Текст книги "Улыбка химеры"

Глава 30. ПЯТЫЙ

Однако дома бывшего швейцара «Красного мака» Биндюжный не застал. Жена Пескова сообщила, что тот два дня как отбыл на похороны родственника в Ярославль. Правда то была или ложь, выяснить так и не удалось. Да и надобность отпала, потому что события начали вдруг развиваться с непредсказуемой стремительностью.

Пока Биндюжный ездил за Песковым, Никита, забрав с собой эксперта, снова (в который уж раз) отправился в «Красный мак» в надежде застать там Салютова, взять у него (для проформы) отпечатки пальцев и уже через него осторожно договориться, чтобы этой несложной процедуре подверглись его сын и Марина Львовна. Однако до казино он так и не добрался. По дороге достал телефон, собираясь позвонить Кате. Они так и не успели обсудить «смотрины» в Крылатском. Катя взяла с него слово, что, как только с осмотром будет покончено, он обязательно с ней свяжется. И если в крайнем случае дела задержат его на Рублевском шоссе, она сама приедет в Скарабеевское отделение вечером, потому что считает, что некоторые подробности «смотрин» будут для него небезынтересными.

Никита согласился. Однако решил, что с Катиным отчетом успеется. В принципе «смотрины» можно будет обсудить и завтра. Чего пороть горячку? Ведь все равно от этого в деле ничего не изменится. Потому что до тех пор, пока они не установят, кто, кроме Басманюк, мог управлять «БМВ», они с места не двинутся. Однако слово свое он привык держать. Поэтому, притормозив, кивнул эксперту – тот вышел покурить. Колосов достал телефон, собираясь набрать номер главковского пресс-центра, как вдруг кто-то его опередил. Телефон зазвонил. Никита на сто процентов был уверен, что это она – Катя. Не вытерпела, жаждет узнать новости. Она ж спокойно на месте усидеть и часа не может. Женщина, господи!

Однако это была не Катя. Звонил Обухов. Никита поразился: как скоро на горизонте снова нарисовался начальник аналитического спецотдела «А» – а ведь всего два часа назад расстались.

– Ты сейчас где? – лаконично спросил Обухов.

– За рулем на шоссе. А что?

– Достань на чем записать. Новость у меня для тебя.

– Какая? – Колосов внимательно прислушался к тону коллеги из параллельной структуры. Только недавно Обухов выглядел тихим и даже пришибленным. А тут в его тоне снова змеилось скрытое торжество и превосходство «старшего по оружию».

– Только что нами установлено, кому принадлежат «пальцы» из «БМВ».

– Как? Каким образом?

– Все по порядку. Мой метод, Никита, сбоя не дает. – Обухов самодовольно усмехнулся. – И «пальцы» установили, и архив на этого типа уже подняли, и фото его передо мной. Приезжай сейчас же, полюбуйся.

– Да кто он такой? – не выдержал Колосов. – Кто из них?

– Согласно нашему банку данных, отпечатки пальцев из «БМВ» принадлежат некоему Дьякову Николаю Анатольевичу, тридцати двух лет, уроженцу поселка Ладожский Ленинградской области. В прошлом – тут у меня в справке на него даже прежняя должность указана – командир отделения спецподразделения «Луч» внутренних войск, созданного для борьбы с уличными несанкционированными шествиями и массовыми беспорядками. Уволен из органов в 1994 году в связи с привлечением его к уголовной ответственности за наезд в нетрезвом виде, повлекший гибель людей. Он на своей машине – «Жигули» в пьяном виде сбил пожилую супружескую пару, причем оставил их без помощи, скрывшись с места происшествия. Судом Дьякову было назначено наказание в виде лишения свободы сроком на восемь лет. С 1994 года по 96-й находился в учреждении 165/84 под Архангельском, затем был переведен на общий режим в учреждение 111/8, и по отбытии двух третей срока за примерное поведение в 99-м он из мест лишения свободы освобожден. По освобождении переехал в Москву. До некоторого времени работал здесь инструктором автоклуба «Формула-3», а также в других клубах. В прошлом, до судимости, Дьяков профессионально занимался автоспортом и даже в 92—94-м годах входил в сборную внутренних войск по автогонкам. Тебе этот Дьяков знаком, Никита?

