Текст книги "Зубы тигра"

Сколько жизней они уже спасли, устранив банкира, вербовщика и курьера? Проблема состояла в том, что узнать это было невозможно. Невозможно в принципе. Точно так же они никогда не узнают, что хорошего сделали и много ли жизней спасли, после того, как уберут этого ублюдка 56МоНа. Но невозможность количественно определить эффект вовсе не означает, что этот эффект менее реален, нежели те пули, которыми его брат прикончил детоубийцу в Алабаме. Они делали божеское дело, пусть даже бог не дал им знамения, показывающего своё одобрение.

Трудиться в полях господних, как призывал Фома Аквинский, сказал себе Брайан. Как прекрасны и зелены эти альпийские долины, думал он, пытаясь отыскать взглядом одинокого пастуха. Одалайвее-одалай...

* * *

– Где – там? – спросил Хенли.

– В «Эксельсиоре», – пояснил Рик Белл. – Говорит, что в нескольких шагах от нашего друга.

– По-моему, нашему мальчику нужна небольшая консультация по поводу проведения тайных операций, – мрачно заметил Грейнджер.

– Попробуй взглянуть вот с какой точки зрения, – предложил Белл. – Противной стороне ничего не известно. Парень, моющий полы в коридоре, должен вызывать ничуть не меньше подозрений, чем Джек или близнецы. Они не знают ни имён, ни фактов, ни того, какая организация противостоит им, – чёрт возьми, они даже не знают наверняка, что кто-то выступил против них.

– Все равно, это непрофессионально, – упорствовал Грейнджер. – Если Джек засветится...

– То что? – перебил его Белл. – Да, конечно, я знаю, что я не полевой агент, а всего лишь аналитик, но логически мыслить пока что не разучился. Они не знают и не могут знать ничего о Кампусе. Даже если пятьдесят шесть МоНа начнёт по-настоящему дёргаться, это будет безадресное беспокойство, и, чёрт возьми, ему при его работе так или иначе приходится дёргаться почти всё время. Но ведь нельзя быть тайным агентом и бояться собственной тени, верно? Пока наши люди остаются в тени, им тревожиться не о чём, если только они не совершат какой-нибудь вопиющей глупости, а эти ребятишки далеко не дураки, если, конечно, я не ошибся в их оценке.

На всём протяжении диалога Хенли молча сидел в кресле, переводя взгляд с одного своего помощника на другого. Да, такова участь человека, исполняющего в действительности роль "М" из кинофильмов про Джеймса Бонда. Босс обладает немалыми преимуществами, но занимающему это положение приходилось испытывать и немалые стрессы. Конечно, в депозитном боксе лежал незаполненный, но подписанный бланк президентского помилования, но это вовсе не означало, что ему хоть сколько-нибудь хотелось дать этой бумаге законный ход. После этого он стал бы настолько отверженным, что его нынешнее положение показалось бы совершенно безоблачным, а уж газетчики не оставляли бы его в покое до смертного дня. Вряд ли можно было бы хоть кому-нибудь пожелать такой жизни.

– Так что они не станут переодеваться в гостиничных официантов, чтобы расправиться с ним прямо в номере, – рассуждал вслух Джерри.

– Знаешь, если бы они были настолько безмозглыми, то уже сидели бы в какой-нибудь немецкой тюрьме, – отозвался Грейнджер.

* * *

Пересечение границы Италии оказалось не большей формальностью, чем переезд из Теннесси в Виргинию, что являлось одной из выгод, появившихся после образования Европейского союза. Первым итальянским городом на их пути был Вилльяко, где жители больше походили на немцев, чем сицилийцы на остальных итальянцев. Оттуда им предстояло ехать на юго-запад по шоссе А23. «Нужно быть повнимательнее на перекрёстках, – подумал Доминик, – но в любом случае эти дороги куда лучше, чем те, по которым пришлось ехать участникам Mille Miglia, тысячемильного ралли, проводившегося в 1950-х годах и отменённого из-за слишком большого числа погибших среди зрителей, наблюдавших за гонками с обочин просёлочных дорог». Пейзажи здесь почти не отличались от австрийских, и дома крестьян выглядели почти точно так же. В целом же вся эта местность очень походила на восточную часть Теннесси или западную – Виргинии, с холмами и пасущимися на них коровами, которых, вероятно, доили дважды в день, чтобы кормить детей, живущих по обе стороны границы. Вскоре они доехали до Удине, около Местре свернули на шоссе А4 в направлении Падуи, затем на А13 и ещё через час добрались до Болоньи. Слева возвышались Апеннины, и военная составляющая Брайана содрогалась, глядя на горы, при мысли о многовековых побоищах, происходивших в их ущельях и на плато. Но вскоре урчание в животе отвлекло его от этих мыслей.

