Текст книги "Последняя тайна Патриарха"

– Родословные древних семейств вычисляются скрупулезно и практически все доведены до наших дней. Ваша, в частности, заканчивалась на вашем прадеде. Вы ведь не знаете, кем он был? Сразу скажу, что Церковь не интересуют законнорожденность и тому подобные мелочи. С этим обращайтесь в большую политику. Главное – наследственность, или, как теперь говорят, генетический код. Люди становятся яркими историческими личностями благодаря прежде всего геному. А подвернулся ли благоприятный случай для реализации достоинств – дело десятое. В конце концов, не в этом поколении, так в следующем случай обязательно подвернется! Что вы улыбаетесь, молодой человек? – брат Григорий вдруг обратился к Даниле: – Что монах рассуждает о научных дисциплинах? Не стоит забывать, что Грегор Мендель, открывший генетику, тоже был монахом!

Данила, позволивший себе ироническую улыбку, смутился. А старик продолжил, по-прежнему обращаясь только к Никите:

К слову сказать, Ваш августейший прадед был видным советским военачальником, маршалом, героем Гражданской войны… Погиб, как и многие его соратники, в 1938 году… По происхождению дворянин… Вам назвать его имя?

– Не надо, и так ясно, – задумчиво сказал Потомок маршала, неплохо знавший военную историю. Наверное, это было единственное, чем он по-настоящему интересовался. – А как же…

– Вы хотите спросить, как получилось, что Вы ничего об этом не знаете? Тогда детей репрессированных сдавали в детдома и они получали новую фамилию: дети врагов народа не должны были догадываться о своем происхождении. Так вы стали Никитой Васильевичем Лазаревым… Фамилию вам подарил директор детского дома, где воспитывался ваш дед. Все очень просто. Но, Господи, если бы только в фамилии было дело…

К слову сказать, не только Церковь следит за потомками великих фамилий. Зло тоже очень внимательно к тем, в ком горит наследственный огонь Силы. Потому Ваши родители так нелепо, так трагически погибли. Можете быть уверены: это не было простой случайностью…

Средневековая тишина повисла в сводчатых покоях. Странно – ни звука не доносилось с улицы, словно время остановилось, словно сидевшие в комнате с белёными стенами вдруг провалились куда-то в параллельный мир, где нет ни страшных красноглазых карликов, ни войн, ни гитлеров, ни Сталиных, где не сдают детей в сиротские дома и не стирают им память о погубленных родителях…

Каждый думал о своем и пытался понять, что дальше будет. Ну и, разумеется, что дальше делать!

– А все же, как перстень попал к Шептиц… к Его Высокопреосвященству? – Данила определенно понял, что пора менять тон. Да и личность графа-митрополита, – и как социально близкого, и как отважного борца с антисемитизмом, – в самом деле показалась ему теперь заслуживающей всяческого уважения.

Между тем задумался и монах, оценивший метаморфозу, произошедшую со светлейшим князем. Смягчился…

– Это долгая история… Переход я от владельца к владельцу, перстень рано или поздно оказался у последней русской императрицы, Александры Федоровны. Она была женщина простая, набожная – хотя и несколько истеричная. Думала больше о своей несчастной семье, чем о государстве, разве что еще ее воображение занимала мистика. Но о загадочной власти перстня она ничего не знала, носить его не любила – слишком простеньким, наверное, он ей казался… Очевидно, если судить по судьбе этой несчастной фамилии, Сапфир тоже не ощущал в ней Хранителя и никак не реагировал на движения души, – вот как в Вашем случае! – и брат Григорий слегка поклонился в сторону Никиты.

