Электронная библиотека » Валерий Бочков » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Медовый рай"


  • Текст добавлен: 19 декабря 2020, 20:35


Автор книги: Валерий Бочков


Жанр: Триллеры, Боевики


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Валерий Бочков
Медовый рай

Хроника женской тюрьмы в Аризоне и история заключенной этой тюрьмы восемнадцатилетней Сони Белкиной по прозвищу Белка.



«…динамичная, увлекательная, нормальная в самом прекрасном и обыденном смысле этого слова …та самая вожделенная «мидл-литература» (качественная литература для широкого читателя), которой отечественные критики грезили последние пятнадцать лет и которая… так и не сформировалась в виде тренда, однако время от времени дает о себе знать в виде таких вот спорадических всполохов».

Галина Юзефович

1

Белку удивили две вещи – название и цвет.

Официально тюрьма именовалась длинно: «Женское исправительное учреждение имени Джулии Расмуссен». Железные буквы были приварены к стальной арке над воротами, по верху стены тянулась колючая проволока. Стена заканчивалась пузатой сторожевой башней, там, под дощатым навесом, скучал охранник в соломенной шляпе. Снаружи тюрьма напоминала крепость.

– Кто эта Джулия? – спросила Белка сержанта.

– Там расскажут, – не поворачиваясь, ответил тот. – А может, и покажут.

Он толкнул водителя локтем, и они оба заржали.

Ворота лениво раскрылись, и фургон не спешно вкатился под арку и остановился посередине тюремного двора. Сержант клацнул замком, распахнул дверь фургона. Белка вылезла, сделала два шага, осторожно ставя ноги, словно шла по льду. Сержант ловко снял с нее наручники.

– Принимайте красавицу! – весело крикнул он двум охранникам, лениво курившим у ржавой бочки, вкопанной рядом с дощатым помостом, похожим на эшафот. – А то увезу обратно.


…И цвет. Цвет неба. Здесь, в пустыне, оно было пронзительно-синим, ядовито-ярким, как раствор медного купороса. Без единого облачка. Белка привстала на цыпочки, не отрывая взгляда от узкого окошка под самым потолком. Она загадала, что если увидит птицу, то у нее все будет хорошо.

– Малахольная, что ли? – Коренастая баба в униформе пихнула ее. – Глория, присмотри за новенькой!

Грохнула дверь, лязгнул замок.

– Малахольная… – эхом повторила Белка.

Три недели назад, еще до суда, она пыталась отравиться. Таблетками для сна, голубыми, как здешнее небо. Ее откачали. Наверное, таблеток оказалось мало, она не считала, высыпала все из банки в ладонь и проглотила. Дюжины две таблеток, не больше. С тех пор у нее появилось странное ощущение, что все, происходящее с ней, ненастоящее, что-то вроде галлюцинации. Доктор сказал – последствия шока.

Белка, стесняясь наготы, боком присела, положила тюремную робу на кафель. Глория, плечистая негритянка, бритая под ноль, быстро разделась, кинула свои тряпки в угол.

– Ну ты тоща, мать! – Глория засмеялась, повернула кран. Подставила лицо под струи душа. Улыбаясь, зажмурилась.

В душевой было восемь кабин, по четыре в ряд, друг напротив друга. Дверей не было. Мыла тоже. Белка осторожно повернула кран, вытянула бледную ладонь, вода оказалась чуть теплой. Закрыв глаза, она шагнула под душ.

– У тебя, случаем, не СПИД? – фыркая, спросила Глория. – Тощая, говорю… У нас тут была одна… Со СПИДом. Страшное дело, я тебе скажу!

Она набрала в рот воды и выпустила тонкую струю в потолок. Глория, мускулистая и ладная, цветом похожая на спелый баклажан, была на голову выше Белки. Она весело терла ладонями плоский живот и сильные ляжки. Звонко шлепнула по поджарым ягодицам. Засмеялась. Потом что-то негромко запела низким голосом. Белка тайком наблюдала за ней, она заметила, что ладони и пятки у Глории совсем светлые. Как у нее, у Белки.

– Тебя в мою камеру определили, – сказала Глория. – Я там старшая. Для тебя я бог. Каждое мое слово – закон. Сечешь?

Белка кивнула, Глория запела снова.

– А за что вы сидите? – спросила Белка. Она спросила первое, что пришло в голову. Да и какая разница, если все это тебе видится.

