Текст книги "Вся правда"

Глава 5. Как странно! Жизнь выбрала нас.

Большинству мужчин свойственно желание продолжиться. Не принципиально – кто этот мужчина. Деревянный лейтенант Буратино из нашей дубовой армии, инженер с пролысиной и начальными признаками геморроя, бизнесмен с тугой мошной и пузом, подмигивающим через разошедшуюся на пупке рубашку «от кутюр» или наркоман Лекс. Разницы нет. В большинстве своем мужики умиленно поглаживают сообщившую о беременности жену по еще совершенно плоскому животу и начинают думать о том, куда поставить кроватку и как об этом сказать маме. Некоторые начинают ахать и кричать:

– Дорогая, приляг, тебе вредно так много стоять, – хотя вроде бы очевидно, что нормальный человек не станет лежать в кровати девять месяцев. Ну и конечно:

– Милая, чего бы тебе хотелось скушать? Лапочка, ты теперь ешь за двоих. Так что ложечку за папу, ложечку за маму. – Почему-то считается, что женщина, заимевшая счастье стать матерью, обязана превратиться в некое жвачное животное и довести свои показатели хотя бы до центнера. Некоторые редкие особи сразу покупают новую квартиру с видом на финский залив и с придомовой территорией, засаженной пушистыми пихтами и можжевельником, чтобы «дорогая» могла безопасно гулять. Они приводят толпу врачей и следят за каждым жестом супруги. Фотоальбомы, хроника событий, отношение к женщине как к божественной умалишенной. Лекс же только поинтересовался, кого я хочу, и этим ограничился.

– Мао Цзедуна? Тогда не надо было залетать от русского. – Произнес он и продолжил свои дела.

– Что мне делать? – спросила я его наутро. Винт кончился и нас всех колбасило. Может, я и неудачно выбрала момент для объяснений, но уж что выросло, то выросло. Никаких сведений о беременности, детях, счастье материнства у меня, как у младшего ребенка, не было. Не то, чтобы я была «против». Нет. Правда, «за» я тоже не была. Я не осознавала, что это такое со мной сотворилось. И как это понимать? И что будет дальше? Темный лес из вопросов. И ни одного ответа. Вот я и обратилась к молодому папаше:

– Что же мне делать теперь?

– Ну как. Дальше жить. Что за вопрос.

– Будем рожать? – удивилась я.

– Почему нет? Ты возражаешь?

– Да нет. И как это будет?

– Как пойдет. Да не напрягайся ты так. Ерунда, – успокоил меня он и упер куда-то прошвырнуться. Но эта его «ерунда» совсем меня не устроила. Растерянность и ошаление от моей новости как были, так и остались. Я встала и пошла в обще-художническую кухню испить чайку.

– Чего-то ты смурная сегодня, – проявили внимание девушки-красавицы из рисовальной общины. Длинные косы, «хайратники», «ксивники», расклешенные художественно изорванные джинсы и сочувствие ко всему начиная от цветочков и кончая мной.

– Да вот, беременна, – выдохнула я.

– И какие планы? – поинтересовались они. Все-таки не такое уж рядовое явление – беременность.

– Никаких. Я так понимаю, от меня ничего не зависит, – пожала я плечиками.

– Это еще почему? Ты что, сильно мечтала родить в таком месте? Или у тебя муж страстно жаждет обзавестись потомством? – набросилась на меня вдруг Надюха – взрослая бабища неопределенной внешности.

– Да ни о чем я не мечтала. А Лексу, по-моему, по барабану.

– Нормально, а? И она собралась рожать. А куда ты дите-то денешь? – она так возмущалась, что стало ясно – проблему она знает не понаслышке.

– Но что ж поделать. У меня здесь ни прописки, ни знакомых. Аборт?

– Ну а почему нет? Ты ж и не представляешь, что тебя ждет.