– Знаешь, Энцо, в каждом городе, через который мы проезжаем, есть по меньшей мере один хороший ресторан – паста, домашний сыр, телятина по-французски, винные погреба, набитые...

– Я тоже проголодался, Брайан. И меня тоже манит итальянская кухня. Но, к сожалению, у нас есть задание.

– Я только надеюсь, что этот сукин сын стоит того, чтобы ехать целый день впроголодь.

– Рассуждать о причинах – не наше дело, братишка, – заявил Доминик.

– Да, но все равно вторую половину этой фразы можешь засунуть себе в задницу.

Доминик расхохотался. Ему на самом деле тоже очень хотелось есть. И в Мюнхене, и в Вене кормили превосходно, но сейчас они находились в тех местах, где зародилось искусство вкусно готовить. Сам Наполеон возил с собой во всех кампаниях повара-итальянца, и едва ли не вся современная французская кухня создана одним человеком, как порода скаковых лошадей представляет собой прямое потомство арабского жеребца по кличке Эклипс. А он ведь даже не знал имени этого человека. Какая жалость, сказал себе Доминик, обгоняя трейлер, водитель которого, вероятно, знал все лучшие местные забегаловки. Дерьмо.

Они ехали с включёнными фарами – это было непреложным правилом, установленным итальянской Polizia Stradale[100]100
  Polizia Stradale (ит.) – дорожная полиция.


[Закрыть], известной своей суровостью к нарушителям, – на скорости 150 километров в час (это чуть более девяноста миль в час); такая скорость, кажется, нравилась «Порше». Индикатор бензобака показывал двадцать пять с лишним – во всяком случае, так предполагал Доминик. Впрочем, переводить в уме километры и литры в мили и галлоны показалось ему слишком сложным делом, и он опять сосредоточился на дороге. В Болонье они выехали на А1 и покатили на юг, в направлении Флоренции, откуда происходила семья Карузо. Дорога, уходящая на юго-запад, прорезала горы и была не только хорошо построена, но и позволяла любоваться видами.

Объехать Флоренцию оказалось очень непросто. Брайан знал прекрасный ресторан неподалёку от Понте-Веккио – он принадлежал их дальним родственникам, и вина там были bellissima, и еда достойна короля, но до Рима оставалось всего лишь два часа езды. Он не забыл, как поехал туда поездом в своей повседневной зелёной форме, при поясе с портупеей, чтобы показаться родственникам в своём профессиональном обличье, и убедился в том, что итальянцы симпатизируют морским пехотинцам Соединённых Штатов, как и все цивилизованные люди. Ему очень не хотелось потом вновь садиться на поезд и возвращаться в Рим, а оттуда в Неаполь, на свой корабль, но, увы, он был не вправе распоряжаться своим временем.

Точно так же, как и сейчас. По сторонам ведущей на юг дороги то справа, то слева, а то и одновременно по обеим сторонам вновь возникали горы, но на некоторых из дорожных указателей начала попадаться надпись «ROMA», и это было прекрасно.

* * *

Джек обедал в ресторане «Эксельсиора». Пища здесь превосходила все возможные ожидания, и обслуживающий персонал отнёсся к нему, как к давно не появлявшемуся любимому родственнику. Единственный недостаток заключался в том, что почти все курили. Что ж, возможно, Италия ещё не узнала, что курение опасно не только для самих курильщиков, но и для тех, кто вынужден вдыхать их дым. Он вырос, очень часто слыша об этом от матери – она постоянно напоминала об этом отцу, который так же постоянно предпринимал попытки раз и навсегда отказаться от этой вредной привычки, но так и не преуспел в этом.

