайте спать, что ли, ехать же еще несколько часов. А день завтра предстоит нелегкий.

Глава 21
Филермоса

Раннее утро у берегов Черногории было слегка туманным, тихим, безмятежным… Городок Бар приближался, море сливалось с опаловым небом…

Но обмануть ребят уже было трудно: слишком многое осталось за плечами, слишком часто невероятные события сменялись такой вот безмятежностью, чтобы поверить в ее истинность.

Народ высыпал на палубу, все ждали, когда же паром наконец причалит. Среди пестрой толпы мелькнула и зловещая черная фигура таинственной «виконтессы»: казалось, она торопится сойти на берег раньше других, совсем не по-аристократически протискиваясь и работая локтями. Но, когда троица оказалась на пристани и Никита, обернувшись, увидел спешащую за ними следом даму, он уже хотел вновь приказать перстню: «Останови ее!» Однако дама и сама прежде всех приказов остановилась, зашаталась и осела на мостовую, покрытую легкой изморозью. Зеваки окружили ее, позволив «группе товарищей» нырнуть в ближайший к порту переулок и ускользнуть от преследования… кого? Непонятно. Эти непонятки были хуже всего. То ли дело – из-под плит лезет красноглазый карлик! Вот – Враг, а вот – мы, гордые и непоколебимые. А когда опасность разлита в воздухе – откуда ждать удара? Страшно втройне и всё…

«Странно, – подумал Никита, быстро шагая впереди и почти волоча за собой Настю, – вроде еще ничего не успел толком даже подумать, а эту перезрелую «мадам виконтессу» уже плющит и колбасит по-черному!» Видно, тут не только в перстне дело.

Серый Мастер в новом образе пожилой аристократки ничего не понимал. Тело отказывалось служить, приступы дурноты все учащались и мешали выслеживать Сапфир. Вот и сейчас преследуемые скрылись и, скрипнув зубами, «госпожа графиня» почувствовала лишь, что перстень где-то там, в паутине узких переулков. Но догонять не было ни сил, ни желания: сознание наполнял непонятный страх, дрожали руки-ноги и прошибал обильный пот… Понять, что за неведомая преграда встала на пути, было выше сил и ума изворотливого Мастера. И не было рядом всезнающего могущественного Хозяина, который сейчас, изнемогая от злобы в глубоком подземелье, переживал горечь поражения…

Люди стали ускользать из-под власти Зла. Это бесило и пугало одновременно.

Тем временем Данила, уверенно ориентируясь в незнакомом городе, – как всегда, подготовился и включил в мозгу свой несравненный «навигатор», – вывел друзей к автобусной станции. Быстро разобрался в направлениях маршрутов и объяснил, что сейчас они поедут к митрополиту Амфилохию, представителю Сербской православной Церкви.

– А тут есть еще какая-то церковь? – спросила Настя, чутко уловив недосказанность в интонациях молодого князя.

– Да, лет пятнадцать назад вновь образовалась и автокефальная черногорская Церковь, но ее митрополита я совсем не знаю, а вот с сербским духовенством моя семья слегка знакома…

– Слушай, тут что-то много Церквей, митрополитов и святынь! Что, самосвяты какие-то?

– Зачем самосвяты? Все как надо, рукоположены по всем правилам! Только страна эта – хоть и маленький, да лакомый кусочек! Расположена хорошо, а лежит – плохо. То есть… Короче, всем хочется к рукам прибрать! – Данила запутался в хитросплетениях русского языка.

– Ладно, поехали к твоему митрополиту, – последнее слово Никита предпочел оставить за собой. Хоть маленький, но вождь все-таки! Опять-таки надпись на перстне грела: «И всяк во власти моей!»

Настя искоса взглянула на любимого, попутно подумав, что он все чаще стал надуваться, как павлин, и важничать. Хотя история ничему человечество не научила, умная девушка помнила, что из всяких задрипанных художников и нищих семинаристов иногда получаются монстры похуже того злобного красноглазого карлика… Все начинается с малого, вроде как безобидного – например, с желания во что бы то ни стало быть первым. Или чтобы твое слово оказалось последним и решающим!

Никита ощутил задумчивый взгляд Насти и неожиданно помрачнел: понял, что если «титул кольценосца» его ко многому и обязывает, то уж точно не к напыщенной гегемонии.

