Текст книги "Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965"

На Восточном фронте благодаря победам в битвах за Сталинград и Ростов укрепился моральный дух Красной армии, и в январе она перешла в наступление. Однако, как и в ходе наступления весной прошлого года, она наступала слишком быстро и продвинулась слишком далеко, и в результате фронт оказался слишком растянутым. Перебравшись на другой берег реки Донец, русские обнаружили, что немцы изменили ширину колеи на железной дороге, что вынудило Красную армию использовать десятки тысяч грузовиков и лошадиных упряжек для движения по разбитым грязным дорогам. Манштейн был уверен в том, что армия под командованием Сталина вновь попыталась прыгнуть выше головы, и выжидал удобного момента. Он нанес удар на третьей неделе февраля, задействовав четырнадцать танковых и пехотных дивизий. За две недели он вновь занял Краков, заставив русских отступить на 80 миль по всему двухсотмильному фронту. Сталин обвинил в неудаче Черчилля и Рузвельта, заявив, что успех немцев «обеспечен благодаря сокращению немецких сил во Франции» из-за вялости англо-американских сил. Итак, «Россия вновь начала жаловаться на то, что несет на себе основное бремя войны». Но на Сталине действительно лежало почти все бремя войны, а Черчилль и Рузвельт, к их ужасу, все еще не были готовы к тому, чтобы взять на себя хотя бы часть ноши, взваленной на Сталина. Немцам тоже это было известно, за что они были весьма благодарны союзникам. 2 марта Герман Геринг сказал Геббельсу, что он «слегка обеспокоен тем, что они довольно серьезно сократили присутствие на Западном фронте, чтобы стабилизировать ситуацию на Восточном». «Даже страшно подумать, – написал Геббельс в дневнике, – что может случиться, если англичане и американцы неожиданно предпримут попытку по высадке десанта»[1578]1578
  Time, 3/22/42, 26; Lochner, Goebbels Diaries, 262.


[Закрыть].

Ничего подобного англичане с американцами не планировали. На самом деле безрадостными февральскими днями, когда всюду, казалось, складывается патовая ситуация, Эйзенхауэр посоветовал перенести начало операции «Хаски» с июня на июль. Черчилль узнал об этом, когда врач в очередной раз прописал ему постельный режим: он слег с пневмонией и с трудом шел на поправку. Черчилль телеграфировал Эйзенхауэру, что месяц задержки может обернуться катастрофой. Гарри Гопкинсу он пророчески заявил, что, если с мая по июнь «ни один британский или американский солдат» не убьет ни одного немецкого или итальянского бойца, «в то время как русские будут преследовать 165 дивизий», можно ожидать «горьких упреков со стороны русских». Великобритания, сказал он военачальникам, «пре вратится в посмешище». На самом деле в протоколе о намерениях, составленном в Касабланке Объединенным комитетом начальников штабов, содержалось положение о том, что операция «Хаски» должна начаться в «благоприятные лунные июльские дни»; освещение в эти июльские ночи при растущей луне является оптимальным для высадки десанта. В Касабланке Черчилль и Рузвельт активно продвигали идею начать операцию в июне, и Объединенный комитет начальников штабов обратился с просьбой к Эйзенхауэру пересмотреть решение о сроках. Но генерал Айк упорно стоял на своем. Тем не менее Эйзенхауэр только усилил сомнения Черчилля насчет того, достаточно ли активны их военные действия, когда в начале апреля предупредил Эйзенхауэра, что на Сицилии находятся две немецкие дивизии и это ставит под вопрос способность союзников завоевать остров. Черчилль уже не считал нужным сдерживаться. Как, спросил он Комитет начальников штабов, согласуется «уверенность, с какой генерал говорит о вторжении через Ла-Манш» с его недовольством относительно перспективы отправки миллиона солдат в Северную Африку, чтобы выступить против двух немецких дивизий на Сицилии?». «Я не думаю, что нас должны устраивать подобного рода заявления, – сказал Черчилль и добавил: – Не могу даже представить, что подумал бы об этом Сталин, когда сейчас на Восточном фронте ему противостоят 185 немецких дивизий»[1579]1579
  GILBERT 7, 338, 379.