Ел он не спеша. Только салат здесь был обычным. Даже итальянцы не смогли изменить латук, хотя добавили к нему какие-то немыслимые чудеса. Он занял столик в углу, чтобы хорошо видеть зал. Остальные обедавшие выглядели так же обычно, как и он сам. Все были хорошо одеты. В проспекте отеля, лежавшем на столе в его номере, ничего не говорилось о том, что в ресторан полагается приходить при галстуке, но Джек все же решил повязать его – как-никак Италия являлась всемирным центром моды. Он рассчитывал, если время позволит, купить себе здесь костюм. Одновременно с ним обедало человек тридцать-сорок. Джек сразу отмёл тех, кто сидел с жёнами. Ему был нужен человек лет тридцати, обедающий в одиночестве и зарегистрированный под именем Найджела Хоукинса. Этим вся информация исчерпывалась.

Этот человек, решил он, не должен походить на араба. И такой нашёлся. Итак, что же делать теперь? И нужно ли ему делать что-нибудь вообще? Чем он может навредить делу, если, конечно, не выдаст своей принадлежности к разведке?

Но... зачем рисковать без необходимости? – спросил он себя. – Почему бы мне не вести себя спокойно?

И с этой мыслью, он отступил, по крайней мере мысленно. Лучше будет установить личность этого парня как-нибудь иначе.

* * *

Рим и в самом деле замечательный город, сказал себе Мохаммед Хассан аль-Дин. Он частенько подумывал о том, чтобы снять здесь квартиру или даже дом. Скажем, в еврейском квартале; в той части города имелись прекрасные кошерные рестораны, где можно было без всякого сомнения заказывать любой пункт меню. Однажды он даже ходил смотреть квартиру на Пиацца Кампо ди Фиори, но, хотя цена – даже завышенная, поскольку клиентом был турист, – оказалась вполне умеренной, мысль о том, что он будет привязан к одному месту, тогда отпугнула его. При его роде занятий лучше сохранять мобильность. Враги не нападут на того, кого не могут найти. Он и так уже пошёл на непростительный риск, когда убил того еврея, Гринголда. Эмир самолично жестоко выбранил его за это развлечение и приказал никогда впредь не повторять ничего подобного. «Что, если Моссаду удастся заполучить твой портрет? О какой ценности для Организации можно будет в таком случае говорить?» – сердито выговаривал ему Эмир. А ведь этот человек славился своим необузданным нравом. Потому хватит. Он даже не носил с собой нож, но всегда держал его на почётном месте в бритвенном приборе, откуда всегда мог вынуть его и посмотреть на следы еврейской крови, засохшие на складном лезвии.

Поэтому, находясь в этот раз в Риме, он жил здесь. На следующий раз – после поездки домой – он поселится в другой гостинице, возможно, в той, что рядом с фонтаном Треви, думал он, хотя нынешнее местоположение больше устраивало его. И пища. Что можно сказать: итальянская пища просто превосходна и, на его вкус, несравненно лучше того, что готовят в том соседнем с Лондоном графстве, где он родился. Баранина изумительная, если есть её не слишком часто. К тому же, здесь люди не смотрели на тебя, как на изменника вере, если ты позволял себе выпить маленький глоток вина. Ему вдруг пришёл в голову вопрос: позволял ли его тёзка Мохаммед верующим сознательно употреблять спиртные напитки, сделанные из мёда, или же просто не знал о существовании такой вещи, как мёд. Он пробовал такой напиток, когда учился в Кембриджском университете, и решил, что употреблять его может лишь человек, отчаянно желающий поскорее напиться допьяна, а уж о том, чтобы пить такую гадость ночь напролёт, страшно и подумать. Получается, что Мохаммед вовсе не был безупречен.