– Да я и не знаю, с чего начать, – растерялась я. Интересно, Лекс будет рад, если я сделаю аборт? Или также равнодушно воспримет и это?

– Стоп, девки, – вдруг высунулся кто-то из угла, – чего сразу огород городить? Может, народными средствами?

– Это как? – вылупилась я на нее. Она пояснила. Рецепт женской свободы выглядел следующим образом. Берешь лавровый лист (пачки три) и луковую шелуху в пропорции один к одному. Воды три стакана и кипятишь около сорока минут, периодически помешивая. Полученный отвар (жуткого сине-черно-коричневого оттенка) необходимо принять внутрь, находясь в погранично горячей ванной. Далее следует взять простое алюминиевое ведро, найти подходящую лестницу (от пяти до семи этажей), и приступать к игре «Водонос». Вверх, вниз. Вверх, вниз. До наступления эффекта. Возможно, что, встретив такой прием, ребеночек сам, добровольно передумает рождаться.

– Интересно задумано, – сказала я и приступила. Поскольку ванны в нашем захолустье не было изначально, а лестница доходила только до третьего этажа, мы замутили взвар погуще. Как я пила эту гадость – страшно вспомнить. Если б не было кощунством, можно было бы сказать, что это было страшнее, чем полет Эдисона в Неву. Три стакана настойки из помойки.

– Давай – давай. Терпи, такая у нас долюшка, – вещала Надюха. Потом она лично следила, чтобы я не ленилась и ведра с водой таскала честно и без мухлежа.

– Я больше не могу.

– Главное, чтобы тебе на родах этого не пришлось кричать, – заражала меня бодростью и оптимизмом она.

– Что тут у вас происходит? – Раздался из-за моей спины голос муженька. Сердце ухнуло куда-то вниз и замерло.

– А что? – тупо прохрипела я.

– ТЫ чего тут вытворяешь?

– Ничего.

– ТЫ ЧЕГО ТУТ С СОБОЙ ВЫТВОРЯЕШЬ? ЭТО ЧТО ЗА ВЕДРА? ТЫ ЧЕГО ДОБИВАЕШЬСЯ! – разорался он. Оказалось, что он то ли знал, то ли догадался о том, каких целей мы преследовали. Язык у меня онемел, я застыла, леденея от его взгляда. Он схватил меня за плечи и принялся трясти и раскачивать из стороны в сторону.

– Чего ты к девушке пристал? Самый умный? Она что, с ума сошла, в таких условиях рожать? – вмешалась вдруг энтузиастка Надюха.

– А ты не лезь. Это твоя идиотская идея, убить моего ребенка? Или она сама до этого додумалась? – он обернулся и обдал нас ядом. Я поразилась, насколько трепетно он отнесся к перспективе выкидыша. Зачем ему ребенок, я не поняла, но то, что меня теперь ждет какой-то кошмар, не сомневалась.

– Так. Ты уже все сделала, что хотела? – повернул он меня к себе.

– Ну…

– Что ты нукаешь, дрянь? Все?

– …

– Значит так, а теперь убирайся.

– Что? – оторопела я. Он с такой силой оттолкнул меня, что я долетела и ударилась о стену. Группа поддержки улетучилась, словно бы ее никогда не было. Последней, с гримасой разочарования, в дверном проеме исчезла Надюха.

– А то. Ты мне больше не нужна. Свободна.

– Уходить? – пролепетала я. Глаза наполнились слезами.

– Вали. Что уставилась? Давай, выкатывайся. Ты что, не поняла?