Однако царица взяла реликвию с собой в ссылку. После событий в подвале Ипатьевского дома, когда с расстрелянной государыни и великих княжон сдирали драгоценности, отрубая пальцы… – василианин проглотил комок в горле, слова давались ему с трудом, – сокровище досталось комиссару Юровскому… Помните стихи, если не ошибаюсь, эмигранта Георгия Иванова? Когда-то они поразили меня… – и монах вдруг проговорил нараспев глуховатым голосом:

 
Эмалевый крестик в петлице
И серой тужурки сукно…
Какие прекрасные лица
И как это было давно…
Какие печальные лица
И как безнадежно бледны —
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны…
 

Настя сидела, глядела в пол и даже не вытирала слезы, – старик затронул столько наболевшего, что стихи открыли все шлюзы. Накопившееся от смертей, погонь, сражений хлынуло само собой – девушка кусала губы, но ничего не могла с собой поделать…

Ребята тоже потупились. Данила давно для себя решил, что если Николай II и был в чем-то виноват – а он был, был виноват! – то этой страшной мученической смертью заслужил сочувствие…

Правда, вслед за этим мелькнула и мысль, тоже давно не дававшая покою князю-демократу: вот, членов царской семьи канонизировали, а убитых вместе с ними слуг – нет… Неужели самоотверженная преданность в наши дни ничего не стоит?

Но брат Григорий продолжил:

– Как Посвященный в тайну перстня владыка знал, что реликвия принадлежит российской короне. После расстрела царской семьи награбленные драгоценности попали на черный рынок – им тогда была вся Россия! Комиссары-христопродавцы обогащались весьма беззастенчиво. И не особо ценное с ювелирной точки зрения колечко рано или поздно оказалось во Львове, где митрополит Андрей почти за бесценок выкупил его у какого-то спекулянта. Совершенно случайно увидел и узнал реликвию, когда, по обыкновению своему, гулял по городу. Он считал, что надо не понаслышке знать о нуждах своих прихожан. Почему во Львове? Наверное, это судьба… Сам же владыка перстнем ни разу не воспользовался, хотя, наверное, мог бы. Такое искушение… Несокрушимой воли был человек! Да и негоже священнослужителю, более того – архипастырю, прибегать к магии, пусть даже и с благой целью. К ней никому не стоит прибегать без самой крайней нужды. Но мне кажется, сейчас наступает страшное время, и одними молитвами мир не спасти…

Монах на мгновение умолк. Было видно: воспоминания о далеком времени омрачили его душу…

– Но я выполнил просьбу моего друга Микеле. Теперь Вы знаете больше… И Вам надлежит ехать в Киев. Потом – в Москву. Как понимаю, выборы патриарха будут сложными. Темна кончина Алексия… Непонятно будущее церкви… Равновесие достигается веками, а рухнуть может в одно мгновение! Мне кажется, Вам, Никита, надлежит появиться там.

Никита поднялся во весь богатырский рост. Даже в гордом одиночестве он производил впечатление «несанкционированного массового митинга». Сумрачно глянул на старика, помолчал. Взгляд зажегся каким-то новым огнем…

– Появиться… Легко сказать! Я – в розыске, это очень опасно. Перстень, возможно, спасет меня лично, но кто поручится за судьбу Насти, за Данилу? Рискованно… Неужели там не разберутся без нас? Да и не смутит ли архиереев появление меня с перстнем? Не соблазнит ли кого на подлость? – Никита говорил непривычно-взвешенно, вдохновенно. Куда делся солдат и детдомовец, застенчивый молчун! Наверное, раньше ему просто не хватало веры в себя. Перед изумленными ребятами внезапно предстал стратег и князь.

Настины слезы мгновенно высохли. Таким она своего родного-любимого еще не видела! На самом деле – видела, конечно, и не раз, но небывалое происхождение неузнаваемо и волшебно преобразило сердечного друга!

Зато Данила с нескрываемой радостью воспринял метаморфозу: его честное открытое сердце искренне приветствовало превращение боевого товарища из почти беспризорника в знатного потомка древнего рода. В равного! Сказка чистой воды, да и только! А хороший человек – даже самый прагматичный – всегда верит в сказку. Но он не показал виду, с улыбкой пробормотав только:

– Ну, ты, бывшая «золушка», горностаевую мантию-то подбери!

Все с облегчением рассмеялись, даже брат Григорий, наконец уяснивший, что крошечное войско своего полководца обожает – князь он или голоштанник, не суть важно!

