Текст книги "КОШКА."

АВТОР.

Хуже нет в книге, чем вступление. Оно всё портит и делает скучным – куча

сухих или, наоборот, нелепо восхитительных абзацев, которые автор вынужден

из себя вынуть.

Если вы согласны со мной, не читайте ЭТО далее – идите прямо к сути – пусть

она сама за себя… Как-то честнее будет.

А я вынужден продолжать (так мне сказали сделать) – типа «иначе нельзя»…

Невозможно вернуться к тому, что уже прожито, заставить себя погрузиться в то,

что ты оставил за спиной. Я уже не такой человечек, каким был, когда писалась эта

Книжка (К), и за окном немножко осень, но, открывая её, я улыбаюсь. И всё вокруг

как-то светлее что ли…

Вот, пожалуй и всё, что мне казалось возможным сказать.

Теперь попробую выдавить из себя невозможное – «так надо» – терпите, если

вам-таки нужно «ВсТупление» (лучше, пока не поздно, начните читать К, а то,

боюсь вы, вообще, решите, что читать её не стоит – ну и ладно – раз вы такие

Introфилы, это не ваша книга: «слишком легкомысленна»).

Ладно, давлю:

1) Почему «КОШКА»?

Лично я не люблю кошек, хотя сам по натуре – кошка, если мы делимся на эти

Кат(Кот)Егории. Во-вторых, кошка – существо, для меня нераздельное с моим

СПб(прости, Господи) – городом. Она – его житель, символ что ли. Кроме того,

кошка – мой помощник в Microsoft Word. Довольно об этом.

2) Почему рассказы расположены по алфавиту? В этом есть «сакральный» смысл?

Никакого смысла в этом нет. Просто компьютер (жуткое слово) имеет свойство

располагать файлы в алфавитном порядке – так они и отложились в моей памяти,

так и стали жить – по-иному я их не воспринимаю. Жаль, если разочаровал кого-

то.

3)

Специально ли рассказы имеют «некоторую незавершенность»

(«внезапный конец»)?

«Автор нарочно показывает, что он – не Писатель в общепринятом пафосном и

бравом значении этого слова…» – есть у меня и такой отзыв.

Не стану ни опровергать, ни соглашаться – скажем так: а) была цель быть ближе

к читателю, б) я – неписатель. А «Внезапный конец» – это «внезапный занавес»,

хотя мне само сочетание «внезапный конец» не нравится.

4)

Пусть хоть эта К понравится автору.

«Некоторые рассказы выбиваются из общей канвы» – так мне сказали – однако,

убирать их из «общей толпы» я не могу и не хочу: за ними для меня стоят

реальные, дорогие мне люди – т.о. для меня «общая канва» никоим образом не

нарушена, да и обидятся ещё..люди-то.

5)

На самом деле всю эту книгу я всю эту К я написал

a)для своей дочки.

Серафима, когда ты вырастешь, иногда тебе будет тяжело, иногда грустно – это

нормально – жизнь… В такие моменты ты откроешь эту К и улыбнешься: вот

папка дал! Иногда надо смотреть веселее на одни вещи, внимательнее на другие –

тогда понимаешь, какие мы все забавные и замечательные – вот Бог придумал! –

понимаешь, что есть люди добрые / есть –глупые, есть те, кто пытается сделать

мир лучше/ есть люди уставшие…Ну и т.д. и т.п.

b)для тех, кто был со мной рядом всё это время. Спасибо, Валюшка. Тут всё!

6)

«КИНДЗАДЗА» – мой любимый фильм.

7)

Не знаю, что ещё вам написать…

С усердием и терпением, Автор.

АЛЕВТИНА И АНАТОМИКОВ.

– Какая же я молодец я всё-таки я. Ножик порезала, яйца заточила,– Алевтина

ловко наладила взбившуюся кичку.

– Тады ой!– на кухне неожиданно возник Анатомиков,– однако, как красят вас эти

славные словообороты, Алевтиночка!

– Что вы, Монитор Филиппович! Льстите вы мне, вот да.

– Нет-нет! Даже слышать этого не желаю! Я знаю, что говорю, а говорю то, что

знаю. И, если уж мы об этом заговорили, то знаю я ого-го сколько. Будь здоровчик!

К примеру вот вы, Але-ве-втина, в курсах, почему у всех скрипачей засос на шее, а

у всех виолончелисток пальцы левой руки особым образом скрючены и имеется

потёртость на внутрях ляшечек?

– А то как же! Знаю. Чай 17 годов за 3 пультом в оркестре Петрова-Сидоркина! Не

хухры-мухры!

