Текст книги "Естественное убийство – 2. Подозреваемые"

Глава четырнадцатая

Проснулся Северный очень рано, ещё затемно. Хотя собирался спать, сколько тело захочет. Можно же хоть изредка давать себе поблажку. И так, как заводной заяц, бегает уже по семь дней в неделю, вместо прежних пяти. Но… Не тут-то было! Из пространства скулило. И аккуратно, но настойчиво тыкалось чем-то мокрым в свесившуюся с дивана руку.

– Из какого сумрака ты вылезла, безымянная тварь? – открывая один глаз и отпихивая лохматый саквояж, пробубнил Северный.

Пёс запрыгал, забегал по лакированным лиственничным полам, цокая, как пони, и мотая лохматой головой, как безумный шимпанзе: «Да! Да-да-да!!! Это я, твоя тварь!!!»

– Не носись, как полоумный! Сейчас…

Так и не придумав, из чего бы сообразить ошейник и поводок, Северный вышел с псом прогуляться по деревне. И чего уж тогда, спрашивается, просто гулять? Он побежал… Пёс радостно нёсся рядом, периодически подпрыгивая на просто нереальную для его габаритов высоту.

Купаться тварь не захотела. Зато так напилась из водохранилища, что на обратном пути не осталось ни одного не помеченного кустика, столбика или просто собачьего угла.

В «Дефендере» тварь вела себя настолько вальяжно, как будто всю жизнь только и делала, что ездила в авто.

Хорошо, что ветклиники нынче работают без выходных. Недоразумение было привито и стало обладателем собачьего паспорта. Оказавшись выбраковкой чистопородной линии скайтерьеров, он, скорее всего, просто не устроил заводчиков. Таких добрых, хороших людей, которые не усыпляют выбракованный приплод в надежде, что кто-то из друзей-знакомых-приятелей заберёт. Ну, а когда не забирают, то – известно – пинок под зад или по зубам, если не понимает, и на помойку.

– Недавно таксу принесли. Двухлетнюю, – рассказывала Северному молодая докторша – специалист по тварям всех мастей. – Вполне себе кондиционная. Умная, милая девочка. Попросили усыпить. Знаете почему? Для ребёнка брали. А ребёнок, цитирую: «наигрался». Мы этих добрых, милых, душевных людей, – с невыразимым сарказмом говорила ветеринарша, – всей клиникой пытались уговорить. А они – ни в какую! Рекомендовали объяснить их «наигравшемуся малышу», какая судьба собачке уготована. А они спокойно так: «Он в курсе. Мы ему сказали, что если он не будет с ней гулять, её кормить и воспитывать, то мы её усыпим! Он согласился».

– Сколько лет ребёнку?

– Не знаю. Не интересно, – зло отвечала девушка. – Я ненавижу людей и человеческих детёнышей. Какая разница, сколько ему лет, если он согласился?

– И что такса?

– С таксой всё в порядке. Теперь у меня четыре собаки.

Окончив осмотр пёсика, девушка вынесла вердикт:

– Здоров и весел. Прививки сейчас сделаю. Против бешенства и поливакцину. Придёте через двадцать дней. Ему примерно полгода. Так что ещё подрастёт. Они совсем не маленькие собачки. Не большие, но и не маленькие. – Она достала книжечку международного ветеринарного паспорта для собак. – Фото сами вклеите. Фамилия, имя, отчество?

– Что, даже для фамилии и отчества графа есть?

– Да ваше! – улыбнулась девушка. – Вы владелец?

– Я, – Всеволод Алексеевич продиктовал требуемые данные.

– Кличка?

– Я ещё не придумал.

– Тогда сами впишете. И день рождения ему придумайте заодно.

Ветеринарша ещё что-то написала в графах паспорта и аккуратно вклеила на соответствующие странички стикеры с использованных для вакцинации флаконов.

– Теперь ты не просто тварь, а тварь с паспортом, понял? – строго сказал Северный псу, снова устроившемуся на заднем сиденье «Дефендера». – И не вздумай перелезать вперёд!

Закупившись в магазине полным набором «приданого», включающим ошейник, поводок, лежанку по размеру, банки с собачьим кормом, игрушки, косточки из жил и т. д. и т. п., Северный повёз своего питомца домой. Воскресенье подходило к концу.

По приезде, кратко проинструктировав саквояж на предмет: здесь есть, здесь спать, а всё остальное – мужественно претерпевать, Всеволод Алексеевич сел за стол и открыл почту. От Алёны было два письма.