– Лекс, я не могу так…

– Не можешь? НЕ МОЖЕШЬ? Ну так я помогу! – он вдруг снова с силой вцепился в мои плечи и стал толкать меня к выходу. Не имея ни сил, ни желания сопротивляться и впадая по ходу дела в состояние полнейшей прострации, я шла, передвигая с его подачи ноги. Он довел меня до середины Гангутской улицы и ушел. Не знаю, чего он хотел. Чего хотел на самом деле. Может, чтобы я пришла и бросилась ему в ноги. Мол, прости меня, любимый, дуру грешную и стерву старую. Или чтобы я поклялась забеременеть вновь в рекордные сроки. Но у меня началась неконтролируемая реакция урана в Чернобыле. Каждая моя клетка распадалась, выделяя массу энергии в слезно-воющем эквиваленте. Ощущение, что пора прыгать с моста, нарастало с небывалой силой. Я шла-шла, шла-шла, шла-шла…

– Эй, Элис. Ты чего тут делаешь? Как тут оказалась? – кто-то подошел ко мне, и я подняла глаза. Оказалось, что я дошла до самого Казанского собора, где на портике расположилась группа скучающих хипей из Краснодара. А меня тряс за рукав некто Скай, с которым мы познакомились еще в Москве, у Дани.

– Привет, Скай.

– Слушай, что это с тобой. Ты что, плакала? – озабоченно осматривал меня он.

– Да не то чтобы…

– Точно? Все в порядке?

– Да. В порядке, – попугаем повторила я. Что же мне теперь делать?

– Алло! Элис? Да что с тобой, в конце концов? Ну-ка, пошли с нами. – Он утянул меня в центр Краснодарской тусовки. Я тряпичной куклой следовала за ним. Надо же, я не только Артему не нужна. Даже Лекс меня бросил, ни минуты не сожалея. Полный абсурд. Зачем я живу? Для кого? Пора, ой пора с моста!

– Рассказывай! – велел мне Скай.

– Меня выгнал Лекс.

– А вы что, с Лексом теперь вместе?

– А ты что, его знаешь?

– Да кто же Лекса не знает. Это ж такой кадр! И что? Поссорились?

– Да. Так что мы уже не вместе.

– И ты из-за этого распсиховалась? Тю! Другого найдешь.

– Ничего я не хочу, – отвернулась я. Скай оббежал меня и заставил поднять на него глаза.

– Поехали с нами? Мы в Киев едем, будет сбор тамошних толкиенистов. Привезем им грибочков.

– А я вам зачем? – не поняла я.

– А чтоб не грустила.

– Но я не смогу без него жить! – вдруг пробормотала я и снова разрыдалась. И действительно, не знаю, зачем и почему, но я теперь не смогу больше и шагу сделать. Дурацкая необъяснимая зависимость.

– Мне теперь только с моста.

– Да ты что несешь? С ума сошла?

– Да нет. Ладно, спасибо за все, – я поднялась, и уже было пошла, но меня усадили обратно. Я пожала плечами и принялась рыдать. Мне вручили косяк и предложили грибов.

– Давайте, – не стала спорить я, но кто-то опытный вставил веское слово:

– Да она от грибов тут у нас повесится. Ей бы сейчас отключиться безопасно на время. А потом мы бы ее с собой взяли.

– А что, вариант. Накормим ее прокопаном. Пусть придет в себя. А там и поговорим.

– Ага, а куда ее девать, когда она отрубится? – спросил кто-то из инициативной группы. Интересно, что они обсуждали меня так, словно бы меня тут и не было, и уж по крайней мере, я не имела никаких оснований принимать участие в обсуждении своей судьбы. В итоге было решено следующее. Меня-таки решили кормить таблетками, так как состояние мое становилось все хуже. Я уже не плакала, курила, уставившись в одну точку, и уходила в себя прямо на глазах.

– Так, а на ночь ее оттараним к Доктору Павлову. У тебя ведь родичей нет?

– Сегодня нет, – флегматично ответил толстенький бородатый мужичек лет тридцати. Из туристических, по видимому. На том и порешили. Из недр чьих-то рюкзаков была изъята пачка прокопана и некоторое время народ высчитывал рекомендуемую в моем суицидальном состоянии дозу.

– В пачке двадцать штук.

– Дайте всю, – сказал кто-то жизнерадостно.