А уж он сам – тем более, напомнил себе террорист. Ему удалось сделать несколько важных вещей во имя истинной веры, и потому он имел право на мелкие отклонения от истинного пути. В конце концов, давно известно: с волками жить – по-волчьи выть. Подошёл официант, чтобы убрать тарелки, и Мохаммед решил отказаться от десерта. Раз уж он продолжал выдавать себя за английского бизнесмена, значит, нужно следить за фигурой, чтобы костюмы от «Бриони» были впору. Поэтому он поднялся из-за стола и направился в вестибюль, к лифтам.

* * *

Райан подумал, не выпить ли рюмочку на ночь, но решил воздержаться и вышел из ресторана. Возле лифтов уже кто-то был, и в лифт незнакомец вошёл первым. Они случайно встретились взглядами, впрочем, Райан тут же протянул руку, чтобы нажать кнопку третьего этажа, но увидел, что она уже светится. Значит, этот хорошо одетый британец – он выглядел типичным англичанином, – живёт с ним на одном этаже...

...Ну, разве не интересно?

Через несколько секунд кабина остановилась, и двери раздвинулись.

«Эксельсиор» размещался в не очень высоком, но вытянутом здании, коридоры здесь были длинные, и мужчина из лифта направился туда же, куда нужно было и Джеку. Райан замедлил шаг, чтобы не наступать ему на пятки. Англичанин миновал номер Джека и пошёл дальше... одна... две... возле третьей двери он остановился и оглянулся. Потом взглянул на Райана, возможно, заподозрив, что тот следит за ним. Но Джек тоже остановился, вынул из кармана свой собственный ключ и, снова взглянув на англичанина, небрежно, как незнакомец незнакомцу, бросил:

– Доброй ночи.

– И вам, сэр, – последовал ответ на очень правильном английском языке.

Джек вошёл в комнату, думая, что ему уже доводилось слышать этот акцент прежде... у британских дипломатов, которых он встречал в Белом доме или во время поездок в Лондон с папой. Это была речь обладателя наследственного поместья, или же человека, собирающегося купить поместье, когда наступит подходящее время, или человека, имеющего в банке более чем солидный вклад, словом, всего того, что позволяло претендовать на титул пэра королевства. Человек с бело-розовой, лишь слегка тронутой загаром кожей типичного англичанина, акцентом, выдающим принадлежность к высшему обществу...

...И он зарегистрировался под именем Найджела Хоукинса.

– А ведь одно из твоих электронных писем, приятель, пришло ко мне, – прошептал Джек, глядя на лежавший на полу ковёр. – Сукин ты сын.

* * *

Отцы города Рима, скорее всего, не были женаты на его матерях и потому не знали ни черта о том, как организовывать жизнь и, в частности, движение в городе, думал Брайан, отыскивая при помощи карты путь к улице Виа Витторио Венето. Поездка по городу отняла у них почти час. Когда машина въехала в проем, бывший некогда воротами в городских стенах, выстроенных для защиты города от приближавшихся войск Ганнибала Барки, он решил было, что они уже на месте, но после нескольких поворотов налево и направо братья поняли: в Риме улицы с одним и тем же названием далеко не всегда идут прямо. В результате они, описав круг у Палаццо Маргерита, все же сумели выбраться к «Эксельсиору», после чего Доминик заявил, что не желает в ближайшие несколько дней даже и слышать о том, чтобы сесть за руль. Через три минуты после приезда их вещи покинули багажник, а они сами оказались возле стола портье.

– Синьор Райан оставил для вас просьбу позвонить ему, как только вы приедете. Ваши комнаты – по соседству с ним, – сообщил портье и тут же подозвал посыльного, который проводил их к лифту.

– Да, ты долго просидел за рулём, что и говорить, – сказал Брайан, прислонившись к облицованной панелями стенке.

– Конечно, а то я сам не заметил! – шутливо огрызнулся Доминик.

– Я хочу сказать, что ты любишь быстрые автомобили и решительных женщин, но как насчёт того, чтобы в следующий раз отправиться в путешествие на чёртовом авиалайнере? Вдруг тебе удастся сговориться со стюардессой, а?

– Ну, ты скажешь, кувшиноголовый! – Эта реплика сопровождалась широким зевком.

– Сюда, синьоры, – указал широким взмахом руки посыльный.