Здравствуй, Северный!

Golden Gate прекрасен в любую погоду.

Рада, что ты прислушался.

«– Может быть, возьмёшь с собой примус?»[21]21
  Илья Ильф, Евгений Петров. «Двенадцать стульев».


[Закрыть]

Если бы у тебя была юная-преюная славянка на самом деле, ты бы мне ничего не написал, не так ли? Или ты патологоанатомически честен?

Если ты вдруг захочешь позвонить – лучше не звони. Говорить по телефону как-то глупо. Особенно глупо будет, если ты мне позвонишь, а я красоты осматриваю с… подругой. Я буду смущаться. Мне неловко будет бросить подругу и убежать куда-то вбок, чтобы любезничать с тобой. Любезничая с тобой, я буду думать о подруге и… В общем, разговаривать надо тет-а-тет, предпочтительно в спальне.

И датированное несколькими часами позже:

Судя по тому, что ты не ответил на моё предыдущее письмо, ты не пришёл ночевать. Надеюсь, ты провёл ночь не с юной-преюной славянкой. Вернёшься, напиши! Или, чёрт с тобой, звони! Хотя это гадко – разговаривать по телефону. Письма – другое дело. Ах, если бы они ещё и бумажные были… Что-то в этом есть безумно романтическое – обычное бумажное письмо. Расплывшиеся слёзы, вложенный листик эвкалипта, берёзовый сок с мякотью, гы! Достаёшь его из ящика, раскрываешь конверт, трепеща в ожидании, а там… Электронная переписка всё упрощает. Никакого трепета, лёгкий доступ к словоблудию. Ответа на бумажное письмо ждёшь. А тут – строчи себе в пространство. Расслабляет. В неправильную сторону. И приносит электронка не только письма от любимых, но и, скажем… от Эразма Нахабина, например. Вот такой вот Маразм Похабин сегодня утром предложил мне увеличить пенис на пять сантиметров. Только не уточнил – в длину или в толщину? Так что сижу и не понимаю, как именно мне увеличивать мой пенис. Писали бы уже сразу: «3D-увеличение пениса». И почему именно пениса? Может быть, я мечтаю увеличить в размерах свои яйца из-за выраженного гипогонадизма. А может, я мечтаю посадить дерево? Скажи, разве может в реальности существовать человек по имени «Эразм Нахабин»? Старого-нестарого еврея зовут Лев. Он и похож на слегка потёртого саванной плюшевозадого льва. Таким уже не умилишься, потому что не вызывает умиления. Но такого и не пожалеешь, потому что вся в старых шрамах конъюнктивитная морда вызывает несколько брезгливое уважение, но никак не жалость.

А ещё в бумажных письмах можно слать любимому рисунки, как Пушкин на полях. Хотя я ничего не умею рисовать, кроме тюльпанов, гвоздик и чаек. Тюльпаны, гвоздики и чаек рисовать легко. Когда я была маленькая, рисовать тюльпаны, гвоздики и чаек меня научил тот прораб, что жил с моей маменькой.

Напиши, где ночевал, скотина! И с кем!

Северный нажал «ответить»:

Здравствуй, Алёна.

«– Так тебе и разрешат держать в камере примус!»[22]22
  Илья Ильф, Евгений Петров. «Двенадцать стульев». Северный и Соловецкая забавляются, перекидывая друг другу шары из диалога Кислярского с женой его, Генриеттой:
  – Может быть, я не приду ночевать, – сказал Кислярский, – тогда ты завтра приходи с передачей. Только, пожалуйста, не приноси вареников. Что мне за удовольствие есть холодные вареники?
  – Может быть, возьмёшь с собой примус?
  – Так тебе и разрешат держать в камере примус!..


[Закрыть]

Юная-преюная славянка существует на самом деле. И она – очень забавное существо. Ей восемь лет.

Не буду тебе звонить. Дождусь спальни.

Я пришёл ночевать. На дачу. И позволил себе всё отключить. Точнее – от всего отключиться, прости. Ночь я провёл, намывая и вычёсывая однояйцевую тварь, явившуюся ко мне из сумрака. Ему точно не надо ничего удлинять, хотя у него крипторхизм. Не смог отказать в усыновлении, хотя трижды пытался. Теперь у него есть паспорт. В паспорте нет имени. Имя для него должна придумать ты. Пока это просто собака.