– Агы-ы… Тады ой! Оп-оба-а-нца, дайте ка пособлю вам малеха: в некотором

роде лучёк-с поруба-баю!

– Нет уж-киж, позвольте. Дело это отнюдь-таки не мужское дело вот.

– Стопчик-стопчик. Оно ведь как, Алевти-рина: я ж человек волевой и

решительно всё делать могущий. Для меня изобразить сей резательно-

поступательно-возвратный процесс – сущий пустяк. Более того, я со всей

ответственностью не прочь был бы замахнуться на что-либо более великое,

глобальное и даже, не побоюсь этого слова, сакральное. Посему, Але-ре-ви-зи-

тина, я вопрашиваю: «чего желаете, Госпожа Моя?» И, клянусь непорочным

именем Вашего соседа депутата Минасяна, Ваше желание не удмурдурствуя

лукаво осуществлю я! Ну!

– Ну я бы я бы… я бы хотела бы я бы…бы я бы бы…бы бы я…ну, к примеру бы

вот…лунный зельц или ну что-нибудь… ну, в этом что-нибудь роде – вроде – вроде

бы вот…я просто всё детство-отроче-ченство-вьюность как бы вот всё думала, всё,

ха, размышляля-ла, да, вот про зельц: вот, если бы на Луне, как вроде

невозыможИно, но…А почему нет? Ну почему НЕТ?

– Ха!– Анатомиков энергично распахнул форточку и вылетел в неё…

…Местечковый Batman, провожаемый удивленными глазами московских окон…

– Итак, на Луну!– ощущение того, что где-то внизу его ждет любящее сердце,

придавало Анатомикову необычайную решительность и веру в счастливый исход…

Замеча-ательные. Замеча-ательные действия позволяют совершать человекам т.н.

влюбовь и т.н. любленность.

Да…

Замеча-ательные и чудЕсные…

Чуде-есные.

Чуде-есные…

Да-да-да-да-да-да…

…Р-ракита.

БенлАден-бенладЕн-лавАнда-опысыА.

АЛЕКСАНДРА СЕРГЕИЧЕГО ОКНО.

Александр Сергеевич сидел дома и скучал. На улице расположилась осень.

Дождь, конечно…

Александр Сергеевич устал смотреть в окно и сел рисовать. Нарисовалось зачем-

то всё то же окно с дождём.

Александр Сергеевич прислонил рисунок к стенке рядом с розеткой. Теперь в

комнате было 2 окна: одно – большое с подоконником, другое – маленькое на столе

с розеткой.

И в обоих окнах творилась безнадёжнейшая осень. От этого стало Александру

Сергеевичу грустно, даже очень. Стал Александр Сергеевич жить дальше…

Вскорости, пришла зима. Лютая была, надо отметить, зима. Лютая…

Вспомнил Александр Сергеевич про свой рисунок (с окном) – нарисовал для

порядка новый: с зимой и снегом. Снова поставил на стол рядом с розеткой.

2 окна со снегом – холодновато. Стало Александру Сергеевичу немного страшно

от этого обстоятельства. Но жизнь продолжалась…

Наступила весна – окошко на столе было Александром Сергеевичем

перерисовано: появились на нём капельницы – сосульки и много воды.

Было у Александра Сергеевича внутри и мокро и зябко…

Но (наконец-то!) случилось лето! Случилось-таки! В комнате Александра

Сергеевича было теперь в двойне теплее и ве-е-се-е-ле-е! Радостно стало

Александру Сергеевичу, хорошо…

Когда снова подошло время осени, Александр Сергеевич решил ничего не

перерисовывать.

Теперь у него всегда лето. Хоть на бумажную половинку. Счастливый…

БЕМОЛЬ.

«Я толстая,– говорила о себе Оля,– располнела донельзя!»

Мы ей отвечали: «Брось! Ты просто по-особому стройная. Не ной!»

«Я жирная! Это просто ужас!»– говорила через некоторое время Оля.

Мы ей снова: «Ты полненькая. Но ведь это замечательно и тебя очень красит. Не

ной!»

Оля по прошествии очередного некоторого времени: «Да я просто женщина-мясо!

Подо мною кровати ломаются! Да что ж такое!»

Мы: «Ну сходи к врачу, если уж так тебе неспокойно. Не ной!»

…Оказалось, что Оля была на 7-м месяце беременности.

Вот такая она у нас.

БЛАГОДАТЬ НА БЛАГОДАТНОЙ.

