Текст книги "Звезды на ладони"

– Подобное называется легким флиртом. Всего-навсего, – строго добавила Лиля.

– Именно – флиртом! А ты помирать вздумала... – поддержала Рая.

Альбина помолчала немного, а потом снова подала голос:

– Она здесь? Да, здесь, я знаю... Надя!

– Иди сюда, – в коридор выглянула Лиля. – Только ничего лишнего, никаких подробностей! Они на нее особенно плохо действуют...

Запахнув белый халат, Надя вошла в палату. У окна, на высоких подушках, лежала Альбина – мраморно-белая, с темными подглазьями. К руке прилеплена игла капельницы, а в изголовье пикает какой-то прибор.

– Алька!

– Надя... – Из глаз Альбины немедленно потекли слезы.

Муки совести были просто нестерпимы – на ватных ногах Надя подошла к подруге, бухнулась на стул рядом с ней.

– Алька, я так виновата...

– Девочки, вы пока выйдите, нам с Надей надо поговорить... – слабым голосом произнесла Альбина. Рая и Лиля, тоже в белых халатах, засеменили вон. Лиля из-под халата еще раз показала Наде кулак – ничего лишнего, мол!

Они с Альбиной остались вдвоем, только прибор в изголовье противно пикал. Но, кажется, ровный, монотонный звук сообщал о том, что пока с Альбиной ничего страшного не происходит. Она еще поживет...

– Наденька, как ты могла...

– Алька, Рая с Лилей сказали тебе правду, – быстро произнесла Надя. – Это был просто легкий флирт. Ничего серьезного. Клянусь своей жизнью!

Альбина протянула к Наде ужасно бледную, всю в синяках от уколов руку. Надя схватила ее, почувствовала, как холодны пальцы подруги...

– Я так люблю тебя! – зачастила Надя, чувствуя, что по ее лицу снова текут слезы. – Я свинья и скотина. Но я клянусь...

– Не клянись, Наденька, не бери на себя грех...

– Но это правда!

– Наденька, мне все равно – было между тобой и Леоном что-то или нет... Может, и правда ничего не было. Но я видела ваши лица...

– Ты не волнуйся, Алька! Просто наваждение какое-то накатило. Но оно прошло!

Альбина слабо улыбнулась.

– Леон сказал, что останется со мной, – прошептала она. – И все, мне этого достаточно.

– Все хорошо, вот видишь – все хорошо! – пожала ее пальцы Надя. – Он тебя любит!

– Да. И я без него не могу. Ты, Наденька, не представляешь, как я его люблю...

«А ведь и вправду любит! И чего мне там Леон наплел...» – с негодованием подумала Надя.

– Надя...

– Что, Алька?..

– Расскажи, как у вас все началось.

– Да ничего у нас и не начиналось! – возмутилась Надя. – Я же тебе сказала...

– Нет, все должно было с чего-то начаться... – замотала головой Альбина, и темный румянец вспыхнул у нее на скулах. – Взгляд, или слово, или...

Надя помнила, о чем предупреждала ее Лиля, – никаких подробностей, но она вдруг решила, что хотя бы часть правды Альбина должна знать. Это ведь совсем ужасно – когда ничего не знаешь и воображение начинает рисовать всякие картины...

– Помнишь, ты забрала меня из санатория? – тихо произнесла Надя. – И оставила ночевать у себя...

– Да, помню, – спокойно ответила Альбина.

– Так вот, я вышла среди ночи на кухню, потому что меня мучила жажда, и столкнулась там с Леоном. Мы говорили с ним о музыке, о том, что он сочинял в тот момент, он мне что-то сыграл на рояле, потом я ушла спать. А потом – сумочка, которую я забыла у тебя, и деньги, которые мы с Лилькой и Раей должны были тебе отдать. Ты послала на встречу Леона, и мы с ним опять разговорились. Поверь, Алечка, это были разговоры, и только! И третья наша с ним встреча – это когда Райка донесла на нас. И все!

Альбина внимательно слушала Надю и что-то прокручивала в своей голове. Надин рассказ подействовал на нее благоприятно – оживление блеснуло в глазах. Она задышала ровно и спокойно, словно впервые за долгий промежуток времени смогла наконец перевести дыхание.

– Что вы собираетесь делать дальше? – спросила она.

– Кто?

– Ну, ты и Леон...