Детские рисунки – это очень интересно. Некоторые взрослые в детских рисунках пытаются разыскать стигмы увеличения собственного пениса. Или стигмы пениса как такового.

В начале своего трудового пути я освидетельствовал гражданина, паспорт которого утверждал, что зовут его Капитал Эммануилович Вайншток. В исковом заявлении Капитала Эммануиловича Вайнштока утверждалось, что его соседка по коммунальной квартире, Октябрина Генриховна Незабудько нанесла ему, цитирую: «тяжёлые ранения сковородой, несовместимые с социалистическим образом жизни». А ты говоришь – Эразм… Пусть нахабничает, предлагая увеличить, лишь бы не наносил.

Мне кажется, что мы давно женаты. И у нас уже есть собака.

Я купил тебе кольцо.

Привет старому-нестарому еврею. Мне нравятся плюшевозадые старые львы с потёртыми шрамами на конъюнктивитных мордах. Есть в них что-то величественное. Эдакое отрицательно отрицающее.

Целую.

Пока Северный общался с лэптопом, безымянная некондиционная тварь изжевала его кроссовку. За что была нещадно выпорота останками кроссовки по морде. Визжала она вполне в духе товарки из старого доброго кино под названием «Нечто»[23]23
  Фильм Джона Карпентера, 1982.


[Закрыть].

– Дэщо ты и есть Дэщо[24]24
  Собственно, именно так переводится на украинский язык слово «нечто». Странный у Северного юмор, но автор не вправе оспаривать.


[Закрыть]. И хватит тут из себя изображать! – кричал на пса Всеволод Алексеевич. – Актёришко из тебя никудышный! Беспризорник хренов! Подбирай вас после этого! Ещё что сожрёшь – выкину на улицу! Понял?

Лохматый саквояж забился в дальний угол и лежал там долго-долго. Когда Северный уже улёгся спать, «беспризорник» подполз к нему и жалобно заскулил.

– Ох, доля моя сиротская! – взвыл из полусна Северный. – Идём, бесовское отродье! До утра, что ли, потерпеть нельзя?

Вся несчастная пёсья морда утверждала, что до утра терпеть никак нельзя.

Место для «больших дел» безымянное четвероногое искало не меньше получаса.

– Даже бездомного кобеля я подобрал себе жутко капризного! – бормотал Северный в московскую ночь.

Глава пятнадцатая

После обычного своего утреннего ритуала, к коему теперь добавилась опция «выгуляй собаку», Северный отправился на службу и добросовестно трудился до самого обеда. «Колодезный» труп был признан насильственным. У прокуратуры прибавилось дел, а у Северного – бумажной и присутственной работы. Куда же бедному судмедэксперту без следствий и судов? Увы, не запрёшься в уютном подвале с ретортами.

После обеда он заехал за юной своей подругой Анной Сергеевной Толоконниковой.

– Сейчас мы с тобой вместе кое-куда отправимся, – сказал он ей, галантно усаживая на заднее сиденье «Дефендера». Она очень хотела восседать спереди, и Всеволоду Алексеевичу пришлось объяснять юной даме, что она ещё не достигла возраста, позволяющего ей разъезжать рядом с извозчиком. И заодно, что леди не пристало, никогда-никогда не пристало, рядом с этим самым извозчиком разъезжать! Потому что это опасно… Он пустился в пространные разглагольствования, а Аня смотрела ему в рот, широко распахнув свои голубые глазёнки. Кажется, ей было абсолютно всё равно, что он там говорит, лишь бы и дальше за руку держал.

– Так! – прервался Северный, немного смутившись. – Кажется, я слишком разговорился. В общем, мы с тобой отправляемся как бы на задание.

– Класс!! – восторженно взвизгнула девочка. – Как в «Докторе Хаусе», да? Мы идём обыскивать квартиру больного, да?!

– Дитя, ты явно отравлена этим сериалом. Твоя бабушка уже имеет право запихивать в себя всё, что угодно. Но ты, как пусть и маленькая, но умная девочка, должна понимать, что ты есть не только то, что ты ешь, но ещё и то, что ты читаешь, что ты слушаешь и что ты смотришь!.. Кстати, – Северный прищурился, – за что тебе нравится «Доктор Хаус»?

– За то, что он никогда не врёт!

– Ну да… Так даже ещё лучше. Ей нравится не «Доктор Хаус», а доктор Хаус, – пробормотал себе под нос Северный. – Да он только и делает, что постоянно врёт! – нарочито возмущённо ответил он своей малолетней подружке.

