Текст книги "Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965"

Турки опасались двух возможных последствий альянса с союзниками: возмездия со стороны Германии и непредсказуемой реакции Советов по окончании выигранной ими войны. Ведь цари на протяжении двух столетий жаждали заполучить Дарданеллы и проход из Черного моря в Средиземное море (Иненю воевал против британцев в битве при Галлиполи в 1916 году). Черчилль сказал, что вполне возможен вариант проведения Советским Союзом «империалистической политики», но в этом случае лучшей защитой для Турции как раз и будет пакт с Великобританией и Соединенными Штатами. Черчилль также предположил, что послевоенный Всемирный совет, в отличие от Лиги Наций, будет обладать достаточной военной силой для того, чтобы разобраться с государствами, сбившимися с истинного пути. Черчилль говорил по-французски (или, как заметил Кадоган, только ему одному ведомом французском), произнося английские слова на французский манер и для пущего эффекта активно жестикулируя. Кадоган написал, что на английском его аргументы звучали очень убедительно, но Черчилль поступил очень мудро, избрав такой способ общения с турками, якобы не специально, не оказывая давления на турок, которые, как написал Кадоган, «решительно не желают быть втянутыми в войну». Немцам были известны все эти подробности переговоров благодаря тому, что они прослушивали турецкие линии связи. Брук охарактеризовал встречу как «очень успешную»[1553]1553
  Danchev and Todman, War Diaries, 375; WSC 4, 710—11.


[Закрыть].

Но она таковой не являлась, если только в том смысле, что при благоприятном отношении Турции средиземноморская стратегия Брука имела больше шансов на успех, чем при неблагоприятном. Однако нельзя сказать, что встреча оказалась полностью провальной. Турки приняли предложение британцев о содействии в модернизации их армии и согласились на размещение большого количества боевой техники и вооружения на юго-востоке Турции на тот случай, если они понадобятся в Сирии, Ираке или самой Турции, на которую Гитлер мог напасть, несмотря на ее нейтралитет. И все же одна из восьми приоритетных задач, определенных в Касабланке, не была решена.

Черчилль, вернувшись 2 февраля в Каир, узнал, что в этот день остатки армии Паулюса, в том числе 23 генерала и более 90 тысяч солдат, сдались под Сталинградом. Сейчас они были на пути в советские лагеря для военнопленных. Только 5 тысяч немцев сумели пережить плен, единственные, кто остался от армии Паулюса, численность которой первоначально составляла 450 тысяч человек. На следующий день кремлевские колокола известили о победе. В Берлине вещание на немецком радио сначала было прервано приглушенной барабанной дробью, а затем последовало объявление, что 6-я армия «потерпела поражение при численном превосходстве противника и неблагоприятных для наших войск обстоятельствах». После этого сообщения прозвучала вторая часть Пятой симфонии Бетховена. Обычная программа радиовещания была прервана на три дня. Вскоре немецкие генералы заметили серьезные перемены в поведении Гитлера. «Его левая рука тряслась, – писал генерал Гейнц Гудериан. – Он начал сутулиться, его взгляд стал неподвижным, а щеки покрылись нездоровым румянцем. Он стал более раздражительным, легко терял самообладание, приобрел склонность к вспышкам злости и непродуманным решениям». Позднее Гитлер сказал одному из своих докторов, что бессонными ночами его преследовали видения, где на картах были отмечены последние позиции его армий до того, как они были разгромлены[1554]1554
  Time Capsule 1943: A History of the Year Condensed from the Pages of Time, edited by Henry R. Luce (New York, 1968), 121; NYT, 2/9/43; Keegan, Second World War, 236, 237, 458; William L. Shirer, The Rise and Fall of the Third Reich: A History of Nazi Germany (New York, 1960), 933.


[Закрыть].