Колосов молчал. Список, длинный список фамилий посетителей казино и его персонала, составленный в день убийства Тетерина, был много раз читан им и перечитан, изучен вдоль и поперек, вызубрен наизусть. И в этом списке фамилии Дьякова не значилось. Никита мог за это ручаться, однако…

Он закрыл глаза: улица, запруженная народом. Лозунги, знамена, плакаты. Взвинченные речи доморощенных ораторов, возбужденная напирающая толпа. А чуть дальше по этой же улице – неподвижные молчаливые стройные шеренги людей в форме: надвинутые на лоб каски с пластиковыми забралами, резиновые дубинки, стальные щиты. Отчетливая громкая команда, и вот эти шеренги двигаются вперед. Еще команда, и сотни резиновых дубинок глухо, мощно, устрашающе ударяют в щиты. Как в кино, в исторических боевиках про Рим – те же солдаты, тот же их тяжелый мерный шаг подбитых гвоздями сапог-калиг. Те же глухие удары в щиты – мечами. Атака железного легиона там, в кино, на экране. А здесь – атака спецподразделения «Луч» по разгону толпы…

– Он в Чечне воевал? – хрипло спросил Колосов. – Что-нибудь об этом на него есть?

– Он никогда там не был. Не успел, его осудили, – ответил Обухов. – Думаю, ты уже догадался, кто это такой. Хотя эта фамилия в списках «Мака» и мне тоже не попадалась. В казино его все знали только по кличке. Имя он скрывал. И у него на то имелись веские причины.

– Какие?

– Знаешь, как я… как мы установили, кому принадлежат эти отпечатки? Я тебе говорил: мы в стороне от этого дела не останемся. И не остались. Ты искал с одного конца, мы с другого. Мы подняли все материалы по последним судимостям Миловадзе. Начали проверять его связи, с кем он проходил по прошлым делам, с кем вместе отбывал наказание. Где сидел свой последний срок. Оказалось, в учреждении 165/84 под Архангельском. Освобожден оттуда был в 96-м по отбытии срока. Я еще раньше запросил справки из колоний и дела на всех заключенных, отбывавших там сроки в этот же период. Так мы и сформировали для себя потенциально новый банк данных по Миловадзе. Сегодня, когда я привез дактокарты и мы сравнили данные с нашими, оказалось, что это – Дьяков. Я, правда, лично с ним никогда не встречался. У меня тут только его фото из дела. А ты его в казино видел?

– Да, – ответил Никита, – я видел Легионера.

– Если бы мы располагали этим материалом раньше, мы бы арестовали его сразу же после убийства Тетерина. Но увы, – сказал Обухов. – Тогда, пятого января, он, видимо, сделал все, чтобы избежать проверки документов. Как он это сделал, не знаю, но учить его, видно, этому не надо. А вообще-то Хванчкара круто сработал, подсунув этого своего «крота» прямо в салютовское семейство. Ну, что молчишь, коллега, а? Идеи какие-нибудь есть? Надо брать этого «крота». И как можно скорее. Эта Басманюк, владелица машины, возможно, она…

– Она его любовница, – ответил Колосов. – Она нам ничего о нем не скажет. Умрет, но не признается в своей с ним связи, потому что боится Салютова, боится место потерять. Хотя теперь казино все равно кранты… Но… нет, с ней мы только время потеряем. Я знаю, кто может нам подсказать, где искать Легионера.

– Филипп Салютов, что ли? – недоверчиво хмыкнул Обухов. – Вряд ли, они ведь вроде дружки. Да и его самого надо сначала найти.