– Не-е-е! – лукаво посмотрела Анечка Толоконникова на Северного. – Он не врёт, а обманывает!

– А в чём разница?

– Ну, понимаешь, когда люди врут – они врут. А когда люди обманывают – это иногда для пользы правды, – ответила ему девочка с интонациями воспитательницы, втолковывающей что-то очевидное неразумному малышу.

– Ты – гений, Анна Сергеевна. И вот сейчас мы с тобой должны будем кое-кого обмануть для пользы правды. Ты готова?

Анечка утвердительно кивнула, подкрепив кивок уверенным «да!».

– Тогда поехали! – Северный застегнул на Анне Сергеевне ремень безопасности и захлопнул дверцу.

Ах, дети-дети… Невинные дети, коими иногда так легко манипулировать! Северный успокоил свою слегка занывшую совесть тем, что для Ани Толоконниковой их небольшой обман для пользы правды – интересное приключение. И всё лучше, чем в экран неотрывно смотреть, пока бабушка «по почте переводит», мама переводит в Париже, а папа ничего и никому не переводит, лёжа на диване.

Впрочем, манипулировать плохо не только детьми, но и взрослыми. Но что делать, если манипуляция иногда просто необходима. Исключительно «для пользы правды».

Поздно вечером Северный прибыл домой. Прямо у порога его ждала аккуратная кучка. Всеволод Алексеевич крикнул:

– Эй, лохматый саквояж!.. Безымянный терьер!.. Некондиционный беспризорник!.. Вылазь, гнида. Репрессий не будет, обещаю!

Пёс виновато заюлил по коридору. И кто всё-таки выдумал, что собаки не понимают слов?

– Да ну, ладно тебе. Что я, изверг? Понимаю, тебе всего полгодика. Набитое брюхо к доводам рассудка глухо. Особенно если рассудок не такой уж и сократовский. Где-нибудь есть лужа?.. Ладно, всё равно пошли гулять. Вот скажи, терьер, оно мне было надо? Жил себе, не тужил… Будем считать, что ты – ещё один не самый плохой повод пройтись пешком лишний раз. В дополнение к утренним пробежкам. Собака – это профилактика гиподинамии.

Пёс подлабузничал, заглядывал в глаза и всяко прочее демонстрировал свою любовь к хозяину.

– Что-то ещё сотворил? – Северный подозрительно прищурился. – Ладно, пошли… Сперва погуляем, а потом буду убивать. Если я тебя буду убивать до прогулки, ты мне все мои хоромы зассышь.

Убивать было за что. Пёс погрыз корешок третьего тома Кастанеды. «Искусство сновидения. Активная сторона бесконечности. Колесо времени». Разъярившийся судмедэксперт от души треснул незадачливого любителя бумажных книг по морде. Тот взвыл так, что, казалось, слышно было на всю Москву. Он одновременно заплакал, заскулил, застонал, зарыдал и затявкал.

– Господи боже ты мой! – испугался Северный. – «Снова раздался крик пумы, на этот раз ещё более страдальческий… бедное животное начало испускать один за другим резкие пронзительные крики…»⁵ Из-за тебя соседи начнут подозревать меня в вивисекции. Чего ты так искренне орёшь? Не так уж я и сильно тебя ударил. Ну, иди сюда… – Северный присел на корточки перед софой, под которую забился пёс. – Иди, иди… Ну что за тупое истеричное животное, а? – Пёс выполз к Всеволоду Алексеевичу, трясясь всем телом. – Бояться не надо, остолопина! Надо соображать! Папа Сева за такое, – он потыкал пёсику в нос покалеченным томиком, – и убить может! – Пёс вяло вильнул хвостом. – Ладно, на первый раз прощаю. При условии, что второго раза не будет. – И Северный ещё раз потыкал псу в нос книгой и строго сказал: – Нельзя! Нельзя! Нельзя!!! Иди на место, идиотина. Место!!!

Пса мухой сдуло в его корзинку.

– Хм… Иногда – дурак дураком кажешься. А иногда вроде ничего – соображаешь. К тому же сдаётся мне, я начинаю понимать генез родительской любви к мерзким деткам. В принципе, чем детишки отличаются от щенков? Так же гадят где попало, портят хорошие вещи… Лапы им надо мыть, если не хочешь мыть полы, – осмотрел Северный свою прежде всегда безупречную обитель. – И за проступок детишек не принято убивать, да. Хотя следует вовремя наказывать. Иначе – вседозволенность. Понял, придурок?!