– Сидят на елде, – грубо ответила Глория. – А тут срок отбывают.

– Извините, я не…

– И не извиняйся! – перебила Глория. – Никогда! Если не хочешь…

Замок загремел, дверь распахнулась.

Глория, сверкнув белками, сделала страшное лицо, шепотом приказала Белке: «Молчи!»

В душевую вошел охранник.

– А вот и мыло! – Глория бесстыже уперла руки в бока, выставила лобок. – Наконец!

– Заткнись. – Охранник, в черной форме, мешковатой, будто на размер больше, даже не посмотрел на Глорию. – Новенькая, говорят, у нас.

Белка, сутулясь, повернулась боком, прикрыла локтем грудь. У нее мелко затряслась нижняя губа, она мельком взглянула в лицо охраннику и тут же уставилась в кафель стены. Старые плитки, пожелтевшие от времени, были в мелких трещинах, словно в паутине.

– Как звать? – спросил охранник тихо, почти ласково.

– Соня Белкина, верней, Софья. Белкина, – не поворачиваясь, ответила она.

– Евреечка, да?

– Русская…

– Ух, как интересно. Русская. Не было у нас тут русских. Ну-ка, повернись сюда.

Белка, прижимая локтем грудь, неловко повернулась.

– Руки убрать, – сказал охранник.

Белка беспомощно опустила руки. В душевой воняло плесенью и тухлой водой, как в сыром подвале. Охранник хмыкнул, разглядывая ее грудь, сделал шаг назад, Белка ладонью прикрыла низ живота.

– Руки… – тихо повторил охранник.

Белке показалось, что вода стала ледяной. Пальцы дрожали, она крепко сжала кулаки. Лицо охранника, гладкое, по-детски розовое, словно он еще не начал бриться, выражало скуку. Так из вежливости разглядывают в гостях семейные альбомы. Белка заметила, что у него нет бровей.

Охранник поднял руку и дотронулся указательным пальцем до ее соска – будто аккуратно позвонил в дверь. Белка дернулась, ударилась затылком в стену.

– Тихо-тихо… – проговорил он, ухмыляясь.

Его гладкое, безбровое лицо приблизилось, белесые глаза с черными дробинками зрачков уставились прямо в глаза Белки.

«Господи помилуй, да ведь он просто псих, – подумала Белка, прижимаясь спиной к ледяному кафелю. – И глаза, глаза точно как у того…»

Охранник на ощупь нашел кран, закрыл воду.

– А я тебе мыльце принес… – Он сунул руку в карман штанов. – Сейчас мы тебя купать будем… Держи мыльце. Земляничное.

Белка почувствовала, что он что-то сует ей в руку. Ее пальцы онемели, она с трудом разжала кулак.

– Ну ты чухан! – неожиданно громко воскликнула Глория. – Мыло земляничное! Что она тебе – ранетка! Не видишь, что сявка коцаная! СПИД у нее!

Охранник оглянулся.

– Что ты гонишь, белоснежка, – сказал он. – Я ж бумаги ее глядел, чистая она.

– Чистая? – засмеялась Глория. – Валяй тогда. Вперед!

Белка почувствовала, как ее колени стали мягкими, словно они были слеплены из теплого парафина. Она медленно поползла вниз по мокрой стене. Узкое окошко поехало вверх, там в бирюзе что-то мелькнуло. Птица – с облегчением подумала Белка и потеряла сознание.

2

Ночь, фиолетово-плюшевая, опустилась мягко, оставив над рекой рыжую полосу закатной подкладки. На прибрежном песке, полого уходившем в тусклую черноту реки, ждали лошади. Они пятились от воды, фыркая и переступая стройными ногами. Оранжевые блики мерцали на мускулистых боках. Человек в капюшоне (Белка лица не видела, она знала, что туда смотреть нельзя) молча ухватил поводья, лошади покорно побрели к воде. Человек забрался в лодку, отчалил.

Лошади вошли в воду, беззвучно поплыли за лодкой. Вытянутая рука держала поводья, лодка лениво скользила, из тягучей, как смола, воды торчали головы лошадей. Закат почти умер, рыжие отсветы едва вспыхивали в черных, словно спелые вишни, конских глазах.