– Господи, да ничего! Мы уже поняли, что нас начало заносить куда-то не туда, и решили прервать всяческие отношения. Никогда, никогда, ты слышишь – никогда! – мы больше с ним не встретимся.

– Я верю тебе, – вздохнула Альбина и пожала Надину руку.

– Алечка...

– Что, Надюша?..

– Я чуть с ума не сошла, когда поняла, что могу стать причиной твоей смерти! – Надя съехала со стула вниз, на пол, и прижалась щекой к Альбининой руке. – Я бы сама умерла, если бы с тобой что-то случилось...

– Ну-ну... – Альбина добродушно потрепала ее по волосам.

– Ты меня никогда не простишь... – уткнувшись лицом в одеяло, пробормотала Надя сквозь слезы.

– Прощу, куда я денусь... – с некоторым раздражением произнесла Альбина. – Я тебя сто лет знаю, и ты мне как сестра...

– Алька!

– Все, не реви больше... Глупая Надя, на будущее – кроме собственного мужа, у меня и нет ничего. Забота о нем – это единственное, что поддерживает мою жизнь. Больше никогда так не поступай. Я прекрасно знаю, что ты одинока, что ты до сих пор не можешь прийти в себя после ухода Прохорова, понимаю, что Леон не похож ни на кого из других мужчин, потому что он человек творческой профессии... Ты как существо тонкое, интеллектуальное не могла не поддаться его обаянию... а он слаб, как и большинство мужчин... В общем, ситуация ясна. Я ни в чем тебя не виню, Надюша, и верю, что ты искренне раскаиваешься.

– Алечка, я вот о чем думаю...

– Ну, говори.

– Ты ведь можешь сделать операцию, так? Ты будешь здорова, и тебе больше не будут страшны удары судьбы... – Надя старалась выражать свои мысли в максимально облегченной форме, чтобы ни единым намеком не огорчить Альбину.

– Могу, – спокойно сказала Альбина.

– Сейчас медицина на таком высоком уровне! – Надя почти слово в слово повторяла то, о чем не так давно сообщил ей Леон. – Алька, ты не можешь рисковать, ты должна согласиться на эту операцию!

Альбина откинулась на подушки и улыбнулась уголками губ. Надя с нетерпением ждала ее ответа – она должна согласиться! Тогда сразу станет ясно, что Леон Велехов напрасно оговорил свою жену, выставив ее некоей моральной шантажисткой, и тогда о нем можно будет думать плохо, и она, Надя, без всякого сожаления о нем забудет...

– Кстати, о риске, – сказала Альбина, облизав губы. – Ты в курсе, что ни один врач не даст мне стопроцентной гарантии в том, что операция закончится удачно?

– Как? – испугалась Надя.

– А вот так. Конечно, прогноз в целом благополучный, но абсолютной уверенности нет. Это операция на сердце, Надя! Ты бы согласилась, если бы был, например, хоть один процент вероятности того, что ты умрешь под ножом хирурга?

– Н-не знаю... – пролепетала Надя. Она ничего не понимала в медицине.

– Вот видишь!

– Алька, но что же делать...

– Ничего не надо делать, – строго произнесла Альбина. – Просто вы, мои друзья и близкие, не должны уж слишком откровенно мучить меня. И все будет в порядке.

Это был вовсе не тот ответ, которого ожидала Надя. После него не получалось думать о Леоне как о подлеце и негодяе, оговорившем собственную жену, но тем не менее... Надя теперь понимала Альбину и ее страх. Как все непросто!

– Я не буду тебя мучить, – сказала Надя. – Пусть лучше я мучаюсь, потому что у меня, слава богу, сердце здоровое, оно все вынесет...

– Надька, какая ты смешная! – Альбина опять потрепала ее по волосам.

* * *

Надя долго не решалась нажать на кнопку.

Ее словно удерживало что-то – она не могла избавиться от ощущения, что опять совершает проступок. Но никто же не узнает!

Она все-таки ткнула кнопку на проигрывателе и отвернулась к стене.

Сначала была тишина, и Надя первые несколько секунд пребывала в разочарованном недоумении – неужели что-то не так? Но затем тишина расширилась, заполнила всю комнату, стала осязаемой, гулкой. А потом зазвучала музыка.