– Всю нельзя, не выдержит. Откинется. Чего плетешь?

– Тогда по две таблетки с интервалом. И посмотрим, чего будет.

– С двух колес она и плакать не перестанет. Может даже хуже стать.

– Да уж, вы мне дайте столько, чтобы я отрубилась. А потом я может и вправду, уеду с вами, – вставила я слово.

– Разумно. Дайте ей десять. Я сам в дурке столько как-то сожрал. Так я и не помню ничего. Но не смертельно. Даже желудок не промывали.

– Колеса-то слабенькие.

– Короче, десяток. А есть у кого вода?

– Вот, кока-кола. – Я выпила десяток маленьких желтеньких колесиков, похожих на витамины. Даже если мы и переборщили, то плакать все равно некому. Меня усадили на парапет и принялись ждать эффекта. Уж не знаю, чего мне хотелось. Наверное, я надеялась, что мне станет резко легче. Как при дозах тяжелых наркотиков. С ними все просто. Укололся – и свободен. Но тут поначалу ничего не произошло. Только хотелось курить, я стреляла сигареты до тех пор, пока меня не заглючило. Я страшно удивилась, когда сигарета упала, я склонилась, чтобы ее поднять, а ее там уже не было.

– Дайте еще покурить, – попросила я. Мне дали, но она тоже упала, и я снова не смогла ее найти. Я попросила снова, и Скай на меня странно посмотрел.

– Сигареты у тебя в кармане.

– ДА? – обрадовалась я и действительно нашла их там. Они то появлялись, то исчезали, причем иногда прямо у меня в руках. Потом я вдруг увидела Лекса, стоящего почему-то посреди Невского проспекта и рванула к нему. Кажется, меня пытались поймать. А может, это мне тоже приглючилось. Во всяком случае, больше я ничего не помнила. Как и обещали, забвение поглотило меня полностью.

* * *

– И что, что ты творишь? С ума сошла?

– Что? Где я?

– Ты? Со мной, – громыхал кто-то, кого я не могла разглядеть. Пелена и какая-то клочкастая дурь стояла перед глазами.

– Кто ты?

– Я? Обалдеть! Муж твой.

– Кто? – попыталась вскочить с места я. Но не смогла.

– Дед Пихто.

– Отстань от нее. Она еще не очухалась, – глухо, как из алюминиевого ведра, пророкотал еще один голос, в первом приближении женский.

– Ладно, пусть спит. Потом будем разбирать полеты. – Голоса стихли. Я провалилась в очередную бездонную кроличью нору, но где-то на уровне поверхностного сознания четко отпечаталась мысль: а голос-то, похоже, Лексов.

– Подъем! – разодрал мой слух его крик. Мне показалось, что с прошлой побудки прошло не более минуты, но это, по всему, было не так.

– Не могу, – просипела я и попыталась отвернуться к стенке. И тогда мою щеку обжег отрезвительный хук справа. Я дернулась и села на матрасе.

– Как я сюда…

– Заткнись, идиотка.

– Лекс? – я тупила по полной программе. Мозги думать последовательно и рационально отказывались. Видимо все-таки десять таблеток – перебор.

– Признала мужа родного. Слава тебе, Господи. Не все еще проторчала.

– А как я сюда попала, – снова затянула я свое.

– Как-как. Волоком, – фыркнул благоверный и вышел из бункера. Интересные факты скрытой от меня биографии открыла Надюха.

– Ты чего ж удумала. Травиться? – подсела она ко мне на матрас.

– Ни в коем разе, – заверила я ее. – А что?

– Да мы тебя нашли в таком виде… – задумчиво пояснила мне она.

– Как это – нашли? Искали?

– А то.

– Он же меня выгнал. Ушел. – Простонала я. В голове маршировали виртуальные кирзовые сапоги.

– Ага. Он, может, и выгнал. Но только кто ж мог подумать, что ты вот так и исчезнешь.