Сталинградская битва была единственным мощным военным поражением в истории Германии, но не последней из бед, которые с начала года начали преследовать немецкую армию на Восточном фронте. На Балтике в середине января Красной армии удалось прорвать блокаду Ленинграда. После осады, продолжавшейся 515 дней, и огненного дождя из снарядов 6 тысяч немецкий орудий, не прекращавшегося весь год, русские проложили узкий сухопутный мост в город. На Кавказе группа армий «А», от которой к тому моменту осталась только одна армия, была отброшена на 200 миль назад к Ростову. В середине февраля советские войска взяли город, отрезав немцев, оставшихся на южном побережье Азовского моря. В 200 милях к северу армии маршала Эриха фон Манштейна отступали на запад от Дона и были выбиты из Харькова и Курска. С тех пор как в ноябре советские войска форсировали Волгу, они прошли уже 250 миль, преодолев Дон и несколько его притоков. Они находились всего в 50 милях восточнее Днепра. Маршал Жуков просил у Сталина больше людей, оружия, танков и самолетов, и он их ему предоставил. Теперь Жуков одерживал одну победу за другой. Сталин, как и Черчилль, изучавший историю Гражданской войны в Соединенных Штатах, стал рассказывать западным гостям, что Жуков – его Джордж Макклелан, только Жуков не проиграл ни одной битвы (генерал Макклелан тоже просил президента Линкольна об увеличении поддержки и получил ее, но он вел себя излишне мягко по отношению к конфедератам и не одержал ни одной победы)[1555]1555
  Time, 2/1/43, 33–34.


[Закрыть].

Новости из России привели Черчилля в прекрасное расположение духа. 2 февраля он поужинал в британском посольстве, посмотрел фильм, как британские войска входят в Триполи, а затем почти до полуночи рассуждал на одну из своих излюбленных тем – Омдурманское сражение 1898 года в Судане. Рэндольф, находившийся в отпуске, присоединился к отцу. Александру Кадогану, который сидел между Черчиллем и Рэндольфом, сын премьер-министра показался «ужасным молодым человеком. Он был кошмаром для всех нас, начиная с Касабланки». Отец и сын ворчали и огрызались друг на друга весь вечер. Если бы Кадоган чаще бывал в Чартвелле, он бы знал, что так ужины проходили всегда, если за одним столом собирались отец и сын. Рэндольфа сопровождал (и присматривал за ним) Билл Дикин, который до войны был научным консультантом Черчилля, а теперь служил в звании капитана в Управлении специальных операций. Черчилль только что узнал от Дикина, что, пока сербские войска под командованием Михайловича сдерживали войска стран оси в Сербии, на севере, в Хорватии и Словении, тем же занимались крестьяне, школьные учителя и интеллигенция под руководством Тито, но без поддержки американцев или британцев. После того как Черчилль запросил доклад по данной проблеме, который Дикин подготовил за два дня, он развернул британскую внешнюю политику в неожиданном для всех направлении[1556]1556
  Dilks, Diaries, 511; GILBERT 7, 318—19.


[Закрыть].

Тито был коммунистом, но он уничтожал немцев и их хорватских марионеток из Усташи[1557]1557
  Усташи – хорватская ультраправая террористическая организация, основанная Анте Павеличем в 1929 году в Италии.


[Закрыть], а значит, ему стоило оказывать помощь.

То, что он также воевал против четников[1558]1558
  Четники – название сербского национального движения. В различные исторические периоды движение принимало разные формы. В частности, в Королевстве Югославия четниками назывались ветеранские организации и специальные подразделения югославской королевской армии, которые стали основой для создания Драголюбом Михайловичем своего монархического и националистического партизанского движения.


[Закрыть] Михайловича и сторонников короля Петра, было проблемой, поскольку Лондон поддерживал возвращение монарха.

Так события развивались на Балканах, где в течение столетий не прекращались кровавые этнические междоусобицы и где множество народов, как однажды сказал Черчилль, создавали больше истории, чем могли переварить. Всего через несколько дней после того, как Черчилль ознакомился с предложениями Дикина, он запросил у Эйзенхауэра несколько бомбардировщиков дальнего действия В-24, способных долететь до северной части Югославии и доставить помощь партизанам Тито. В апреле капитан Дикин был десантирован на территорию оккупированной немцами Хорватии, чтобы установить отношения с только что приобретенным и самым неожиданным союзником – Иосипом Броз Тито[1559]1559
  GILBERT 7, 318—19.


[Закрыть].

3 февраля Черчилль собрался лететь в Триполи, чтобы поздравить генерала Бернарда Монтгомери, который, как и Жуков, просил подкрепление и одержал победу. Вечером того же дня передовые части Монтгомери пересекли границу Туниса: Триполитания, богатейшая колония Италии, пала. Поколение эмигрантов с Сицилии и материковой Италии вымостили здесь дороги, посадили виноград и оливковые рощи; они построили ирригационные системы, достойные древнеримских акведуков, для орошения своих угодий. Это была последняя колония Италии в Африке. Дуче, император, под властью которого когда-то находилось более 1,2 миллиона квадратных миль африканской земли, потерял здесь все. После этого в одном из американских еженедельников написали: «Из того, что напоминало бы итальянцам об их потерянной империи, остался только песок, поднимаемый горячим ветром над Средиземным морем»[1560]1560
  Time Capsule 1943, 121.