«Сказка! – тоже подумала Настя, почему-то с легкой грустью. – Но разве перстень и все прочее – не сказка? Стало быть, красноглазые карлики и воскресшие святители – это нормально, а то, что Никита – принц, это типа «сказка». Как интересно мы, однако, устроены… А если и есть тут Золушка, так это – я».

Монах совсем поник в кресле: было видно, что разговор истощил его последние силы. Ребята стали прощаться, все еще не придя в себя от изумления. Старик встрепенулся, с трудом поднялся и благословил своих неожиданных гостей, став очень серьезным и печальным. Видимо, ему открылись какие-то неведомые подробности их грядущих судеб…

Молодой монашек, подслушивавший за дверью, проводил ребят к выходу и долго смотрел вослед странной троице вишневыми молдаванскими глазами… Так внезапно возникли и теперь вот – бесследно исчезают среди людей, деревьев, домов… Унося с собой мечту «о доблестях, о подвигах, о славе…» Ему было скучновато среди братии. Торжественный полумрак собора вдруг показался безжизненным, и сердце кольнула обида, что на него не обратили никакого внимания.

Прогулка по зимнему Стрыйскому парку вроде бы позволила буре чувств утихомириться. А Рождество вступало в свои права, и какая-то детская радость вела по заснеженным дорожкам, и опаловое небо тихо светилось, обещая впереди кучу подарков и разукрашенную елку…

Настя вдруг вспоминала, как давно, совсем еще в детстве, она была здесь с родителями, и ее ужасно напугал внезапный душераздирающий крик – словно кого-то среди бела дня насмерть зарезали. Оказалось, это был местный павлин, поделивший с невзрачным соловьем красоту и вокальные данные.

Никита шагал молча, слушал девичью болтовню вполуха, пытаясь осознать себя в новом качестве.

И только настороженный Данила вдруг увидел за льдистыми кустами темную зловещую фигуру. Перстень тут же «сделал большие глаза», но особой истерики не выказал.

Так и не поняв, женщина ли там стояла или мужчина, случайный прохожий или «засланный казачок», встревоженные ребята быстро скомкали самодельную экскурсию и вернулись в гостиницу. От предпраздничного настроения не осталось и следа… Решено было немедленно покинуть милый, по-андерсеновски уютный город. Вновь припомнились события недавних дней, и стало ясно: силы, желающие завладеть магическим Сапфиром, никогда не оставят их в покое.

Враг не дремал, шел по пятам, и не за горами были новые испытания.

А в это время в Москве, на улице Радио, Митрополит Серафим беседовал с глазу на глаз с массивным, крупным бородатым человеком в простой мирской одежде, не лишенной, однако, некоторого светского шика. Человек почтительно слушал владыку, иногда бросая на него умный внимательный взгляд больших светлых глаз.

– Теперь тебе надлежит ехать в Киев. Туда, рано или поздно, дорога приведет и Никиту с друзьями. Я слишком хорошо наслышан о властолюбии Феофила, чтобы допустить его вмешательство – хватит с нас черногорских народных плясок! Постарайся оградить ребят от этого. Феофил кое-что знает о перстне, он, конечно, своего не упустит. Но куда страшнее призраки, что постоянно вьются вокруг перстня… Помни, Никита должен быть здесь к выборам Патриарха.

Ясноглазый молча кивнул. По спокойной реакции было видно, что он давно и полностью посвящен в загадку перстня и тайну его хранителя.

– Какими полномочиями я там располагаю? Какими средствами можно воспользоваться? – казалось, странный человек не знаком ни с сослагательным наклонением, ни с прозрачными намеками-обиняками: речь его была конкретна и конструктивна.