– Господин, который для нас оставил сообщение... где он?

– Синьор Райан? Здесь, в этом номере, – кивнул головой на дверь посыльный.

– Очень удачно, – сказал Доминик и вдруг вспомнил что-то еше. Он позволил ввести себя в комнату, затем раскрылась дверь, соединявшая его номер с номером Брайана, он дал посыльному щедрые чаевые, и тот ушёл. После этого он вынул из кармана записку и набрал номер.

* * *

– Привет!

– Мы через стенку от тебя, дурень. Что новенького? – спросил Брайан.

– Две комнаты?

– А как же.

– Угадай, кто живёт через стенку от вас?

– Лучше ты сам расскажи.

– Один англичанин, мистер Найджел Хоукинс, – сообщил Джек своему кузену и сделал паузу, ожидая реакции. – Ну, что, поговорим?

– Топай сюда, малыш.

Джек появился через несколько секунд.

– Как поездка? Прошла приятно? – спросил он.

Доминик налил себе почти полный стакан вина из бутылочки, стоявшей в мини-баре.

– Очень уж долго.

– И ты всё время сидел за рулём?

– Конечно, я же хотел попасть в Рим живым, дружище.

– Кончай выпендриваться, индюк! – рявкнул Брайан. – Он думал, что водить «Порше» то же самое, что заниматься сексом, а может, и лучше.

– Конечно, если ты мастер своего дела. Но ведь даже от секса можно здорово устать. Ладно, – Доминик поставил стакан на стол. – Ты говорил...

– Да, здесь. – Джек указал на стену. И поднёс палец к глазу, дескать, я видел поганца. Братья в ответ кивнули. – Что ж, парни, сейчас вам будет полезно поспать. Я позвоню вам завтра утром, тогда и обсудим наши планы. Лады?

– Лады, – согласился Брайан. – Позвони часов в девять, хорошо?

– Можешь не сомневаться. Пока. – И Джек вышел за дверь. Через несколько минут он уже сидел за своим компьютером. И тут его осенило. Ведь среди постояльцев гостиницы не только он пользовался ноутбуком, верно? Нельзя ли извлечь из этого пользу?..

* * *

Восемь часов наступили раньше, чем ему хотелось бы. Впрочем, Мохаммед уже успел подняться и с ясными глазами и, фигурально выражаясь, хвостом трубой сел за компьютер проверить электронную почту. Махмуд прибыл в Рим этой ночью, и в почтовом ящике 56МоНа имелось письмо от Gadfly097, в котором тот просил указать место встречи.

Мохаммед немного подумал и решил дать выход своему чувству юмора.

«Ресторан „Джованни“, Пьяцца Ди Спанья,

– написал он, —

13.30. Соблюдай все меры предосторожности».

Этими словами он напоминал, что нужно не забывать о контрнаблюдении. Подозревать, что за смертями трех агентов стоят какие-то злонамеренные действия, у него не было никаких оснований, но он, при его роде занятий, не дожил бы до тридцати одного года, если бы был глупцом. По его мнению, он умел отличать безопасное от опасного. Ему удалось убрать Дэвида Гринголда шесть недель назад, потому что еврей не распознал двойной игры, даже когда его укусили в задницу – ну, пусть не в задницу, а в шею сзади, уточнил Мохаммед с жестокой улыбкой, вспомнив тот момент во всех подробностях. Может быть, ему стоит снова начать носить с собой нож – просто на счастье? Многие его коллеги по работе верят в удачу, как, например, спортсмены. Возможно, Эмир был прав. Убийство офицера Моссада оказалось совершенно ненужным риском, поскольку после него враги активизировались. А врагов у Организации много, даже среди тех, кто не знал, что она из себя представляет и что она вообще существует. Лучше всего было бы оставаться для неверных простой тенью... тенью в тёмной комнате, невидимой и никому не известной. Моссад ненавидели даже его партнёры, но эта ненависть проистекала из страха. Евреи были чудовищами. Они были злокозненными и бесконечно умными. А кто мог сказать, сколько им известно от предателей-арабов, купленных за американские деньги? В Организации не было даже и намёка на предательство, но он помнил слова Юрия, русского офицера из КГБ: «Предать могут только те, кому веришь». Убив русского так быстро, они, пожалуй, допустили ошибку. Он был опытным старшим офицером, большая часть карьеры которого прошла в Европе и Америке, и, вероятно, у него был почти бесконечный запас историй, каждая из которых могла послужить уроком на будущее. Мохаммед не забыл разговоров с ним, не забыл, какое сильное впечатление произвели на него его опыт и широта суждений. Инстинкт – полезная вещь, но инстинкт так часто попадает под влияние необузданной паранойи, что становится сродни душевной болезни. Юрий чрезвычайно подробно объяснял, как разбираться в людях, как суметь отличить профессионала от безопасного гражданского. Он мог бы рассказать ещё много полезного, если бы не 9-миллиметровая пуля, которую всадили ему в затылок. Это, кстати, явилось грубым нарушением замечательных и очень строгих правил гостеприимства, установленных пророком. Если человек ест твою соль, то будь он даже из неверных, он будет в безопасности в твоём доме. Что ж, Эмир нарушил это установление, совершенно неубедительно объяснив, что он, дескать, атеист и потому не обязан подчиняться закону.