– Нет, не он. С ним нам тоже долго придется возиться, прежде чем он заговорит. Китаев может подсказать адрес: он, помню, как-то говорил мне про квартиру, которую снимают Филипп и этот…

…Глухой топот кованых башмаков. Удары резиновых дубинок в щиты. Каски, надвинутые на лоб. Пластиковые забрала, опущенные так, что лиц не видно. Сметающая все на своем пути стальная шеренга. Легион, где каждый солдат за своим щитом и забралом чувствует себя не человеком – Легионером…

– Сукин он сын, – сказал Обухов. – Продажная шкура. Давай Китаева, пусть вспоминает адрес квартиры. Пошлем засады и туда, и по всем местам, где он может появиться. Надо с этим «кротом» покончить раз и навсегда, пока у меня злость на него не прошла.

Глава 31. «РОДНОЙ!»

– Знаешь, Вадя, ты, кажется, был прав, – объявила Катя Кравченко, когда они ехали домой. Звонка Колосова она так и не дождалась. В Скарабеевское отделение, естественно, тоже не отправилась. До конца рабочего дня просматривала статистику по угонам и кражам автотранспорта: срочно звонили из «Подмосковного вестника», заказали репортаж на эту тему для субботней криминальной хроники. А вместо начальника отдела убийств о себе дал знать «драгоценный В.А.». У него была хорошая новость: затянувшееся новогоднее путешествие закадычного приятеля Сереги Мещерского и его подопечных из «Столичного географического клуба», слава богу, закончилось. После трехнедельного марша на джипах из Дели через Непал в Тибет они наконец-то снова вернулись в Катманду и оттуда чартерным рейсом должны были вылететь домой.

Из Катманду Мещерскому удалось дозвониться Кравченко: он был в полном восторге от тура, похвастался, что им удалось посетить усадьбу Рериха, побывать в пяти буддийских монастырях, присутствовать на ежегодной королевской церемонии Белого Слона в Непале и отснять километры видеопленки с видами Гималаев.

Катя, слушая пересказ этих геркулесовых подвигов из уст Кравченко, жгуче завидовала: живут же люди! Вот Серега Мещерский выбрал себе профессию-конфетку. Нашел себя и полностью раскрепостился как личность в туристическом бизнесе. И если не считать мелких невзгод (например, катастрофических убытков и хронического безденежья, почти регулярно испытываемых турфирмой «Столичный географический клуб», специализирующейся исключительно на экстремальном нетрадиционном туризме), все в его молодой бурной жизни вроде бы складывается неплохо. И у «драгоценного В.А.» тоже все вроде, как он выражается, «в ажуре». А тут живешь – как трава растешь…

– Ну, что случилось еще? Что такая кислая? – спросил Кравченко.

– Нет, все, в Москву я больше не ездок… Ты был прав, – повторила Катя грустно, – зря я все это затеяла тогда в Крылатском. Никому это ровным счетом не нужно оказалось. Никто меня даже слушать не стал. И вечно у нас так…

– У кого это? – хмыкнул Кравченко. – Ну, что ты на самом деле? Как маленькая. Видите ли, не выслушали ее, проигнорировали. Обиделась на весь свет – подумаешь, какая! А может быть, что-то случилось – откуда ты знаешь? Такое, что сразу стало не до тебя и твоих фантазий. И вообще, я не понимаю, о чем, собственно, ты так рвешься поставить коллег в известность? Ну? О чем?

Катя тяжело вздохнула. А, собственно, он и здесь прав – о чем? Она пошарила в сумке и наткнулась на мятую карамельку. Нет, и сладкого не хочется. Не греет.

– А что, по-твоему, еще могло случиться? – спросила она. Помолчала, ответа так и не услышала и добавила: – Зря я согласилась с этой Эгле Таураге комедию ломать. Как вспомню, что там было, в этом баре – просто тошно становится. Мне кажется, я перед ней виновата.