В электронной музыке, впрочем, как и в любой другой, Надя ничего не понимала. Она напрягалась, пытаясь различить в далеком шуме переливы скрипок и гудение труб, но вместо этого услышала шум дождя – сначала едва слышный. Это был тот самый августовский дождь, который застал их с Леоном вместе. Который свел их и заставил посмотреть друг на друга новыми глазами.

«Как интересно получается... – подумала Надя, трогая пальцем обивку дивана, в которую она почти уткнулась носом. – Если бы мне не захотелось тогда попить воды, я бы не вышла на Алькину кухню, не разговорилась с Леоном. И ничего бы не произошло... Или нет, не так – если бы бестолковые куклы Лилька с Райкой заплатили за свои номера в санатории, Альбине не пришлось бы за мной приезжать и выручать меня. Я бы преспокойно пожила там еще пару дней, а потом бы тихо уехала оттуда своим ходом. Но обстоятельства сложились таким образом, что мы с Леоном влюбились и едва не отправили Альку на тот свет... Во всем виноваты дурацкие обстоятельства. И что это значит? А это значит то, что человек не властен над своей судьбой. Как карты легли, так оно и случилось. Но, с другой стороны, мы с Леоном расстались, благодаря нечеловеческому усилию воли. Мы изменили свою судьбу. Значит, человек над ней все-таки властен?»

...Это был уже не дождь. Музыка – нежная, печальная, стремительная и радостная – вдруг заполнила всю комнату. В ней было все. В отчетливо звучащей мелодии отразились оттенки чувств, тончайшие настроения, мимолетные впечатления...

Надя оцепенела, захваченная звуками, – они несли ее куда-то вперед, вверх, они баюкали и будоражили ее. Словно тот, кто сочинил музыку, был рядом. И говорил с ней – теми единственными, главными словами, которые можно услышать только раз в жизни.

Леон с помощью музыки объяснялся Наде в любви.

«Ты самая лучшая, – как будто говорил он. – Я тебя люблю. Нежно и страстно. Я думаю только о тебе. Ты моя, несмотря ни на что. Я тебя обнимаю, я тебя целую, я проникаю в глубь твоего сердца. Я везде в тебе. И вообще, с чего ты взяла, что мы сейчас далеко друг от друга? Мы вместе! И до конца жизни мы будем вместе. И даже у гробового входа мы будем думать только друг о друге, не страшась смерти. И там, дальше, бесплотными тенями мы будем летать по коридорам времени в ожидании Страшного суда, и предстанем перед богом – тоже вместе. Ты убежала, ушла, ты покинула меня, ты спряталась... Но все равно я тебя настигну, я прольюсь на тебя золотым дождем. Ты моя. Я тебя люблю. Нежно и страстно...»

Надя узнавала мелодию, которую когда-то наиграл ей Леон на рояле. Теперь она была оформлена и завершена с помощью компьютерной обработки, наполнена мощью.

Мороз пробежал у Нади вдоль позвоночника – так хороша была эта музыка. Даже не совершенством своим, а тем, что Леон с ее помощью смог сказать Наде все.

«Я тебя тоже люблю, – сказала она, бесцельно водя пальцем по жесткой ткани, которой был обит ее диван. – Ты мой».

Леон не был ее, он остался с Альбиной. Они потеряли друг друга – навсегда.

Бурлящая стихия музыки дошла до своей кульминации, а затем стала рассеиваться, распыляться, замирать, истаивать. Остались лишь какие-то звуковые блики – миражи тембров, эхо, отзвуки... Наконец и они затихли.

Вокруг была тишина.

Надя закрыла глаза. Только сейчас она поняла, какая могла бы у них с Леоном быть любовь. «Лучше этого у меня ничего не будет, – сказала она себе. – Сколько мы с ним встречались? По пальцам можно пересчитать наши встречи, но они – единственные счастливые дни в моей жизни...»

* * *

В конце сентября, когда бушевало позднее бабье лето, Альбину выписали из больницы. Она позвонила Наде уже из дома и говорила с ней ласково и спокойно. Потом позвонила Лиля.

– Альку выписали, ты знаешь, – деловито сообщила она.

– Да, знаю... Мы с ней говорили час назад.

Лиля потрясенно замолчала, а потом произнесла торжественно:

– Наша Альбина – святая. Она простила тебе такое...

И тут в первый раз за довольно долгий промежуток времени Надя наконец вспомнила о том, что уже давно ее мучило и не давало покоя.