[Закрыть].

Согласно договоренностям, достигнутым в Касабланке, Александер и британцы теперь подчинялись Эйзенхауэру. Генри Мейтленд (Джамбо) Вильсон заменил Александера на посту главнокомандующего войсками на Ближнем Востоке. Спустя две недели по прибытии в Тунис Александер принял командование сухопутными войсками союзников на этом театре военных действий. По мнению Черчилля, это было удачное стечение обстоятельств, поскольку Алекс никак не мог ухудшить положение, учитывая, что Эйзенхауэр пока не добился никаких особых успехов. Результаты, достигнутые Эйзенхауэром, были столь незначительными, что Джордж Маршалл позднее выразил Черчиллю свое удивление по поводу того, что в Касабланке британцы не потребовали для себя ведущей роли в операциях в Северной Африке. В своих воспоминаниях Черчилль написал, что такая идея никогда не приходила ему в голову. На самом деле Черчиллю Эйзенхауэр начал нравиться, и даже очень. Каннингем командовал морскими силами, Теддер – воздушными, а Александер – сухопутными, и Черчилль, с договоренностью о вторжении на Сицилию, получил все, что желал, предоставив Рузвельту то, что хотел президент, – американского главнокомандующего. Гарольд Макмиллан очень точно ухватил суть данной ситуации, написав позднее, что британцы будут командовать американцами, как «греческие рабы руководили операциями императора Клавдия». Эйзенхауэр, которого Брук презирал за то, что он никогда не командовал даже батальоном на поле боя, привнес одну очень ценную вещь – он ратовал за здоровые отношения между союзниками. Эйзенхауэр предупреждал своих подчиненных: «У каждого есть право на свое собственное мнение. Вы можете назвать другого офицера сукиным сыном, но, как только я услышу, как кто-то из американских офицеров назовет своего товарища тем британским сукиным сыном, я его выгоню». В будущем ему понадобится все расположение британских войск, которое он мог завоевать благодаря тому, что, будучи главнокомандующим, не отдавал предпочтение американцам, поскольку американские войска в Тунисе продемонстрируют полнейшую неготовность воевать с немцами[1561]1561
  Butcher, Eisenhower, 691; Sherwood, 677; Sunday Telegraph, 2/9/64, 4.


[Закрыть].

Четвертого числа Черчилль прибыл в Триполи. После осмотра гавани с борта катера он наблюдал за тем, как в порту пришвартовалось первое судно снабжения. Благодаря тому, что британцы захватили этот порт, им удалось сократить линии снабжения 8-й армии почти на 1200 миль. В тот же день Черчилль и Брук провели смотр 51-й дивизии, реинкарнированной бывшей 51-й дивизии, которая капитулировала во Франции. Солдаты дивизии, которые прибыли в Африку «бело-розовыми» неопытными новичками, превратились в «загорелых воинов, закаленных в боях и одержавших победы в ходе наступления британских войск». Черчилль, стоя на высокой трибуне, наблюдал за солдатами, маршировавшими под звуки волынок. Брук, не скрывая слез, повернулся к Черчиллю, у которого тоже навернулись слезы на глаза. «Можно было почувствовать глубочайшее облегчение, – позже написал Брук, – от осознания того, что победа стала вполне реальной перспективой»[1562]1562
  Danchev and Todman, War Diaries, 378—79.


[Закрыть].

На следующий день Черчилль с сопровождающими отбыли в столицу Алжира, чтобы совершить, как было запланировано, короткую остановку для встречи с Эйзенхауэром и адмиралом Эндрю Брауном Каннингемом («АВС – Andrew Browne Cunningham); поздно вечером они вылетели в Лондон. Кадоган, который уже познал все тяготы длительных путешествий в неотапливаемом бомбардировщике, написал в дневнике, что его больше никогда не удастся «протащить по миру в таких отвратительных условиях. Не думаю, что премьер-министр когда-нибудь заглядывал в наш самолет, а потому никогда не поймет, как там ужасно»[1563]1563
  Dilks, Diaries, 513.