Но всё же несколько уроков русского Мохаммед усвоил. Все его электронные письма были зашифрованы лучшей из существующих программ, индивидуально настроенной на его компьютер; поэтому его корреспонденцию не мог прочитать никто посторонний. Поэтому его связь была безопасной. Он совершенно не походил на араба. У него не было ни тени арабского акцента. И одевался он совершенно не по-арабски. Во всех гостиницах, где он останавливался, отлично знали, что он пьёт спиртное, тогда как мусульмане не пьют ни капли. Значит, ему ничто не угрожало. Ладно, пусть даже Моссад догадывается, что эту свинью Гринголда убил кто-то, с обликом, нетипичным для их врагов, но он был уверен в том, его фотографии у них нет, и, если только его не предаст тот человек, которого он нанял, чтобы морочить голову дураку-еврею, они не будут иметь ни малейшего представления о том, кто он и что собой представляет. Юрий предупреждал его, что хотя все знать невозможно, но и чрезмерная готовность поддаться паранойе может вызвать подозрения у случайного или неслучайного «хвоста», поскольку профессиональные разведчики знают такие уловки, какие обычному человеку не придут в голову, и противник при более или менее внимательном наблюдении должен обратить внимание на того, кто ими пользуется.

Все равно что точка на ободе огромного непрерывно катяшегося колеса – всегда возвращается в то же самое место и движется по одному и тому же кругу, ни на мгновение не останавливаясь, но и не сходя с раз и навсегда заданного пути. Великое колесо... а он был всего лишь винтиком, и в чём заключалась его функция – помогать колесу катиться или заставить его затормозить, – он на самом деле не знал.

– А-а!.. – Он встряхнул головой, отгоняя ненужную мысль. Он вовсе не был просто винтиком. Он был одним из двигателей. Возможно, не самым большим, но всё же важным, потому что, хотя великое колесо могло бы катиться и без него, оно не сможет делать это так быстро и уверенно, как сейчас. И, если богу будет угодно, он продолжит поддерживать его движение, пока оно не сокрушит его врагов, врагов Эмира и врагов самого Аллаха.

После этого он отправил сообщение Gadfly097 и позвонил, чтобы ему принесли кофе.

* * *

Рик Белл распорядился, чтобы его команда находилась у компьютеров круглосуточно. Странно, что Кампус не сделал этого с самого начала, но лучше поздно, чем никогда. Кампус учился по ходу дела, как и все остальные, располагавшиеся по обеим сторонам линии фронта. В настоящее время дежурил Тони Виллс, выбравший себе смену с учётом шестичасовой разницы во времени между Центральной Европой и Восточным берегом Америки. Виртуозно владея всеми тонкостями работы с компьютером, он получил сообщение от 56 к 097 через пять минут после его отправки и немедленно переправил его Джеку.

На осмысление полученного сообщения Райану-младшему потребовалось не больше секунд, чем Виллсу на отправку. Они знали свой объект, а теперь знали, куда он намеревается пойти, и все складывалось наилучшим образом. Джек поднял трубку телефона.