– А что я должна была? – не поняла я.

– Ну как… Погулять да и вернуться. Ну да ладно. Что уж теперь.

– А получилось что? – мне все-таки было интересно.

– А…Ну если по порядку. Мы, как он тебя вывел, сначала решили не лезть. А потом смотрим, он и сам места себе не находит. Дергался до вечера. То есть, до ночи. А потом выпил водки и поехал тебя искать.

– А, понятно.

– Что тебе понятно? Не нашел он тебя. Вернулся мрачнее тучи, ему тут герыча подогнали. Так он проставился и опять отчалил. Искать. К утру опять вернулся. Один.

– Как это? – вот загадки природы. – А откуда ж я взялась тогда тута?

– Так это он позавчера тебя не нашел. А сегодня нашел. На Сайгоне. Ты там валялась на лавке около входа в кафешку. В полном отрубе.

– Постой, я не поняла. Как это – позавчера. Сегодня что?

– Сегодня вторник.

– А я ж ушла в воскресенье… – оторопела я.

– Именно.

– А где я… – надо ж, странное какое чувство. Как раздвоение личности.

– В том-то и дело, что история это до конца не установила. Скай сказал, что вечером в воскресенье ты активно пыталась броситься под машину. Тебя всей тусовкой ловили.

– Забавно, – помрачнела я.

– Ага. Ухохочешься. Потом ты отключилась и тебя увезли к доктору на вписку. А утром он тебя выпроводил, причем уверяет, что ушла ты сама. То есть ходила своими собственными ногами и даже адекватно отвечала на вопросы.

– Интересно все это. Ничего не помню.

– Тэкс… Что ты делала потом – никто не знает. Как ты появилась на Сайгоне и где шлялась день с ночью – загадка.

– А что ОН?

– Лекс тебя обыскался. Прямо по пятам ходил. Ская нашел только поздно ночью. Пока выяснил адрес Доктора, уже был понедельник. То есть ты уже ушла. Он оббегал весь Питер, пока не наткнулся на твое бездыханное тело на Сайгоне.

– А как же он меня…

– Доставил? – я кивнула.

– А это он правильно отразил. Именно волоком. Так что его недовольство вполне понятно.

– Ну конечно. Его недовольство… – мое возмущение было бы больше, будь у меня силы. – Интересно, зачем он меня выставил? Чтобы потом ловить по всем подворотням? А если бы я не встретила Ская?

– А что?

– Да я бы, пока он меня искал, уже куда-нибудь сбросилась бы. – Надюха вышла за чаем, а я снова уснула. Невероятно, как много может спать человек. Странное чувство охватило меня. Весь кошмар этих дней слился в какую-то кашу и отступил, а на передний план вышло спокойствие оттого, что Лекс рядом. Что бы ни случилось, он не выбросил меня на помойку. Хотя, конечно, его чувства ко мне были весьма спорными. И щека у меня разболелась. Интересно. Уже третий раз он поднимает на меня руку, но, кажется, я совсем не удивлена. Пройдет время и все расположится по своим местам. Одна боль сменит собой другую. Порой спастись можно и с помощью полпачки прокопана. Этот странный недуг, болезненная страсть была со мной снова. А остальное до поры не важно. Пока еще я могла жить.

Глава 6. Тупик.

Шестого июля я родила девочку. Три килограмма пятьсот шестьдесят грамм. Пятьдесят один сантиметр.

– Сейчас к вам подойдет педиатр и расскажет о дочке. Хорошо? – спросила меня добрая вспотевшая акушерка. Я подумала, что даже те сведения, что она выдала, были для меня лишними. Три с лишним кило чего? Полметра кого?

– У вас девочка.