– Лиля, ты не хочешь со мной встретиться?

– Сейчас? Ну, не знаю... Адам должен завтра утром приехать, а на сегодня я записана к парикмахерше. Слушай, Шелестова, я у себя нашла несколько седых волос – ужас, ужас...

– Что ты хочешь, бальзаковский возраст, – философски произнесла Надя.

– Ты спятила – мне всего тридцать! – возмутилась Лиля.

– А ты, Лосева, двоечница, классики не знаешь! Бальзак написал роман «Тридцатилетняя женщина» – как раз про этот самый возраст.

– Да ну...

– Я тебя уверяю! Другое дело, что в его времена люди старели раньше, быстрее. Теперь бальзаковский возраст наступает гораздо позже – лет в сорок, а то и в пятьдесят...

– Вот видишь!

– Все равно, Лиля, заезжай ко мне после твоей парикмахерши, поболтаем. У меня и бутылочка винца есть, красного, сухого...

Надя хорошо знала, чем можно соблазнить Лилю, и хладнокровно пользовалась этим.

Лиля прибыла вечером, в простеньком свитере и джинсах (демократичные идеи от известных кутюрье), благоухая средствами для ухода за волосами. Выглядела она чудесно, правда, с порога принялась ругать свою парикмахершу.

– Гулька – зараза и сволочь! Сверху срезала сантиметра два лишних, а сзади, наоборот, какие-то хвосты оставила... – затараторила Лиля и стала вертеться перед зеркалом, висевшим в Надиной прихожей.

– Лиля, да все в порядке...

– Нет, ты не понимаешь! Привыкла вечно с каким-то хвостом ходить, а вот я могу только с распущенными волосами... Кстати, ты видела, какие я ботинки для осени прикупила?

– Можешь не снимать – они у тебя, пожалуй, будут чище, чем мой пол, – одобрительно кивнула Надя.

– Ну да, я только что из машины, по улицам в них и не ходила совсем...

Надя не могла приступить к задуманному разговору сразу, она медлила и сомневалась – не хотелось нарваться на ложь. Следовало сначала усыпить Лилину бдительность и только потом, медленно, постепенно, не дав опомниться, вывести подругу на чистую воду.

– Ты как, закончила с тем переводом? – спросила Лиля, проходя на кухню. – О, вот и винцо... Мне только рюмочку, символически – я же за рулем как-никак...

Надя налила вино в бокалы.

– За что?

– За нашу дружбу, само собой... – засмеялась Лиля. Они чокнулись.

– О чем ты спрашивала? Ах да, о переводе... Да, закончила, и меня уже новой работой загрузили. Дали второй роман этого Клапке. «Гибель вселенной» называется.

– Что-то астрономическое? – поинтересовалась Лиля, закусывая вино ломтиком сыра.

– Нет, художественный текст... Гибель вселенной – это в переносном смысле.

– А-а, вот оно что!

– Кстати, говорят, что Клапке в Москву скоро приедет, – задумчиво произнесла Надя. – То ли наше издательство его пригласило, то ли русский ПЕН-клуб – я пока точно не знаю... Но в любом случае придется с ним встретиться.

– Он женат? – быстро спросила Лиля. – И лет ему сколько? Может, он старик, из которого песок сыплется...

– А это-то тут при чем?

– Господи, Надька, а вдруг вы друг другу понравитесь, и все такое...

– Ну тебя!

– Нет, Шелестова, я вполне серьезно!

– Послушай... – нерешительно произнесла Надя. – А как у вас с Адамом дела? Помнишь, Зина Трубецкая что-то намекала о дочери какого-то бизнесмена...

– Зинка – известная сплетница! – отмахнулась Лиля. – Я потом говорила с Адамом... Все эти слухи о нем и Дарине Мардарьевской – чушь и ерунда. Он меня любит, а остальное...

Лиля выглядела веселой и беззаботной. Может быть, даже чересчур беззаботной. «Нет, все-таки она его ревнует», – подумала Надя.

– У вас есть прозвища? – неожиданно спросила она. – То есть вы как-то называете с Адамом друг друга, когда вы одни? Кошечка, зайчик, пупсик...

– Фу, какая гадость! – засмеялась Лиля. – Ужасное мещанство! Нет, я называю Адама иногда на польско-литовский манер – Адысь.

– А он тебя? – стараясь сохранять невозмутимость, спросила Надя.