[Закрыть].

Эйзенхауэр по опыту знал, что можно ожидать от приезда Черчилля. До того как он покинул Лондон, чтобы принять на себя командование операцией «Факел», они с Черчиллем регулярно встречались по четвергам за ужином и часто обсуждали свои дела, проводя выходные дни в Чекерсе, где из-за привычки Черчилля работать допоздна Эйзенхауэру частенько приходилось оставаться на ночь. Айк понимал, что прибытие Черчилля сулит ночные посиделки, затянувшиеся за полночь ужины, и опасался этого. Кроме того, ходили слухи, что убийцы – немецкие, арабские или вишистские – планировали избавить мир от «человека с большой сигарой». Таким образом, его присутствие в Алжире не сулило Эйзенхауэру ничего, кроме головной боли. Он хотел, чтобы Черчилль как можно скорее покинул город. «Будучи в безопасности в Лондоне, – написал помощник Эйзенхауэра, коммандер Гарри Бутчер, – Черчилль, который стоил целой армии, здесь, в Алжире, был мишенью, и, следовательно, его присутствие накладывало на всех большую ответственность»[1564]1564
  Butcher, Eisenhower, 255.


[Закрыть].

Но Черчилль приехал. Обед, устроенный в доме Эйзенхауэра, на котором также присутствовали Жиро и генеральный резидент в Марокко Поль Ноге, бывший сторонник Виши, который еще три месяца назад пытался оттеснить армию Паттона к морю, как водится, затянулся. Ужинали на вилле Каннингема, находившейся через дом от виллы Эйзенхауэра. Черчилля назвали «человеком, приехавшим на обед». На самом деле, сказал Черчилль Бруку, ему хотелось быть человеком, приехавшим на день, или на пару дней, или даже больше. Однако было запланировано, что в полночь Черчилль улетит в Лондон, чтобы не подвергаться риску в дневное время. Поздно вечером Черчилль с сопровождающими отбыли на аэродром Мезон-Бланш. Попрощавшись с хозяевами на взлетно-посадочной полосе, они заняли места в двух В-24. Лорд Моран выпил снотворное и лег спать. Брук надел пижаму, а поверх натянул летный костюм на меху. На борт загрузили карты, схемы и внушительный запас напитков[1565]1565
  Danchev and Todman, War Diaries, 380.


[Закрыть].

Но вылет отложили. Обнаружилась неисправность одного из двигателей черчиллевского Liberator. После двух часов безуспешных попыток запустить двигатель пилот решил отложить ремонт до утра. Пассажиры вышли, самолет закрыли. Морана, который крепко спал, оставили внутри. Около двух часов ночи обитатели виллы Эйзенхауэра и Каннингема проснулись от стука в дверь. Уинстон вернулся. Капитан Бутчер и американцы решили, что Черчилль спланировал это происшествие, чтобы провести еще один день на солнце и, возможно, искупаться в море. В любом случае человек, приехавший на обед, улетел домой вечером 6 февраля[1566]1566
  Bryant, Tide, 474—75.


[Закрыть].

Клемми телеграфировала Уинстону перед его прибытием в Алжир: «Я слежу за твоими передвижениями с большим интересом… Дверь открыта, и я надеюсь, что скоро мистер Булфинч прилетит домой». Черчилль ответил: «Держи клетку открытой в субботу и в воскресенье, дорогая». Он вернулся в родовое гнездо в воскресенье, 7-го числа[1567]1567
  W&C-TPL, 477.


[Закрыть].

В течение двадцати шести дней Черчилль находился вдали от короля, жены и страны. Это был его последний полет на Commando. Самолет, уже с другим экипажем, позже бесследно исчез. Кадоган точно описал ужасные неудобства и опасности, связанные с полетом на бомбардировщике, но был не прав насчет Черчилля. С первых полетов в Каир и Москву шестью месяцами ранее премьер-министру было прекрасно известно, какими тяжелыми, но насколько необходимыми были эти полеты.