– Кто? – я не понимала, что происходит. Совершенно ничего не понимала. Ужасно хотелось спать и курить. И от героина я бы совсем не отказалась. Но блага цивилизации были мне недоступны. Только больничная койка и кусочек дерева в окне. Как говорится, и на том спасибо, ведь предыдущие двенадцать часов по сравнению с этой койкой и этим деревом были сущим адом. Никогда бы не подумала, что моя так называемая беременность закончится таким мучительным и неизбежным актом. Если б знала – ни за что б не подписалась на это безумие. Да я бы настойки из любого дерьма бы хлебала, только бы избавиться от своей участи. Но, как говорится, что выросло, то выросло. Народные средства не помогли, так же как и мое двухдневное выпадение из реальности ничуть не повлияло на поток жизни. Меня заполонили, окончательно и бесповоротно. Маленькая жизнь поселилась, укоренилась, угнездилась и принялась на правах хозяина курочить мое тело так, как ей было удобно. Тихо, незаметно, исподволь она победила в этой войне. До шестого месяца я не замечала ничего. После неудачной попытки самоаборта я как-то расслабилась и постаралась выкинуть все мысли из головы. Все абсолютно, а не только плохие. Да, от маринованных кабачков меня тошнило, а вот сахар я могла бы есть ложками, если б мне его кто-нибудь дал, к примеру. Но на этом все. И только на шестом месяце неожиданно я не смогла влезть в свои джинсы.

– Мать, а у тебя уже прям живот! – восхитился Лекс.

– Чему ты радуешься? Я же не смогу выйти из дому.

– А я тебе отдам свои штаны, – заржал он. Но веселого было мало. Еще три месяца я только и делала, что понимала, какую ошибку допустила. Штаны малы любые, голова кружится, от винта тошнит. Героин не дают, орут, что рожу урода. Все время хочется есть и курить. За всем этим я как-то не очень отчетливо понимала, что пинки внутри моего «Я» – это новый человек со своим «Я», который скоро и неизбежно выйдет наружу и заявит свои права на меня. Да что там, я совсем не понимала, что ношу человека. Лекс был доволен – мне было этого достаточно. Жить одним днем, не думать о том, что будет завтра – вот мой девиз. Ведь завтра мы все умрем. Разве может иметь значение какой-то там ребенок.

– Три килограмма пятьсот шестьдесят грамм, – сказали они и стали ждать, когда же я, наконец, начну радоваться. И это после всего того, что они со мной сотворили.

– Я очень есть хочу. Можете дать поесть?

– Вам дочку показать?

– Потом, – я отвернулась. Разве хочется кому-нибудь смотреть на удаленный аппендицит. Или на вырванный зуб. Я не понимала разницы. Я спала на матрасе полуподвала Гангутского притона, когда у меня отошли воды. Стало мокро и страшно. Так страшно, что просто захотелось визжать и визжать без остановки. Заспанный Лекс, побледневший и неубедительный. Скорая помощь, долго не желавшая везти меня – безпрописочную – в «приличный» роддом.

– Только инфекционку могу предложить, – бесстрастно рубил мужик в грязно-сером халате.

– Но там же одни бомжихи, – возмущалась Надюха.

– А она кто? – кивал он в мою сторону. Но, в конце концов, паспорт с московской пропиской и, главным образом, мятая десятка смягчили его сердце.

– На проспект Согласия повезем.

– А с ней можно? – спросил Лекс и мне стало совсем плохо. Еще несколько минут – и я останусь одна. Я же не могу без него. Стальные клещи паники сцепили меня. Я запаниковала.

– Пусть он поедет с нами, а то я не поеду.

– И че ты делать будешь? Тут родишь? – заинтересовался медработник.

– Прекрати, я поеду, – оборвал меня муж, натягивая мятую кенгуруху.

Роды. Невозможно описать бурю эмоций, закрутившую меня. Глупо даже пытаться ее описать. Достаточно сказать, что я, как человек, не очень и понимавший, что был беременным, совершенно не поняла, что рожаю. Только боль, грязь, страх и холодная, пахнущая формалином комната.

– Не вставайте. Вам ходить нельзя.