«Придурок» решил, что ему разрешено выйти из корзинки. Чем немедленно воспользовался – и в пару прыжков оказался возле хозяина, молотя хвостом.

– Ну уж нет! Место! Я должен прооперировать покалеченную тобой книгу. Чем тебе Карлос не угодил?..

Едва Северный закончил ремонтные работы, как зазвонил телефон.

– Будет мне сегодня покой? – пробурчал Всеволод Алексеевич, узрев на определителе Сенин номер.

– Северный, я срочно еду к тебе. С ночёвкой! У меня горе! – простонал в трубку Соколов, даже не поприветствовав друга.

– Почему это твоё горе должно у меня ночевать? У меня уже ночует одно горе!

– Алёна же в Калифорнии! Ты что, себе ещё одно горе завёл? В смысле – ещё одну бабу? Ну, ты силён, бродяга!

– Я завёл себе ещё одного мужика. Безмозглого, зато со здоровенным болтом, мало мне тебя было! Что там у тебя ещё стряслось?

– Лично! Лично!!! Это так ужасно… Я – хуёвый отец! Всё, я еду! Я должен напиться, поплакать в жилетку, и ты мне должен рассказать, что делать!

И Сеня бросил трубку, не дав Всеволоду Алексеевичу возможности послать его куда подальше.

– Может, забаррикадируемся? – предложил Северный всё ещё безымянному терьеру.

Тот в ответ лишь завилял хвостом. Морда его выражала одобрение любым действиям хозяина. Любым! Которые он предпринимал, предпринимает и когда бы то ни было предпримет!

– Глядя на тебя, наглая тварь, я подумываю, а надо ли мне жениться? Проблем от собаки ничуть не меньше, чем от женщин. Но ни одна женщина не будет любить так безусловно! Хотя, разумеется, ни одна женщина не пожуёт томик Кастанеды и не нагадит на пол. Наверное…

Безымянный терьер со вздохом распластался по дубовому паркету, растопырив задние ноги.

– Камбала чёртова! – сказал ему Северный и отправился в кухонный отсек. Приготовить что-то вкусное для себя и поставить выварку под пельмени для Сени. – И не вздумай переползать на кухню и попрошайничать! Ты ни кусочка не получишь со стола!

Пёс вздохнул. И ещё вздохнул. И ещё раз вздохнул очень глубоко и надрывно. И медленно начал передвигаться в направлении кухонного отсека. По чуть-чуть. Проползёт – вздохнёт. Проползёт – вздохнёт. Минут через десять он уже лежал невдалеке от Северного и невинно-невинно моргал.

– На! Папа угощает! – Северный дал пёсику баранье рёбрышко. – Ешь аккуратно, на своём коврике! Все полы мне уже заелозил!

Безымянный терьер-выбраковка лёг на свой коврик, трепетно зажал неожиданный кулинарный бонус между двумя передними лапами и принялся его ожесточённо, сосредоточенно грызть, следя за тем, чтобы не выйти за пределы дозволенного. То есть – коврика.

Минут через сорок явился Соколов.

– У всех моих детей внутренний конфликт! – с порога чуть не взвыл Сеня.

– Это нормально, – меланхолично констатировал этот факт его старый друг, помешивая что-то очень с виду красивое и вкусное. – У всех нормальных людей, даже если они дети – внутренний конфликт… Гороховый суп с бараньими рёбрами будешь?

– Нет! Я вообще не могу жрать! Я раздавлен! Весь мой мир рухнул в одночасье, а ты предлагаешь мне чревоугодничать?! – вскричал Семён Петрович. – А пельмени у тебя есть?! – тут же куда спокойнее уточнил он.

– Есть. Ты, Соколов, – праздник, который всегда со мной. Это придаёт смысл существованию моей морозилки. Она всегда забита пельменями. Сам-то я, как ты помнишь, не употребляю в пищу структурно нарушенное замораживанием. Может, сперва аперитив?

– Давай! Всё равно уже.

– Так что там за ужасы с внутренним конфликтом?

– Короче, у всех моих детей не только внутренний конфликт с самими собой, но ещё у всех у них конфликт друг с другом, они не нашли своего места в семье, и всем моим детям кажется, что никто их не любит! – Сеня залпом выпил налитый Северным стакан.

– Теперь по порядку.