Другой берег был покруче, но лошади, мокрые и блестящие, будто отлитые из черной стали, легко забрались наверх. Белка вместе с ними. Она с удивлением подумала, что быть лошадью, оказывается, совсем не так плохо. Лошади застыли, повернули большие головы на восток. Там, вдали, у самого горизонта, словно догорающий костер, мерцали огни ночной ярмарки с качелями и каруселями, с островерхими шатрами в гирляндах и китайских фонариках. В центре высилось гигантское чертово колесо, оно медленно вращалось, на спицах пульсировали рубиновые лампы. Белка очнулась от собственного крика.

Резко воняло нашатырным спиртом. В потолок была вделана лампа в ржавой сетке, похожей на клетку для мелкой птицы. Вроде колибри, подумала Белка и слабой рукой заслонила глаза от резкого света. Она прищурилась, предметы перестали растекаться и наползать друг на друга, тени заняли более или менее подходящие им места. Нависшая каланча вошла в фокус и превратилась в Глорию.

– Очухалась, – облегченно выдохнула она.

От нее пахло ментоловыми сигаретами и еще чем-то пряным вроде мускатного ореха.

– Что… это было, – едва слышно сказала Белка, у нее не хватило сил на вопросительную интонацию. – Который без бровей…

– Вертухай. Шизик… Бесом кличут, – тихо ответила Глория. – Сержант охраны он.

Розовое бабье лицо тут же вынырнуло из памяти, Белка прижала ладонь ко лбу, словно вручную пыталась остановить кошмар. Ей показалось, что ее сейчас вырвет, она схватила ртом воздух, судорожно подалась вперед, издав смешной утиный звук.

– Воды? – Глория повернулась к жестяному баку.

Белка замычала, замотала головой. Она лежала на железной койке, прикрученной болтами к полу, другие три койки – пустые, были накрыты серыми солдатскими одеялами. Глория сунула ей в руку пластмассовую чашку с водой, Белка жадно стала глотать, вода пролилась на робу.

– Извините… – пробормотала она. – Я тут…

Глория выбила чашку из ее рук, навалилась на грудь, локтем придавила к койке. Белка от испуга перестала дышать.

– Слушай внимательно, – прошипела Глория, пялясь страшными глазами. – Повторять не буду. В «Медовом раю» всего два варианта. Вариант первый: ты будешь извиняться и просить прощения, как школьница, и тогда о твою тощую задницу все начнут вытирать ноги. Все – и зэки, и охрана. И тогда твой шанс выйти отсюда равен нулю. Тебя или зарежут, или ты сама удавишься…

Глория зло сплюнула на пол.

– Вариант второй: ты соберешь всю свою волю. Если нет воли – злость. Не злость, так страх. Что угодно, но ты должна найти в себе силы. Найти силы остаться человеком. Это не красивые слова из книжки. Здесь тюрьма – второй попытки никто не даст. Облажалась – и все. Тебя просто раздавят.

Она запнулась, повторила, но уже тише:

– Просто раздавят…

Потом спросила, чуть смущенно:

– Тебе лет-то сколько?

– Восемнадцать…

– Восемнадцать… – Глория неловко провела пальцами по Белкиной щеке. – Прости меня. Я дрянь, мерзкая тварь…

– Зачем вы…

– Я знаю, что говорю. Я отсидела полсрока, но я не выйду отсюда… Я это знаю. То, что я сделала… – Она поперхнулась, сморщилась и закрыла глаза ладонью.

Снаружи завыла сирена – низкий, унылый звук, словно кто-то протрубил в рог. Лампа под потолком заморгала, погасла, потом зажглась снова вполнакала. Камера стала сумрачной и желтой.

Глория подняла голову, на щеке блестела мокрая полоска. Тыльной стороной ладони она вытерла щеку и завороженно уставилась на лампу.

– Что это? – отчего-то шепотом спросила Белка.

Лампа пульсировала, противно зудела, как муха между рам.

– Рыжая Гертруда. – Глория тоже ответила шепотом, быстро перекрестилась. – Сейчас начнется…

– Что? Что начнется?

По коридору затопали башмаки, загремели железные засовы, кто-то настежь распахнул их дверь и заорал:

– Живо! На плац! Все на плац!