Проектировщик дорог Тимоладзе на самом деле являлся ангелом. Да-да. Самым

настоящим ангелом. А ангелы, как известно, пытаются научить людей любви,

смирению, жизнерадостности и др. замечательным штукам. Ещё ангелы творят на

Земле всякие там чудеса, приятные ожиданности, странные сюрпризы с

последствиями и пр. дела.

Поэтому проектировщик дорог ангел Тимоладзе и сделал так, чтобы проезжая

часть улицы Благодатной была вся в рытвинах и колдобинах. Вскоре ангел

Тимоладзе исчез…

Сколько потом не пытались «отремонтировать», «заново заасфальтировать»,

«перепланировать», «модернизировать», «смягчить», «утрамбовать» отданную

машинам поверхность – всё напрасно. Дорога на Благодатной ещё долго оставалась

такой, как была: неказистой. Но такова суть чуда…

Жители микрорайона и др. очень бранили дорогу. Автомобилисты и

грузоводители, проезжая по Благодатной, выражались так, что находиться в такие

моменты поблизости было даже не неприятно, а неприлично!

Да…Жуткие были времена…Люди переходили дорогу…Гнобливо глядели под

ноги старушки с бидончиками. Спотыкаясь, теряли драгоценную тару местечковые

алкаши. Радостные мамаши становились грустными, пытаясь уравновесить

прыгающие коляски с юными жителями микрорайона и др.

И т.д., и т.д., и т.д.

Только одна девочка Анечка радовалась созданным на Благодатной

неблагодатным условиям.

– Классные кочки, – говорила она недовольному отцу с заднего сидения семейного

«Москвича».

– Чего ж в них «классного»? Того гляди выхлопную оторвешь! – бурчал отец,

совершая искусные маневры по объезду рытвин, впадин и ложбов.

– И всё-таки. Так здорово на них подпрыгивать! Раз-два! Раз-два! Ха!

– Прекрати безобразничать, доча.

Гуляя, Аня убеждала недовольных (наверное, поддавшихся на провокацию своих

родителей) подруг – Вальку-Рыжую и Ольку-Пшенку:

– Чего в этих ямках плохого? Вы поглядите, сколько зато луж получилось – почти

все «Столбы» видно!

– Ну тебя, Аноха! Вечно ты выдумываешь! Как маленькая!

– Правильно, Валь! И пусть Аноха не подмазывается! «Столбы» – так моя

бабушка дом этот называет! И нечего! Повторюшка – Аноха!

– Да ну вас…

…Спеша, растаяла осень. Провалялась смятым снегом затяжная зима. Прошел

год. Другой. Много…

Жители микрорайона и др. привыкли к неблагодатной составляющей Благодатной

улицы. Анечка выросла и поступила в Университет Профсоюзов.

Однажды утром Анечка спешила на какой-то очередной и, конечно же, очень

важный экзамен. Перебегая проезжую часть, в надежде успеть на светофорную

зеленку, Анечка зацепилась за одну из бесчисленных ямок-дырочек-трещинок

родной Благодатной улицы и сломала каблучок. Прохожие, бывшие рядом в этот

момент переглянулись и, кто сочувственно, кто, злорадствуя, опустили глаза:

приготовились услышать какую-нибудь неприличную тираду из Аничкиных уст.

Всё-таки каблук…потеря, всё-таки… Однако, суждено им было услышать нечто

иное…

«Ах, если бы на свете существовали ангелы, они наверняка смогли бы сделать

так, чтобы улица наша стала гладенькой, и никто больше не ломал бы на ней

каблучки…» – вот и всё, что сказала Анечка.

И тут в небе произошло странное приятное сияние (Некоторые очевидцы потом

утверждали, что пошел дождь и раздался сакральный голос, но нам это кажется

невероятным), и через какую-то секунду улица Благодатная стала совсем иной -

гладкой, как шелковая ленточка. – Случилось чудо!

После некоторой паузы свидетели чудесного преображения счастливые и

удивленные уже бежали на работу, то и дело нашептывая про себя: «Улица стала

ровной», «улица стала ровной», «улица стала ровной»…

РОВНОЙ Благодатная остается и по сей день на радость всем жителям

микрорайона и др. Такая вот история…

Говорят, недавно другой ангел (по фамилии Микрошевич) замуровал один из

выходов подземного перехода на ж/д. ст. Броневая. Интересно, к чему бы это?

БУЗУКОВ, БУЗДУНОВ И БУРУНДУЧКОВ. УЖАС.

«Бузуков проткнул вилкой щеку Буздунова.

– Подлец,– ответил Буздунов,– если ты это из-за своей тупой бабы, я тебя, суку,

подомну ЩЯ!