В это время в Бирме бригадный генерал Орд Уингейт повел бригаду бойцов, специально подготовленных для ведения боевых действий в джунглях (он называл их «чиндиты», в переводе с бирманского «львы»), через реку Чиндуин для совершения набегов в японском тылу. В Касабланке договорились о необходимости вновь открыть Бирманскую дорогу, но для выполнения этой задачи у Уингейта не хватало людей, а у британских военно-воздушных сил – самолетов. Генерал Джо Стилвелл, томившийся в Северной Индии, жертва решения, принятого в Вашингтоне, об усилении армии Макартура за его счет, почти не имел армии. А у Черчилля не было желания. По его мнению, Китай не стоил усилий. В те дни американская пресса писала, что к острову Гуадалканал направляется большая группа японских кораблей, вероятнее всего для того, чтобы усилить местный гарнизон. Но вскоре оказалось, что эти сообщения не соответствовали действительности: японцы плыли к острову, чтобы эвакуировать находившиеся там войска. 9 февраля New York Times объявила: ВРАГ ПОКИДАЕТ ОСТРОВ. Следующей целью союзников была Гвинея; возглавить наступление должны были австралийцы. Началось наступление на Токио[1568]1568
  NYT, 2/3/43; NYT, 2/9/43.


[Закрыть].

Больше года американцы, у которых не было особого выбора в силу их неподготовленности к войне, считались с мнением Черчилля по стратегическим вопросам. Так же они поступили и в Касабланке. Но это было последний раз. Гитлер потерпел военное поражение под Сталинградом, а теперь политическое поражение грозило Черчиллю. Его видение послевоенного мира вырисовывалось все четче, и он оттачивал слова и фразы, которые собирался использовать для описания этого видения в нужный момент. Однако по прошествии месяцев то, какие очертания примет новый мир, все больше зависело от Рузвельта и Сталина. Будущее Черчилля и будущее всей Европы было теперь неразрывно связано с политическими желаниями двух его союзников, которые, по словам сэра Джона Кигана, «вытесняли его с авансцены мировой политики». Черчилль постепенно утрачивал влияние; и хотя в начале 1943 года он еще это не почувствовал, процесс уже начался[1569]1569
  John Keegan, Winston Churchill (New York, 2002), 161.


[Закрыть].

2 февраля в New York Times была опубликована статья, в которой автор рассуждал о решениях, принятых в Касабланке. Заголовок гласил: «Президент намекнул на возможность вторжения в 1943 году». На самом деле такое решение не принималось в Касабланке. Это была скорее надежда, а не цель, и с каждой неделей эта надежда таяла.

11 февраля Черчилль, усталый и простуженный, выступил в палате общин. Он не гарантировал полномасштабного вторжения в Европу, но дал обещание, что все враги Британии будут «гореть и истекать кровью» (его любимая фраза), а «все преступники и все виновные» понесут суровое, но справедливое наказание. Он послал Рузвельту черновой вариант своей речи и попросил прокомментировать. Рузвельт, будучи уверенным в том, что французы ненавидят британцев и уважают американцев, ответил, что «французы охотнее пойдут на сотрудничество, если вы подчеркнете, что командование в Северной Африке будут осуществлять американцы». Черчилль откорректировал план выступления, уделив особое внимание словам Эйзенхауэра. Спустя неделю он почувствовал огромное облегчение, что сделал это[1570]1570
  C&R-TCC, 2:138; GILBERT 7,337.


[Закрыть].

После своего выступления Черчилль в течение нескольких дней не мог справиться с сильной усталостью и простудой, которую подхватил в Африке. Вечером 16 февраля у него резко подскочила температура. Лорд Моран, послушав его легкие, сказал, что у пациента «пятно» в левом легком. «Что вы имеете в виду под пятном? – недовольно спросил Черчилль. – У меня пневмония?» Рентген легких, который был сделан на следующий день, и повторный осмотр доктором Джоффри Маршаллом подтвердили подозрения Морана: Черчилль подхватил воспаление легких. Но, учитывая его возраст, Морана не столько беспокоили его легкие, сколько возможные осложнения на сердце. Пациенту был прописан постельный режим. Черчилль читал роман Дефо «Радости и горести знаменитой Молль Флендерс», приказал до минимума сократить количество документов, которое ему приносили, и писал короткие письма Гопкинсу и Рузвельту, который тоже заболел после укуса африканского насекомого. В письмах Черчилль жаловался на «тяжелое состояние и длительный процесс лечения». В ответ они прислали письма с пожеланиями скорейшего выздоровления. Моран вспоминал, что Черчилль не был трудным пациентом. Он делал то, что ему велели, «если, конечно, ему объясняли, почему он должен это делать». Слова доктора Маршалла, что «пневмония – подруга стариков», не способствовали выздоровлению. «Прошу, объясните», – сказал Черчилль. «Ее так называют, потому что она может очень быстро свести в могилу», – ответил Маршалл. В это время пришли новости с Северной Атлантики, из России, Индии и Туниса, которые без всякой болезни могли свести его в могилу[1571]1571
  Moran, Diaries, 95–96.