– Ну, в чем, в чем ты виновата? – вспылил «драгоценный В.А.». – Брось, Кать! Я вот это самое и предчувствовал. Вечно ты со своим самоедством носишься. Поэтому я тебя предупреждал: не лезь ты в это дело. Поганое это дело. И не для тебя оно. А перед этой беднягой ты не виновата ни в чем. Если кто перед ней и виноват по-настоящему, так это только владелец этого чертова казино. Потому что весь этот хоровод смертей там из-за него. Он всему причиной. Всей этой разборки. И все трупы на его совести. Если она, конечно, у него, этого игорного короля, имеется.

– Ты про убийцу забыл, – сказала Катя. – А как быть с его совестью? Ты вот интересуешься, чем я так стремлюсь поделиться с нашими… Я подумала, а действительно – чем? В этом деле все вроде бы ясно. И мотив вроде бы лежит на поверхности с самого первого убийства. И все же… Я вот никак не могу понять, ну почему все-таки убийца, этот «крот», так добивается, чтобы «Красный мак» закрыли? Отчего он так жаждет его разрушения?

– Здравствуйте вам, – Кравченко хмыкнул, – сама же говорила, что это у них разборка и…

– Ну хорошо, пусть. Но почему он-то взял на себя функции убийцы, предателя, «крота»? Этот человек, кем бы он там ни был. За что он так ненавидит хозяина казино, Салютова? Быть может, есть какая-то причина? Может, сам Салютов знает какую-то иную причину, помимо больших денег и старой вражды с конкурентом Миловадзе, по которой кто-то может его так ненавидеть и мстить?

Кравченко снова хмыкнул и пожал плечами. Катин вопрос так и остался риторическим.

Сколько было времени и как оно прошло-улетучилось, Глеб Китаев не знал. Окна вестибюля снаружи затягивала все та же тусклая серая мгла. То ли нескончаемое хмурое утро, то ли ненастный, грозящий новым снегопадом день, то ли нежданно подкравшиеся вечерние сумерки. Время, как и море, как известно, пьяным по колено.

Бутылка «Долгорукова» оказалась лишь началом. И совету Салютова Китаев не последовал. Ехать домой – еще чего! Зачем? Когда здесь, в казино, под боком первоклассный бар, пусть и безлюдный сейчас, и темный, без бармена и посетителей, зато по-прежнему полнехонький даровой выпивкой. Выбирай – не хочу.

Китаев сидел за стойкой перед целой батареей бутылок. Пил и плевал на все. Пле-евал! Не хотел даже думать ни о чем, кроме…

Телефон. Мобильник надрывается в кармане пиджака, брошенного рядом на кожаный высокий табурет. Китаев и ухом не повел. Плевал он на все. Как только сотовый заткнулся, громким эхом ему по всему темному пустому зданию откликнулись другие телефоны – в администраторской, в комнате охраны, на пульте внизу и наверху в залах – везде. Как колокола, как сирены, как сигнальные маяки.

Телефоны умолкли, и снова зазвонил сотовый в кармане. Настойчиво и пронзительно. Китаев потянулся к пиджаку. И чуть не уронил машинку…

– Ну? Что нужно? Кто это?

– Глеб Арнольдович, это майор Колосов. Не можем никак к вам в казино дозвониться. Что у вас там? Почему ни один телефон не отвечает?

Китаев едва удержался, чтобы сразу не послать этого мента куда подальше…

– А тут у нас забастовка. Ну? Дальше что?

– Вы где сейчас? Срочно нужна ваша помощь. Скажите, сын Салютова Филипп сегодня в казино не появлялся?

Китаев снова чуть не послал его куда подальше. Но сдержался: менты, мать их… Власть!

– Н-нет, я его не видел, – сказал он, почти физически ощущая, что язык ему почти не повинуется.

– А вы можете как-то с ним связаться? Разыскать его прямо сейчас, срочно?

– Я? – Китаев икнул. – А что?

– Помните, вы мне говорили о квартире, которую Филипп снимает вместе с Легионером? Вы ее адрес знаете?

– Я? А что такое?