– Нет-с. Это я случайно,– смущенно ответил Бузуков,– однако, за «тупую бабу»

нате вам «доброе утречко»,– и ткнул вилкой в другую щеку.

– Ну, сука, подомну ЩЯ!

– Что это вы, Афанасий Карпович, как словно, не в себе, вроде?– тут Бузуков

исхитрился и прикусил зубьями мохнатую правую бровь Буздунова…»

– Да… Странные вещи пописывал я в юности,– Бурундучков брезгливо захлопнул

засаленную тяжелую от чернил тетрадь,– какая нелепая Хармсовщина! У меня,

наверное, были психические напряжения в мозгах, не иначе… Чушь какая!…

Зверство!… Да…Черт возьми, где суп, Зоя?! Вашу мать, вы что, меня голодом

заморить хотите, шлюхи?!

В комнату медленно вошли жежежена Бурундучкова с проткнутыми вилкой

щеками и его дддодочь с прикушенной бровью.

Обе жежеженщины влюблено смотрели на отца и мужа – неудавшегося писателя

прораба Бурундучкова. Из под тетрадной обложки осторожно выглядывали

неудавшиеся герои Бузуков и Буздунов…

* * *

Бурундукова, естественно, заглаза называли ″бурундуком″, и он об этом знал.

«Ну какой я ″бурундук″»? – размышлял Бурундуков и мечтал стать каким-нибудь

Храбровым или, на худой конец, Колесниченко.

Храброва жена называла ″хрябчиком″, а соседи по коммуналке ″рабом″.

Колесниченко же все дразнили ″колом″, ″колесом″ и ″таблеткиным″. Поэтому

Храбров и Колесниченко мечтали быть Ивановым и Петровичевым.

А Иванов с Петровичевым были крайне довольны своими фамилиями, хотя и

мучались икотой.

В силу непредвиденных обстоятельств они вторую неделю пили настойку овса в

гостях у гр. Вольперта на Гороховой. Гр. Вольперт тоже был доволен и

обстоятельствами и фамилией, в которой он на досуге даже переставлял буквы в

поисках скрытой гармонии. Однажды он исхитрился заменить некоторые буквы

фамилии на некоторые буквы имени, получив при этом загадочное ВИВАРИЙ

ЛЕВПОЛЬТ. После этого события гр. Вольперт прибывал в некотором

«недоразумении» по поводу того, что он на самом деле, может быть, Левпольт?

Тем не менее, всё, ранее описанное, лишний раз говорит о том, как часто мы (за

редкими исключениями, конечно) не довольны тем, что имеем. Однако, даже эти

исключения нередко страдают так называемым «лингвистическим геморроем» или

ещё чем-нибудь желудочно-кишечным…

ВОРОБЫШКИ.

У воробышков были странные имена. Одного звали «рубль двадцать», т.к. у него

не было одной ножки. Другого звали «Семь сорок», потому что у него был

семитским образом сломан клювик. Третьего почему-то звали «Ленин», из-за того,

что он был от природы белого цвета.

За все эти нелепости этих воробышков не любили. И всё бы было грустно и

мрачно в их воробышкиной жизни, если бы не девочка Надя.

Надя не знала, как зовут воробышков, почему их так зовут. Она просто любила

кормить птичек. А так, как наши воробышки были самые забитые среди своих

собратьев, им доставалось больше всего крошек и семечек. Поэтому воробышки

всегда ждали, когда придет Надя…

И она приходила. Смешная, веснушчатая такая девчонка с мешочком крошек и

семечек в маленькой детской руке…

…Надя пришла…

В такие моменты воробышкам казалось, что жизнь – не такая уж плохая штука…

Востриков решил, что он – Робокоп.

«А чё!? – так он рассуждал.– Мало ли дел сделано добрых, подвигов славных

совершено в моей великолепной жизни!? Сколько женщин пало ниц! Сколько судеб

сломал я своей железной рукой!.. Да-с… Я, определённо, – Робокоп».

И Востриков зашагал навстречу железным подвигам…

Однако через некоторый отрезок времени встретился ему Рыбаков.

– Я – робокоп, – сказал Рыбакову Востриков.

– Нет, ты – Востриков. Это я – Рыбаков, – ответил Рыбаков.

– Да не Рыбаков, а РОБОКОП. Я – Робокоп. Вот, – пояснил Востриков – Робокоп

Рыбакову.

– Нет. Я – Рыбалов, а ты – Востриков. Чудак человек! – ответил Рыбаков.

– РО-БО-КОВ. Тьфу ты!.. РОБОКОП я, РОБОКОП, а не Рыбаков, чёрт возьми эту

фамилию! – заволновался Робокоп – Востриков.