[Закрыть].

К середине февраля войска Роммеля перегородили «черный ход» в Тунис, заняв позиции на линии Марет, французские пограничные укрепления, возведенные десять лет назад на французском оборонительном рубеже, которая шла от залива Габес до обширных солончаковых болот. К северо-западу от Роммеля на дальних склонах хребта Восточный Дорсаль Атласских гор против нескольких танковых дивизий Арнима оборону на участке протяженностью 80 миль и в городе Сиди-Бузид удерживали неопытные американские солдаты 2-го корпуса под командованием генерал-майора Ллойда Фредендалля. Его задача состояла в том, чтобы не дать войскам Арнима продвинуться дальше, и ждать, пока рано или поздно Роммель, которого преследовал Монтгомери, не попытается соединиться с ним. К северу от Фредендалля стояло несколько плохо вооруженных французских бригад, раньше входивших в состав войск Виши. Дальше к северу 1-я армия Андерсона уже восемь недель не могла пробиться к Бизерте и Тунису, поскольку Кессельринг присылал Арниму подкрепление быстрее, чем союзники успевали его уничтожать. По хребту Восточный Дорсаль, который с таким трудом удерживали американцы и французы, от Гафсы и далее на запад проходил левый фланг немецких войск.

Эйзенхауэр правильно предположил, что Роммель ударит в северном направлении, стремясь захватить Тунис, но американцы не были уверены, какой именно маршрут он предпочтет: пойдет ли он по прибрежным равнинам или перегруппирует свои войска у Гафсы, а затем резко двинется на север. И попытается ли Арним нанести удар по перевалу Фейд, что позволит ему выйти к Сиди-Бузиду и угрожать тылу союзников? Разведка союзников считала такой сценарий маловероятным, полагая, что горные перевалы не подходят для танкового сражения. Кроме того, в расшифровках «Ультра» не содержалось никаких указаний на то, что Арним готовится осуществить подобный план. Однако, после того как 13 февраля Эйзенхауэр посетил позиции Фредендалля в районе Сиди-Бузида, он пришел к выводу, что здесь очень слабые оборонительные позиции и немцы нанесут удар именно сюда. Эйзенхауэр вернулся в штаб Фредендалля в Тебессе (его местоположение было выбрано неудачно, к тому же он находился более чем в 70 милях к западу от Сиди-Бузида) с намерениями разработать новый план.

Но Эйзенхауэр опоздал. На следующее утро Арним и Роммель атаковали. К ночи Роммель захватил Гафсу, а танки Арнима прорвали оборону союзников в районе Сиди-Бузида. Затем немецкие танковые силы Роммеля и Арнима направились к перевалу Кассерин в Восточном Дорсале. За два дня, 19 и 20 февраля, они разгромили два американских батальона, которые неудачно выбрали оборонительные позиции. Затем, 21 февраля, танковые части Роммеля двинулись от перевала Кассерин в северном направлении к Тебессе, где хранились тысячетонные союзнические запасы продовольствия, топлива и боеприпасов. Танковые войска Арнима резко повернули на север и двинулись к Тале. Если бы немцам удалось взять этот город, они смогли бы обойти оборонительные позиции Андерсона с тыла. Если бы на севере войска Арнима захватили город Тунис, Андерсон и французские части оказались бы зажаты в тиски. 20 февраля Александер прибыл из Триполи и, потрясенный увиденным, немедленно принял командование всеми наземными войсками. Он обнаружил, что американцы у Кассерина были абсолютно не готовы к броску Роммеля, «ушли в слишком глубокую оборону» и «слишком беспокоились о защите от снарядов и бомб». Они попали в такое положение из-за неумелого командования и отсутствия точной разведывательной информации; к тому же они имели дело с решительным, закаленным в боях противником. Когда Эйзенхауэр (который недавно получил повышение в звании) приказал бомбардировщикам В-17 нанести удар по Кассерину, самолеты сбились с курса и сбросили бомбы более чем в сотне миль от намеченной цели, на дружественную арабскую деревню, по которой проходила линия обороны союзников. Первое серьезное столкновение немецких и американских войск закончилось для последних так же, как и началось, – катастрофой. Александер оказался, как в Дюнкерке и Бирме, в положении, когда его войска потерпели сокрушительное поражение[1572]1572
  Collier, War in the Desert, 162—63; John Keegan, ed., Churchill’s Generals (New York, 1991), 114; Eisenhower, Crusade, 145; Thomas E. Griess, ed., The West Point Atlas for the Second World War, Europe and the Mediterranean (New York, 2002), 41; Butcher, Eisenhower, 267.