– Да вы что в самом деле! Пьяны, что ли, Глеб Арнольдович?!

– А тебе какое дело, – цыкнул в трубку Китаев, – какой командир нашелся. Я что, перед тобой отчитываться должен?

– Вы знаете адрес квартиры или нет?

– Зачем вам Липа? – строго (как можно строже) изрек Китаев и снова икнул. – Что вам от него, пацана, надо?

– Эй ты, встряхни мозги! Я кому говорю, Китаев! – в трубке внезапно громыхнул чей-то совсем другой решительный баритон. Возможно, на том конце провода работал телефон с громкой связью и в разговор кто-то вклинился. – С тобой говорит майор Обухов. Региональное управление по борьбе с организованной преступностью. Ну, протрезвел, нет? Вспоминай адрес квартиры, ну! Вспоминай все другие адреса, если какие есть, где может быть Легионер с сыном твоего босса! Я твою работу, между прочим, выполняю сейчас, мать твою… шеф службы безопасности!

– А что такое? Что случилось? – повторил Китаев, чувствуя разом, что язык ему снова повинуется, пелена хмеля точно по волшебству рассеивается, а по спине снизу вверх поднимается противный липкий холодок.

– А то случилось, что ты «крота» проморгал у себя под самым носом, охранничек! – рявкнул Обухов. – Легионер сидел вместе с Хванчкарой. Они вместе сидели – в одной колонии, в одно время. Понял, нет? Он и есть не кто иной, как ваш «крот». И салютовский сынок все это время – в полной его власти. Если что, он – его следующая жертва. Ну? Уразумел наконец? Адреса быстро! Два раза, что ли, повторять!

Была долгая, долгая пауза. Потом Китаев снова обрел дар речи:

– Да, сейчас…

Спустя несколько минут он словно ошпаренный выскочил из бара в вестибюль. Ринулся было к лестнице – скорей наверх, в кабинет. Нельзя терять ни секунды. Но вдруг…

То, что он увидел, пригвоздило его к месту. Дверь парадного подъезда казино была распахнута настежь. В дверном проеме в пелене снега и пепельных сумерек Китаев увидел знакомую фигуру. Это был Салютов. Он стоял спиной к Китаеву на ступеньках Дома в одном пиджаке без пальто и словно не замечал ни ветра, ни снега.

В правой, безвольно повисшей плетью руке его был какой-то тускло блестевший предмет. Китаев, поняв, что это, глазам своим не верил – как же это… нет, невозможно… Это невозможно! Сейчас, когда стало ясно, что…

Салютов поднял руку, неловко, картинно, как в кино, приставил пистолет к виску и…

– Валерий Викторович, нет!! Нет, родной!! Подожди! Постой! Я прошу тебя – нет! Не надо! Выслушай сначала меня!

Он не узнавал своего голоса. Даже и не подозревал, что он, Глеб Китаев, вообще способен вот так кричать.

Глава 32. О ТОМ, КАК НАШЛИ ЛЕГИОНЕРА

И все же Катя решила довести начатое дело до конца. И отчитаться о проделанной работе. А там – вольному – воля. Пусть Никита раз и навсегда зарубит себе на носу: она не из тех, кто тратит свое драгоценное время впустую. Ей поручили – она выполнила. И теперь костьми ляжет, как настоящий солдафон, чтобы доложить о выполнении.

Перед тем как снова (в который уж раз, наверное, в сотый!) пуститься в розыск, Катя долго и придирчиво изучала себя в карманном зеркальце. Нет, это уже чересчур – солдафон. Это так, для красного словца, для сгущения атмосферы. Все, кажется, у нас на месте, все в меру – и костюмчик, и макияж. Вот и славненько. И на душе от этих смотрин сразу стало легче. А может быть, потому, что наконец-то кончился за окном этот снегопад, заваливший всю Москву белыми сугробами, небо очистилось от туч и выглянуло холодное робкое солнце.