– Я тебя, братец, чё-то сегодня не очень-то понимаю. То ты – Рыбаков, то не

Рыбаков. А ведь ты – Востриков. Я тебя, тупорылый, с молодых ногтей помню. А

на счёт фамилии, рожа – это ты зря прошелся! Не позволю над нашей фамилией

потешаться! Я, может, дворянские корни имею! – ответил Рыбаков.

– Да послушай, рыбья твоя голова…

– Я тебя ещё в школе просил, Серёжа, подобных выражений ко мне не

использовать! У меня это с мамой связано. Как тебе не совестно! Хорош приятель!

– РО-БО-КОП! РО-БО-КОП! Слышишь!?

– Да ты ещё и коверкать вздумал! Я, братец, было подумал, что это ты ненароком:

ну там, флюс, ещё чё… А раз ты специально – нате вам! – и Рыбаков ударил

Вострикова – Робокопа в нос.

– Ну я тя ща расщеплю, толстолобый! Ки-и-я-а! – Востриков попытался включить

Робокопа на все 100% и попал Рыбакову мизинцем в большую родинку и кадык.

– Всё, брательник! Буду мять и кидать больно! – Рыбаков включил KING KONG-

а…

…KING KONG мял Вострикова – Робокопа и кидал больно.

…На углу Гороховой и Садовой можно было наблюдать крайне неравный

поединок человека с KING KONG-ом…

Человек этот был Востриковым. Трагедия своего рода. Или случай на

производстве…иллюзий?

ВОТ ЭТО ДЕЛО!

1. Моисеев покупает себе сумку-бурдюк. По дороге к хатке в размышлениях он

вдруг прыщет:

– Не… емкость не та: только винчик. Не-не-не. Х!

Моисеев возвращается в магаз.

Моисеев покупает себе сумку-суперфляга Блинова. Но по пути…в

размышлениях…короче, прыщет опять:

– Не. Не то, не то… Нет глубины… Где «полировка» и «тады ой»? Где?!.. Х!

И снова возвращается в магаз.

Моисеев покупает себе сумку-кабак.

– Вот это дело, – прыщет Моисеев.

Он спешит к хатке.

2. Выходит девочка во чисто поле. Начинает девочка по полю бродить, колОсики

рвать.

Девочка напевает: «Один колосок беру, на другой смотрю, третий примечаю, а

четвертый Турманидзе!»

– Не-т, не то! – говорит через некоторое время девочка.

Выходит девочка тогда в суперсадик. Начинает девочка по садику бродить,

яблОки сшибать.

Девочка снова напевает: «Одно яблоко беру, на другое смотрю, третье примечаю,

а четвертое Пихлапсон!»

– Тоже не то. Ну не то и всё! А?! – через некоторое… короче, говорит опять.

Выходит девочка тогда в лес уже. Начинает девочка по лесу бродить, ягОды

дергать.

Девочка снова напевает: «Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью

примечаю, а четвертую Мересьеву!»

– Вот, – говорит девочка, – это дело!

ГВОЗДИКОВ. (ДЕЛО БЫЛО В СТОКГОЛЬМЕ).

Гвоздикову казалось, что все за рубежом говорят на русском языке, только он

(Гвоздиков) этого русского языка почему-то не понимает…

– Э-э-не-э, мать, врёшь – не возьмешь…триста грамм, поняла? Триста…–

Гвоздиков заговорчески подмигивал продавщице в маркете, – то-то!

И довольный Гвоздиков с мешочком лакричных конфет уже спешил озадачить

кассира.

Примерно так Гвоздиков доставал всех попадавших в поле его покупательно-

оценивательно-познавательной деятельности иностранцев.

Как следствие указанного в начале отоларингологического отклонения Гвоздиков

ощущал вокруг себя какой-то непонятный бессмысленный заговор. Вера в этот

заговор росла в Гвоздикове с каждым днем, т.к.:

1) он иногда нарывался на русских,

2) служители иностранного торгового культа каким-то образом понимали

Гвоздикова,

3) пятница…

Пятница! Как известно, скандинавы (жуткое слово) всю неделю работают, а по

пятницам выпивают и отдыхают.

Гвоздиков гостил у брата, который уже стал скандинавом (жуткое слово, как не

крути) – в пятницу они, конечно того…

Когда разгоряченный ностальгией и виски Гвоздиков врывался от брата в

вечерний Стокгольм, пресловутый языковой барьер падал стремительно и

отчаянно. Гвоздиков понимал всё, что кричали, шептали, пели и, наконец, просто

говорили вокруг!