– Но я не могу больше лежать!

– Потерпишь. – Какая-то отвратительная физиологичность этого процесса потрясла меня. Я принялась рыдать и биться в конвульсиях.

– Тужься! – орали мне, но я не понимала и смысла этого слова.

– Не тужься! – путали они меня. Потом что-то кололи, что-то перевязывали.

– Пятьдесят один сантиметр. У вас совершенно нормальная девочка. Даже странно.

– Время покажет. – Добавила из коридора поломойка. Конечно, факт рождения доношенного полноценного ребенка от наркоманки с Гангутской удивил даже меня саму. Не зря мне героину не давали, видать.

– Борщ будешь? – отозвалась на мою просьбу санитарка.

– Спасибо, – кивнула я. Это был чуть ли не первый борщ за всю мою беременность. Дальше меня отвезли в палату.

– У тебя кто? – впились в меня пять пар глаз. Все глаза располагались на лохматых измотанных лицах. Лица торчали из мешковатых байковых рубах с разрезами для выгрузки груди.

– Девочка, – буркнула я. Общаться с ними у меня не было никакого желания. Отсутствие Лекса, полная невозможность его увидеть, убедиться в моей для него нужности – это было настоящей пыткой.

– Сейчас принесут детей, – захлопали в ладоши мои сокамерницы через пару часов. Нам выдали по кульку и порекомендовали предложить им грудь. Я сидела как истукан и не могла заставить себя посмотреть на этого варвара, желавшего теперь меня съесть – мою дочь.

– Ах ты, маленький. Рыбка. Зайка. Солнышко. – Неслось со всех сторон, и я понимала, что со мной что-то не так. Через неделю меня выписали.

– Привет, детка, я обо всем договорился, – чмокнул меня Лекс у выхода.

– С кем? – не поняла я.

– Как с кем? С мамой. Не вести же тебя с малышом на Гангутскую!

– Куда? – поразилась я и решила уточнить. – К твоей маме? К Ванессе Илларионовне?

– Ну да. Это ж ее внучка. Она рада до ужаса и ждет нас. Вот, дала денег на такси.

– Аттракцион невиданной щедрости, – съязвила я. Но кулек у меня в руках заорал и я перестала ломаться.

– Как назовем?

– Мао Цзедун, – пожала плечами я. – У тебя есть чего-нибудь?

– О чем ты?

– Да хоть о чем.

– Ты же кормящая мать! – ужаснулся он. Но ужаснулся он фальшиво.

– И чего? Может мне вступить в клуб счастливого материнства? Ты хотел ребенка, так вот он. Получите, распишитесь. А мне героину, пожалуйста.

– Обойдешься, – рявкнул он и дернул меня за плечо. Мне было почему-то на все наплевать. Скоро все закончится, думала я. Но передо мной раскрылись двери уютной каморки папы Карло. Ванесса Илларионовна, противно щебеча, запустила нас в дом. В комнате обнаружилась кроватка для мини-монстра, куча бу пеленок и несколько погремушек.

– Хочется повеситься.

– Ребенок плачет. Покорми. – Лекс лег на кровать и закрыл глаза. День выдался тяжелый, он быстро заснул. Дитятко честно орало практически без остановки и пачкало пеленки ударными темпами. К утру она перепортила их все и мне пришлось начать трудовой подвиг.

– Пеленки надо обязательно гладить с двух сторон. Теперь, когда ты стала матерью, надо делать все только для малышки.

– Это еще почему? – хотелось мне спросить, но не было никаких сил. Свекровь любезно терпела нашествие саранчи на ее запасы, но за это желала увесить меня своими советами.

– Утюг в секретере. Я вернусь к пяти, – я осталась наедине со своей «семьей».

– Черт возьми, я практически не спал. Что-то невыносимое.

– Это ребенок, чего ты хочешь?