3

Гертруда стала Рыжей всего двадцать три года назад, после того, как ее покрасили эмалевой краской апельсинового цвета. Такой эмалью обычно красят ремонтные дорожные машины. Кому пришла в голову идея выкрасить Гертруду в такой дурацкий цвет – неизвестно. До этого Гертруда была крепким дубовым креслом, сработанным почти сто лет назад столяром-мебельщиком Куртом Роттенау, отбывавшим тут пожизненное заключение. Гертрудой звали покойную мамашу столяра.

Тогда, в начале прошлого века, казнь при помощи электричества приобрела популярность и в середине двадцатых доползла до южных штатов, вытеснив наконец патриархальную виселицу. Мода достигла Аризоны, и администрация тюрьмы решила не отставать от прогресса. По личной просьбе коменданта столяр Роттенау смастерил ладное кресло с прямой спинкой, а тюремный электрик приладил генератор, проводку и прочую механику – все в соответствии с чертежами, полученными из патентного бюро Альберта Саутвика.

Первая казнь прошла не совсем гладко. Осужденный Бруно Фиш (приговорен к смерти за убийство любовницы, суд присяжных потрясла жестокость преступления – убийца орудовал топором) был обрит наголо, палач приладил под колпак губку, пропитанную электролитом. Пристегнул запястья и лодыжки. Включил рубильник. Разряд тока в две тысячи вольт не убил жертву. Фиш потерял сознание, но продолжал дышать, сердце его билось. Доктор крикнул палачу: «Еще раз! Быстро!» Генератору для полной зарядки потребовалось шесть минут. Потом снова пустили ток.

Один из очевидцев после сострил – гуманней было бы зарубить его топором. Другой очевидец рассказал, что, когда ток включили во второй раз, Фиш неожиданно очнулся. Он бился и страшно кричал, из-под колпака шел черный дым. «Мне даже показалось, что из его рта лезет пламя. Я слышал, как лопнули его глаза, а от запаха горелого мяса меня чуть не вывернуло».

4

Суматоха на плацу улеглась, заключенные построились. От жары и пыли першило в горле, Белка закашлялась. Глория впихнула ее во второй ряд, сама встала рядом. В центре тюремного двора высился дощатый помост с деревянной лесенкой в три ступени. Вокруг помоста и вдоль стены стояли вооруженные автоматами охранники, рядом сидели черные, жилистые псы.

– Доберманы? – тихо спросила Белка, она кулаком терла глаза.

Глория не ответила, из переднего ряда повернулась беззубая негритянка.

– Ага! – весело каркнула старуха в лицо Белки. – Жучки, науськанные на твою сладенькую киску!

Негритянка ткнула Белку в пах большим пальцем и засмеялась.

На подиум неторопливо поднялся плотный лысоватый человек в глухом черном сюртуке вроде пасторского. Подошел к микрофону, поправил шнур. Сложил ладони на животе, словно тайком поддерживал сползавшие штаны. Носатый и степенный, он напоминал сытую кладбищенскую ворону.

– Комендант… – шепнула Глория Белке. – Пасечник наш лунный.

– Почему лунный? – прошептала Белка.

– Молчи!

Комендант щелкнул ногтем по микрофону, откашлялся в сторону.

– Слышно? – непонятно к кому обратился он. – Хорошо… У нас сегодня большой день, я бы сказал – в некотором роде торжество. Сегодня, – он посмотрел на запястье, – ровно двадцать семь минут назад был приведен в исполнение смертный приговор… – Он сделал паузу. – Юбилейный приговор.

Он замолчал, словно ожидая аплодисментов. Становилось жарко. Над плацем висела тишина, было слышно, как сипло дышат доберманы, высунув розовые языки.

– Наш «Медовый рай» – это единственная женская тюрьма в Аризоне, где приводят в исполнение смертный приговор. Единственная! – Он поднял указательный палец. – На всю Аризону!

Он достал белый платок, осторожно вытер лоб и макушку.

– Большая ответственность, согласитесь, – словно вежливо возражая кому-то, сказал комендант. – И вы все должны осознать… эту ответственность. И вы. – Он сделал широкий жест рукой. – Вы все… Вы все и каждая из вас попали сюда не по случайности или недоразумению. На каждой, на каждой из вас лежит грех, грех перед людьми и грех… – Он снова ткнул в небо пальцем, в кулаке был зажат белый платок. – Перед всемогущим Богом!