– Вы уже проснулись? – услышал Брайан.

– Лично я теперь проснулся! – рявкнул он в ответ. – В чём дело?

– Приходи ко мне пить кофе. И захвати Дома с собой.

– Слушаюсь, сэр! Будет исполнено, сэр. – И трубка легла на рычаг.

* * *

– Утро не может быть добрым, – проворчал Доминик в ответ на приветствие. Его глаза можно было сравнить разве что с жёлтыми пятнами, оставленными струйкой мочи в осевшем и покрытом пылью снегу.

– Если хочешь утром взлететь с орлами, приятель, то не валяйся ночью со свиньями. Возьми себя в руки. Я заказал кофе.

– Спасибо. Итак, что у нас происходит?

Вместо ответа Джек указал на экран своего компьютера. Братья подошли и, склонившись, прочли короткий текст.

– Что это за парень? – спросил Доминик, думая про себя: «Gadfty097 – что это может значить?»

– Он тоже приехал вчера из Вены.

«Не мог ли он находиться где-нибудь на той стороне улицы? – задумался Брайан. А следующей мыслью было: – Не разглядел ли он моё лицо?»

– Что ж, полагаю, что нужно браться за дела, – сказал он, взглянув на Дома, который вместо ответа поднял вверх оба больших пальца.

Через несколько минут принесли кофе. Джек разлил его по чашкам. Кофе оказался с гущей, приготовленным, что называется, по-турецки, но при этом хуже даже того, какой варят в Турции. Однако лучше, чем ничего. О своей акции они не говорили. Их подготовки, какой бы сокращённой она ни была, хватало на то, чтобы не обсуждать дела в помещении, не проверенном на предмет «жучков» – для этого у них не было соответствующего оборудования, да они и не знали, как это делается.

Джек залпом выпил свой кофе и направился в душ. Там с потолка свисала красная цепочка, за которую, по всей вероятности, следовало потянуть в случае сердечного приступа, но он чувствовал себя вполне прилично и не стал проверять, действует эта сигнализация или нет. Он, правда, не был уверен в Доминике, не успевшем отойти после вчерашнего автопробега и казавшемся размазанным, словно лужица кошачьей блевотины на ковре, на которую к тому же наступили башмаком. С ним самим душ сотворил чудо, и он вернулся в гостиную чисто выбритым, розовым, благоухающим лосьонами и готовым к любым подвигам.

– Еда в здешнем ресторане вполне приличная, а вот насчёт кофе я не уверен, – объявил он.

– Не уверен – это ещё мягко сказано. Господи, я готов держать пари, что на Кубе кофе и то лучше, – откликнулся Брайан. – Что там Куба, даже кофе из сухого пайка, и то лучше.

– Никто не идеален, Альдо, – заметил Доминик. Но ему поданный кофе тоже не понравился.

– Так что, через полчаса внизу? – спросил Джек. Ему для полной готовности хватило бы трех минут.

– Если меня там не будет, вызывай «Скорую», – простонал Энцо, направляясь к двери. Он очень надеялся, что боги душа окажутся милосердными к нему сегодня утром. «Где же справедливость? – рассуждал он про себя. – Понимаю, что похмелье может быть с перепоя, но чтобы от вождения машины?!»

Но тридцать минут спустя все трое встретились в вестибюле, аккуратно одетые и в тёмных очках, предназначенных для защиты глаз от яркого итальянского солнца, сиявшего снаружи. Доминик спросил у швейцара, куда им идти, а тот указал на улицу Виа Систина, проходящую мимо церкви Троицы – Тринита деи Монти. Лестница, высотой футов в восемьдесят, начиналась на противоположной стороне улицы. Рядом находился эскалатор, обслуживающий станцию метро, но никто из троих молодых людей не видел никаких затруднений в том, чтобы спуститься пешком. Зато всех троих изумляло, что в Риме церкви попадались чуть ли не чаще, чем в Нью-Йорке – кондитерские. Прогулка по лестнице оказалась приятной. Она могла бы показаться поистине романтической, если бы молодые люди вели под ручку подходящих девушек. Лестница была спроектирована архитектором Франческо Де Санктисом таким образом, чтобы следовать рельефу склона холма, и служила местом ежегодной феерии моды Донна соте ле Стелле. Внизу красовался фонтан с лежавшей в бассейне мраморной лодкой, символизирующей Всемирный потоп, во время которого от такого тяжёлого судна было бы мало толку. Piazza[101]101
  Piazza (ит.) – площадь.