– Да я понимаю, – кивнул он и исчез за порогом. Так у нас дальше и повелось. Он появлялся раз в три-четыре дня.

– Чтобы не слишком раздражать мамулю. – Приносил с собой запах свежескошеной травы и свободы, съедал наличные пищезапасы, трахал меня и уходил. Я честно рыдала. Три месяца бессонных ночей, кругосветных пеленок, страшной процедуры под названием «сцеживание». И вопли, вопли, вопли. Иногда я разворачивала ее и смотрела, как она орет. Сморщенная, розовая, голодная и неуемная. Никому, по сути, не нужная. Здоровая, крепкая. С хорошим аппетитом.

– Почему у тебя ребенок плачет? – однажды с этим вопросом ко мне подошла свекровь в третьем часу ночи. Я спала прямо с орущим ребенком на руках. Сил не было никаких.

– Не знаю, – честно ответила я.

– Успокой.

– А может, вы попробуете?

– Я не обязана нянчить твою дочь. Справляйся сама. Я не просила тебя ее рожать, – отрезала она. После этого в доме поселились скандалы. Я категорически потребовала героина.

– Мне надо как-то держаться. Я скоро сойду с ума тут. Принесешь?

– Принесу. – Кивнул Лекс. Вечером я, зажмурившись, ждала проникновения суррогата счастья внутрь меня. Разрывая естественные границы, причиняя неизлечимые раны, шприц перекинул мост между мной и свободой. Так мне казалось. Я легла на кровать, закрыла глаза и полетела.

– Ребенок плачет. Подойди.

– Сам подойди, – еле слышно ответила я. Пошли они все к черту, я хочу уйти в себя. Я хочу уйти совсем и, в конце концов, всегда этого хотела. А вовсе не этот подвиг не пойми ради чего.

– Подойди!

– …

– ПОДОЙДИ!!!

– От…сь, – я развернулась к стене и попыталась заткнуть уши. Какое мне дело до его ребенка? Лекс развернул меня обратно, ударил по лицу. Не сильно, как-то смазано.

– Или подойди к ней, или убирайся. – Я встала, шатаясь, накинула на себя первое, что попалось под руку, и вышла из квартиры. Осень кружила, задувая под одежду пыльные листья. Свобода миражем мелькнула на горизонте и исчезла. Перед глазами встало сморщенное розовое лицо дочери, заходящейся в крике. Ее жалкое маленькое тело в мокрых пеленках. Равнодушно спящий рядом Лекс, безумная Ванесса.

– Доигрался? Допрыгался? Имей в виду, я сдам ее в детдом. Не собираюсь испоганить себе остаток дней. – Она так и сделает, но что мне за дело? Я не понимала. Я не чувствовала никакой любви. Скорее ненависть или неприятие. Но свобода больше не могла бы ко мне вернуться, сколько бы героина я не вколола в себя. Она звала меня к себе, я не могла оставить ее. Не могла. Я вернулась к свекрови и осталась там, чтобы молча сносить ее попреки. Долгие ночи сменяли унылые, заполненные нищетой и нагрузками дни. Я шаталась по Питеру, волоча за собой тяжеленную старую коляску, и задыхалась. Аквариум этого города с его узкими, изъеденными трамвайными рельсами улицами, пожирал меня. Лекс, уже не нужный, нежеланный. Низкое небо, беспросветная жизнь. И все ради нее. Маленькой захватчицы, решившей стать мне дочерью.

– Тоже мне, достойный выбор. Кого ты сделала своей матерью? Неужели у тебя не было других вариантов? – спрашивала я ее, когда мы в очередной раз коротали ночь, наматывая шаги из конца в конец вытянутой комнаты.

– Агу, – отвечала она. Я плакала, прижимая ее к груди. Парадоксальным образом моя жизнь смешалась и перепуталась с ее появлением на свет. Она держала меня, не давала оборваться. Теперь у меня даже не было права прыгнуть с моста. Все права на меня получила она. Олеся.