– Любой ценой сохрани их и перстень в целости и сохранности! Именно в такой последовательности! Что-то мне подсказывает, что если мы спасем Никиту со товарищи, и перстень будет спасен. Иначе реликвия снова растворится в море человеческом… – Серафим помолчал, поглаживая изувеченную ногу – ныла к перемене погоды. Затем зорко, прямо в душу взглянул на собеседника:

– Знаю, ты умеешь действовать без насилия. Не ведаю только, как тебе это удается… Мне больше не к кому обратиться. На тебя вся надежда. А события там скоро развернутся нешуточные, будь готов ко всякому! Не люблю я тебя в светском, но так даже лучше будет – незаметнее. В Киеве передашь Феофилу мое письмо. Там я предлагаю ему… Впрочем, неважно, он все равно не согласится, но тебе нужен свободный доступ к нему. Чует, чует мое сердце, именно через украинского владыку ты найдешь ребят и спасешь их. Ну, с Богом, Сергий, с Богом, и себя тоже береги!

Человек, названный Сергием, легко, несмотря на внушительные габариты, поднялся и стремительно вышел. Сам воздух вокруг него плыл маревом, как над костром.

«А нешуточная у мужика энергетика! – подумал Серафим, задумчиво глядя ему вслед. – Не устаю ему удивляться…»

Оставаясь наедине с собой, владыка продолжал рассуждать языком боевого офицера ГРУ. Он и в сане предстоятеля оставался стратегом, только противник теперь был куда более силен и опасен. Прошлое, особенно его прошлое, не выветривалось из души никакими молитвами и постами. Да и надо ли? В елейности ли благодать? В бездействии ли правота?

А противник тем временем зализывал раны и собирал новые силы.

В сумраке необъятной пещеры Серый Мастер вновь стоял перед Хозяином в своем изначальном обличии. Опустив голову, он с трудом скрывал злорадство. Ибо сгусток тьмы теперь больше походил на побитое молью пальто, небрежно брошенное в резное кресло, напоминающее трон каких-то древних царей… Голос Хозяина был еле слышным. Надо думать, схватка в Бари оказалась болезненной для того, кто привык являться своим рабам во всем блеске невероятного могущества. «Значит, он не столь и всемогущ?» – почтение Мастера таяло, а то, что едва ли можно было назвать душой, наливалось торжеством. – «Но виду показывать нельзя, кто его знает, ведь опять что-то говорит, приказывает… Ведь не единожды он восставал, как феникс из пепла… Увы, похоже, – и теперь конец его еще далек… Зато перстень может стать близким, очень близким!»

Вновь вспомнился тот ужасный день кромешного отчаяния, когда он, измученный изгнанник Авиафар, бывший первосвященник Иудейский, встал на сторону Зла… Зачем, зачем он не погиб тогда под клыками шакалов? Разве отблеск могущества, ставшего доступным и поначалу вселявшего мрачную гордость, смог заполнить страшную пустоту в груди, где когда-то билось живое человеческое сердце?

Тень в кресле шевельнулась. Опять раздался тихий, будто измученный голос. Однако постепенно набиравший былую мощь:

– Их путь должен лежать обратно в Москву… Они страшатся этого, не хотят… Но прежде будет Киев… Там надо, наконец, отсечь хранителя перстня от спутников и заставить его ехать в Москву… С его помощью выберут патриархом того, кого мне надо! Для этого хранитель должен бояться, смертельно бояться нашей силы! И запомни, мне нужны ВСЕ святыни, – голос набирал силу. Только он может вывести на них, только он способен… – голос затих.

– Будет исполнено, – Серый Мастер еще ниже опустил голову, страшась, что его истинные мысли станут известны Господину. Но, видно, силы того и правда еще не восстановились. Тень вновь слабо зашевелилась. Вырвался стон, словно каждое движение причиняло сильную боль. – Ступай, добейся… Ты все понял?

– Да, Господин! Подручный растворился во тьме. Тень приподнялась и, стеная, приблизилась к огню. Сомнения снедали разум странного существа:

«Ничего он опять не сделает, скудоумный… Надо самому вмешаться. Надо так напугать хранителя перстня, чтобы он убрался из Киева в Москву. Там поиск остальных Предметов получит продолжение, только там… Глупый, жадный Авиафар… Мечтает завладеть одним только перстнем… Что ж, он просто человек, жаждущий власти. Все мои слуги таковы: подавай «здесь и сейчас»! Дальше их притязания не простираются… А мне нужны все Пять, тогда я смогу возродиться и вновь обрести свой божественный облик!»