Бесчувственное солнце зимы… О, нет, что угодно, только не это! – одернула себя Катя. Вечно тебя, дорогуша, тянет на романтические метафоры. Как ту блондинку из бара на улице Суворова, которой, впрочем, больше нет… под этим бесчувственным солнцем зимы. Фраза закончилась сама собой и все на той же минорной ноте. Нет, баста! Катя защелкнула пудреницу, бросила ее в ящик стола. И решительным шагом настоящего солдафона двинулась в розыск.

Кабинет Колосова был открыт, самого его где-то носило. А вся обстановка – распахнутый шкаф, брошенная на стул кожаная меховая куртка-пилот, армейский походный планшет, карманный фонарь и промокшие кожаные перчатки свидетельствовали, что эту ночь начальнику отдела убийств пришлось провести на выезде где-то в районе. Катя повесила куртку в шкаф, перчатки положила сушиться на батарею. Снова здорово, подумала она с досадой, опять ЧП! Надо сводку посмотреть, что случилось, может, для хроники что-нибудь любопытное попадется. Однако Никите не позавидуешь. Наверное, вернулся оттуда злой как дракон, продрогший и сейчас снова спровадит ее – потом, позже, не до тебя…

– Здравствуй, Катя.

Она оглянулась – наше вам с кисточкой, гениальный сыщик. Так и есть – ночь не спал: небрит, глаза красные, лицо обветрело и опухло.

– Здравствуй, – ответила она, усаживаясь. – Ну, не знаю, Никита, может, ты снова занят, но я у тебя не более десяти минут отниму, мне обязательно надо…

– Я тебя внимательно слушаю, – Колосов сел за стол.

Слушал он действительно внимательно. И вместе с тем отрешенно. Катя изо всех сил старалась до мельчайших деталей воспроизвести сцену в сауне, свой разговор с Мариной Салютовой и сцену в вестибюле. Чтобы он понял, что ее так насторожило и заинтриговало. Он не задал ей ни единого вопроса, ни разу не перебил. И это глухое, почти равнодушное молчание Катю обеспокоило.

– Мне кажется, поведение Салютовой требует разъяснений, – подвела она итог. – Эти два факта – то, что она в разговоре со мной упоминала о каком-то «муже», явно не имея в виду покойного Игоря Салютова, и весьма странная сцена в вестибюле фитнес-центра с ее свекром… Я считаю, Никита, эти факты должны нами исследоваться. Ведь существует помимо них еще и третий факт – гибель старшего сына Салютова в аварии. А когда ты просил меня «посмотреть» женщин, прямо или косвенно замешанных в этом деле, ты упоминал и еще четвертый факт о том, что поведение Марины Салютовой показалось и тебе необычным. Вот я и хочу тебя спросить, что конкретно ты тогда имел в виду?

Он словно очнулся от своих дум.

– Показания бывшего швейцара казино Пескова. Он рассказал мне, что когда в туалете казино посетитель наткнулся на первый труп и еще было неясно, что это Тетерин, по казино пронесся слух, что в туалете кто-то застрелился. И по словам Пескова, это известие Марину Львовну потрясло. Она якобы прибежала в вестибюль сама не своя. Потом, когда выяснилось, что это не самоубийство, что убит служащий казино, она успокоилась.

– А что она сама в этот вечер делала в «Красном маке», ты выяснил?

– Они все там собрались, вся семья. Я же тебе говорил – забыла? Это был как раз сороковой день со дня смерти старшего сына. Они собрались на его поминки.

– Странное место для поминок – казино. Правда, там есть ресторан, но все равно как-то… – Катя пожала плечами, – необычно. Мне кажется, Никита, Марину Салютову надо допросить. Ведь, в сущности, мы до сих пор не знаем, что это за семья, что там происходит. По-моему, пора уже не только вести негласное наблюдение, которое все равно ничего не проясняет для вас, а задать и Марине Львовне, и самому Салютову, и его сыну Филиппу вопросы о том… Ну, о том, как она вообще живет, их семья, богатая, обеспеченная семья владельца казино. Мне кажется…

– А мне кажется – поезд ушел, Катя.

