Текст книги "Жизнь с турбонаддувом"

Для нас эксплуатационные испытания были не только очень интересными, но и необходимыми. Машины отдавались на испытания, как правило, знатным механизаторам. Почему знатным? Потому что после испытаний можно было сказать, что трактор прошел испытания и получил его положительную рекомендацию, например, Гиталова или Светличного, можно внедрять. Мнение такого человека имело высокий статус. Так, Александр Васильевич Гиталов – яркая личность, дважды Герой Социалистического Труда, один из самых известных механизаторов Советского Союза. Он мне говорил, что работал вместе с Пашей Ангелиной – в свое время известной трактористкой, легендарной личностью, послужившей прототипом героини некогда популярного фильма «Трактористы». П. Н. Ангелина и А. В. Гиталов были депутатами Верховного Совета СССР. Сейчас никто не помнит этих людей, а когда-то не было в стране человека, который не знал бы их не только по имени, но и в лицо. Действительно, знатные были люди. Александр Васильевич был по-своему выдающимся человеком, стать дважды Героем Социалистического Труда было непросто. Он возделывал свеклу, кукурузу, руководил бригадой в колхозе XX съезда КПСС Новоукраинского района Кировоградской области УССР. Ему и отправили на испытание наш минский трактор. Мне часто доводилось у него бывать, чтобы иметь представление о ходе испытаний и, быть может, что-то скорректировать. Летом вся его бригада жила «на таборе», как он называл полевой стан. Там была кухня, место, где можно было поспать, потому что иной раз работали круглосуточно. Я, когда приезжал, жил не в гостинице, а у него на таборе, где и все тракторы были.

Александр Васильевич Гиталов на «таборе» и в бригаде

Однажды у нас вышел из строя турбокомпрессор, я дозвонился в Москву, хотя это было непросто в тех местах, но у Гиталова телефонная связь имелась, договорился, чтобы мне прислали турбокомпрессор с проводником поезда, а встретить его нужно было на Помошной – станции железной дороги, самой близкой к гиталовскому колхозу – километров семьдесят. Когда я сообщил Гиталову, что нужно съездить на Помошную встретить компрессор, он взялся меня отвезти сам и заодно заехать в обком, сел за руль УАЗика и мы поехали. По пути проезжали через колхоз «Мир» – помню название, поскольку ехали мимо правления, на котором оно было написано. Вдруг оттуда выскочил какой-то мужик, прокричал: «Остановись, Александр Васильевич!». Тот, притормозив, говорит: «Не могу, мне с другом надо на Помошную, а после еще в обком». «Александр Васильевич, на минуту зайди», – не унимался мужик. «Ладно, – согласился Гиталов, – зайдем, неудобно, председатель колхоза». Оставили машину, пошли. Правление колхоза – приличный дом, достаточно хороший был колхоз. Тут же мужик, оказавшийся председателем, закрыл дверь на ключ, его помощник сбросил все бумаги со стола, через минуту там уже стояло угощение. «Александр Васильевич, выпьем!», – предложил председатель. Гиталов стал отказываться, говорить про обком, но хозяин упрашивал: «Александр Васильевич, по одной», и, попутно рассказывая о своих проблемах, наполнил стограммовые граненые лафитнички – Александру Васильевичу, мне, себе и помощнику. Гиталов ему: «Ты мне это не ставь, стакан налей, и все, некогда рассиживаться». Председатель тут же нашел где-то стакан, сполоснул водой из графина, налил 200 грамм. Выпили, и за разговорами, туда-сюда, я насчитал семь заходов. То есть я выпил семь лафитничков, а Александр Васильевич семь граненых стаканов. Какие-то вопросы с председателем он все же успел порешать в ходе застолья, но я этого уже не помню – где-то на четвертом-пятом лафитнике начал отключаться. При моей массе это было очень-очень много, хотя еще молодой и здоровый был. Точно помню только, что насчитал семь заходов. Александр Васильевич меня усадил в машину, отвез к Помошной, мы получили турбокомпрессор, он привез меня в табор, положил спать, а сам поехал в обком, где тоже решал серьезные хозяйственные вопросы. Он был очень крепким и здоровым. Разумеется, это лишь штрих, подчеркивающий широту крестьянской натуры.

Будучи всего лишь бригадиром, Гиталов обладал огромным авторитетом не только в Кировоградской области, а и в Киеве, и в Москве, где как депутат Верховного Совета СССР мог решить многие проблемы, такие, что иной раз были не по силам руководителям. Всем, кто имел две звезды Героя Социалистического Труда, на родине устанавливался бронзовый бюст при жизни. Был такой и в родном селе Гиталова, но Александр Васильевич не забронзовел, не зазнался, а всегда оставался истинным крестьянином, твердо стоящим на земле и верным своему природному предназначению.