– Ну... – Лиля пожала плечами. – Мое имя – Лилия – дает повод придумать множество производных от него. Лола, Лала, Ляля, Лили... Честно говоря, они мне не нравятся, тоже кажутся какими-то мещанскими. Пусть будет единообразие... И я поэтому обычно говорю мужчинам – называйте меня Лулу, если уж вам так хочется придумать что-то уменьшительно-ласкательное... Лулу – это ведь звучит вполне прилично, без излишней претенциозности, да?..

– Да, – сказала Надя. – Лулу...

Лулу! Все-таки – Лулу!

Адам назвал Лилю этим милым богемным прозвищем – Надя не ослышалась тогда, когда заезжала к ней за деньгами для Альбины. Лулу – так обычно называют Лилю другие мужчины, ее мужчины. Она сама только что сказала... А этот странный разговор, обрывок которого Надя подслушала, прячась в кустах больничного сада... «Она могла догадаться!» – с досадой сказала Лиля, обращаясь к Рае. А Рая ей ответила: «Она у нас вроде блаженной, очевидных вещей не замечает... Я никому не рассказывала, я целый год терплю». – «У этой истории срока давности нет», – напомнила ей тогда Лиля.

Ну да, Надя не должна узнать, что год назад сделала Лиля... «Встречаться с чужими мужьями нехорошо!» Действительно – нехорошо. Надя была виновата перед Альбиной. И Лиля тоже была виновата – перед Надей. Встречаться с чужими мужьями нехорошо... Лучшие подруги не должны позволять себе подобных вещей... А Лиля была любовницей Прохорова...

– Надька, ты о чем так напряженно думаешь? – засмеялась Лиля.

– Что? – Надя вздрогнула. – Так, ни о чем.

– Ладно, давай еще по рюмашечке! За дружбу мы уже пили, теперь давай за здоровье. Здоровье, знаешь ли, никогда не помешает...

И его письмо, которое Надя нашла случайно в шкафу, еще в июле, было к ней. Что там было написано? Что-то вроде – «Лу-лу, обойдемся без лишних слов, мы чужие с самого начала, это игра в любовь, это имитация страсти...» – и прочее в том же духе. Прохоров тоже обращался к Лиле Лосевой – Лулу. Надя, глупая, наивная Надя (недаром Рая сказала про нее – «она у нас вроде блаженной!»), решила тогда, что Прохоров адресовал это письмо ей и своим Лу-Лу или Лулу намекал на ее, Надину, манерность. Вот вам и звуковой мусор! Прохоров писал вовсе не ей, а Лильке, это же очевидно!

– Лиля...

– Что, Надюха?

– А Адам тебя никогда не ревновал? Ну, к другим...

– Ой, Шелестова, я ж тебе тыщу раз говорила, что мы с Адамом современные люди, без комплексов! – засмеялась Лиля. – Не стоит усложнять жизнь... Я люблю только его, а все остальное не имеет значения.

... Год назад Надя узнала, что у ее мужа есть любовница. И ровно год назад исчезла Лиля, на пару месяцев. Лиля умела пропадать – вот так, вдруг, без видимых причин, все к этому привыкли. Теперь понятно – в тот раз Лиля пропадала вместе с Прохоровым! Непонятно только одно – зачем Лиле понадобился Егор, ведь у нее есть Адам, мужчина ее жизни...

– Но зачем, Лиля... – с недоумением проговорила вслух Надя.

– Что «зачем»? – весело переспросила Лиля.

Надя взглянула на нее – так, словно увидела в первый раз. Лиля Лосева, ее близкая подруга, держала рюмку с красным вином и улыбалась легко и радостно. Правда, в светло-серых, почти голубых глазах проглядывало беспокойство (вероятно, образ Дарины Мардарьевской еще витал где-то близко), но в целом Лиля не выглядела коварной предательницей. Милый ангел с шелковистыми белокурыми кудрями. Хорошенькая девочка тридцати лет, всеобщая любимица...

– Зачем тебе понадобился Егор? Что, Адам был в очередной командировке? И тебе стало скучно?

– Надя! – Рюмка в Лилиной руке дрогнула, и она быстро поставила ее на стол.

Несколько секунд подруги молчали, глядя друг на друга широко открытыми глазами. Наконец Лиля ошеломленно пробормотала:

– Так ты все знаешь... боже мой... Но откуда! Райка проболталась? Егор тебе сказал? Егор, да? Вот дурак!