[Закрыть].

На самом деле Черчилль точно знал, что по этому поводу мог подумать Сталин. Черчилль дважды давал обещание Сталину открыть второй фронт в 1943 году, в последний раз, когда он высказал предположение, что Тунис будет очищен от вражеских сил к апрелю, «если не раньше». К началу апреля, когда армии Эйзенхауэра уже три месяца безуспешно пытались наступать по раскисшим горным дорогам Туниса, стало очевидно, что Черчилль не сможет выполнить обещание, данное Сталину. Даже если бы к тому времени Эйзенхауэр смог получить контроль над Тунисом, открыть второй фронт во Франции в 1943 году все равно не представлялось возможным из-за проблем с поставками. Черчилль пытался успокоить Сталина, сказав, что вскоре начнется операция «Хаски», и что военно-воздушные силы Великобритании готовятся к обстрелу промышленного центра Германии, долины Рура. Кроме того, планируется проведение операций по выведению из строя дамб и гидроэлектростанций, снабжающих электроэнергией немецкие заводы по производству оружия.

Подвергались бомбардировке места стоянок подводных лодок Дёница; 8-я воздушная армия Соединенных Штатов, более шестисот бомбардировщиков, приступила к активным боевым действиям. Черчилль подчеркнул свою готовность прибегнуть к более мощным средствам. Узнав об успехах немцев в России, Черчилль распорядился, чтобы Исмей сообщил военачальникам, что в том случае, если Гитлер применит отравляющий газ в России, «мы подвергнем полномасштабной газовой атаке немецкие города». Эти громкие слова не были пустыми угрозами. Сталин отчаянно нуждался в помощи, Черчилль стремился сделать все, что в его силах. Немцев, противостоящих сталинским армиям, было в двадцать раз больше, чем сил, с которыми имели дело англо-американские войска в Тунисе. Западные союзники превосходили русских в численном отношении только в одной военной категории: военных священников[1580]1580
  GILBERT 7, 352.


[Закрыть].

В Касабланке Рузвельт и Черчилль отнесли решение вопроса по установлению контроля над морями к первоочередным задачам. Они имели в виду Атлантику. Спустя три месяца оказалось, что они не только не смогли установить контроль над морями, рассматривая вопрос с точки зрения количества судов и людей, но утратили его.

30 января Карлу Дёницу было присвоено звание гроссадмирала, и он сменил Эриха Редера на посту главнокомандующего военно-морскими силами Третьего рейха (Oberbefehlshaberder Kriegsmarine). Назначение специалиста по подводным лодкам Дёница могло означать лишь одно: подводная война будет вестись еще более активно. Так и случилось, и теперь союзники пожинали горькие плоды этой подводной войны. Черчилль предупредил Рузвельта о том, что им следует исходить из предположения, что Дёниц будет готов «вести игру, имея все козыри». Дёниц был твердо убежден в том, что его подводные лодки представляют смертельную угрозу для врага, как и Геринг в отношении своих самолетов, с той разницей, что подводные лодки Дёница причиняли серьезное беспокойство Британии и даже могли нанести ей серьезный урон. Британские корабли эскорта, сопровождавшие конвои, как сказал Черчилль Рузвельту, «абсолютно не соответствуют необходимым для выполнения этой миссии требованиям»[1581]1581
  C&R-TCC, 2:161.


[Закрыть].