– В общем, короче, наслушался я тебя с твоими гипотетическими примерами про то, что Даша нарисует, в случае, если… И решил, типа, что это же, блин, охуенно интересно! Не на, тьфу-тьфу-тьфу, случай «если», а вот это самое – психологическое тестирование! Я сам одно время к психоаналитику ходил, ну, ты в курсе…

– Да-да, помню. Психоаналитик тебе сказал, что ты – это ты. И ты был в жутком щенячьем восторге… Чуть меня на это самое не извёл. Помню. Это было очень трогательно. Если бы ты мне платил по сто долларов за каждый час нашего общения, то я уже был бы олигархом. И, Сеня, не матерись, бога ради!

– Бля буду, не буду! Я стараюсь! Мне психологиня тоже сказала не материться. Особенно при детях!.. Сева, что это?! – Соколов внезапно прислушался. – Что это за звук? У тебя булькает в унитазе?

– У меня булькает собака.

– У тебя в унитазе булькает собака?!

– Сеня, осмотрись вокруг внимательнее. Может быть, тогда ты заметишь, что буквально в паре метров от тебя лежит пёс. Он догрызает второе баранье ребро. И он не булькает, а чавкает.

– Бля, ты купил собаку?!! Вот это круто!!! Собака! А-а-а!!! Собака!!! Теперь я должен купить собаку, потому что когда Дашку психологиня попросила нарисовать несуществующее животное, то Даша нарисовала…

– Соколов! Я не купил собаку. Эта собака подкупила меня. А теперь, пожалуйста, сосредоточься и постарайся мне последовательно, то есть – в хронологическом порядке, рассказать, что у тебя произошло. Давай! Вдох-выдох, выпил-закурил, начал!

Семён Петрович, заинтересованный темой психологического тестирования по рисункам детей, дозвонился в какой-то из многочисленных центров психологической помощи детям, подросткам, их родителям и всем, кто только имеет желание и деньги. И вызвал психолога на дом, объяснив, что у него пятеро детей, трое из которых уже вполне так себе умеют рисовать. Сперва в центре покочевряжились, но Сеня заявил, что платит два счётчика за каждого протестированного своего детёныша – и психолог выехал на дом. Выехала. Потому что психологом оказалась весьма молоденькая девушка. Леська против не была, она, наоборот, была за, потому что именно сейчас как никогда прежде увлеклась всякой психологией бизнеса, психологией личности, записывает всякие слова, «несущие позитивную энергию», а также психологией отношений и семейной жизни, в общем – была только за! Хотя сама в это время была на работе.

– А ведь умная баба, – скептически прокомментировал Северный и жестом показал, мол, продолжай, не отвлекайся на стоны ещё и на предмет жены.

– В общем, приехала эта тёлка, вся из себя такая-растакая. Костюмчик деловой, причёсочка гладкая, макияж умеренный, маникюр французский, не чета Анжеле Степановне! «Вы, – говорит, – как хотите детей тестировать? Поодиночке или в группе?» Я, мол, ясен ху… ясен пень, хочу и поодиночке, и в группе. Она мне про стоимость, я ей, типа, говно вопрос, дамочка! Давайте уже, валяйте, мы, вон, даже кухню от мусора более-менее расчистили. Села она туда так брезгливенько и говорит: «Ну, кто первый?» Жорыч завёлся: «Я-я-я!!!» Они тут же с Дарием и Дашей подрались все втроём, потому что каждый хотел первым. Я им ору, что младшим и девочкам надо уступать. Дарий истошно голосит про то, что опять он крайний и уж лучше вообще не рождаться, чем родиться старшим. Обычное дело. Стали они друг в друга карандашами кидаться… Не только карандашами, а ещё и мелками, пастелью, маркерами, фломастерами, ручками гелевыми. Всем, что я им там, короче, на столе выложил для этого тестирования.

– Дамочка, я надеюсь, сбежала? Упала в обморок?