Он дружески ущипывал болтающих о болонках старушек. С трагическим лицом

выслушивал исповеди уличных наркоманов. Подпевал кантри у местечковой

уличной эстрады. Негодовал по поводу информации о коррупции в местной

реакционной газетке. Громко сочувствовал негру – водителю в автобусе, в ответ на

предложение купить билет. Перемигивался с симпатичными женщинами,

предлагающими мороженое. С особой, бомжеватого вида категорией граждан

Гвоздиков обсуждал вопросы ценовой политики и рассказывал сказки о родине…

Однако, в понедельник всё возвращалось на свои места. Гвоздиков переставал

понимать – заговор нависал…

От недели к неделе Гвоздикову становилось всё хуже и хуже. Не выдержав

нервного напряжения, Гвоздиков попрощался с братом и уехал на родину раньше

срока.

Тут и приключилось с Гвоздиковым самое страшное. На родине Гвоздикову стало

казаться, что все говорят на иностранном (непонятном опять же ему Гвоздикову)

языке. Заговор, т.о. не переставал.

Ситуация уже казалась Гвоздикову безвыходной, когда, выпив по привычке в

пятницу спиртуоза, он ощутил знакомую странную отоларингологическую ясность:

он снова всё понимал!

Чтобы как-то облегчить ситуацию Гвоздиков нырнул в запой и поступил на

заочное отделение кафедры иностранных языков…

Прошло пять неровных лет… Пять лет неясных связей, неожиданных

неформальных тусовок, творческого рукоблудия и романтичных гастрологических

чаепитий.

Закончив учёбу, Гвоздиков чудом по подшивке вышел из запоя и, через некоторое

время, конечно же, блестяще поступил в аспирантуру. Так–то!

Теперь он работает старшим преподавателем и всё понимает…

ГЕНИЙ.

Богатырев был гением, поэтому ему все всё прощали.

Богатырев кидался жеванной нотной бумагой в спину дирижера Алексеева на

репетиции – никто ничего не замечал.

Богатырев в открытую заигрывал с альтисткой Гелечкой на концерте –

приглашенные знакомые & супруга только мило и сочувственно улыбались.

Богатырев не платил по 5 лет членские взносы в общество анонимных

авангардистов России – опричники платили взносы за него сами.

Изредка Богатырев подворовывал. То ложечку чайную из гостей, то фужер там

или ещё чего покрупнее со званного фуршета… Но и это ему сходило с рук.

«Гений. Стало быть подвержен разным странностям, отклонениям и, может быть,

даже, не побоимся этого слова, Фобиям. Бедненький…» – примерно так все

рассуждали о Богатыреве в моменты его нелепых провокаций.

Были, конечно, и те, кто Богатыреву не сочувствовал и не жалел его. Но и эти

редкие «те», когда слышали по радио какой-нибудь славный концерт для

фортепиано с оркестром, узнавали знакомый почерк, знакомую манеру,

неповторимое звучание и т.д. В такие моменты «те» говорили: «Да… Богатырев,

определенно… Ну конечно же! Это играет Богатырев, и мы, черт возьми, знаем

этого человека! Прекрасно, чудесно, изумительно… Он – гений, гений, гений… » -

и «те» становились такими же, как все.

Богатырев этим пользовался…

ГЛАЗОК.

Перед вами глазок – средство дверной коммуникации.

Эта штука вделана в дверь и «смотрится».

По разные стороны глазка 2 разных мира, соединенных т.н. оптической осью.

Хозяин – с одной стороны, гость с лестничным пространством – с другой. Можно

даже так сказать: глазок – связующее звено для жизни с разных сторон

«коммунальной рампы».

Интересно, что каждому, «смотрящему» в дверной глазок, сопоставляется

соответствующая оптическая картина.

Некто видит в глазок юную девушку в «продвинутом» одеянии.

Писатель-народник Алексей в глазке видит босого бородатого мужика.

Татарин-единоборец Кутуев видит своего отца, одетого в национальный костюм, с

саблей наперевес.

Хозяин туристического агентства по отмыву денег Валера с 1-го этажа созерцает

скользкого налогового инспектора.

Профессиональный «косильщик от армии» 27-летний Петров наблюдает в глазке

бабу с пустыми ведрами и повесткой.

Оля видит жениха Сергея в свадебном костюме с цветами и свидетелями.

Никита – вернувшуюся внезапно с гастролей жену-актрису.

Наверное, только я в своем дверном глазке никого не вижу…

Ты где-то далеко. А мне так много нужно тебе рассказать…

Глупо.