В ту зиму в Северной Атлантике установились самые неблагоприятные погодные условия за всю историю метеорологических наблюдений в этом регионе, благодаря чему немецкие подводные лодки беспрепятственно бороздили воды Северной Атлантики. Штормы удерживали эскортные корабли в гаванях, а союзническим бомбардировщикам дальнего действия не давали возможность подняться в небо. С ноября по март в Северной Атлантике, разбушевавшейся не на шутку, затонуло 92 корабля. Подводные лодки не ощущали на себе ударов стихии, и им оставалось лишь собирать урожай. В марте два конвоя в составе 88 торговых судов, следовавшие из Нью-Йорка параллельным курсом, в течение трех ночей подвергались атакам 50 подводных лодок. 22 союзнических корабля пошли на дно, забрав с собой порядка 400 человек. Немецкие моряки назвали это нападение «величайшей конвойной битвой всех времен». Это кровавое сражение довело количество погибших с начала войны британских моряков торгового флота до 21 тысячи человек, более 21 процента от численного состава гражданского флота. И если корабли можно было заменить, то опытные экипажи заменить было невозможно[1582]1582
  Morison, Two-Ocean War, 242; Harriman and Abel, Special Envoy, 212.


[Закрыть].

Потери продолжали увеличиваться. В середине марта Стюарт Мензис сообщил Черчиллю, что в Блетчли наконец удалось взломать военно-морской код Германии. Кроме того, дешифровщики Блетчли сделали вывод, исходя из курса конвоев и расположения немецких подводных лодок, что немцы давно взломали код британского торгового флота, что привело к катастрофическим последствиям. В Блетчли изменили код британских конвоев, чтобы немцы не могли слушать переговоры между судами и чтобы Дёниц не мог определять точное местоположение конвоев. Несмотря на это, потери союзников в марте составили 108 судов, водоизмещением 627 тысяч тонн, то есть половину от числа потопленных британских кораблей за десять месяцев с марта по декабрь 1941 года, когда Черчилль назвал боевые действия в Атлантическом океане Битвой за Атлантику.

В последующие месяцы британцы воспользовались преимуществом, предоставленным им Блетчли, но ужасные мартовские потери не давали надежды на то, что фортуна повернется лицом к союзникам, поскольку им удалось потопить всего пятнадцать из более чем сотни немецких подводных лодок, действующих в Северной Атлантике. Немецких лодок было так много, что союзники больше не пытались разработать маршруты таким образом, чтобы уклониться от встречи с вражескими подводными лодками; в результате программа организации конвоев стала распадаться. Мартовские потери, телеграфировал Черчилль Рузвельту, привели к тому, что жители Великобритании едва-едва сводят концы с концами. Из-за действий Дёница годовые объемы британского импорта продовольствия, удобрений и топлива сократились с довоенных 50 миллионов тонн до 23 миллионов тонн. Черчилль считал, что этих объемов катастрофически мало для обеспечения жизни на острове. Рузвельт, вопреки желанию своих военных советников, наконец встал на сторону Гарримана, который считал, что обеспечить Великобританию продовольствием, даже ценой вступления в бой с немцами, является вопросом первостепенной важности. Продовольствие будет поставляться в Великобританию за счет сокращения количества судов, обслуживающих американские вооруженные силы. Их потребности были, по мнению Рузвельта, завышены, а кораблей, необходимых для того, чтобы удовлетворить их нужды, катастрофически не хватало. Для того чтобы увеличить количество судов для трансатлантических перевозок, Черчилль вдвое сократил количество рейсов в Индию. И эта мера, вкупе с оккупацией японцами Бирмы и разразившейся засухой, привела к тому, что Бенгалия оказалась на грани голода[1583]1583
  Morison, Two-Ocean War, 242—44.


[Закрыть].

Британцам дорого обходилась незначительная защита атлантических конвоев. Эскортные корабли, которые обычно сопровождали конвои, теперь были крайне необходимы для проведения операции «Хаски». В середине марта, учитывая возросшие потери, по совету адмиралтейства, Черчилль и Рузвельт согласились на то, чтобы отменить мартовский конвой в Россию и не отправлять следующий до сентября. Рузвельт предложил сделать паузу, но сообщить об этом Сталину спустя «три-четыре недели». По его мнению, это должен был сделать Черчилль, и Рузвельт попросил Черчилля прислать ему копию сообщения, прежде чем отправлять его Сталину. Он предложил отправить вместе с сообщением Черчилля «свое подтверждение», чтобы было ясно, что они выступают единым фронтом. Черчилль поблагодарил его за этот жест. 30 марта Черчилль отправил телеграмму Сталину с плохими новостями. Рузвельт так и не отправил «свое подтверждение»[1584]1584
  C&R-TCC, 2:177.