– Лиля, я сама обо всем догадалась, – тихо произнесла Надя. – Рано или поздно это должно было случиться.

– Наденька, я тебе сейчас все объясню...

– Да, уж объясни мне – зачем тебе понадобился Егор, когда у тебя есть Адам.

– Только не кричи... Только не кричи, пожалуйста... – залепетала Лиля. – Это была ужасная ошибка. Мы оба скоро это поняли – и я, и Егор!

– Лилька, зачем ты так поступила со мной? Ведь мы же... – Надю затрясло, несколько капель красного вина пролились на светлый пластиковый стол, и она тоже поставила свою рюмку. – Мы же с тобой...

– Как сестры! Ну да! – Лиля заплакала – прозрачные огромные слезы покатились у нее по щекам. – Я дура. Наденька, прости меня. Я сама не понимаю, как такое могло произойти...

«У тебя кто-то есть? Только не лги!» – спросила Надя своего мужа год назад.

«Да, кажется, я влюбился, – сказал в ответ Егор Прохоров. Ну как же, Прохоров, образец честности, на прямые вопросы всегда отвечал прямо. – Я пока еще не во всем разобрался, но она мне очень нравится...» Надя не стала спрашивать, кто она, та разлучница. Она просто стала собирать вещи Прохорова, заталкивать их в чемодан. «Что ты делаешь, Надя?» – «Уходи». – «Надя, но давай хотя бы поговорим! Наши с тобой отношения давно зашли в тупик, но еще можно все исправить...» – «Уходи!..»

Значит, разлучницей была Лиля. Лиля играла с честным Егором Прохоровым, как кошка с мышкой. Под конец он все-таки раскусил ее – «это имитация страсти, это игра в любовь, на самом деле мы чужие с самого начала...». Ту записку он писал Лиле, Лиле, Лиле...

– Лиля, ты сломала мне всю жизнь.

Лиля, до того ронявшая прозрачные слезы из прозрачных глаз, всхлипнула, набралась мужества и неожиданно перешла из обороны в нападение:

– Да у тебя и не было никакой жизни! Я ничего не ломала, ты сама все сломала еще задолго до меня!

– Я?! Выходит, это я во всем виновата?

– Да, ты! Тебе не нужен был Егор, тебе вообще никто не нужен! Ты эгоистка, холодная эгоистка, люди тебе только мешают!

– Лосева, ты увела от меня мужа – причем, заметь, он тебе был совсем не нужен, ты с самого начала знала, что останешься с Адысем своим, – и ты же говоришь, что я – эгоистка? – закричала Надя.

– Да!!!

– Поразительно, просто поразительно...

Тогда, год назад, Надя едва не умерла от горя, когда узнала, что у Егора есть любовница. Она выгнала мужа из дома, выкинула его из сердца, но все равно – нет-нет да и возникало желание увидеть женщину, отнявшую у нее счастье, перечеркнувшую целых семь лет жизни... И вот она перед ней, эта женщина. Сидит за другим концом кухонного стола. Она – Лиля Лосева.

– Шелестова, ты должна простить меня, – вдруг сказала Лиля.

– Я? Тебя? Простить?

– Да, – твердо произнесла Лиля. Длинным изящным пальчиком она машинально нарисовала лучи у растекшейся по столу лужице красного вина. Лужица превратилась в солнце. – Точно так же ты поступила с Альбиной. Альбина простила тебя. И ты должна меня простить.

– Поразительно...

– Да перестань ты повторять одно и то же, словно попугай! – рассердилась Лиля. – Все равно у вас никакой жизни с Егором не было, вы бы и без меня рано или поздно расстались, чего уж там... А меня ты не семь лет, а гораздо больше знаешь. Я важнее твоего Егора.

В словах Лили была логика – в самом деле, Надя почти так же поступила с Альбиной. Альбина едва не умерла, когда узнала, что у Нади и Леона завязывается роман...

– Нет, – упрямо сказала Надя. – Я не прощу тебя.

– Надя, милая...

– Я не Альбина, я не умею прощать! – едва не плача, в отчаянии закричала Надя. – Я и Прохорова не могла простить, хотя он до сих пор шляется ко мне, вернуться хочет...

На лице у Лили засияло вдохновение.