Он снова вытер лицо. Щурясь, поднял голову. В пустом, пронзительно-синем небе плавилось ослепительное солнце. Солнце жарило немилосердно. Белка почувствовала, что платье прилипло к спине, пот щекотной струйкой скользнул под резинку трусов.

– Я гуманист, я человек глубоко и страстно верующий, я осознаю свою миссию здесь, на нашей грешной земле, в этом грешном месте, как божественную миссию. Я – инструмент Всевышнего, я Его кнут. Его плетка!

Комендант резко взмахнул рукой, словно собирался кого-то стегнуть.

– Человек добр по своей природе. Я тоже добр. Но я послан вам во искупление. И тут нет места доброте. Ведь чем больней удар, чем кровавей рана, чем страшней ваши страдания, тут и сейчас… – Он сделал паузу, обводя взглядом плац. – Тем выше ваш шанс на спасение. На спасение души. Еще есть время, пока человек жив, жива и надежда. Никто не хочет услышать слова Всевышнего: «Ступайте от меня, проклятые, ступайте в огонь вечный, в пламя адское, уготованное для сатаны и ангелов его падших!»

Ад – место скверное. Отец наш небесный сотворил ад для вечной муки, вечной кары грешных душ. Туда же Он низвергнул сатану и его воинство. Ад – это тюрьма, смрадная темница, созданная для тех, кто решил не подчиняться Его законам. Вы здесь тоже в тюрьме, но здесь вы можете гулять по тюремному двору, у вас есть кровать, душ. Не так в аду. Как писал блаженный Ансельм, стены адской темницы толще четырех миль, там такое скопище грешников, они так стиснуты, что не могут даже вынуть червей, гложущих их глаза!

– Он что, там был, этот Ансельм? – давясь смехом, прошептала Клэр. – Посмотрел и вернулся?

– Когда я учился в духовной школе, – комендант комкал платок в кулаке, кулак казался темным, загорелым, а платок непорочно-белым, – я познал главное – Господь наш милостив. Это краеугольный камень христианского учения – милосердие. Иисус был послан на землю во искупление грехов наших, дабы вернуть нас, детей заблудших, к Отцу Небесному, в кущи райские.

– Кущи – это что, кусты? – шепотом спросила Клэр, обернувшись. – В кусты, значит?

– И пришел Искупитель! – Комендант грозно повысил голос. – Спаситель наш родился не в царском дворце, не в чертогах сановного вельможи, Он родился в хлеву. Не на батистовых простынях, не на шелке – Он родился на соломе. Тридцать лет Он работал простым плотником, в поте лица добывая хлеб для семьи Своей. Но пробил Его час, и Он, преисполненный сострадания к людям, отправился проповедовать. О чем Он говорил? Он говорил о любви. Он говорил о любви к ближнему – возлюбить соседа своего как самого себя, говорил Он, не так сложно. Почему бы не относиться с симпатией к милой Дженнифер, что живет за соседним забором? Или к добродушному Биллу с пятого этажа? А вот вы попробуйте полюбить врага, ненавистного вам типа, один вид которого, тембр голоса которого заставляет вашу кровь бурлить как кипяток!

Комендант вытер шею платком.

– А Он смог! Его предал ближайший ученик, Его схватили ночью, схватили, как обычного бандита, преступника. Солдаты сорвали с Него одежды, били Его, толпа смеялась, плевала Ему в лицо. Его казнили мучительной смертью, Его прибили к кресту. Но даже там, на Голгофе, в час жесточайших мучений, умирая на кресте, Он нашел в себе силы простить палачей своих. Подумайте об этом!

Белка неожиданно узнала в одном из охранников Беса, того, из душевой. Он стоял рядом с помостом, сложив руки и лениво поглаживая тупорылый автомат. У нее перехватило дыхание, сердце заколотилось. Она подалась назад, стараясь спрятаться за негритянкой из первой шеренги.

– Сестра наша Мелисса Блюм, я думаю, уже предстала перед Отцом Небесным. – Комендант посмотрел на часы, словно был в курсе Божьего распорядка. – Будем уповать на Его милость.

Он поднял лицо к солнцу, поморщился и перекрестился.