[Закрыть].

Ответ Сталина был коротким и резким, а последняя фраза вызывала тревогу: «Понятно, что это обстоятельство не может не отразиться на положении советских войск». Что именно он хотел сказать этой фразой? Было хорошо известно, что немецкие дипломаты в Стокгольме выразили интерес к обмену военнопленными между Германией и Советским Союзом при посредничестве Швеции. Сталин отверг это предложение; он предпочитал, чтобы возвращавшихся на родину военнопленных расстреливали или сажали в тюрьму, на случай если во время своего пребывания на Западе они набрались зловредных идей, заставивших их усомниться в неоспоримой истине постулатов большевистской идеологии. Но одно лишь упоминание о переговорах между немцами и русскими заставляло с тревогой подумать о том, что еще они могли обсуждать. Почти два года министерство иностранных дел и государственный департамент испытывали страх перед возможным германо-советским сепаратным миром[1585]1585
  C&R-TCC, 2:180.


[Закрыть].

Черчилль полагал, что Сталин никогда не начнет переговоры с Гитлером, но самым действенным способом отбить у Сталина подобные мысли было одержать победу в Битве за Атлантику. Тем не менее исход кровавого мартовского сражения показал, что пока союзники далеки от достижения этой цели. Немцы повысили скорость передвижения своих подводных лодок и обновили радиолокационное снаряжение. Немцы оснастили подводные лодки усовершенствованными двигателями и усовершенствованной гидроакустической аппаратурой. Они разработали антирадар, который ловил излучение союзнических радаров; был сконструирован поисковый приемник на диапазон частот радиолокационных станций англо-американских самолетов, который давал показания всякий раз, когда подводная лодка попадала в зону облучения, и позволял подводной лодке заблаговременно погрузиться. Немцы использовали так называемые ложные цели, которые обнаруживались радиолокационными станциями четче, чем сама подводная лодка; самолет или корабль, обнаружив ложную цель, шел на нее, в то время как подводная лодка могла отойти от места ложной цели или атаковать корабль торпедами из подводного положения. На каждую техническую новинку кригсмарине британцы отвечали внедрением новых гидроакустических приборов и, главное, радаров, которые стали более мощными и компактными, что позволяло оснастить радаром самолет-амфибию «Сандерленд». Все это было частью военно-морской составляющей черчиллевской «Волшебной войны».

Немцы, далеко опередившие союзников в части конструирования подводных лодок, разработали большую по размерам, более быстроходную подводную лодку с шестью торпедными аппаратами в носовом отсеке, с глубиной погружения более 700 футов на высокой скорости. Однако Дёниц не сумел перейти к практической реализации задуманного так быстро, как планировал, из-за беспощадных воздушных ударов союзников по немецким верфям. Он снабдил подводные лодки шноркелями – устройствами для забора воздуха, необходимого для работы двигателя внутреннего сгорания под водой, а также для пополнения запасов воздуха высокого давления и вентиляции отсеков. Но все технические новинки немцев не приносили никаких результатов, так как самым эффективным оружием в арсенале союзников был американский судостроительный завод, на котором рабочие строили грузовые суда и эскортные эсминцы быстрее, чем Дёниц мог их потопить. И, хотя Дёниц подозревал, что в Блетчли, скорее всего, читают сообщения кригсмарине, он не мог заставить себя поверить в это. Его успехи в мартовских сражениях с кораблями союзников по-прежнему придавали ему уверенность в том, что победа в Битве за Атлантику ему обеспечена, если будет больше подводных лодок с более мощными радарами и современными торпедами. Сэмюэл Элиот Морисон позже написал: «Никогда противник не стоял так близко к перекрытию атлантических коммуникаций, как Дёниц в этом месяце»[1586]1586
  David Miller, U-Boats (New York, 2000), 123—24; Morison, Two-Ocean War, 242.