В пламени замелькали образы, среди которых на первый план выступило лицо седобородого старца в камилавке. Он стоял возле большого черного автомобиля и пристально смотрел на высокого парня в толпе народа… Но вот видение исчезло и на пылающих углях возникло новое: металлический обруч, украшенный большим филетово-багровым камнем…

«Я заставлю тебя, Никита, найти и этот венец, и остальное! А ты пока думай, что спасаешь мир!»

Тень быстро метнулась во тьму. Словно получила новые силы от пламени, которое стало гаснуть, только угли продолжали светиться в сумраке чудовищной пещеры.

Глава 25
Мать городов русских

Передышка во Львове, сколь отрадная, столь и краткая, подошла к концу, подарив ребятам только волнующую историю невероятного происхождения Никиты.

Особист, следовавший за ребятами по пятам, организовал их дальнейшее перемещение в Киев. Это ведь только витии народные да популисты-политики могут нести по кочкам «клятых москалей» или «хитрых хохлов». А на уровне вменяемых людей и связи сохраняются, и дружба, и понимание.

Так что на таком же карманном самолетике Никита «со товарищи» прибыл в столицу «незалежной». Аккурат на григорианские празднования. По старой антисоветской традиции народ что в Украине, что в России отмечал все виды Рождества, было бы еврейское – и его бы «залакировали»!

Разместились, благодаря Даниле, с прежним комфортом, в одной из частных маленьких очаровательных гостиниц, совсем недалеко от Крещатика. После прелестного Львова столица Украины закружила суетой и обилием всего: народа, зданий, звуков, запахов.

Любознательного князя мучил вопрос:

– Насть, а вот Киев – он же мужского рода?

– А какого ж еще?

– Тогда почему он – «мать городов русских»?

– Ну, это так образно говорят… – Настя вдруг тоже задумалась: в самом деле, а почему? Топографический трансвестизм какой-то!

– Разговорчики в строю! – вмешался с улыбкой Никита, немного отошедший от осознания величия своего знатного происхождения. Особенно после споров Насти и Данилы о том, как его теперь именовать: «Золушек» или «Саженец» от слова «сажа». Сошлись на «Трубочисте»…

– Давайте лучше решим, что дальше делать. Может, в Лавру поход организуем? Там интересно: мумии всякие…

Все было ясно: мальчишка опять взял верх над стратегом, а советский беспризорник – над потомком римских цезарей.

В святая святых русского православия шла своя неспешная жизнь. Измученным проблемами и суетой мирянам она обычно кажется такой безмятежной, такой привлекательной. А чего – молись да в огороде копайся, в то время как вокруг кипят страсти и «человек человеку волк». Эх, если бы только наивные миряне знали, какие омуты скрываются за тихой гладью монастырского послушания… Отгородиться от внешнего мира – значит создать свой особый мир, а человек… что ж, он везде человек. Стало быть, грешен.

И все же святость – не пустой звук. Когда Никита, сопровождаемый друзьями, стал спускаться в дальние пещеры, сапфир зажегся своим призрачным голубым светом и разгорался все ярче по мере продвижения к местам, где в каменных нишах лежали древние мумии безымянных монахов. Настя с Данилой прошли вперед, увлекаемые почтенным бодрячком-экскурсоводом, молотившим свою познавательную информацию со скоростью печатающей секретарь-машинистки.

А Никита задержался возле одной из ниш, – внезапно закружилась голова и сквозь звон в ушах вдруг послышался – как странно! – низкий голос, шепчущий какие-то слова, поначалу непонятные. Потомок полководцев и цезарей прислонился лбом к ледяному камню и попытался сосредоточиться. Такие приступы дурноты бывали с ним и раньше: то ли старые контузии давали о себе знать, то ли ужасы войны так угнетали… Но никогда никакими галлюцинациями не сопровождались.