– А вот и нет! Дамочка спокойно так, психологически, и говорит, мол, детки, давайте первым будет самый младший из вас, потому что он больше устаёт от ожидания, чем старшие. Жорыч, короче, такой, Дашке и Дарию язык показал, наплевал в них и заорал: «Поняли, говняшки, поняли?!! Я младший, я устаю ждать!!!» Дашка в рёв, Дарий орёт, что никогда этот мелкий говнюк Жорыч ничего не ждёт, что всё ему первому. Ну, тут уже я на них рявкнул, чтобы заткнулись – они и заткнулись. Причём все. А Жорыч расплакался. Короче, все успокоились минут через десять, и Жорыч пошёл за стол к дамочке рисовать. Я там же с ними за столом сижу, а Дашка с Дарием за дверью ссориться остались. Ну а Жорыч пошёл свои каляки-маляки колбасить. Я ж не только всё, чем можно бумагу поганить, вывалил. Я ещё на столе лист ватмана формата А1 разложил. Тестировать – так тестировать! Дамочка ему такая, мол, Георгий, нарисуй, пожалуйста, свою семью. Это исчадие малолетнее нарисовало жуткого уродца с короткими ручками и ножками и длиннющей шеей. Она его так ласково спрашивает: «Георгий, кто это?!» – а он ей: «Не знаю ещё! Когда дорисую – узнаю!»

– Логично! Жорыч очень развитой мальчик.

– Тебе смешно, да? У меня трагедия, а ему – смешно! В общем, бросил Жорыч карандаш. Сказал: «Жорыч устал!» – и ушёл. Короче, Дашка заходит, вся в слезах. Та ей: «Почему ты плачешь, девочка?!» Дашка в рёв, жалуется, что Дарий ей причёску испортил, которую она как у психологической тёти себе сделала, «зализанную». Она Леськиным лаком всё забрызгала, а тот ей идеальную зализанность всю дыбом поставил. И Дашка с тем лаком чуть себе половину волос не повырвала. Успокоили, как могли. Заверили, что причёска идеальная. Несмотря ни на что. И дамочка Дашке говорит: «Нарисуй несуществующее животное». Дашка тщательно, во всех подробностях, рисует собаку. Дамочка ей: «Такое животное существует, девочка!» А Дашка ей: «Нет! Пока собаки у меня нет, собака – несуществующее животное!»

– Ну, тоже не глупее Жорыча. Даша – очень вдумчивая девочка. Что было дальше?

– Дальше?! Дальше был полный мрак! Дарий, когда психологиня попросила нарисовать всю семью, в углу где-то нашкрябал каких-то колобков – одного побольше, двоих поменьше, и четыре какие-то говняшки. Над большим он написал: «Дарий Соколов – сын божий», над теми, что поменьше – приписал: «Папа и мама, не боги», а над четырьмя говняшками написал: «Даша – дура, Жорыч – дурак, Георгина – ест и какает, и ещё одна, которая ест и какает, ещё без имени». Чего ты ржёшь?!! – возмутился Сеня, глядя на безудержно хохочущего Северного.

– Ну, и что не так-то? – Всеволод Алексеевич утёр выступившие от смеха слёзы.

– Как что?!! Сейчас ты зарыдаешь по-настоящему! – зашипел на него Сеня и залпом опрокинул в себя следующий стакан, предупредительно наполненный Северным. – Потому что это не вся картинка, намалёванная сыном, блядь, божьим Дарием, мать его, говнюка! На переднем плане этого эпохального, блядь, полотнища было что-то сильно чёрное и горбатое, с головой, похожей на кошачью. Отдалённо. И из этого чернющего, типа, кошака хлестала красной гелевой ручкой, красным фломастером, красным, блядь, карандашом и всем остальным, что на столе валялось приблизительно красного цвета, – кровища! И было написано: «Пума. Ей больно». Чего ты заливаешься, в натуре? У моего сына садистские наклонности, понял? Родители и братья с сёстрами на заднем плане – и значит, ему на них насрать. Никто из членов семьи не держит друг друга за…

– …члены! – выдохнул захлёбывающийся хохотом судмедэксперт.

– …за руки! И значит – всем членам семьи абсолютно насрать на всех членов семьи! Моим детям чуждо малейшее представление о взаимопомощи! – стонал несчастный Сеня, уже готовый биться головой об стену. – А на переднем плане огромных размеров срань господня чёрного цвета, из которой во все стороны хлещет красная, алая, бордовая, малиновая херь, типа, кровь! Дарий у меня… Слушай! – Сеня дрожащими руками вытащил из кармана бумаженцию. – Дарий у меня, зачитываю: «Подавлен, тревожен, легковозбудим, внутренне протестует против накопленных в нём отрицательных эмоций, он поставил себе запрет на слёзы и просьбы, склонен к переоценке себя, со всеми членами семьи у него внутренний конфликт, папа и мама внушают ему сильную тревогу…»

– Да-да, всё понятно. Чёрный цвет, красный цвет, глазки Дарий не умеет во всех подробностях прорисовывать, видать, тыкнул вам на мордах по точечке – и хватит. И правильно, смысл же ясен?