[Закрыть].

Начиная с Касабланки Геббельс внушал немецкому народу, что «безоговорочная капитуляция» обернется настоящим бедствием для Германии. Ненавидевший немцев лорд Ванситарт сыграл на руку Геббельсу, когда, выступая в марте перед членами палаты лордов, заявил, что все немцы – сообщники Гитлера и что Германия «как военная держава» должна быть уничтожена «раз и навсегда». В поддержку правительственного курса выступил лорд-канцлер виконт Джон Саймон. Он опроверг слова Ванситарта, заявив, что британское правительство (и премьер Сталин) считают, что, хотя нацизм следует искоренить, «весь немецкий народ не должен быть наказан, как пытается убедить [немцев] доктор Геббельс». London News Chronicle приветствовала заявление Саймона: «Эти слова демонстрируют рациональный и конструктивный подход правительства к решению проблемы будущего Германии»[1587]1587
  Time, 3/22/43.


[Закрыть].

Сталин публично озвучил свое мнение в отношении этого вопроса 23 февраля в приказе Верховного главнокомандующего в связи с 25-й годовщиной создания Красной армии. Красная армия, заявил маршал, «создана не для завоевания чужих стран, а для защиты границ Советской Страны». Сейчас она «оказалась вынужденной выступить в поход, чтобы отстоять свою Родину против немецких захватчиков и изгнать их из пределов нашей страны», и она успешно справляется с этой задачей, но ей необходимо сохранить силы для того, чтобы обеспечить мир[1588]1588
  В Приказе Верховного главнокомандующего от 23 февраля 1943 года № 95 (Сталин И.В. Cочинения. М.: Писатель, 1997. Т. 15. С. 143–148) ничего не говорится о сохранении силы для обеспечения мира.


[Закрыть].

Эти слова вызвали в Лондоне и Вашингтоне больше вопросов, чем на них было получено ответов. Значило ли это, что Сталин пытался успокоить немцев и дал понять, что им не грозит истребление, о котором говорил Геббельс? Действительно ли он намеревался остановиться у своих границ после того, как вытеснит нацистов с советской территории? Как, учитывая, что уничтожение Гитлера является первоочередной задачей союзников, они смогут разгромить немцев, если Красная армия остановится у своих границ, изгнав немцев с советской территории? А может, Сталин, вытеснив немцев, остановиться на территории Польши, претендуя на территории, которые они с Гитлером поделили между собой в 1939 году? Это может создать – ценой намного меньших человеческих потерь с советской стороны – буфер между Россией и сломленной, но не побежденной Германией. То, что имел в виду Сталин, легко читалось между строк и навевало тревогу. Если к тому времени, когда Красная армия восстановит свои границы, союзники не начнут военные действия в Европе, то Красная армия может остановить дальнейшее продвижение на запад. Сталин не преминул уколоть союзников, подчеркнув, что «ввиду отсутствия второго фронта в Европе Красная армия несет одна всю тяжесть войны»[1589]1589
  Time, 3/22/43.


[Закрыть].

Так и было. Только англо-американская победа над немцами могла стать достойным ответом Сталину на его упрек. Бернард Монтгомери намеревался добыть необходимую победу. Он нанес удар 20 марта, когда 25 тысяч новозеландцев под командованием генерала Фрейберга, после долгого и трудного перехода на достаточно большом удалении от линии Марет, нанесли слева удар по вражескому флангу. Силы голлистов действовали к северу от Фрейберга и оказали поддержку новозеландцам, когда они оттеснили немцев к горному хребту. «Можете ли вы очистить территорию от немцев?» – спросил Фрейберг французского офицера, виконта Жака-Филиппа де Отклока, который использовал псевдоним Леклерк[1590]1590
  В составе «Свободной Франции», как и многие командиры, чьи семьи остались в оккупированной Франции, он использовал псевдоним Леклерк, который после войны присоединил к фамилии.


[Закрыть].

«Разумеется», – ответил Леклерк. Вскоре французы убили и взяли в плен большое количество немцев. Их первая победа с июня 1940 года была весьма скромной, но все-таки победой. К северо-западу, у Эль-Геттара, с 16 марта 2-й корпус Джорджа Паттона наносил удары по немецкому флангу, чтобы расчистить себе путь для наступления в восточном направлении к заливу Габес. Это была битва американской артиллерии и 1-й пехотной дивизии – как называли ее сами солдаты Big Red One («Большая красная единица») – против немецких танков. Паттону не удалось одержать в ней победу, но его войска проявили мужество, оттеснив две немецкие бронетанковые дивизии от линии фронта Монтгомери, тем самым существенно облегчив ему задачу[1591]1591
  Collier, War in the Desert, 171—73; Eisenhower, Crusade, 151.


[Закрыть].

В армии Монтгомери воевали англичане, поляки, чехи, австралийцы, гуркхи с кривыми ножами кукри, одним ударом которого можно было с легкостью отрубить руку, и шотландские горцы, которые бы с радостью преследовали самого дьявола – Auld Clootie – до самых врат ада, если бы получили соответствующий приказ. 21 марта в 22:00 они перешли в наступление на укрепления линии Марет. Эйзенхауэр назвал 8-ю армию «самой многонациональной армией из тех, что сражались в Северной Африке со времен Ганнибала». Это была настоящая имперская армия, вспоминал сэр Уильям Дикин, и тот факт, что британцы принимали участие в европейском конфликте, был источником неизменной гордости Черчилля. Если 8-я армия была последней по-настоящему имперской армией, вспоминал сэр Уильям Дикин, то Черчилль хотел, чтобы она сыграла «решающую роль». Монтгомери стремился сделать все, чтобы добиться нужного результата. Его тактика нанесения ударов тех местах, где это меньше всего ожидали немцы, и способом, который нарушал их боевой порядок, сослужила ему хорошую службу в битве при Эль-Аламейне и была не менее успешной 21 марта[1592]1592
  WM/Sir William Deakin, 1980.


[Закрыть].

21 марта Черчилль выступил с радиообращением к соотечественникам и ко всему миру. Темой его выступления, впервые с пребывания на посту премьер-министра, было послевоенное устройство мира. Он обрисовал в общих чертах британскую внешнюю и внутреннюю политику. Он предупредил, что в 1943 году война не будет завершена, возможно, не закончится она и в 1944 году, но в конце концов союзники нанесут поражение Гитлеру. «Мы обязаны проникнуть взором сквозь дымку будущего к тем дням, когда окончится война, чтобы всемерно подготовиться ценой напряжения всех физических и духовных сил к ситуациям, которые могут возникнуть впоследствии. Говоря со всей осторожностью и не пытаясь пророчествовать, я могу представить себе, что в какой-то момент будущего года, а может быть, и годом позже мы сможем окончательно разгромить Гитлера и возглавляемые им силы зла». Одержав победу, три великие державы – Великобритания, Америка и Советская Россия – создадут костяк «всемирной организации», которая будет служить «гарантом предотвращения будущей войны». В рамках организации будут небольшие «советы» в Европе, ставшей очагом возникновения двух последних крупномасштабных войн. Менее крупные страны смогут выражать свою волю через эти советы. Россия должна стать одним из гарантов послевоенного мироустройства; «тогда, и только тогда Европа сможет вернуть себе былое величие». Очевидно, он не советовался с Рузвельтом перед тем, как выступить с этой речью. Он не включил Китай в список великих держав и лишь упомянул в своей речи о «длительных страданиях» Китая. Если бы Черчилля попросили пояснить свое заявление, он бы сказал, что самое большее, на что может рассчитывать Китай, – занять в организации законное место в качестве менее крупного государства. На той неделе в Вашингтоне Энтони Иден провел переговоры с Рузвельтом (который верил в то, что послевоенная структура мироустройства будет опираться на четыре державы) и дал понять Корделлу Халлу, что «Черчилль допустил в своем выступлении серьезную ошибку… не назвав Китай»[1593]1593
  WSCHCS, 6755; Time, 4/16/43, 18–19; Sherwood, Roosevelt and Hopkins, 716.


[Закрыть].

После того как Черчилль озвучил свое видение послевоенного устройства Европы, он перешел к «Отчету Бевериджа» и к тому, какие изменения ждут Великобританию в социальной сфере после окончания войны. Политический курс, о котором он говорил в тот вечер, мог показаться радикальным даже Рузвельту с его Новым курсом. «Вы должны понимать, что мы с моими коллегами являемся ярыми приверженцами идеи обязательного государственного страхования для всех классов, для всех целей, для всех возрастов – от мала до велика». О здравоохранении: «Мы должны подготовить широкую и прочную основу для создания национальной службы здравоохранения». Об образовании: «Я надеюсь, образование в нашей стране охватит более широкие слои населения». Ни один человек, желающий получить высшее образование, не будет лишен такой возможности, включая рабочих на заводах, для которых должны быть найдены возможности получать образование за счет «временного освобождения от работы». О жилищном строительстве: «Целые города, как небольшие, так и крупные, должны быть отстроены заново, что даст прекрасную возможность не только улучшить качество жилья, но и создаст рабочие места». Налоговое бремя будет более тяжелым для всех, независимо от их доходов, но не настолько неподъемным, чтобы «уничтожить инициативу и предпринимательский дух». Однако, сказал он, «прежде всего, нам необходимо быть готовыми к тому, что придется убедить или даже принудить нынешнее правительство Великобритании и тех, кто войдет в его состав в будущем, пойти на эти меры, ведь неизвестно, каковы будут условия в будущем, в последующие годы. Озвученные меры потребуют от государства колоссальных расходов, независимо от того, каковы будут для этого условия на тот момент… Мне нет необходимости давать пустые обещания ради того, чтобы заручиться политической поддержкой и продлить срок пребывания на своем посту». И «я говорю вам, слушающим меня в этот момент, сидя у камина, что я не намерен… давать каких-либо обещаний или рассказывать вам сказки, поскольку вы доверяли мне до сих пор и преодолевали все трудности вместе со мной, и шли через темноту и неизвестность, пока не достигли благополучия и не закрепились прочно и надолго на нашей земле»[1594]1594
  WSCHCS, 6756.


[Закрыть].

Это был искусный ход: он заявил о готовности проводить реформы и о твердости своих намерений, при этом не дал ответа на вопрос, является «Отчет Бевериджа» программным документом или фантастическим рассказом. Частично на этот вопрос дали ответ тори в ходе кампании, направленной на освещение предпринимательской деятельности, которая началась вскоре после того, как Черчилль призвал проявлять личную инициативу. По всей Великобритании на зданиях появились плакаты, напоминающие британцам об «их национальном наследии». В центре каждого плаката был изображен национальный герой – Дрейк, Елизавета, Мальборо, Питт, Нельсон, Веллингтон. Портрет Черчилля занимал гораздо меньше места. Идея была понятна: герои и личная инициатива лежат в основе величия Великобритании. Узкопартийная политика не велась уже почти три года, ведь над коалиционным правительством развевался флаг перемирия, оттенявший инициативы каждой отдельной партии. Черчилль хотел, чтобы эта ситуация сохранялась, он закрыл глаза на то, что по всей Великобритании тори развесили плакаты с его фотографией. Тем временем рядовые члены Лейбористской партии опасались утратить отличительные черты своей политики, продолжая исполнять свои функции в правительстве, беззастенчиво прибегающем к риторике, соответствующей идейным установкам только одной партии. На протяжении нескольких недель многие лейбористы обратились к Эттли и его соратникам с просьбой ослабить коалицию. Лейбористы поддерживали Черчилля в решениях, касающихся ведения войны, но при этом четко обозначили свою независимость в сфере внешней политики, в рамках которой они бы могли свободно высказываться против мер, осуществляемых консерваторами. Гарольд Николсон считал, что раскол неминуемо произойдет в ближайшие четыре месяца[1595]1595
  TWY, 286.


[Закрыть].

Николсон сожалел о том, что консерваторы заставляли лейбористов не пытаться строго соблюдать положения «Отчета Бевериджа», а воплощать в жизнь только те пункты, которые представлялись тори наиболее реальными. При этом консерваторы пытались убедить коллег по коалиции исключить те пункты, которые казались им наиболее утопическими. Когда доклад вынесли на обсуждение, от правительства выступила группа министров, входивших в состав кабинета, – от тори сэр Джон Андерсон и Кингсли Вуд и лейборист Герберт Морисон. Они озвучили позицию правительства, которая состояла в том, как и опасался Николсон, чтобы убедить всех в несостоятельности «Отчета Бевериджа» и благополучно забыть о нем. Андерсон выступал наиболее активно, и это отнюдь не способствовало убедительности аргументации тори. Лейбористы выступали за незамедлительное создание министерства социального страхования; тори настаивали на том, чтобы такие решения принимались лишь после окончания войны. Ориентированная на левых газета Manchester Guardian охарактеризовала выступление тори как «жалкое зрелище, показавшее, как не нужно действовать в острых политических ситуациях». Times предупредила парламент: «Общественность не скрывает своих намерений добиться обновленной и более прочной системы социального обеспечения… по окончании войны». Тем не менее голоса в парламенте распределились следующим образом: 338 человек поддержали правительство, включая 23 лейбористов, и 121 – проголосовали против. Таким образом, палата встала на сторону стратегии, предложенной тори: принять план в целом, а не каждое из его положений. Консерваторы применили ту же тактику умышленного введения в заблуждение, которую четырьмя годами ранее Черчилль назвал «терминологической неточностью»; тори не дали ложных обещаний, но и не гарантировали ничего конкретного[1596]1596
  Time, 3/1/43, 30.


[Закрыть].

Черчилль полагал, что лучший способ обойти Бевериджа и при этом избежать угрозы распада национального правительства – это подчеркнуть абсолютную необходимость сохранения коалиции, и тогда, после окончания войны, англичане будет вспоминать тех, кто настаивал на сохранении и упрочении единства и провел через страшные испытания. Для того чтобы погасить растущее беспокойство в рядах лейбористов и сохранить статус военного лидера, Черчилль заявил членам палаты общин, что в соответствии с соглашением от 1940 года парламентские выборы проводиться не будут. Члены палаты от Лейбористской партии спросили, почему британцы не смогут провести всеобщие выборы, если американцы смогли провести промежуточные выборы без последствий для военного курса? Черчилль был непреклонен; выборов с участием нескольких кандидатов не будет. Тех членов палаты, которые намеревались «стать свидетелями триумфальной победы», он предупредил, что парламентарии не должны «упускать ни единой возможности продемонстрировать неодобрение действий тех, кто пытается нарушить перемирие». Это был скорее искусный маневр Черчилля, нежели вновь озвученный призыв к национальному единству, ведь он, по сути, приравнял разногласия в правительстве к предательству. И тем не менее вне стен парламента члены правительства от Консервативной партии Черчилля не стеснялись в выражениях, обличая все то зло, что несет социализм, ведь подобные заявления не подвергали опасности военные усилия страны и не были вероломными по отношению к их военному лидеру. Оливер Литтлтон попытался объяснить опасность коллективизма лейбористов на фоне идеи Черчилля о героическом индивидуализме. На собрании партии консерваторов он сказал: «Величайшие периоды в истории нашей страны были практически всегда связаны не с особенностями политической системы, а с выдающимися личностями… Нет ничего более ужасного, чем единое мнение общественности, которой дозволено, подобно стаду коров, бродить по искусственно удобряемым полям и жевать жвачку на общественном выгоне»[1597]1597
  Time, 4/16/43; WSCHCS, 6771.


[Закрыть].