Она непонимающе взглянула на Колосова. Что за похоронный замогильный тон?

– То есть как?

– А так. Дело казино кончено. Полный провал. Крах.

Колосов достал из ящика стола пачку свежих, только что отпечатанных фотографий. Положил на стол перед Катей. Это были снимки места происшествия: освещенная фарами патрульных машин обочина шоссе, высокие сугробы, две четкие цепочки следов по глубокому снегу и распростертый человек в камуфляжных брюках и рокерской куртке-косухе. Первый снимок: человек лежит в той позе, в которой и обнаружен, – ничком, уткнувшись в снег. Второй снимок: тело уже перевернуто во время осмотра. Видно, что руки убитого крепко связаны спереди веревкой, лицо сильно избито. Пулевая рана в голову, в левый висок, запекшаяся кровь – на коже, на коротко стриженных светлых волосах. Третий снимок: лицо убитого крупным планом. Катя вздрогнула: мертвец был ей знаком. Она видела его лишь однажды. Живым. Видела в баре с этим шоколадно-кубинским названием «Кайо-Коко» и даже… даже дала ему свой телефон.

– Боже, – прошептала она, – это же… он. Как же так? Снова? Никита, как же так? Почему?

– Потому что концы обрезали. Вот так, одним махом. Все, – Колосов показал пальцами «ножницы». – Как это и бывает в классических разборках.

– В каких разборках? Но почему именно он? Легионер?

Никита понял – до него только сейчас дошло: она так ошеломлена потому, что еще ничего не знает. Ничего из того, что занимало их с Обуховым все эти сутки. Не знает и того, что они опоздали со всеми своими выводами, догадками, засадами и задержаниями. Их опередили, смертью Легионера-Дьякова, смертью «крота» разом обрубив в этом деле все концы. Обрубили мастерски, как это и бывает в больших разборках больших людей, где никто не жалеет и не считает чужой крови, где все жертвы – проходящие пешки: и «человек туалета» Сан Саныч Тетерин, и заезжий карточный шулер Таураге, и юная блондинка с берегов Балтики, сочиняющая стихи, и даже прежнее грозное оружие – «крот»…

Да, Глеб Китаев, собравшись с мыслями, вспомнил и продиктовал им с Обуховым адрес квартиры, снимаемой Дьяковым-Легионером и Филиппом Салютовым. Колосов помнил этот адрес наизусть: улица Пятницкая, дом 37, квартира 8. И они с опергруппой сразу же ринулись туда по горячему следу. Другая группа тем временем выехала в бар на улицу Суворова. А еще две держали под наблюдением квартиру Басманюк в Крылатском и дом Салютова в Ильинском, на случай если Филипп со своим приятелем объявятся там. Засады стояли всю ночь. И везде, по всем адресам было глухо, как в танке.

Квартиру на Пятницкой проверили по домоуправлению. Это был блочный девятиэтажный шестиподъездный дом, весьма нелепо смотревшийся на фоне окружавших его особняков и доходных домов купеческой старой Москвы. Квартира восемь располагалась на втором этаже во втором подъезде, и в ней не было ни души. На звонки никто не отвечал. В домоуправлении ничего о сдаче квартиры внаем сказать не могли. По документам там проживала пенсионерка Годовская, ветеран войны. Домоуправ вспомнил: у нее дети в Америке, вроде бы старушка на Новый год собиралась за океан, навестить их. Может, и уехала, а квартиру, может, и правда сдала на несколько месяцев. Нет, нет, никаких молодых людей по указанным приметам вроде никто в доме не видел.

Засада из дома на Пятницкой была снята только в пятом часу утра, когда из дежурной части главка пришло сообщение о найденном на двенадцатом километре Рублевско-Успенского шоссе свежем трупе с явными признаками «разборочной расправы»: руки связаны и налицо два пулевых ранения в грудь и контрольное – в левый висок. Уже тогда они с Обуховым почувствовали, что дело неладно. А когда почти сразу пришли результаты дактилоскопии трупа и стало ясно, что убитый – Николай Дьяков-Легионер, они окончательно поняли, что их опередили.