[Закрыть].

Через неделю после прорыва через Кассерин Роммель, ушедший слишком далеко от баз снабжения, не смог развить успех и отступил через перевал к линии Марет. Бросок Роммеля произвел на всех такое сильное впечатление, что король Георг написал Черчиллю письмо на трех страницах, в котором выражал свою крайнюю озабоченность политической и военной ситуацией в Северной Африке. Черчилль почтительно ответил, что поддержка, оказанная им Эйзенхауэру при назначении на пост главнокомандующего, оказалась «пророческой». Он написал королю, что, если бы такое поражение потерпел британский генерал, враги Великобритании в Соединенных Штатах получили бы отличную возможность «заклеймить» британскую армию. Черчилль напомнил королю, что 8-я армия, состоящая из 160 тысяч опытных и, «возможно, лучших в мире солдат», должна в будущем сыграть в Тунисе ключевую роль. Более того, отныне командовать сухопутными войсками будет прославленный генерал Александер. Он написал, что ни в коем случае не хочет умалять заслуги американцев; они храбро сражались, но «им не хватает опыта»[1573]1573
  WSC 4, 734; GILBERT 7, 348.


[Закрыть].

1 марта Эйзенхауэр отстранил Фредендалля от командования и на его место назначил Джорджа Паттона, который, как любил говорить Айк, «ненавидит гансов так же, как черт ненавидит святую воду». Поражение на перевале Кассерин укрепило сомнения Брука в том, что полномасштабное вторжение во Францию будет осуществлено в 1943 году, даже при наличии достаточного количества десантных судов. Несмотря на то что американские стратеги уезжали из Касабланки с ощущением, что Брук и Черчилль обвели их вокруг пальца, разгром на Кассерине показал, что британцы были правы. Для начала американцам следовало научиться проводить небольшие военные кампании и только потом приступать к вторжению в Европу. Томми из армии Андерсона одной фразой точно передали суть случившегося на перевале Кассерин: «Каким неопытным был мой союзник…»[1574]1574
  Butcher, Eisenhower, 273.


[Закрыть].

Когда Роммель осуществлял свою дерзкую операцию, на другом конце света Махатма Ганди предпринял не менее решительный шаг. Перед тем как Черчилль отбыл в Северную Африку, военный кабинет дал свое согласие на арест Ганди и сотни членов Индийского национального конгресса. 9 февраля семидесятидвухлетний Ганди, находившийся под арестом в Пуне, объявил о начале трехнедельной голодовки. За его состоянием наблюдали британские и индийские врачи. Черчилль подозревал, что индийские врачи подсыпали глюкозу в питьевую воду Ганди, и сообщил королю Георгу, что «старый пройдоха Ганди» выглядит настолько хорошо, что «невольно задаешься вопросом, честно ли он проводит голодовку». На шестнадцатый день голодовки, когда врачи, следившие за здоровьем Ганди, уже с тревогой отзывались о его состоянии (Черчилль не был склонен верить их предупреждениям), Черчилль телеграфировал Яну Смэтсу: «Какими же дураками мы должны быть, чтобы дрогнуть перед этим блефом и сентиментальщиной». На следующий день он телеграфировал вице-королю Индии, лорду Линлитгоу: «Теперь практически очевидно, что старый мошенник закончит свою так называемую голодовку в добром здравии». Лорд Линлитгоу в ответ высказал мнение что состояние Ганди («самого успешного мошенника в мире») не вызывает опасений и что его врачи таким образом «состряпали» тексты отчетов о состоянии Ганди, чтобы произвести нужный эффект, значит, являются соучастниками этой «порочной системы шантажа». Американская пресса выражала сочувствие Махатме; британская пресса обличала действия Ганди как ловкий трюк. Эту точку зрения разделял и Черчилль, позже описавший в воспоминаниях, как Ганди принимал глюкозу во время голодовки, что вкупе с его «неимоверными жизненными силами и воздержанием, ставшим привычным за многие годы» позволило ему завершить голодовку целым и невредимым. На самом деле еще в ходе голодовки Черчилль смог убедиться в том, что индийские врачи не давали Ганди глюкозу. Не то чтобы он сравнивал Ганди с главным героем рассказа Кафки «Искусство голодания», но был близок к этому. Что касается влияния Ганди в Индии, то Черчилль считал, что «смерть господина Ганди могла бы произвести огромное впечатление на всю Индию, где его праведный образ жизни снискал всеобщее глубокое уважение». А что касается ареста Ганди, то британцы, по его мнению, «правильно оценили ситуацию»[1575]1575
  GILBERT 7, 348, 350; WSC 4, 736—37.


[Закрыть].

Личный представитель Рузвельта в Индии, Уильям Филипс, находившийся в Дели с января, попросил вице-короля разрешить ему встретить с Ганди и Неру. Лорд Линлитгоу ответил отказом и вместо этого пригласил Филипса принять участие в охоте на тигра. Не повидав Ганди, Филипсу было весьма непросто представить Рузвельту полноценный отчет, но пришлось это сделать, поскольку Черчилля интересовала ситуация вокруг Ганди. Лео Эмери, Государственный секретарь по делам Индии и Бирмы дал Черчиллю совет: «Надеюсь, вы сможете доходчиво объяснить президенту, что его люди должны проявлять осторожность в этом вопросе». Бурное проявление Черчиллем эмоций в присутствии Гопкинса в апреле прошлого года и то, как обошлись с Филипсом, ясно показали Рузвельту, что он не должен вмешиваться в дела Великобритании. Президент вел себя осторожно, несмотря на широкую поддержку Ганди в прессе. Черчилль и Рузвельт всегда придерживались разных точек зрения относительно Индии. На самом деле, вспоминал Гарриман, «они вообще ни в чем не были едины, если дело касалось Индии» (курсив Гарримана)[1576]1576
  Time, 5/3/43; GILBERT 7, 343; WM/Averell Harriman, 8/22/80.


[Закрыть].

Ганди завершил голодовку 3 марта. На кадрах с места репортажа видно, что он находится в добром здравии. А вот Черчилль еще не совсем оправился от болезни.

К началу марта Бернард Монтгомери, располагавшийся в городе Меденин, в 20 милях в юго-востоку от линии Марет, знал почти наверняка, что Роммель попытается совершить контратаку с выходом за передний край обороны и попытается пробиться через укрепления линии Марет, чтобы открыть себе путь на Меденин. Данные аэрофотосъемки и расшифровки «Ультра» предоставили Монтгомери преимущество, которым он собирался воспользоваться. Он подготовился к наступлению Роммеля, сосредоточив в одном месте и тщательно замаскировав противотанковую артиллерию. Расшифровки «Ультра» были настолько точными, что Монтгомери знал, какие именно танковые бригады намеревался задействовать Роммель и где он собирался их разместить. Роммель нанес удар 6 марта. Но «Ультра» не оставила ему никаких шансов. Противотанковые орудия Монтгомери вывели из строя пятьдесят два немецких танка. Немцы и итальянцы остановили наступление, развернулись и отступили к укреплениям линии Марет. Трудно переоценить важность победы при Меденине для британцев; если бы Роммель развернул 8-ю армию к востоку, дни союзников в Северной Африке были бы сочтены. Если бы британцы проиграли сражение, на планах по завоеванию Сицилии, а также Италии можно было поставить крест. Сталину, который уже сомневался в том, что союзникам удастся уничтожить немцев, ничего бы не осталось, кроме как довольствоваться заключением сепаратного мира. Но Монтгомери справился. 9 марта Роммель, заболевший малярией и страдавший от гноившихся ран на коже, передал командование своим Африканским корпусом генералу Джованни Мессе, служившему в недавно созданной группе армий «Африка» под командованием Арнима. Вечером 9 марта Роммель покинул Северную Африку и уже никогда туда не возвращался[1577]1577
  Collier, War in the Desert, 168; Keegan, Second World War, 3 42.


[Закрыть].