– А туда долго ехать? – смущенно пробормотал минивождь микро-отряда.

– Да тут все рядом! – обрадованно воскликнул Данила-миротворец, тоже почувствовавший напряжение, искрой промелькнувшее в воздухе.

В резиденции Амфилохия в Цетинье ребят встретили несколько растерянно. Секретарь митрополита заметался, услыхав пышный титул Данилы. Настоящих князей он отроду не видал и, очевидно, считал их вымершими как динозавры.

Наконец, в приемную монастыря вплыл седобородый старец. Глаза его сияли такой любовью к ближнему, что ближние испуганно попятились.

Его Высокопреосвященство милостиво заговорил с Данилой сначала по-французски, потом и по-гречески, потом перешел на какие-то другие языки, демонстрируя редкую образованность и не обращая внимания на тот прискорбный факт, что собеседник уже ничего не понимает. Кроме того, он еще более милостиво поглядывая на богатырские стати Никиты и сумрачно – на прелести Анастасии, присутствие коих в мужском монастыре выглядело противоестественным и недопустимым. Хотя девушка и косынку повязала, и держалась скромнее некуда. Надо думать, у Амфилохия о противоестественном были свои оригинальные представления.

Чудесного перстня он не заметил никоим образом…

Владыка охотно предоставил гостям приют в своей резиденции, и их немедленно разместили в опрятных гостевых кельях, сделав великое исключение для Насти.

Слегка передохнув и перекусив нехитрыми монастырскими разносолами – рождественский пост еще длился, – ребята отправились осматривать достопримечательности города. Данила настаивал, что самое главное – посетить Филермскую икону Божьей Матери, ласково называемую в этих местах Филермосой. Она, по преданию, была написана самим апостолом-евангелистом Лукой, с тех пор считающимся покровителем художников. Все их средневековые сообщества так и назывались «гильдия святого Луки». Здесь же, в монастыре, находится чудодейственная десница Иоанна Предтечи, но ей поклониться еще успеется… А потом можно съездить и в Острог, к мощам Василия Острожского, средневекового сербского святого, успешно противостоявшего мусульманской экспансии…

– Понимаете, – с жаром говорил князь, по привычке размахивая руками, – в средневековой Черногории была теократия, страной управлял митрополит, и только благодаря православной вере народ сумел сохраниться и выжить в мрачном нашествии турок. Только в XIX веке власть перешла к светским владыкам…

Когда Данила увлекался рассказом, он становился воинственным и непримиримым. А в обычной жизни ему и в голову не приходило делить людей по религиям! Бедный князь: ему так хотелось порадовать друзей содержательной культурной программой! А то всё погони какие-то да ужасы…

Хранилась икона в местном музее. Подаренная некогда императору Павлу, она после революции извилистым путем оказалась в Черногории. Много святынь находилось на этом крохотном пятачке земли. «Может, не перстень, а эти святыни оказывали такое действие на многоликую «Лилечку»? – подумал Никита, вспомнив серию обмороков почтенной итальянской графини.

По узким улицам Цетинье за троицей следовал тенью давешний неприметный особист. Он уже мало что понимал в передвижениях его поднадзорных. Знал лишь, что за каждый прокол в их безопасности можно поплатиться головой…

Черным пауком настырно волоклась следом и «виконтесса», которую вел за собой магический Сапфир. Тошнотворная дурнота ни на миг не покидала ее, а на подходе к музею скрутила окончательно. Невыносимо страдая, существо лишь злобно думало о сумрачных подземельях, где, без сомнения, прохлаждался сейчас побитый Хозяин…

Прославленная икона являла собой небольшую, потемневшую от времени доску в богатом окладе. Лик Богородицы тихо светился в одиночестве, без младенца Христа. Лука ее писал или нет, но это явно был прижизненный портрет просветленно-печальной женщины…

Ребята долго стояли перед образом, созерцали святыню… Украдкой Никита выставил вперед кулак с перстнем, который светился и все набирал силу… Видать, икона и вправду была необыкновенной!

Уставшая от событий Настя с грустью задумалась о судьбе несчастной Марии, потерявшей сына и неожиданно для всех вставшей на Его путь, что было настоящим подвигом для женщин того времени. О том, что понятие «мужественный» все-таки очень условно и, возможно, следовало бы придать подобное значение слову «женственный», лишив его легкомысленно-кокетливого оттенка, всех этих рюшек и кружавчиков… Она смотрела перед собой и вдруг мысленным взором увидела жуткую картину…

По тесной улочке неспешно шествуют воины в блестящих кирасах и шлемах. Они пиками подгоняют человека в хитоне, волочащего на себе деревянный крест… Настя смотрит на эту казнь вроде как из темного переулка. Вокруг оживленно гудящая пестро одетая гуща народу; раздаются выкрики на непонятном языке, человек падает, опять с великим трудом поднимается. Из толпы протискивается молодая женщина и вытирает ему платком избитое в кровь лицо… Испуганный мужчина в богатой одежде гортанно кричит, вроде как зовет женщину по имени… Процессия скрывается за углом дома… Настя вдруг чувствует свинцовую усталость. Шатаясь, подходит к большой каменной чаше с водой. Светловолосый юноша почтительно поддерживает ее, смутно напоминая кого-то… И в своем отражении видит не старую, но увядшую женщину. Смутно знакомую…

Девушка вздрогнула, видение исчезло столь же внезапно, сколь и появилось. Вокруг по-прежнему были музейные стены, увешанные картинами, стояла гулкая тишина… Но светловолосый парень так и остался стоять рядом, только одет оказался в современную одежду и звался Данилой… Он осторожно держал Настю за руку и с тревогой шептал: «Пойдем скорей на воздух, ты что-то побледнела сильно…»

– Да-да, пойдемте, – так же тихо прошептала испуганная Настя, все еще видя перед собой лик той женщины, что отразилась в воде… Филермоса! Вот ведь привидится же такое!

Никита тоже вышел из глубокой задумчивости, и по замкнутому взгляду стало ясно: какие-то видения не миновали и его. Но на сей раз он почему-то не стал делиться впечатлениями…

Прочие музейные экспонаты после такого не произвели впечатления, и ребята решили, что «культур-мультур» на сегодня хватит. Выйдя на свежий воздух, они свернули в ближайший переулок, не успев заметить, как вдалеке на брусчатке тротуара неприметный мужичок пытался помочь пожилой даме, в очередной раз пытавшейся «отбросить коньки» в судорожных конвульсиях…

День прошел в безмятежных прогулках по городу. К вечеру парни захотели перекусить по-настоящему и зашли в уютный ресторанчик. В ожидании заказа стали одним глазком следить за новостями, идущими по большому телевизору, висящему в углу. Новости были местные, и вдруг Никита тихо присвистнул, заметив знакомую восторженную физиономию:

– Смотри, братан, твой митрополит что-то говорит по-ихнему!

Данила прислушался и с удивлением констатировал:

– Он рассказывает, что сегодня Цетиньский монастырь посетил «князь Милославский со товарищи», находящийся в Черногории с культурной миссией… Что был оказан достойный прием… Это с какой-такой миссией?! Не к добру он раструбил о нашем приезде, ох, не к добру…

Впрочем, особого значения придавать этому, скорее забавному, инциденту не стали. При ненормальном количестве архипастырей борьба за прихожан могла идти и на таком уровне.

Вкусно поев разных рыбных деликатесов, «культурные миссионеры» решили вернуться в монастырь. Но путь туда неожиданно оказался многотрудным.

Глава 22
В застенках

На очередном повороте переулка к ребятам вдруг кинулся молодой щупленький монашек – скорее послушник, – что-то непонятно лепечущий и размахивающий длинными рукавами рясы. Он казался неподдельно взволнованным и, насколько Данила мог понять, звал их на помощь. Настя растерянно прошептала:

– Что-то там случилось… нехорошее, надо бы помочь, а, ребята?

– Нехорошее – не то слово! – так же тихо сказал Никита, вновь ощутивший запах опасности, пробивающийся сквозь аромат ладана, которым была пропитана ряса монаха. Ему бы стопорнуть свое маленькое войско, да неудобно стало перед любимой: скажет еще, что на доброе дело страх не пустил!

Улочка была пуста, вечернее солнце заливало розовым светом верхние этажи каменных старинных домов, тесно прилепившихся один к другому. Но монах быстро стал карабкаться куда-то вверх по стертым ступеням: между зданиями был проход, ведущий на соседнюю улочку.

Словно завороженная, наша троица следовала за суетливым человечком, тревожно переглядываясь и не обращая внимания на яркое сверкание перстня. Что мог им сделать этот заморыш?

Увы, на повеявший из сумрачного прохода металлический запах опасности Никита отреагировал слишком поздно, уже когда словно из-под земли возникли двое здоровенных, одетых в черное, с автоматами и в масках. Монашек-провокатор растворился за их спинами, а растерянных ребят, подгоняя дулами, без единого слова затолкали в стоящий неподалеку бронированный джип. Присутствие Насти лишило парней возможности сопротивляться… Им завязали глаза и куда-то повезли, петляя и резко поворачивая. Похитители явно торопились.

Дорога заняла приличное время, за которое живо припомнились ужасы недавних дней, и к Никите вернулось его привычное предчувствие беды, затихшее было после посещения Бари.

Потом их, не церемонясь, выгрузили из машины и повели внутрь какого-то здания, где пришлось долго спускаться вниз, очевидно, – в подвал.

Там повязки сняли. Комната без окон, но со сводчатыми высокими потолками, оказалась вполне цивильной, обставленной даже с некоторым шиком. Источником света служила массивная бронзовая люстра-паникадило, странно тусклая. Но Никита хорошо знал, что полумрак действует на нервы так же беспощадно, как и слепящий свет… В каком доме – новом ли, старом? – ребята очутились, они и понятия не имели, но вот подвал этот явно имел многолетнюю историю, судя по всему – мрачную.

Однако Насти рядом не было – ее увели куда-то в другое место… Амбалы остались стоять, предупреждая любое движение, – немые, грозные и до зубов вооруженные. Рисковать сходу не хотелось: надо было понять, кому понадобилось похищать «безобидных туристов». И что, собственно этому «кому-то» нужно? Что «безобидным» может грозить?

Дверь распахнулась бесшумно, и в покои, – а именно так хотелось обозвать узилище, – стремительно вошел человек, убеленный сединами, в черной рясе и фиолетовой камилавке с алмазным крестом, переливающимся в полутьме масляным блеском. Странное впечатление производило властное и грубое лицо его: хитроватое по-крестьянски, умильное по-пастырски, но в нем проглядывала неожиданная суровая одержимость, даже, пожалуй, и жестокость… Движением бровей он удалил охрану к бронированной двери и широким жестом предложил «гостям» сесть. Пришлось подчиниться, особенно когда Данила слегка нахмурился, как бы намекая на нешуточные проблемы. Само духовное лицо степенно уселось в огромное, похожее на трон кресло с высокой резной спинкой и подлокотниками в виде оскаленных львиных голов. Обозначив таким образом все свои амбиции и тайные устремления…

– Прошу прощения, господа, за такой необычный способ приглашения в гости, но у меня не было другого выхода, – довольно вежливо и даже витиевато начал свою речь непонятный иерарх, говоривший по-русски на удивление прилично. Что старик – архиерей, понял даже мало что смыслящий в происходящем Никита. Он пребывал в глубоком ступоре: кроме того, что не оказал сопротивления, так еще и Настю проворонил! Вот где она, что с ней?!

– Мы просто туристы, Ваше Высокопреосвященство! Что Вам в нас? – Данила очень старался говорить вежливо – духовное лицо перед ним все-таки! – но его друзья уже знали: раз пошли всякие «обороты», то за особой изысканностью князя легко могла последовать и вспышка жутчайшей ярости. Природный князь все-таки, не голь перекатная! Тогда наступал час неумолимого мочилова – как возле церкви на Соколе.

Духовное лицо нахмурилось и фальшивая любезность, доселе звучавшая в его речи, сменилась льдинками нетерпеливого неудовольствия в выцветших глазках.

– Не лукавь, сын мой, я не первый день живу на свете! Кроме того, из надежных – поверьте, очень надежных! – источников мне стало известно, что прибыли вы сюда по поддельным документам, а вовсе не как туристы, и я хотел бы знать, что привело вас и… что за тайну вы скрываете?! Что здесь делает бывший начальник охраны покойного Алексия? Лгать… ммм… не советую. Иначе… Мы умеем развязывать языки!

И благообразный старец отнюдь не благообразно зыркнул на Никиту, давая понять, что именно к нему обращены все эти вопросы. И что с него первого и начнут шкуру драть. Князь с его высоким происхождением интересовал владыку постольку поскольку.

Однако одну странность парни все же почувствовали: было видно, что властолюбивый епископ, несмотря на вроде бы полный контроль над ситуацией, пребывает в некой неуверенности: какое-то опасение мешало ему быть не просто резким, а и безжалостным. И в который раз Никита уловил этот алчный взгляд, нацеленный на перстень. Углядел-таки, чёртов поп! Ясно: не будь реликвии, ребят давным-давно стерли бы в порошок. А не стань Настя волею судеб заложницей, Никита сам всех бы тут стер, и не в порошок – в пудру! Но приходилось сдерживаться из последних сил.

Эх, была не была, а делать что-то надо! И «бывший начальник охраны» сжал кулак, – костяшки побелели! – мысленно приказывая охранникам встать на колени. За черными масками не было видно ни мук, ни волнения, но один громила у двери, словно в замедленной съемке, вдруг повалился – сначала на колени, а затем и вовсе ничком: синий камень явно не рассчитал свою таинственную силу и просто аккуратно вырубил его. Второй недоуменно стал озираться, но тут же последовал за первым, выронив «беретту».

Недоумение, плавно переходящее в ужас, отразилась в маленьких пронзительных глазках архиерея, он задрожал мелкой дрожью и, судорожно хватаясь за ворот облачения, тоже сполз на древние каменные плиты пола. То ли возраст сказал свое веское слово, то ли испуг, то ли до Его Благообразия дошло, что пленники и в самом деле необычные люди, и он бессилен им противостоять. Особенно когда его проверенные богатыри падают на пол, как мешки с дерьмом.

Старик захрипел, тараща глаза, и Данила издал протестующий вопль, адресованный своему другу:

– Перестань, не надо, его же сейчас удар хватит!

– Да я твоему попу ничего и не делаю! Жидковат он оказался, сразу «по ногам потекло, в рот не попало». Пусть быстро отпустит нас, вернет Настю – и все, больше не буду никому и ничего! – хотя Никита и закалился в боях, а мальчишеская суть его все время давала о себе знать! «Больше не буду…»

Коварный старец, еще минуту назад уверенно пребывавший в свирепом упоении от собственного могущества, умоляюще сложил ладони, широкие, как лопаты, и окончательно склонился перед Неодолимым. Его «братки» валялись на полу без сознания, одно слово – овощи безмозглые. И бесполезные.

– Что тебе известно о нас, старик? – Никита решил не церемониться и отбросил почтительность, с которой обычно привык обращаться к священникам. Но если по совести, то пристало ли облеченному саном похищать людей и грозить им пытками?!

Камень погас, видимо решив, что свою задачу он выполнил на славу. Еле живой старик это заметил – он вообще сразу обратил внимание на неуместное на руке молодого парня кольцо, рванув ворот рясы, смог отдышаться и с трудом прошептать:

– У меня остались свои люди в Москве, я там долго жил… Они сообщили мне о пропаже какой-то очень ценной реликвии и намекнули, что непростая она. Обладает необыкновенной силой… Митрополит Дамиан ее обыскался… На всякий случай сообщили, что, судя по всему, причастен к пропаже бывший начальник охраны покойного Патриарха Московского… и Всея Руси… А с ним девушка и эмигрант какой-то из Франции, князь Милославский… Правда, добавили, что вы вроде как погибли в автокатастрофе, но этому никто не поверил… А когда этот аспид хищный, Амфилохий, заявил по телевидению, что вы у него в гостях… Дурак безмозглый… не понял, какая добыча ему в руки сама идет! А может, и не дурак – сообразил, что не все так просто… Дети мои, простите старика – бес попутал, я же за Черногорскую автофекальную церковь радею…

Ребята слушали внимательно, не перебивали. Пропустили мимо ушей, даже не улыбнувшись, неприличную оговорку испытавшего такой стресс человека. Они помогли потерявшему угрожающе-надменный вид старику подняться, и Никита приказал:

– Веди нас к Насте, живо!

Переступив через тела своих подручных, епископ брезгливо поморщился и побрел, шатаясь, по сумрачному коридору в дальний конец его, где за мощной, окованной железом дверью, в маленькой келье сидела Настя, нахохлившись воробышком, и где обстановка была далеко не такая роскошная – стол да стул. Она бросилась на шею любимому – воробышек моментально преобразился в лебедь белую! Часть ее горячих поцелуев досталась и смущенному донельзя Даниле.

Да, сомнений быть не могло – бедную девушку намеревались держать заложницей, на случай строптивого поведения ее кавалеров. Покосившись на Никиту, старец поклонился пленнице и отрепетированным широким жестом показал, что она свободна. Пережитый шок надолго, надо думать, отбил у него охоту «ловить рыбку в мутной политической воде». Недавний супостат вывел пленников за ворота своей роскошной резиденции и тут же тушканчиком юркнул обратно. Видимо, страх вкупе с гордыней помешали ему попросить прощения как следовало бы. Ох, гордыня все-таки – смертный грех, как ни крути. А уж когда еще и стыд примешивается… Вместо «молниеносного броска кобры» у старика, такого грозного и решительного, получилось лишь «облако скунса».

Стоило только незадачливому пленению окончиться, и перстень железобетонно успокоился, довольно пожужжав на пальце своего хозяина. Древний символ власти человека над человеком явно гордился собой и был бы не прочь продемонстрировать еще ряд чудес, да больше вокруг никакой опасности не было: не в меру властолюбивые духовные лица тоже на улицах не валяются и в штабель сами не укладываются. Им до почтенных графинь непонятного происхождения далеко.

Уже смеркалось, зажглись фонари, на улицах стало больше прохожих – народ перед Новым Годом рыскал по городу в поисках подарков родным и близким – люди везде одинаковы, что в Москве, что в Черногории… Это настраивало на мажорный лад, ведь для русского человека Новогодний праздник, пожалуй, – самый любимый.

По возвращении в Цетиньский монастырь гости славянской страны вновь были обласканы лучистым восторженным взглядом почтенного Амфилохия и немедленно отправились отдыхать от пережитого. И что у них за судьба такая? Ни дня спокойного нет!

Расположившись в келье Никиты, Данила, помявшись, спросил:

– Никит, а ты не заиграешься с перстнем-то? Нет, я понимаю: плен, Настя, кошмар и все такое… Но поосторожнее бы с ним надо. Во вкус повелевать людьми войти легко, да трудно потом отказаться от этого искушения…

– Да если б не Настя, разве стал бы я… – Никита в сердцах ткнул кулаком в спинку кровати, она немедленно отвалилась. Кое-как приладили, и парень продолжил:

– Я бы и не вспомнил про реликвию. Мне же раскидать этих обормотов – пара пустяков! Старика, хоть он и гнида позорная, напугали до полусмерти… Не по нутру мне это все! Не поверишь, уже начинаю перстня этого… бояться! Смущает он меня и обязывает, а я – человек маленький, детдомовец опять же, мне таким сокровищем владеть – не по чину. Но что делать – он меня почему-то выбрал…

– Ну-ну, «уничижение паче гордости»! – с улыбкой возразили их светлость. – Ты уж себя не размазывай так! Да и помнишь, что говорила Хранительница гор? Не простой ты солдат, Никита… Ох, не простой… Ладно, давай дрыхнуть, – Данила с видимым удовольствием употребил новое для себя слово.

Напевая «дрых-дрых-дрых» и отчаянно картавя при этом, князь отправился в свой номер: их всех поселили отдельно, от греха подальше, монастырь все-таки!

У двери Насти он было остановился, хотел пожелать спокойной ночи, да передумал – и правильно, девушка мгновенно уснула после столь неожиданных приключений…

А наутро в резиденцию сербского владыки явились напряженные представители президента республики и предложили гостям с почетом депортировать их в любую страну, на выбор. По кислым лицам читалось: будь выбор за ними, незваных гостей отправили бы в… Совсем далеко, в общем. Вопросы типа «Как? Что? Откуда?» – оставили без внимания, упомянув лишь «просьбу высокого начальства в Москве», с которой ссориться им было не резон. Незаметненький особист, оказывается, знал свое дело туго.