– И его тоже прости! – торжественно произнесла она.

– Господи, Лосева, ты с ума сошла!

– Это не я, это ты с ума сошла! – прижав руки к груди, провозгласила Лиля. – У тебя, Шелестова, словно в мозгах что-то заклинило... Ты же снова можешь быть счастливой! И Леона своего ты быстрей так забудешь...

– Что?!

– А то! И слепому видно, как ты в Леона влюбилась! Ты ведь любишь его, да?

– Лиля, я дала Альбине слово, и я его никогда не нарушу.

– Да это все понятно! – нетерпеливо перебила ее Лиля. – Слово ты дала, но Леона продолжаешь любить. Поэтому ты должна помириться с Егором – ведь, как известно, клин клином вышибают...

Надя застонала, схватившись за голову.

– Погоди, Лосева... Я тебя вот о чем хотела спросить. Ну, Райка знала, это я уже поняла. А Альбина?

– Альбина – нет. Слушай, разве ты не понимаешь – Альбина мне бы такое устроила, если бы обнаружила, что у меня с твоим мужем роман... Да она бы меня убила! Альбина – она же святая!

– Да-да, ты права... – прошептала Надя.

– Наденька, милая... – Лиля протянула к ней свои изящные руки – такими на арфе бы играть! – Прости...

– Отстань от меня! – оттолкнула их Надя. – Все, Лиля, мы больше не подруги.

Лиля зарыдала в голос. Она очень сильно переживала, или... Надя уже ни в чем не могла ей верить. «Притворяется! – дрожа, подумала она. – Егор прав – она актриса, она все время играет...»

– Если хочешь знать... – всхлипывая, продолжила Лиля. – Это Райка во всем виновата.

– Кто?

– Райка! – мстительно повторила Лиля.

– Вот только не надо с больной головы на здоровую...

– Нет-нет, ты не понимаешь! Все началось именно с нее, – забормотала Лиля. – Она мне постоянно твердила – ну, вскоре после того, как вы с Егором поженились, – как тебе повезло, какой Егор замечательный, как он тебя любит. «А Надежда, – говорит, – совершенно как отмороженная, ничего этого не замечает. Она эгоистка, она из той породы людей-одиночек, которым никто и никогда не нужен. Она – синий чулок, целые сутки над своими переводами сидит и мужу борщ не в состоянии сварить...»

– Варила я Прохорову борщи! – возмутилась до глубины души Надя. – И рассольники, и харчо, и даже этот готовила, из кефира, с апельсиновыми дольками... А, вспомнила – холодный суп таратор!

– Чего? – вытаращила глаза Лиля.

– Суп таратор! – закричала Надя.

– Ничего себе! Ну, наша Райка хоть кого с толку собьет! Она твоего мужа так расхваливала, что в конце концов я подумала – зачем мне Адам, когда есть Егор... Адам, кстати, тогда уехал в Норвегию надолго, я была одна... Райка сказала Егору, что мне надо помочь – холодильник, по-моему, передвинуть. Ты не знала... Они приехали ко мне вдвоем, а потом Райка быстро исчезла, и мы с Егором остались одни.

– Без подробностей! – закричала Надя, зажав уши.

– Да-да, конечно... Словом, это был очень бурный и очень короткий роман. Холодильник тут, разумеется, ни при чем – Райка сама придумала его, как повод. А потом я поняла, что Егор – совсем не тот человек, который мне нужен. Я люблю Адама... И Егор понял, что зря от тебя ушел!

– Короткий и бурный роман... – повторила Надя, которая до сих пор была ошеломлена своим открытием. Прохоров остался в далеком прошлом, и теперь она думала только о Леонтии Велехове, но Лилины слова живо напомнили ей о разрыве с мужем, всколыхнули все внутри, заставили снова пережить ту боль...

– Вот именно! Все закончилось очень быстро... А все потому, что Райка сбила меня с толку, внушила мне черт знает что!

– Райка – толстая дура, и ни один нормальный человек не станет слушать ее, – с досадой произнесла Надя.

– Наденька, прости! – умоляюще заголосила Лиля.

Но Надя никак не могла этого сделать.

Поздно вечером, уже после того как Лиля ушла, она стояла у окна и пыталась осознать произошедшее. Оказывается, она была так слепа!

Прохоров и Лиля.

Лиля и Прохоров...

Все тайное рано или поздно становится явным – старая, как мир, истина вновь подтвердилась.