Это было классическим концом классической разборки, как сказал Обухов: «крот» был ликвидирован, концы обрезаны. И кто же мог за всем этим стоять, как не…

Колосов смотрел на Катю: господи, ну, что она там лепечет? Какие-то факты, какая-то семья, какая-то Марина Салютова… Какая теперь может быть семья? Неужели не ясно, что дело казино рухнуло? Закончилось. И закончилось не ими. А тем, кто даже из тюрьмы способен нанести такой вот сокрушительный, ошеломляющий удар…

– Дай мне протокол осмотра места, – услышал он настойчивый Катин голос. – Я хочу сама посмотреть. Что-нибудь вы там нашли, ну?

– Гильзы, – ответил он и отметил, что Катя сразу же умолкла – поняла наконец, – две стреляные гильзы от «макарова». На этот раз те, кто прикончил «крота», а судя по следам на снегу, их там было двое, даже не позаботились, чтобы найти их и забрать. Для них и для Миловадзе это уже не важно.

Катя вернула фотоснимки. В это время в дверь кабинета заглянул оперативник с какими-то бумагами.

– Никита Михалыч, посмотри, факс только что пришел из прокуратуры, – сказал он. – Копия вчерашнего допроса Миловадзе.

Пока Никита читал копию протокола, Катя медлила в дверях – ну? А может быть… А вдруг?

– Он все полностью отрицает, – Никита оторвался от бумаги. – Все. Внаглую. На все вопросы о Салютове, о казино, об убийствах отвечает «нет». А Дьякова-Легионера и того, что он с ним сидел три года в одной колонии, даже «вспомнить» не может. «Кто такой?» – интересуется у следователя. Конечно… на таких наших нынешних доказательствах против него он вполне может разыгрывать из себя святую невинность.

Катя открыла дверь: нет, чудес не бывает. Этот Миловадзе-Хванчкара, которого она никогда в глаза не видела и, слава богу, никогда не увидит, наверное, очень хитер. Хитер, жесток и умен. Гораздо умнее их и потому…

Значит, это все-таки разборка. А ей на какой-то миг показалось… Нет, нет, ей просто показалось. Она вспомнила, с какой неохотой в тот самый первый раз слушала Никиту. Ей так претило слово «разборка». Все это происходило так далеко от нее – на Луне. Да, видно, сердце не обманешь. И Кравченко тоже оказался прав, когда отговаривал ее.

Она шла по коридору розыска. А в голове вертелось: значит, это все-таки разборка, и все концы уже обрезаны, и «крот», почему-то оказавшийся Легионером (почему? как они это-то узнали?), мертв… И чудес на свете не бывает, потому что…

– Пропустите меня! Да пропустите же… Мне срочно нужно с кем-то поговорить – со следователем, с начальником вашим. Да какой еще, к черту, пропуск, какой паспорт… У меня нет паспорта, я его забыл… Да пропустите же меня!

Кто-то скандалил на проходной розыска. Возможно, жалобщик-сутяга. Его не пускали в управление без документов. А он словно не понимал увещеваний постового, не понимал очевидного, что пропуска заказываются вот тут рядом за углом, в бюро пропусков, при предъявлении паспорта.

Катя, проходя мимо, машинально заглянула на проходную. Кто там так кричит? Он пьян, что ли? Или не в себе? Что ему нужно? Заглянула и остановилась, увидев рядом с постовым… Филиппа Салютова. Он что-то горячо, почти истерически доказывал невозмутимому молоденькому сержанту – своему ровеснику. Катя сразу узнала Салютова-младшего. Он по-прежнему был в своем пальто, правда, теперь эта некогда дорогая и стильная вещь была испачкана и измята, словно старое одеяло.