[Закрыть], образованная пересечением всего лишь двух улиц, получила своё название от находившегося здесь посольства Испании при папском дворе. Собственно площадь оказалась очень небольшой – меньше, чем даже лондонская Таймс-сквер, – но на ней кипела бурная жизнь, ехало множество автомашин, спешило множество пешеходов, благодаря чему переход через эту площадь превращался в достаточно рискованное мероприятие.

Ресторан «Джованни» располагался на западной стороне площади, в непримечательном кирпичном здании, выкрашенном кремово-жёлтой краской. На тротуаре стояли столики, окружённые стульями и удобными с виду диванчиками. В здании находился бар; все его посетители курили, в том числе и полицейский, склонившийся над чашкой кофе. Доминик и Брайан вошли, осмотрелись внутри и снаружи и вернулись к уличным столикам.

– У нас в запасе три часа, парни, – заметил Брайан. – Что будем делать?

– Хорошо бы нам вернуться сюда... Когда? – спросил Джек.

Доминик посмотрел на часы.

– Наш друг должен прийти сюда примерно к половине второго. Полагаю, что нам стоит сесть за столик, скажем, без четверти час и посмотреть, как будут развиваться события. Джек, ты сможешь узнать его?

– Вне всяких сомнений, – заверил Джек.

– В таком случае, думаю, нам стоило бы пару часов погулять. Я был здесь почти два года назад. Тут хорошие магазины.

– Если не ошибаюсь, это магазин «Бриони», – сказал Джек, указывая в сторону.

– Похоже на то, – ответил Брайан. – Прогулка по магазинам нисколько не повредит нашей работе.

– В таком случае пошли. – У него никогда ещё не было итальянского костюма. Было несколько английских, купленных в Лондоне, на Севил-род, 10. Почему бы не попробовать купить костюм? Жизнь тайного агента – это сплошное безумие, думал он. Они пришли сюда, чтобы убить террориста, но перед этим пройдутся по магазинам верхней одежды. Даже женщины не повели бы себя так... пожалуй, только ради обуви...

Как выяснилось, совсем рядом, на Виа дель Бабуино – улице Бабуинов, – были представлены магазины всевозможных товаров, и у Джека хватило времени, чтобы зайти в большинство из них. Италия действительно являлась всемирной столицей моды, так что он примерил лёгкий серый шёлковый пиджак спортивного типа, который сидел на нём так, будто был сшит портным на заказ, и тут же купил его за восемьсот евро. После этого ему пришлось ходить уже с полиэтиленовым пакетом – какое замечательное прикрытие! Разве хоть один тайный агент станет связывать себе руки ненужным барахлом?

* * *

Мохаммед Хассан вышел из гостиницы в 12.15 и отправился тем же маршрутом, которым близнецы прошли двумя часами ранее. Он хорошо знал эту дорогу. Именно по ней он шёл, чтобы убить Гринголда; эта мысль подействовала на него умиротворяюще. Стоял прекрасный, солнечный день, тёплый – около 30 градусов Цельсия, но не жаркий.

Такие дни любят американские туристы. Христиане. Американские евреи едут в Израиль, чтобы там плевать на арабов. Так что здесь из неверных были одни только христиане, глазеющие по сторонам, щёлкающие фотоаппаратами и покупающие шмотки. Что ж, он тоже покупал костюмы здесь. Совсем рядом с Пьяцца ди Спанья имелся магазин «Бриони». Один из продавцов, Антонио, всегда старался угодить ему и зарабатывал хорошие чаевые. Но Мохаммед тоже принадлежал к торговой культуре и знал, что усердие в торговле не может служить причиной презрения к человеку.