Поскольку разговор пошел об испытаниях, в которых мне довелось участвовать, не могу не рассказать еще об одном знатном механизаторе, тоже весьма интересном человеке – Джавате Ридвановиче Кучиеве, известном в стране хлопкоробе, бригадире опытного хозяйства совхоза «Малик», с которым встретился в Самаркандской области. Мы поставили двигатель с турбонаддувом на хлопковый трактор. Тогда считалось, что на пропашном тракторе достаточно 75 лошадиных сил, и двигатель Д-240, который выпускается, вполне подойдет. Но на хлопок нужно было 100 лошадиных сил, и мы на Д-240 поставили турбонаддув, сделали тракторы с этим двигателем, и они пошли на эксплуатационные испытания в Среднюю Азию, в Узбекистан, где была Среднеазиатская машинно-испытательная станция (САМИС), километрах в тридцати от Ташкента.

Началось все весной 1966 г., в апреле – сказочное время, когда цветут тюльпаны. Кто не бывал в Средней Азии, не представляет, какое это чудо природы – огромное поле разноцветных ярких цветов. Необыкновенная красота! Мы там жили с апреля до сентября с периодическими отъездами в Москву. Необходимо было серьезно проводить испытания – и торможение, и опыты в поле – большая работа.

В начале мая произошло землетрясение в Ташкенте, первый толчок был 3 мая, а я вернулся пятого числа после очередной поездки в Москву. На следующий день был второй толчок, мощный и разрушительный – Ташкент пострадал основательно. Нас в Янгиюле тоже здорово трясло, у нас в комнате лампочка качалась, кровати подпрыгивали, но мы не сильно испугались, потому что там были саманные дома, низенькие. Гостиница в САМИС представляла собой одноэтажный барак, где были комнаты с удобствами во дворе и умывальником в отдельном помещении. Несмотря на грозное событие, было интересно, очень яркий период моей жизни.

На САМИС находились две команды испытателей: одна с Владимирского тракторного завода, а другая с Минского. Владимирцы выпускали двигатель воздушного охлаждения для хлопкового трехколесного трактора, который изготавливался на ВТЗ. Я был из НАТИ, но в команде минчан со своим трактором, с нами также были трактористы-испытатели с МТЗ и моторщики с ММЗ. Минский тракторный завод пытался внедриться туда с водяным двигателем. Существовало мнение, что в условиях жары двигатель с воздушным охлаждением будет работать лучше, но оказалось, что наш водяной тоже работал очень хорошо. Об этих деталях можно много рассказывать – было очень здорово и увлекательно. Нам надлежало проводить испытания, тормозить трактор. Требовалось снять характеристику двигателя через вал отбора мощности на специальном стенде, а температура в нем 50 градусов. Никакой характеристики днем при такой жаре особо снять невозможно, поэтому мы торможение проводили по ночам, когда температура немножко спадала. Под утро она была градусов 30.

Один из тракторов был отдан в бригаду Джавата Кучиева. Несмотря на то что был он знатным механизатором, звезду Героя Социалистического Труда ему не дали, а наградили Ленинской премией. Причиной, по которой Кучиев не получил высшей трудовой награды, послужило то, что он жил в Осетии, и во время войны был переселен в Среднюю Азию вместе с родственниками турками-месхетинцамм, а узбеки им ходу не давали, зажимали. Кучиева особо зажать было сложно, потому что он действительно был выдающимся специалистом, руководителем, обрабатывал 90 гектаров хлопка, выращивал огромные урожаи семейным подрядом – вся родня с ним трудилась. Его вынуждены были как-то отметить, дали Ленинскую премию, но ему хотелось стать Героем Социалистического Труда. Он заслуживал этого звания и очень обижался, что его ущемляли по национальной принадлежности.

Джават Ридванович Кучиев

Судьба переселенцев тяжело складывалась – они были чужими, лишними, не только в Средней Азии, но и всюду, куда прибыли не по своей воле. Во время работы в Казахстане мне рассказывали, что происходило с корейцами, которых переселяли туда с Дальнего Востока. Их привозили зимой, высаживали из вагонов посреди степи, прямо на холод, и они сами выкапывали себе землянки, кое-как зимовали. Тем, кто попал в Среднюю Азию, с климатом можно сказать повезло, в отличие от тех, кого переселили, скажем, в Северный Казахстан или в Сибирь. Много лет спустя я случайно во время отдыха в Турции встретился с внуками Джавата Кучиева, которые мне рассказали, что в 90-е годы, когда репрессированным народам разрешили возвращаться в родные места, семья Кучиевых после смерти Джавата вернулась на Кавказ. Но там им тоже уже не очень были рады, поэтому многие уехали дальше в Турцию, в том числе и потомки моего друга.