Заключенные тоже начали невпопад креститься. Белка почувствовала на себе чей-то взгляд, она повернула голову и скосила глаза. За ее спиной стоял охранник с собакой, на его огромный кулак был накручен кожаный поводок. Высокий, выше других на целую голову, широкоплечий и грузный, он казался каким-то мутантом, слишком крупным для нормальной человеческой особи. Белка лишь мельком увидела его лицо – она тут же испуганно отвернулась. Левая сторона от виска до подбородка, казалось, была ошпарена кипятком, на месте глаза темнела впадина со склеенными веками. Правый глаз, дикий, выпученный, смотрел прямо на нее.

– Господи… – пробормотала Белка и тоже начала креститься.

5

В столовой воняло хлоркой. Белка ковыряла ложкой бобовую похлебку, похожую на жирную грязь.

– За что ей балку влепили? – спросила мулатка с татуировкой вокруг шеи.

– Мелиссе? – Глория отодвинула пустую миску. – Она баклана траванула. А после химики ее пальцы нашли на баяне, которым туза завалили.

– Подстава это! – авторитетно выдала беззубая негритянка. – Я Мелиссу знаю… Верней, знала.

Беззубая быстро перекрестилась и прижала большой палец к губам, будто целуя.

– Закрой базло! Подстава… – Мулатка лениво отмахнулась от беззубой.

Мулатка взъерошила черный ежик, расстегнула пуговицу, из-под воротника к уху вылезло, выколотое синей тушью, слово «месть».

– Может, и подстава. – Глория поглядела на Белку. – Ну что, фисташка, не катят наши харчи?

– Не катят, – тихо ответила Белка. – Хотите?

Она подвинула миску к Глории.


Вечерняя поверка проходила без пяти десять. Заключенные выстраивались перед своими камерами, старшины проводили перекличку, докладывали дежурному по сектору. Те докладывали дежурному по тюрьме. В десять в камерах выключали свет.

Белке досталась койка у двери. Дверь была из толстых железных прутьев, между которых едва протискивался кулак. Сквозь решетку был виден кусок коридорного пола и стены с желтым отсветом тусклого фонаря. С другой стороны кровати стоял цинковый унитаз. В унитазе тихо журчала вода, а по коридору каждые полчаса, шаркая башмаками, проходил часовой.

Белка вспомнила слова Глории о силе, о воли, о злости. У нее не было ни того, ни другого, ни третьего. Желание отомстить? Даже этого уже не было. После того как ее откачали, еще там, в Сьера-Висте, ей иногда казалось, что на самом деле она умерла, а все происходящее ей снится. Ведь никто не знает, что с тобой будет после смерти? Может, это и есть загробная жизнь – бесконечная череда мерзких снов?

Она закрыла глаза. Спать не хотелось совсем. Спать она боялась, она знала, что ей приснится. Она начала считать, обычно она начинала не с единицы, а с тридцати трех. Ей нравились две тройки, она мысленно рисовала их, иногда кисточкой вроде китайской – той, что китайцы пишут свои иероглифы и рисуют стрекоз в острых листьях бамбука. Иногда она писала эти цифры стальным пером, аккуратно окуная его в черную тушь. Иногда – цветным мелом на асфальте.

Цифры появлялись и исчезали, тройку сменяла четверка, потом выплывала пятерка. Невидимая рука плавно выписывала пузатую восьмерку. После девятку. Когда перевалило за сотню, в стройную арифметику стали протискиваться какие-то существа, какие-то суетливые насекомые, что-то вроде человекомуравьев. Они карабкались на цифры, своими лилипутскими пилами и молотками корежили их, расчленяли. Из обломков что-то мастерили. Белка знала, что они мастерят, но она уже спала. Выпрыгнуть из этого сна было ничуть не легче, чем из предыдущего – про тюрьму. Белка покорно наблюдала за строителями. Появились полосатые шатры, островерхие, с пестрыми флажками. Закружилась карусель, зажглись разноцветные фонарики. Из темноты выплыло чертово колесо, по спицам побежали огоньки, замерцали лапочки на кабинках. Колесо вздрогнуло и медленно начало вращаться.

Белка проснулась. Сердце колотилось так громко, что ей казалось, что этот стук перебудит всех в камере. Она попыталась дышать глубже. Из коридора послышались шаги, Белка повернулась на бок, замерла и прикрыла глаза. Подглядывая сквозь ресницы, она увидела сначала тень, а после башмаки, грубые, солдатского образца. Ботинки остановились перед дверью в камеру, они были огромные, какого-то невероятного великанского размера.


Страницы книги >> 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации