Текст книги "Отпуск за свой счет"

Валентин Азерников
Отпуск за свой счет
Сценарий телевизионной кинокомедии в двух частях. Поставлен на киностудии «Мосфильм» в 1982 году.

Памятливый телезритель может обнаружить некоторое несоответствие между тем, что он прочитает, и тем, что видел на экране.

Это и называется «режиссерской трактовкой».

В главных ролях были заняты:

Ольга Мелехова (Катя Котова),

Игорь Костолевский (Юра),

М. Колочап (Ласло),

Людмила Гурченко (Ада Петровна),

Елена Романова (Лена),

Александр Ширвиндт (Юрий Николаевич),

Владимир Басов (Евдокимов) и другие.

А текст от автора читал за кадром Вячеслав Тихонов.

В фильме снялся также Михаил Боярский в роли известного актера, однако по капризу тогдашнего председателя Гостелерадио СССР С. Лапина все эпизоды с его участием были вырезаны из уже готовой картины.

Часть первая

Ранним весенним утром поезд дальнего следования подходил к Москве. Потянулись самые томительные минуты путешествия. За окном замелькали выложенные на откосах приветствия; проводники раздавали билеты; пассажиры, нахохлившись, сидели на нижних полках, словно петухи на насесте; поездное радио хрипело в предсмертной судороге встречным маршем, а поезд все извивался и извивался меж стрелок, словно пыльная зеленая ящерица.

И звучал за экраном чуть ироничный голос автора: – Примерно три четверти мировой литературы – несколько миллионов томов – посвящены изучению такого странного с точки зрения здравого смысла феномена, как неразделенная любовь. Казалось бы, если любовь была задумана природой как источник радости, то зачем мы с такой маниакальной настойчивостью лишаем себя этой радости, безошибочно выбирая из сотен окружающих нас людей единственного или единственную, кто не может ответить нам взаимностью? Почему нас неумолимо влечет только к тем, кому мы на дух не нужны? Может быть, это уловка эволюции? Рычаг естественного отбора? Надо же как-то убирать с дороги слабых и неприспособленных. Только на сферу обслуживания рассчитывать в этом смысле нельзя. Там иногда случается выиграть неравный поединок; в любви – никогда. Не помогут ни знакомства, ни подарки, ни письма в газету.

По данным статистики, около шестидесяти трех процентов душевного здоровья, физических сил и служебного времени мы тратим на переживания по поводу неразделенной любви. И с этой точки зрения проблема перестает носить сугубо личный характер, она перерастает в проблему государственную и даже мировую. Потому что при современном энергетическом кризисе тратить трудовые ресурсы впустую – это преступление. И тот, кто отвергает любовь другого, погружая его тем самым в пучину страданий и выключая из сферы общественного производства, – преступник. Мы все осознаем это, но дальше вздохов сожаления и доморощенных советов типа «плюнь – забудь» не идем. По-видимому, это происходит потому, что мы, несмотря на сложные объяснения, предлагаемые классиками литературы, которые сами-то как раз в любви были счастливы и некоторые даже не один раз, мы-то в душе понимаем: раз не любит, значит, за дело; хорошего человека, знаем по себе, всегда кто-нибудь полюбит. Кроме того, мы располагаем неопровержимыми, хоть и секретными сведениями, полученными от наших сослуживцев после их очередных отпусков, о том, что пресловутая взаимность – дело наживное. Подобно тому, как совместный труд делает обезьян людьми, совместный отдых делает людей любимыми, или, выражаясь научно, хомо аматум. И история, которую мы собираемся рассказать, как раз доказывает как пользу заслуженного отдыха, так и справедливость народной мудрости, гласящей: хочешь быть любимым – будь им. Ибо в конце концов героиня нашего рассказа… Впрочем, не будем забегать вперед…

Наконец вагоны лязгнули, словно собака, поймавшая муху, и встали. Проводники плавно, будто играют на тромбонах, протерли поручни, и в дверях вагона появилась Катя – в одной руке маленький чемодан, в другой большая шляпа, которая, как ей казалось, в этом сезоне будет особенно модной. Она сошла на перрон и сказала проводнице:

– Ну вот, приехали. Спасибо вам.

– Счастливо найти его, – пробасила проводница.

– Найду, – уверенно сказала Катя.

– Все так говорят, – меланхолично заметила проводница, посмотрев на трех молодых беременных женщин, кучкой стоящих на перроне и растерянно оглядывающихся по сторонам. – Тут не то что найти, тут хорошо бы самой не потерять чего.

Первый выход на привокзальную московскую площадь – испытание для любого приезжего. Особенно если он в столице в первый раз. Предлагают свои услуги носильщики – в тот момент, когда они уже не нужны; выкрикивают названия вокзалов шоферы такси, как правило, все, кроме нужного нам; бойко торгуют мороженым зимой и горячими напитками летом. И Кате, естественно, захотелось и чемодан поставить на тележку, хотя он был небольшой, и на Ленинградский вокзал проехаться, хотя он оказался через дорогу, и попробовать квасу. Конечно, надо было и газету утреннюю купить, постояв в очереди среди торопящихся мужчин, и в очереди у справочного киоска постоять, изучая в это время, где что идет в театрах. И пока Катя внедрялась в московскую жизнь, переходя из очереди в очередь, уже знакомый нам голос автора рассказывал о ней:

– Катя поначалу производила странное впечатление. Те, кто ее еще не очень хорошо знали, подозревали ее даже в неискренности – уж больно необычным казалось Катино поведение. Она вела себя так, словно все вокруг были ей страшно рады. Может, это происходило оттого, что и она была рада всем. Она обращалась к незнакомым людям с такой легкостью, будто они только и ждали, когда она осчастливит их какой-нибудь просьбой. Впрочем, и она сама – разбуди ее ночью, попроси что – пойдет, сонная, даже не спросит – зачем. Странная она была, одним словом. Послушать ее, так наша жизнь разумна и логична, и в ней всегда побеждает добро, а зло рано или поздно наказывается.

Откуда она черпала свою уверенность и оптимизм – из прочитанного ли, – а она читала решительно все, включая листовки на стенах поликлиник; непосредственно ли из генов, от бабушки, которая ее воспитала; или дошла до всего своим умом – одному богу известно. Но то, что она обладала этими качествами, известно было всем. И немало удивляло людей бывалых, усвоивших нехитрый свод жизненных правил, который они выражали одной фразой: жизнь диктует. Дело, наверное, было в том, что Катя не любила, когда ей диктуют; она даже диктанты в школе не любила писать, предпочитая им изложения, чем очень огорчала свою бабушку, преподавателя словесности. Конечно, случались и исключения, и они-то, быть может, и были самыми счастливыми минутами ее жизни; впрочем, об этом речь впереди…

Наконец подошла Катина очередь в справочном бюро. Она нагнулась к окошку, но шляпа мешала и, наверное, поэтому женщина в окошке не расслышала, когда Катя сказала вежливо:

– Здравствуйте, мне нужно найти одного человека…

– Говорите громче, – сказало окошко. Катя смущенно оглянулась на очередь.

– Мне нужен один человек…

– Хорошо, что только один, – сказало окошко. – Фамилия.

– Павлов, Юрий.

– Отчество?

– Кажется, Михайлович, но точно не знаю.

– А год рождения?

– Лет двадцать семь. Примерно.

– А место рождения? Тоже не знаете?

– Наверное, Москва. Он очень интеллигентный.

– Ну, вот что, милая девушка, – сердито сказало окошко. – Юр Павловых в Москве сотни. Так вы его не найдете.

– Ну, что вы, – улыбнулась Катя. – Найду.

Стоя на тротуаре, подняв голову и придерживая рукой шляпу, Катя смотрела на окна многоэтажного здания. Поток людей обтекал ее, некоторые оглядывались, – чудаки, они просто не знали, что такие шляпы в этом сезоне особенно модны. Взглянув еще раз на вывеску «Министерство автомобильного транспорта», Катя вошла в подъезд.

– Павлов? – переспросил ее пожилой отставник. Он сидел за столом, заваленным папками с надписями «Личное дело».

– Да, да, он, – обрадовалась Катя.

– Сергей Петрович?

– Нет, Юра. Юрий.

– А где он работает?

– Я не знаю точно. Он инженер-испытатель, новые машины испытывает.

– А что вы о нем знаете? Есть у него какие приметы?

– Да. Он такой, знаете… И глаза. А тут родинка.

– Где? – покосился отставник.

– Тут вот, – Катя отогнула воротник и показала ключицу.

– Одна только? – он даже приподнялся.

– Родинка? Одна.

– А кто он вам? – это спрашивал Катю уже другой человек, помоложе, в другом, более просторном кабинете.

– Любимый.

– Я понимаю, что любимый. Любимый – кто? Брат, сват, начальник?

– Просто любимый, – пожала плечами Катя.

– Да… Где, говорите, у него родинка?

– Тут, – показала Катя.

– Как будет его фамилия – Павловский?

– Нет. Павлов. Юра Павлов. Он, наверное, у вас в институте работает, – это Катя втолковывала немолодой усталой женщине, занимающей уже довольно большой кабинет.

– А зачем он вам?

– Это личное, – Катя застенчиво улыбнулась.

– Ах, личное… Личными делами, милая, мы не занимаемся. Мы, министерство, орган Совета Министров.

– Но сегодня как раз вторник.

– Ну и что?

– Прием по личным вопросам. С четырех до шести на двери написано.

– Во-первых, уже шесть, – женщина посмотрела на часы. – Я уже фактически в отпуске. Во-вторых, принимаем мы наших сотрудников, собственных. Вы же еще не наш сотрудник, – женщина поднялась, давая понять, что разговор окончен.

– Знаете, давайте я вам подписку дам.

– Какую еще подписку?

– Что когда я стану вашим сотрудником, я к вам по личным вопросам обращаться не буду. А вы сейчас – авансом.

Женщина посмотрела на Катю, усмехнулась:

– Это у вас что же – такая любовь? – Катя застенчиво дожала плечами. – Такая, что даже адреса его не знаете?

– Это ведь не самое главное. Адрес и измениться может.

Женщина взглянула на фото девушки, лежащее под стеклом, вздохнула, сказала как бы сама себе: «А что самое главное?» – и сняла трубку телефона.

– Кирилл?… Привет… Да вот никак не уеду… Слушай, тут такое дело… В вашем управлении работает Павлов?… Думаю, в институте… Ну запроси… Тебе, между прочим, когда приспичило, ты вообще ночью звонил, не то что после работы… А вот тогда, забыл уже… Детский сад когда… Вспомнил? Ну, слава богу». Да я не считаюсь, это как раз ты считаешься… И не кричи, пожалуйста, я не жена тебе… А я не знаю, чего ты звонишь, и еще кричишь… А кто – я что ли позвонила?… – Тут она увидела Катю и сказала примирительно: – Ах, да, я, действительно. А чего я звонила?… А, Павлов, верно… Сейчас… – Она прикрыла трубку ладонью. – Как его зовут?

– Юра, – сказала Катя. – Юрий.

– А отчество?

– Не знаю.

– А что-нибудь вы о нем знаете? Кроме имени.

– Он изобретатель.

– Тоже мне примета, – фыркнула женщина. – Вот если бы он ничего не изобретал, тут бы его все знали. – Она убрала руку и сказала уже в трубку:

– Нет, больше ничего нет… Так… Хорошо, спасибо, ну, привет Неле. Пока.

Женщина положила трубку, протянула Кате листок:

– Вот телефон моей секретарши, позвоните ей завтра, меня Уже не будет, надеюсь. Может, и найдут вашего изобретателя.

– Спасибо вам большое, – прижала к груди руки Катя. – Вы из-за меня так…

– Что?

– Ну, ругались. Мне даже неловко.

– Ругалась? Да что вы. Это разве ругань? Ругаются тихо. Шепотом. Чаще всего даже молча. А это как – ритуальные игры.

Институт встретил Катю бодрым ритмом деловой жизни. Кто-то сновал по коридору, кто-то курил под плакатом «курить запрещается», кто-то втолковывал кому-то, насколько тройка Фирсова лучше тройки Мальцева. Когда Катя проходила мимо женского туалета, дверь приоткрылась, вышла молодая полная дама.

– Здравствуйте, – сказала Катя. – Я Павлова ищу. Вы не знаете, в какой он комнате?

– В семнадцатой. Протоколы что ль привезла?

– Нет, у меня личное.

– Личное? – фыркнула дама. – С такой шляпой…

Катя заглянула в комнату номер семнадцать, Юры не было, сосед его трудился над чертежом.

– Юра здесь? – спросила Катя.

– Он ушел.

– Ой… Будет еще?

– Нет, – сказал сосед и, отодвинувшись, окинул довольным взором творение своих рук.

Катя заглянула в чертеж – это была тщательно вычерченная таблица футбольного чемпионата.

– А как же мне его найти?

– Может, я чем могу?

– Нет, я по личному делу.

– Ах, по личному… Это другое дело.

На двери была табличка, что вешают на опорах электропередач: череп, кости и надпись «не влезай, убьет». Катя улыбнулась обрадованно, словно при виде знакомого, и позвонила.

– Открыто, пожалуйста, – раздался мужской голос с чуть заметным акцентом.

Катя толкнула дверь, вошла. В прихожей никого не было.

– Здравствуйте, – сказала Катя в пространство.

– Здравствуйте, – ответил голос из кухни. – Галка, это ты?

– Нет. А Юра дома?

Из кухни вышел молодой человек, вытирая руки кухонным полотенцем. Он поглядел с удивлением на Катю, Катя – на него, и пока длилась эта маленькая пауза, автор представил еще одного персонажа этой истории:

– Наши органы чувств, бдительные как локаторы, мгновенно узнают в любой толпе иностранца, как бы хорошо ни говорил он по-русски. Что-то всегда отличает их от коренного населения -что-то, чего нет у нас и чего, естественно, нам и на дух не нужно. И сразу же мы ловим себя на том, что невольно начинаем коверкать свою речь, полагая, очевидно, с присущим нам гостеприимством, что так она будет понятней зарубежному уху. Впрочем, Катя была настолько обескуражена в первый момент – и тем, что это был не Юра, и тем, что она была не Галя, что она поначалу даже не догадалась, что перед ней – Ласло, о котором она столько слышала от Юры. Вероятно, свою роль сыграло и то обстоятельство, что Катя редко ходила на фильмы киностудии «Мафильм», иначе она бы сразу угадала в незнакомце венгра. Она как чувствовала, что это ей еще предстоит. Впрочем, об этом – позже…

Ласло ослепительно улыбнулся, неуловимо-галантным жестом пропустил Катю вперед себя и сказал:

– Юра скоро будет. Извините, Наташа, я думал, это Галя. Голос похож.

– Ничего, – сказала Катя, – ничего. Только я не Наташа.

– Нет? – смутился венгр.

– Нет.

– А Юра сказал… – Он посмотрел на часы. – Извините.

– Ничего. Меня Катя зовут.

– Очень приятно. Здравствуйте, Катя. Я Ласло.

– Здравствуйте, Ласло, – обрадовалась Катя. – Я о вас слышала.

– Да? – удивился Ласло. – От кого?

– От Юры.

– А-а…

– Впрочем, он и вам обо мне, наверное, рассказывал?

– Да?… О, конечно. Разумеется. Да-да. Но вы проходите.

– Ничего, я подожду. У него гости? Я некстати, наверное.

– Ну что вы, очень хорошо. Как раз кстати.

– Да?

– Разумеется. – Ласло снова ослепительно улыбнулся.

И тут, словно в подтверждение, кто-то постучал в дверь ногой. Ласло открыл. Вошел Юра – с сумкой, из которой торчали бутылки.

– У нас уже гости? – весело спросил он, но тут увидел Катю и замер.

– Вот и я, – неуверенно сказала Катя и протянула ему Руку.

Юра настолько оторопел, что свою руку протянул вместе с сумкой. Катя взяла сумку и спросила:

– Куда ее?

– Разрешите? – взял у нее сумку Ласло и пошел на кухню.

Нетрудно понять смущение мужчины, когда к нему неожиданно нагрянула дама. Мало ли что может открыться постороннему глазу в комнате молодого неженатого мужчины, особенно если глаз женский. Юра лихорадочно рассовывал куда попало висящие около дивана фотографии изящных манекенщиц, валяющуюся на стуле пижаму, два билета в театр, лежащие на видном месте на столе, раскрытую записную книжку, где постороннего наблюдателя могло бы удивить отсутствие мужских имен и телефонов. Единственное, что он не догадался сделать: снять со стены картину «Не ждали». И пока Юра совершал эти манипуляции с неловкостью начинающего комика, бормоча что-то невнятное вроде «какая неожиданная радость», автор не без сарказма комментировал:

– Конечно же, мы знакомимся с Юрой в невыгодной для него ситуации. Он ошеломлен, он увидел женщину, которую не ждал. Даже если он и приглашал ее перед этим, согласитесь, его растерянность вполне можно понять и простить. Мало ли кто из нас что обещает. Как говорил классик: все пообещать – значит ничего не дать. Разумное обещание должно носить абстрактный характер. Можно обещать любой женщине счастье, новую жизнь или светлое будущее – никто не знает, что это такое. Но упаси бог дать ей повод надеяться, что ты намерен пойти с ней в театр или в загс – мелочи западают в память…

– Как ты нашла меня? – спросил наконец Юра. Он еще не пришел в себя.

– По адресу, – пожала плечами Катя.

– А откуда взяла?

– Ты же сам оставил.

– Я?!

– Ну да. Ты что, забыл?

– Ты уверена?

– Но я же здесь.

– Вообще-то да. Чудеса.

– А ты разве не хотел, чтоб я приехала? Говорил, что будешь ждать.

– Ну конечно, говорил. Но вот адрес… Мне казалось…

– Ну а как же ты приглашал – без адреса, что ли?

– Вообще-то, конечно. Естественно. Просто как-то неожиданно. Я бы встретил. А тут, видишь, какая история – гости, как назло.

– Я помешала?

– Нет вообще-то, почему, что ты! Очень хорошо как раз. С корабля на бал. Просто…

– А что у вас тут? День рождения чей?

– Почему?

– Будни же сегодня.

– Ну и что? У нас каждый день праздник. После шести. Слушай, а ты что – в командировку?

– Нет, в отпуск.

– На юг?

– Не совсем, – многозначительно улыбнулась Катя. – Скорее, на юго-запад.

– Чудачка, ты бы хоть предупредила. Написала, что едешь.

– А как?

– У тебя же был адрес, ты говоришь.

– Но если тебе что-то мешало писать, ты и ответить не смог бы. Верно?

– Нда… – только пробормотал Юра.

– Слушай, – сказала Катя, – знаешь, давай сейчас не будем говорить об этом, я не хочу наспех. Уйдут гости, тогда все обсудим.

– Что обсудим? – насторожился Юра.

– Есть что.

– Сегодня?

– Ну да. Когда они уйдут.

– А-а… А тебе разве не надо никуда? Ты где остановилась?

– Еще нигде.

– Ах, вот оно что…

– Но если неудобно… Вообще, я могу в гостинице…

– Нет, нет, что ты… Напротив. Просто я думал, что ты где-то у родственников. Знаешь, как бывает. Они же обидчивые, ужас.

– Не знаю, у меня нет здесь никого. Но если тебе неудобно…

– Да нет, что ты. Просто родители…

– А… А ты не говорил, что живешь с родителями. Я не знала, я бы тогда…

– Подожди, – сказал Юра, – вот мама вернется, они в театре, что-нибудь придумаем.

В дверь позвонили.

– Открыто, – крикнул Юра, – и с явным облегчением сказал Кате: – Извини, гости.

– Да, да, – сказала Катя, – конечно. Ты иди.

Дверь открылась, в прихожую вошла Лена, держа в каждой Руке по большой сумке.

– Между прочим, нахальство такие тяжести поручать. Могли бы и сами заехать, – сказала она, отдуваясь, и, увидев Катю, добавила: – Привет.

– Привет, – сказала Катя.

– Познакомьтесь, – нерешительно представил их Юра. – Это Катя, это Лена.

– Очень приятно, – сказала Катя.

– Да? А чего это тебе так приятно? – удивилась Лена.

– Брось, – сказал Юра. – Не возникай.

– А ты чья? – не унималась Лена. – Юр, она твоя сегодня? Или Ласло?

– Перестань.

– В каком смысле – чья? – поинтересовалась Катя.

– В нехорошем, – сказала Лена. – Или ты одна? Свободный защитник?

– Кончай трепаться, – нахмурился Юра. – Катя не москвичка, подумает еще чего.

– Да? Мальчики переходят на периферийные кадры? У нас что, оказывается, кризис нетрудовых ресурсов? Ты откуда?

– Из Верхнеярска.

– А-а, великая стройка. Гвоздь программы. Тогда я пас. Я и краситься не буду, чего лак, тушь переводить. Предупредили б, между прочим, я б газетки почитала – сколько дней до пуска, было б об чем поговорить с девушкой…

– Не обращай внимания, – сказал Кате Юра, – она у нас любит разыгрывать.

– Я понимаю, это очень хорошо, – сказала Катя.

– А что тебе все хорошо, да все приятно? – не унималась Лена. – Может, ты вообще нежная, а?

– В каком смысле?

– Вот – и смысл тебя все время волнует. Когда все кругом бессмысленно.

– Что бессмысленно?

– Все. Вечеринка эта. Ничего не обломится, все мимо.

– Я что-то не очень понимаю вас, Лена.

– Она сама не понимает, – сказал Юра. – Но очень любит выступать.

– А старики дома? – спросила Лена.

– Нету.

– Жалко. Теща у нас – просто прелесть.

– Лена, хватит, – нахмурился Юра. – Ты не обращай внимания, – сказал он Кате. – Она все, что говорит, надо на два делить. А то и на три.

– Прогресс, – заметила Лена. – В прошлый раз ты говорил – на четыре.

– Мельчаешь.

– С кем поведешься, – Лена, заботливо поправив Юре галстук и бросив мимоходом: – Он старит тебя, ты рядом с Катей просто папуля, – понесла сумки на кухню.

А потом шла обычная молодежная вечеринка. Пили, жевали бутерброды, танцевали.

– Узнаешь? – тихо спросил у Кати Юра и кивнул на своего приятеля, известного киноактера, который с мрачным лицом отплясывал с Леной.

– Похож на… – и Катя назвала фамилию актера.

– Так это он и есть.

– Ну да? Такой печальный? Он же всегда веселый. А тут…

– А чего ему тут смеяться. Он же не на работе. Он всегда у нас мрачный был. Мы в школе вместе учились. На одной даже парте сидели. А теперь он на экране, а мы в зале.

– Ага, – сказал актер. – Я на тряпке, а вы в жизни.

– Но ты крупным планом, а мы в темноте.

– А свет перегорел, и меня нет. А вы домой пошли.

– Странно, – сказала Катя, – вы всегда такой смешной, а говорите как-то…

– Я ж сейчас свои слова говорю.

– Вот ты придумай ему этюд, – сказал Юра, – он сразу веселым станет.

– Этюд?

– Такой-то человек в таких-то обстоятельствах.

– А как это – чтоб смешно было? – спросила Катя у актера.

– А в жизни все смешно – откуда посмотреть.

– Я знаю, – сказала Лена. – Я уже все придумала. Вот допустим… – она посмотрела на Катю, – вот, скажем, ты приходишь к одной своей знакомой… Так?

– Уже смешно, – сказал актер.

– Смешно? – удивилась Катя.

– К своей – очень смешно.

– Нет, серьезно, – сказала Лена.

– Серьезно – это еще смешней. Ну и что там у вас дальше?

– Ну вот, приходишь, – Лена снова посмотрела на Катю, – а там у нее – другой мужчина.

– Да? Оригинальная ситуация.

– Этюд, этюд! – закричали все. – Только не халтурь.

– Хоть бы один новый сюжет, – пробормотал актер, отошел к окну, потом повернулся резко и… и сыграл этюд «нежданный гость». Все смеялись; одни посматривали на Катю – со снисхождением, другие – на Лену, с осуждением. Лишь автор постарался в этой ситуации сохранить нейтралитет:

– Вряд ли у кого поднимется рука бросить в Лену камень, – заметил он. – В общем, ее даже можно понять. Еще сегодня днем, когда она последний раз говорила с Юрой по телефону, у нее не было в личной жизни никаких проблем. Так, во всяком случае, ей казалось. И хотя между ней и Юрой не было разговоров о любви или о чем-нибудь таком, но это ничего не значило. Кто в наше время говорит о таких пустяках?! Говорили о вещах серьезных: о лицензионных пластинках, о гоночных «Ягуарах», о пикниках в стиле «ретро» – с непременной плетеной корзиной, куда можно уложить полуфабрикаты, по возрасту тоже принадлежащие к этому стилю. И вдруг – Катя, как гром среди ясного неба, как снег на голову, как свет в темной комнате, делающий невозможным то, что мгновение назад казалось неизбежным. Что же оставалось Лене в этой ситуации? Естественно, то, что на ее месте сделала бы любая: бороться за свое призрачное счастье, вернее, даже не за счастье, – может, Лена и не считала то, что у них с Юрой было, счастьем, а главное – против соперницы. Не за, а против – ты уже тогда как бы и не агрессор, а пострадавший, на твоей стороне сочувствие народов. И надо сказать, поначалу Лена не отвергла этой возможности. Но потом ее осенило…

В конце вечера, когда стол опустел, а воздух стал густым от дыма, Лена, как бы только что сообразив, спросила Катю:

– Слушай, а где ты остановилась?

– Пока нигде, – сказала Катя, – но вы не беспокойтесь, я в гостинице…

– Я не знаю, – пожала плечами Лена, – может, ты депутат Верховного Совета… Хотя в этом случае у тебя были бы в Москве другие знакомые… Но если нет…

– Нет, – сказала Катя.

– Тогда не суетись. Пустое.

– Мы что-нибудь придумаем, – неуверенно сказал Юра.

– Зачем придумывать, – сказала Лена. – Девушку я беру к себе.

– Как – к себе? – опешил Юра.

– Друг моего друга – мой друг, – усмехнулась Лена.

– Нет, что вы, – возразила Катя, – не беспокойтесь. Я устроюсь в гостинице.

– Да нет, – сказал Юра Лене. – Это неудобно.

– Кому? Тебе? – ехидно осведомилась Лена.

– Почему мне? Тебе. Ты же совсем ее не знаешь. Вы же совсем незнакомы.

– Вот и хорошо, и познакомимся. Заодно. Будет о чем поговорить. И битвы, где вместе сражались они… Да? – обернулась она к Кате.

Когда Катя и Лена вошли в прихожую, из комнаты выглянула Ленина мама:

– Наконец, я уж беспокоилась.

– Мамуля, – сказала Лена, – познакомься, это Катя, моя подруга. Я тебе говорила.

Катя изумленно взглянула на Лену и кивнула маме.

– А, да, – сказала мама. – Вы из Тбилиси.

– Нет, мама, Катя из Верхнеярска. Ты забыла.

– Да… Наверное… Извините, я что-то теперь все путаю. Заходите, пожалуйста. Я вам сейчас приготовлю постель.

– Что вы, – сказала Катя, – нет, нет, не беспокойтесь. Я сама.

– Да никакого беспокойства, я все равно не спала. Леночка говорила, вы к ней были так добры.

– Что вы, – удивилась Катя. – Я?

– Мама, ты опять все напутала. Катя только собирается быть ко мне добра. Все еще впереди. Правда? – она заговорщически посмотрела на Катю.

– Но все равно, – сказала мама, – она ведь твоя гостья. Вы прямо с поезда, наверное? Устали?

– Нет, я утром приехала.

– Что же не сразу к нам? Леночка, ты могла бы…

– Катя выбирала – к кому. Конкуренция. Нарасхват. Насилу у Юрочки отбила.

– Ах, вы Юрочку тоже знаете? – обрадовалась мама.

– Еще как, – сказала Лена. – Они старые друзья. В школе вместе.

– Что ты, – сказала мама. – Катя такая молодая.

– Он пионервожатым у них был. Сборы проводил. У костра. В лесу. «Существует ли любовь?» С чтением стихов. Юра говорит, Катя очень хорошо читает. Особенно лирику. Ты попроси, она почитает, – Лена усмехнулась и подмигнула Кате.

– Ой, пожалуйста, – сказала мама. – Я так люблю поэзию. А то сейчас все больше… Особенно девятнадцатый век. Так изящно. Вы Тютчева ничего не помните?

– Что ты, мама, его же в школе не проходят.

Катя покачала головой, немного помедлила, не решаясь, а потом, пзглядев на Лену и усмехнувшись, тихо прочитала:

«Нам не дано предугадать,

Как наше слово отзовется, -

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать…»

Она прочитала это так просто и проникновенно, что мама восхищенно прошептала:

– Да, да… действительно…

А Лена ошеломленно посмотрела на Катю, словно не веря своим глазам, спросила на всякий случай у мамы: «Действительно, Тютчев?» – и не дожидаясь, пока мама ответит утвердительно, сказала:

– Да… Похоже, плохи мои дела.

Но потом Лена взяла реванш: пришла очередь Кате изумляться.

Катя сидела на корточках около своего чемодана и как завороженная глядела на Лену – та перед зеркалом свершала вечернее священнодействие: стирала грим жидким кремом, потом накладывала другой крем, более густой, потом его промокала салфеткой и клала на кожу третий – все это медленно, с застывшим лицом, молча – «чтобы не было морщин», – как сказала она наконец.

– Прямо как в кино, – вздохнула Катя.

– Да. Только конец хуже.

– Почему хуже?

– Там он всегда счастливый.

– А ты разве?…

– А ты? – усмехнулась Лена.

– О, я очень счастливая.

– Да? И давно?

– Нет. Не очень.

– Ну вот видишь. Ты ведь грамотная, как выяснилось, учила – где сколько прибудет в одном месте, в другом столько же и убудет.

– Закон сохранения.

– Закон подлости. Нет, ты не подумай, это я не тебе, я вообще. Раз кто-то счастлив, кто-то должен быть и не очень. Для равновесия. Так что вот приходится компенсировать неземной красотой.

– Что вы, вы и так красивая.

– Ага. Особенно после захода солнца и спиной к окну.

– Вы молодец, все время шутите. А мне, когда грустно, ну никак.

– Неужели тебе бывает грустно? Ты же такая счастливая.

– Ну и что. Очень часто. Счастье – это ведь состояние. Сейчас оно есть, а потом – раз, и нет. Поэтому, когда оно есть, всегда ждешь, что вот-вот его не станет. Оттого и грустно.

– А когда его нет, значит, тогда весело?

– Когда нечего терять, чего грустить.

– Интересно трактуешь. Ну ладно, давай спать ложиться. А то если и сон еще потерять…

Лена надела красивую ночную рубашку, похожую на бальное платье.

– Ой, – сказала Катя, – какая красивая рубашка… В ней и спать даже жалко.

– Жалко, – согласилась Лена. – Но не всегда. – Она взглянула на Катю – не то насмешливо, не то с завистью – и выключила свет.

На стоянке у института стоял сверкающий никелем «Харлей» – чудо техники и дизайна. Юра посмотрел на него с неожиданной в нем нежностью, стер с сиденья невидимую пылинку и сказал Кате:

– Красавец? А?

– Замечательный, – искренне согласилась Катя. – А не страшно на нем?

– Кто ведет, – скромно сказал Юра.

Надо сказать, что здесь Юра мог позволить себе ложную скромность: мотоцикл водил он действительно мастерски. Ему доставляло удовольствие мчать Катю по вечерней, купающейся в заходящем солнце Москве, проноситься мимо старинных монастырей, дворцов, на фоне которых его мотоцикл казался еще более современным чудом. Катя только тихо вскрикивала, когда Юра закладывал крутые виражи или проносился в сантиметре от огромного автобуса. Она закрывала от страха глаза, и тогда ее взору представали иные картины: заснеженный лес, они – хохочущие и счастливые, Юра – такой уверенный за рулем, а тут такой неуклюжий на лыжах. Катя учила его взбираться «елочкой» на крутой берег реки, у него ничего не получалось…

– Давай в воскресенье дернем куда-нибудь подальше, а? – Юре приходилось кричать, чтобы перекрыть треск мотоцикла.

– В воскресенье? – недоуменно переспросила Катя. – Но мы же в субботу…

– Что в субботу? – обернулся Юра.

– Улетаем в субботу.

– Куда? – удивился Юра.

– Как куда? – Катя, сидя позади Юры, говорила ему прямо в ухо, поэтому могла не кричать. – Ты что, забыл? В Венгрию. Ты же говорил, что едешь десятого, в субботу. И хочешь, чтобы я – Чтобы мы… Вот я и… Подгадала. Так здорово совпало. Туристская группа. И Будапешт, и все другие города, где ваш «Икарус» делают. Я специально узнавала. Так что встретимся. ты рад?…

– Да, но… – Юра настолько опешил, что позволил обогнать себя «Запорожцу».

– Ты что, разве не едешь?

– Еду. Но через две недели.

– Как?… Но ты говорил… Вы с Ласло… Я специально подгадала…

– Ну, когда я говорил. Два месяца назад. Ситуация изменилась. Командировка же. Дела. Через две недели выедем. Если ничего не изменится.

Подбородок у Кати задрожал.

– Ты бы написал. Я бы тогда… А так что же… Я же всего на две недели. Что же получается – не увидимся?… А мы хотели… Я ехала, думала…

– Катюша, пойми… Это недавно выяснилось – задержка. Я сам расстроен, правда. – Для вящей убедительности он даже пожал плечами. – Думаешь, я нарочно? Но что поделать – обстоятельства иногда сильнее нас. – Он обернулся, поглядел на Катю, ожидая ответа, но она, кажется, и не слышала его. Она снова была далеко, снова там, на берегу реки, в полутемной кабине «Икаруса», где в предрассветный час они с Юрой сидели, обнявшись и притихнув. За двойным вакуумным окном синели снега, а им было жарко…