– Ты издеваешься, да?

– Ну что ты! – Северный немного успокоился и закурил. – Я не издеваюсь, просто это действительно умопомрачительно забавно. Ты сказал психологической даме, что постоянно говоришь Дарию, что он самый умный? Что недавно ты ему, к примеру, рассказывал, что любой человек – сын божий. Зная тебя, рассказывал наверняка неуклюже, буквально! – улыбнулся Всеволод Алексеевич. – А главное, рассказал ли ты этой психологической даме, что твой сын нынче читает «Остров доктора Моро» и немного похож на папаню – такой же впечатлительный?

– Нет! Но она ничего такого и не спросила. – Сеня в ярости размахивал руками. – Эта психологиня посмотрела на Дария, как на особо опасного преступника, улыбнулась ему фальшивой улыбкой и нарисовала вокруг пумы что-то типа забора. И сказала: «Не бойся, Дарий! Она никуда не вырвется и не причинит зла твоей семье!» На что Дарий с воплями «Дура, что ты делаешь!!!» схватился за резинку и начал, как умалишённый, стирать этот забор с рисунка, продолжая кричать: «Пусть бежит, может, у неё всё ещё заживёт! Хватит её мучить! Ты что, не понимаешь?!» – а потом разрыдался и убежал. Дашка, милая, тихая Дашка, ворвалась в кухню, сказала психологине нежным, ласковым голосочком: «Что вы сделали моему братику?! Если ему плохо, я вас больно убью!» – и, схватив табуретку, быстро достала с высоких полок конфеты и умчалась, сказав мне: «Это для Дария!» После чего внёсся Жорыч и пнул психологиню по коленке. И швырнул в неё сахарницу.

– О да! – ехидно резюмировал Северный. – Твоим детям чуждо малейшее представление о взаимопомощи! О сеансе группового рисунка речь, я так понимаю, более не шла?

– Не шла. На основании рисунков индивидуальных психологиня пришла к выводам, что Жорыч – гиперактивен, Даша – аутентична, а Дарий агрессивен, тревожен и даже параноидален. Всем им нужна психологическая помощь, а старшему – так даже психиатрическая. – Сеня скомкал заключение психолога и, положив его в пепельницу, подпалил. – Я не могу это показать Леське. Не могу и не хочу! Я должен это уничтожить! Потому что если я покажу это своей жене, то она сперва отобьёт своей головой со всех стен недоотбитую штукатурку, а потом залечит всех детей насмерть! И ещё… Я не могу сказать это своей жене, потому что я, дурак, сказал этой психологине, что мы только что усыновили… Ну, то есть удочерили. А она мне сказала, что будет требовать повторной экспертизы на предмет целесообразности разрешения нам усыновления… Или что-то такое. Но она сказала, что позвонит куда следует!.. – Сеня вцепился руками в волосы.

– Я так и не понял, Сеня, зачем ты это сделал? Особенно в свете того, что «про куда следует» я тебя предупреждал.

– Ну, мне было интересно… – замялся Соколов.

– А ну, в глаза смотреть, правду говорить!!! – рявкнул на друга Всеволод Александрович.

– Ну, я подумал… Вдруг… Ну, они же ходят в детские садики, в школы, а кругом пе… Сексуальные преступники. Вот! Вдруг мои дети вовлечены… Кем-нибудь, а я не знаю!

– Да-а… Заставь дурака богу молиться – он и его достанет! Ты, Семён Петрович, совсем спятил? Кто может знать лучше тебя, что происходит с твоими детьми?! Разговаривай с ними – и всё будешь знать.

– А вдруг они боятся? Кто-то запугал их?

– Ага. Это прямо сразу бросается в глаза. Пугливый Жорыч с сахарницей наперевес.

– А вдруг я плохой отец? Простыни не меняю!.. – Сеня весь затрясся.

– Ты вообще слышишь, что я тебе говорю, мой маленький почти сорокалетний мальчик?! Ну, не плачь, не плачь, иди, папа Сева ваву поцелует! – Северный шутливо чмокнул Соколова в макушку. – Легче?.. Похоже, параноик у нас не Дарий. Хотя, конечно, ненормальность передаётся по наследству… Кстати! Посиди, – внезапно Северный стал серьёзен. – Посиди, выпей, покури. Мне надо сделать один важный звонок. – И, прихватив телефонную трубку, он вышел на лоджию.