ГУСИК.

Гусев всю жизнь писал романтические стихи-рассказы. Они никому не

нравились, но Гусев всё равно их писал: он верил в чудо. «А вдруг меня

напечатают, и я стану известным поэтописателем», – говорил он.

Когда напечатают? Где? Кто? – на эти вопросы Гусев ничего ответить не мог даже

себе – ждал чуда. Над ним смеялись и за спиной называли Гусиком. Но чудо,

конечно, случилось…

Однажды, поймал Гусев ЗРыбку.

– Что тебе надобно, Гусик? – спросила ЗРыбка.

– Хочу стать известным поэтописателем, – ответил Гусев.

– Ну нет проблем… или как там? Не вопрос, – ответила ЗРыбка.

Теперь Гусев известный мастер современного криминально-детективного жанра.

«Чернушник Гусев» – называют его коллеги по цеху.

ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ НИКОЛАЯ.

Не первый…

Коля мучился от своей жизни. Может быть, он жалел себя, может, тех, кто рядом.

Второе абсурдно, т.о., скорее всего первое.

«Уже почти 30 лет и – вот он Я,– Коля двигался в утреннем неуютном автобусе на

работу,– очередной дурацкий оператор сети в очередной дурацкой конторе! И ладно

бы за деньги, а то за гроши, за копейки…»

Не спеша с показательно недовольным лицом Коля спускался по неприятным

автобусным ступенечкам: видимо, кто-то наступил ему на ногу: «Мерзкий

мальчишка! Разоденутся, как черт знает кто!»

«Да! Да! За копейки! За копейки!… Как нелепо…» – Коля, как обычно,

поскользнулся на т.н. «приступочке» и ввалился в тусклую суету конторы.

«А Универ! Да Бог с ним Универ, этот дурацкий факультет! 5 потерянных лет,

будь оно неладно! …И ведь надо ж было проучиться 5 лет в гадюшнике только из-

за того, что в нем когда-то учился ГребЕнщиков! Какой же я дурак…» – Коля

напряженно молчал перед назойливым монитором в ожидании загрузки своей

домашней страницы в I-net.

Сотрудники центра, зная Колю за натуру ранимую и тонкую, посему

подверженную неврозам и слабоздоровную, участливо смотрели в сторону своего

недовольно раздраженного коллеги и, понимая, что у Коли очередная депрессия-

хандра, пытались его в плане работы по возможности «подразгрузить»…

«Хотя почему же дурак? Я ведь стихи писал и рассказы. И песни пел под гитару.

Ведь многим нравилось!…наверное… А, может быть они врали? Просто боялись

обидеть?… Ведь все говорят, что у меня лицо, как будто мне все должны… Но ведь

я не такой! Я открытый простой и…талантливый. Да, талантливый! Ведь хорошо

же я тогда в школе про коня написал,– Николай брезгливо поглядел на

подошедшего к нему с «гарантийным талончиком на ремонт мониторчика»

ушастенького рыженького студентика,– не к нам!»

«Как же там было?…

– Ты кто?– спросил я у коня

Большого, толстого и волосатого,

Как куст какой-то.

– Я – конь,– сказал он мне,-

Иду своей дорогой.

– Ты врешь подлец:

На месте ты стоишь,-

Вскричал я в гневе

И ударил раза 2 его лопатой…

Обидел я коня,

И конь ушел.

Но тут же новый подошел.

– Дурак,-

Сказал я новому коню

И отошел подальше.

Ну ведь хорошо… И почему я не пошел по литературной лестнице? Лень? Так я

не ленив. Признаться, я за собой каких-то отрицательных качеств вообще не

припомню…

Видимо, судьба. Случай… Но почему? Почему? Господи, почему я должен

бесполезно торчать в этой мерзкой вонючей конуре, а не сидеть дома за бюро и

писать, скажем, оды, сонеты?»– Коленьке вдруг захотелось наложить на себя руки

от досады, но сделать этого он не мог. Из-за псевдо христианской

интеллигентности, боязни совершать самостоятельные поступки и недостаточной

театральности и привлекательности мертвого человеческого тела.

Решив, расслабиться перекуром, по пути в «отведенное помещение», Коленька по

привычке уронил взгляд на возбуждающие локоны на шейке секретарши Сонечки:

«Ух… А ведь ещё каких-то 7 лет назад у Мурадада Кугутуева со мной танцевала

сама Оленька

Переелисеева»,– утонувший в воспоминаниях Коленька забыл, за чем шел и

вернулся на «рабочее место».

«Блистательнейшая! Да-да! Блистательнейшая ныне актриса!…Ой…Где всё это?