А тут голос волнами накатывал, и вот уже до Никиты стал доходить смысл произносимых слов. Теперь не узнать увещевающий голос было невозможно: так говорил только Алексий, невинно убиенный Патриарх всея Руси…

– Сын мой, возлюбленный сын мой, перед тобой – нелегкий выбор. Доля твоя – быть хранителем реликвии, могущей изменить мир, повлиять на судьбу Церкви Христовой… Я верю – ты окажешься достойным своей участи, но…

Помни: кто бы ни взошел на святой патриарший престол, – праведник или грешник, – святость сана останется нетронутой… Разные люди управляли и еще будут управлять церковью, Зло и Добро перемешаны в их душах – такова уж природа человеческая. Они могут оступаться, сеять разрушения, на первый взгляд фатальные, могут совершать, казалось бы, спасительные чудеса и подвиги, но и то, и другое равно укрепляет тело Церкви, ибо неисповедимы пути Господни…

Если раньше Никита мог лишь с великим почтением внимать словам пастыря и духовного отца, то теперь те времена прошли. Душа его обрела свободу мысли, неведомую бывшему детдомовцу. Впервые он усомнился в истинности слов, таинственным образом звучащих в его голове. Парень смотрел вслед ушедшим вперед Насте и Даниле, и протест разгорался все больше.

Друг. Любимая. Что, их жизни могут быть легко принесены в жертву промыслу Божию?! Надзвездным силам?! И он должен смириться и терпеть?!! Протест окончательно набрал мощную силу. В ответ печальным напутственным словам Алексия вдруг зазвучали в сознании слова самого Никиты, горькие и непримиримые. Это говорил не вчерашний начальник охраны – говорил потомок Великих императоров, ответственный за судьбы мира. Но, в отличие от многих и многих власть предержащих, в нем билось живое человеческое сердце.

– Значит, если во славу Церкви мне придется предать Данилу и послать на смерть Настю, я должен буду это сделать? Не бывать тому!

– Смири гордыню, сын мой! То, что сегодня кажется тебе злом, завтра может обернуться великим благом… Доверься Богу, не считай себя умнее Его, смирись, ибо лишь кроткие унаследуют землю… Тебе надлежит вернуться в Москву и не допустить, чтобы престол патриарший из-за склок и интриг долго пустовал. Перстень сам укажет тебе, кто сможет стать новым Предстоятелем…

– Да как же я узнаю, кто именно, если камень по любому поводу начинает светиться?!

– Узнаешь, сын мой, все узнаешь… Но помни, перстень – опасное оружие. Я погиб из-за него…

Поднялся странный шелест других – многих – голосов, словно души усопших праведников окружили неуспокоенную душу Алексия и, утешая, повели его куда-то…

Так ясно звучавший родной голос умолк, головокружение прошло. Мумии продолжали спать вечным сном в своих пещерах, в ледяном холоде, лишь теплились огоньки лампадок… Странное дивное благоухание разлилось в воздухе.

Перстню Никита доверял и решил, что как-нибудь уж поймет его реакцию на «достойнейшего». Он так и не понял, что в присутствии древней реликвии мощи отшельников стали мироточить…

Тряхнув головой, парень бросился догонять экскурсию, узкий ход в скале вдруг показался невыносимо тесным, захотелось на воздух, к солнцу, пусть даже слабенькому, зимнему, окутанному низкими снежными облаками.

Выйдя на поверхность, все отдышались. Какой светлой, милой и ласковой – несмотря на крепчающий мороз – показалась земля после мрачной тишины этой обители смерти!

– А ты чего там приотстал, Никита? Плохо стало? Мне тоже не по себе сделалось, так зловеще э-э… мощи выглядели – жуть! – Настя ласково погладила любимого по щеке, заглянула в глаза и вдруг с тревогой воскликнула:

– Только… раньше ты что-то не был таким впечатлительным! Что случилось? Быстро говори!

А Дэн, философски настроенный к смерти, хлопнул его по плечу и жизнерадостно воскликнул:

– Никитос, не переживай, мы же с тобой!

– Да я не переживаю, просто задумался… – пробормотал смущенный Никита: он очень надеялся, что его замешательство останется для всех незаметным. Не прокатило.

Помедлив, вздохнул и рассказал о странном голосе. Тут же мелькнула мысль: «сейчас скажут, что до глюков дошел!»

И точно, Настя пристально поглядела ему в глаза и проговорила с тревогой:

– Ты прямо как Жанна д’Арк, та тоже всё голоса слышала…

Данила понимающе хмыкнул:

– Я о спасительнице Франции курсовую писал в Сорбонне. Всё доказывал, что она никак не могла быть простой крестьянкой.

– А вот я читала, что «Орлеанская дева» – пиар-проект французской короны, и что народу для поднятия боевого духа показали обкуренную девицу, а ее «голоса» – всего лишь наркотические глюки! И что ваша хваленая Сорбонна перестаралась и вдруг стала доказывать, что Жанна – чуть ли не слуга Сатаны, и ее обязательно надо было сжечь на костре… – Настя оказалась подкованной и в этом вопросе!

«Интересно, – подумал несчастный потомок римских императоров и троечник в школе по совместительству, – а есть что-то, чего Настя не знает? Вот ничего от женщин не скрыть. С мужиками куда проще! Сейчас решит еще, что я втихаря косячок дернул!»

Князь возмущенно принялся что-то доказывать, защищая честь национальной французской героини. Завязалась научная дискуссия, явно грозившая перейти в обиду и ссору.

Троечник устало поморщился – он вообще перестал понимать, о чем спорят Настя с Данилой.

– Стоп, стоп, стоп! Не знаю, что там слышала ваша Жанна, но я точно мысленно говорил с Алексием! Это не было моей фантазией! Он сказал, что надо возвращаться в Москву. Мы там очень нужны. С этим вот перстнем, будь он неладен.

Сказал, как отрезал. Но в душе осталось тягостное сомнение в целесообразности возвращения в Москву…

Чтобы развеять осадок от смутных догадок и ясного предчувствия опасности, было решено прогуляться по городу. Ветер заметал легкий снег, обещая к ночи настоящую метель. Горожане торопились – кто спрятаться в дому от холода, кто в костел – католиков в Киеве достаточно. Наступало их Большое Белое Рождество.

Ноги сами привели ребят к Златоверхому Михайловскому монастырю, ярко сиявшему всеми куполами на фоне серенького уныло-зимнего неба.

В соборе толпились верующие пополам с туристами – обычная храмовая обстановка. Полюбовавшись на убранство, ребята вышли на крыльцо. Уже смеркалось.

На монастырском дворе вдруг началась какое-то брожение. Важные священнослужители рассаживались по машинам. Сопровождающие лица суетились.

– А что за шум? – поинтересовалась Настя.

– Наверное, патриарх Феофил выезжает поздравить католиков с Рождеством, – заметил многомудрый Данила.

– Да вот же он сам! Видите того осанистого седобородого епископа? – узнал Феофила Никита. Он видел архиерея-схизматика мельком в годы работы у Алексия, когда тот наезжал в Киев. Преданный Москвой анафеме за раскол, Феофил не смирился и продолжал служение на посту главы Украинской автокефалии. Надо сказать, официально пока так и не признанной ни одной поместной православной Церковью.

Толпа, высыпавшая на паперть, приветствовала столь уважаемого в Украине человека. Люди кланялись и тепло улыбались старцу. Он, улыбаясь в ответ, оглядел народ и вдруг нахмурился. Никита поймал внимательный взгляд и понял: его узнали.

Кортеж выехал за ворота.

Сидя в машине, Феофил продолжал хмуриться и что-то обдумывать. Наконец он тихо проговорил, наклонившись, начальнику своей охраны, сидевшему впереди:

– Ты сейчас видел в толпе высокого парня, такого, знаешь, русского богатыря, в черной вязаной шапочке – менингитке? – украинский богатырь ответил утвердительно. Цепкий взгляд бодигарда не мог не отметить эту каланчу.

– А известно ли тебе, что этого гарного парубка Дамиан вот уж три недели разыскивает? Он ведь был начальником охраны покойного Патриарха… Краем уха я слыхал, что там после странной смерти Алексия одна реликвия пропала. Важная.

Голос архиерея стал жестким и властным. Отрывистым, не терпящим возражений. – Займись-ка этим молодцем. По-тихому, но плотно. Мне эта реликвия нужна.

По выходе из монастыря «группа товарищей» решила заглянуть в местный торговый центр. Судьбы мира – дело, конечно, серьезное, но и «дело молодое» тоже никто не отменял. Насте приспичило купить что-то там из одежды. На входе в магазин серенький мужичок-особист отстал: кротко решил, что никуда не денутся, а после шопинга он охрану и слежку восстановит.

Парни заходить в отдел женского белья постеснялись и заскочили в соседний, со всевозможными сувенирами.

Пересмотрели всякие безделушки, обсудили роскошный подарочный глобус-минибар, Данила пофлиртовал с красоткой-продавщицей. Заскучали… Насти всё не было.

– Слушай, Никита, а они всегда так долго белье выбирают? – Данила начал нервничать.

– Ну, не знаю, долго вообще-то, а что? – Никиту сувениры настроили на благодушный лад. Очень понравилась трубка-люлька из верескового корня, с чеканной крышечкой. Он давно хотел перейти с вонючих сигарет на ароматный табак, да все как-то руки не доходили. На войне трубка казалась обузой и пижонством. Вот и стоял, раздумывал: купить, что ли? А Настя… Ну – забурилась там в свои дамские дела, подумаешь! Ничего страшного.

Потом заглянули в парфюмерный: Никита решил побаловать любимую подарком. Хотя изысканный парижанин Данила и твердил ему, что «духи человек должен выбирать сам».

Консультант, вертлявый паренек с пестрым шарфиком и замысловатой стрижкой, зачарованно глядел на красавцев и бубнил что-то заученное про «древесную струю и цитрусовые ноты». Чистоплотного Данилу очень насмешил аргумент: «Запах остается на теле три дня!» Никита морщился – все пробники пахли как-то совсем непривлекательно, тяжело, душно.

Он так и не понял, что к неземным ароматам примешались вдруг металлические «ноты» опасности. Жизнь не всегда позволяет дарованиям проявить себя четко и ясно… На подмигивания Сапфира никто не обратил внимания – тот в последнее время то и дело начинал проявлять активность, причин для которой обнаружить не удавалось.

Когда через полчаса девушка так и не появилась, ребята рискнули зайти в отдел, вызвав ироничные улыбки окружающих. Им даже попытались помочь с выбором, решив, что молодые люди ищут подарки любимым.

Это немедленно вогнало парней в краску. Однако Насти нигде не было…

– Скажите, а вот к вам тут девушка заходила… В норковой шубке, красивая такая, с русой косой… – спросил более бойкий Данила.

– А, эта… Так она давно ушла, ей у нас ничего не приглянулось, – суховато ответила немолодая продавщица и недовольно поджала губы: чего от москалей и ждать-то? Разбаловались там в своей сказочно богатой Москве – нефтяные реки, парафиновые берега!

Та-ак… Началось. Стоило только чуток расслабиться.

Надежда, что Настю занесло в еще какой-нибудь бутик – мало ли? – заставила ротозеев ринуться по универмагу. Но тщетно – девушки нигде не было. Ребята вернулись к отделу нижнего женского белья, уже нисколько не думая о соответствии заведения их статусу «настоящих мужчин». Молоденькая продавщица вспомнила, что пропавшая «дивчина» разговорилась с какой-то дамой и они вроде бы вместе вышли.

Какая-такая дама?!

А такая, «ни мазанная, ни сухая», тоже дорого и даже роскошно одетая. В широкополой шляпе, сбоку – брошь с яркими стразами… Лица не разглядела. Пальто-пелерина, опушенное темным мехом, запомнилось лучше всего. Женский взгляд…