Надя набрала номер Альбины.

– Алька, я не слишком поздно?

– Надя, ты? Нет... – Альбина была удивлена, что-то в Надином голосе встревожило ее. – У тебя все в порядке?

– Да... То есть нет. Бог наказал меня, Алька. За тебя.

– О чем ты?

– О том, что есть в мире справедливость. Правда, наказание было раньше того, как совершилось преступление, – мрачно произнесла Надя.

– Погоди, да ты пьяна, наверное! Лилька звонила мне днем, говорила, что заедет к тебе после парикмахерской... Ну, конечно, все ясно – вы с ней напились. В общем, ты ложись спать, а Лильке я скажу, чтобы она больше тебя не спаивала... – Альбина была в своем репертуаре.

– Альбина, ты помнишь, что было год назад? – перебила ее Надя.

– А что было год назад? Ты уточни – в мире, или в стране, или еще где-то...

– В моей личной жизни!

– Ах, это... Ты выгнала Прохорова. Потому что-то он кого-то там завел, а ты не могла этого терпеть и все такое... Брось копаться в прошлом, Надя, я совершенно на тебя не сержусь! – с досадой произнесла Альбина. – Какое преступление, какое наказание... Немедленно ложись спать.

– Алечка, у него был роман с Лилькой!

Некоторое время Альбина потрясенно молчала.

– Алька, ты чего? Ты слышишь меня?

– Слышу, – наконец прошептала Альбина. – Только я не понимаю... Ты что, шутишь? У Егора был роман с Лилей Лосевой?

– Да! И Райка это знала, только молчала, как партизан... Алька, я давно должна была догадаться!

– Ну, Лосева... – гневно произнесла Альбина. – Я ей все выскажу... Наденька, а ты успокойся. И перестань себя во всем обвинять. Просто так получилось, и никакое это не наказание...

– Алька, я тебя люблю. Я только тебя люблю...

– Да-да, конечно, а теперь ложись спать. А я уж Лосевой все выскажу... И Райке тоже. Ну надо же – знала и молчала!

* * *

Было начало октября – но позднее бабье лето не желало заканчиваться. Все еще светило солнце, все еще было тепло – восемнадцать градусов, природная аномалия...

Надя шла по улице и бесцельно глядела в витрины. Стекло отражало молодую женщину в приталенном коротком плаще терракотового цвета (куплено в конце весны на одной из распродаж), красном костюме (юбка и жакет, которые подарила Алька, любительница классического стиля) и в коричнево-рыжих сапожках до середины икр, легких и стильных (выбраны с предательницей Лилькой в каком-то доме обуви, еще до отъезда в санаторий). На шее пестренький шелковый шарфик забытого происхождения – сто лет лежал в шкафу и вдруг пригодился.

«Я все-таки красивая...» – с горьким удовлетворением решила Надя. Это был вечный спор, который на протяжении всей жизни ведет внутри себя каждая женщина, – красива она или нет.

Остановившись перед очередной витриной, Надя щелкнула заколкой – освободила волосы. Повертела головой, расправив их по плечам. Волосы были каштаново-рыжие, слегка вьющиеся, и они потрясающе сочетались со всем ее обликом. Девушка-осень, цвета буйно увядающей листвы. «Жаль, Алька порвала те бусы – они бы очень подошли сейчас...» – опять вздохнула Надя.

От троллейбусной остановки отделился мужчина.

– Девушка, можно с вами познакомиться?

Голубой джинсовый костюм, на вид лет сорок, бритая голова (радикальное уничтожение лысины), взгляд восхищенный и доброжелательный.

– Нельзя! – злобно произнесла Надя.

– Ой, какая сердитая девушка... – Джинсовый костюм попятился назад.

«Может быть, Райка права, и я эгоистка? И мне никто не нужен? Нет, нужен... Один-единственный человек. Леонтий Велехов. Но – нельзя, нельзя, нельзя... Дурацкое слово. Может быть, стоит повторить его тысячу раз, чтобы понять окончательно: любить Леонтия Велехова мне нельзя?..»

Надя шла вдоль дороги, размахивая маленькой коричнево-рыжей сумочкой (целую неделю она потратила на то, чтобы подобрать что-то подходящее к этим сапожкам, купленным по настоянию предательницы Лильки), и ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Наверное, она сошла с ума.