Зачем всё это было? Чтоб я мучился?!… А зачем ВОТ ЭТО?!– Коля с омерзением не

спеша отодвинул от себя клавиатуру,– ведь я это не выбирал. Не выбирал! Кто-то

выбрал за меня… Дурацкая судьба! Почему всю жизнь кто-то всегда решал и

выбирал за меня?! Мне даже жена сама предложение сделала, тьфу! Тряпка ты!»-

Николай начал принимать очередную заявку («последнюю, наконец?!») на

устранение неполадок в сети…

Рабочий день подходил к концу. Коленька с тоской поглядел на свою тряпковую

куртку и на свою вязаную шерстяную шапочку на вешалке вдалеке: «Надоела эта

собачья жизнь! Порву всё к чёрту! Как я это всё ненавижу! Всё…»

Однако, у Коли была дочка. И звали её Анечка.

Когда Коля после работы возвращался домой и видел Анечку, он умилялся и

успокаивался…

Коленька ужинал, смотрел очередной «фильм на диске» и счастливый ложился

спать. Чтобы сутра снова встать, вновь отправиться на работу и опять размышлять

о своей жизни…

Таким мог бы стать мой друг Николай. Мой Коля-Коленька-Николай.

Не стал…

ДИМКА.

Люди говорили о еде… О том, какая она – еда бывает, где её найти, как готовить.

Люди становились богаче – и говорили о плотной еде, становились беднее –

говорили о еде попроще…

А Димка был не такой, как все. Димка говорил о любви. Да: Димка говорил о

любви. Димка просто не понимал, как это можно: говорить о еде. Везде и при

каждом удобном случае Димка выдавал что-нибудь в роде: Вокруг любовь, люди!

Она прекрасна!.. – так Димка пытался «раскрыть всему миру глаза».

Но людям почему-то казалось, что Димка тоже говорит о еде. От этого Димке

было очень обидно и больно…

Неужели мы все говорим о еде?

ДОЖДЬ С ПРОСПЕКТА ПРОСВЕЩЕНИЯ. ПЕРВЫЙ МОНОЛОГ

МЕТЕОРОЛОГА.

Ты знаешь дождь? Да-да, тот самый дождь, который живёт на проспекте

Просвещения. Мы с ним давно друг друга знаем.

Раньше я жил в этих краях. Знаешь, в детстве я часто болел, а дождик непременно

навещал меня, если, конечно, не отсутствовал по работе. Тогда мы и сдружились.

Я вырос, устроился на работу, переехал… Была у, нас, конечно, пара десятков

общих знакомых, но… В общем, на долгое время я потерял его из вида. Да чего уж

там – я почти забыл про него.

Однако, как-то по делам я вынужден был оказаться на местности, где прошло моё

детство. Представь себе, каково же было моё изумление, когда я увидел его,

идущего мне навстречу. Знаешь, он, будто ждал меня всё это время, мой дождик.

Я тогда что-то такое понял. Особенное что-то. Такое важное, родное… Не знаю,

как сказать, но ты поняла, конечно…

И вот теперь, когда больно и одиноко, греет то, что у меня есть друг. Самый

настоящий друг – дождь – дождичек – дождик с проспекта Просвещения.

ДРУЗЬЯ.

Когда Эдик бил огнетушителем по голове Алексея, Алексей думал, что это не

страшно. Пройдёт. Всё-таки друг…

Когда Эдик пытался засунуть головой в унитаз своего шефа Апельсиныча,

Алексея это даже забавляло. Другу весело. Ну выпил. И чё?

Когда Эдик крутил Алексею руки и называл его «падлой», Алексей молча

пытался сопротивляться. Другу надо… Пусть отдыхает.

Когда Эдик грязно домогался до женщины в будке метро, Алексей

сосредоточенно думал, как уважает друга своего… Друг…

Когда Эдик пугал Алексея лопатой и говорил, что не простит проигрыш Клячко –

Младшего, Алексей мучался угрызениями совести. Другу плохо.

Когда Эдик купил 1единицу белой и выпил её, приговаривая «а всё ты, бересклет

хренов», Алексей вдруг грустно так сказал:«Эй… Ведь мы же с тобой… Мы же

друзья… Друзья, слышишь ты? Друзья, понимаешь?»

Тогда Эдик вдруг заплакал… «Прости меня, пожалуйста, друг… Ты ведь друг

мой… Прости меня…»

И они пошли шить вместе… За-а всю фигню!

ЁЖИКИ И КАК ЭТО БЫЛО.

Эта история началась летом.