Дружеские отношения у меня были со всеми испытателями, в том числе и с Джаватом Кучиевым, который, как и другие, мне здорово помогал. С ним можно было обсуждать все, что касалось техники, он разбирался в сложной специфике хлопкового трактора. Мы действительно стали хорошими друзьями, и он даже домой меня приглашал, хотя в гости звать было не принято. Они, хоть и были чужакам, но жили по местным законам Средней Азии. Меня пригласил. Дом, как и все, саманный, простой, с земляным полом, несмотря на то, что хозяин был человеком обеспеченным. Правда, вся его обеспеченность выражалась в груде ковров, на которых спали. Еда, конечно, была прекрасная. За все время, пока я у него находился, ни одна женщина не появилась. У тюрков, как и узбеков, не принято женщинам присутствовать при мужском застолье. В связи с этой темой вспоминается небольшая история из моей среднеазиатской жизни.

У нас образовалась хорошая компания: ребята из Владимира и несколько девушек из Всесоюзного института химических средств зашиты растений. Они занимались изучением божьих коровок, тли, других вредителей, готовили диссертации, и им пришлось, как и нам, все лето жить в Узбекистане, проводить исследования, ставить опыты. Институт достаточно серьезный – вся химия, связанная с инсектицидами и дефолиацией, испытывалась на хлопчатниках. Среди девчонок особенно выделялась одна – Соня, или Софья Анатольевна Семенова. Мне она понравилась сразу, потому что была не только очень симпатичной, приятной в общении, но и, в отличие от других, весьма интеллигентной и образованной. К тому же, как позже выяснилось, Соня была дочерью известного в то время венгерского поэта Антала Гидаша. Ее мать работала в Коминтерне, где, видимо, на почве интернациональной дружбы и познакомилась с венгром. Про себя Соня говорила, что в ней и цыганская кровь, и еще какой только нет. Такие уж были времена, что она росла без отца, а общаться с ним стала только в конце 50-х годов. Со стихами Гидаша я был знаком еще со школы, но не предполагал, что познакомлюсь с его замечательной дочерью и на долгие годы сохраню к ней самые теплые чувства.

Я возле своего минского трактора с турбонаддувом перед культивацией хлопчатника

Эти девушки и мои коллеги с заводов были чудесными ребятами, и мы все вместе ездили по Средней Азии, старались всюду побывать – в Самарканде, Хиве, Бухаре. Молодые были, увлеченно работали, жадно отдыхали, все хотелось увидеть, компания хорошая, весело. В один из выходных дней, которые у нас все же случались, мы отправились в Самарканд. Едем в автобусе, до отказа полном пассажиров, дверь закрыта, естественно жарко. К автобусу бежит женщина, мы остановились, она стучит, водитель дверь не открывает, ждет, пока подбежит мужчина, а тот схватил ее за косы, оттащил. Мы возмущаемся, нас было из России четверо. А водитель на наше негодование отвечает: «Муж ее, ничего сделать нельзя, имеет право». То есть он что хочет, то и делает. Эта среднеазиатская дикость нас поразила. При всей красоте природы, архитектуры царили такие обычаи. Восток, как говорилось в любимом всеми фильме, дело тонкое. Сегодня Самарканд, говорят, восстановили, а в то время мечеть Биби-Ханым, обсерватория Улугбека были разрушены, но все равно были невероятно красивы. Вот так, тракторные испытания расширили не только свои профессиональные познания, но и представления об азиатской культуре.

Так теперь выглядит мечеть Биби-Ханым, Самарканд. 2014 год

Испытательные станции НАТИ имелись и в Закавказье. Южную научно-исследовательскую испытательную станцию (ЮНИИС) в Ереване в свое время организовал директор НАТИ Сурен Ишханович Акопян. Заместителем директора по науке там стал мой хороший друг Володя Шахназарян, замечательный парень, который у нас в лаборатории готовил кандидатскую диссертацию и защищался с нашей помощью. Мне неизвестно, где он теперь, мы потеряли все связи с Арменией. Южная станция тоже специализировалась на двигателях. Володя и Эммануил Агабекович Мкартумян, работавший одно время на Подмосковной научно-исследовательской испытательной станции (ПНИИС), и Роберт Айвазян, тоже делавший диссертацию у нас в лаборатории, были двигателистами и привязывали двигатели к южным условиям. Мы очень тесно сотрудничали с этим подразделением НАТИ, и я часто летал туда в командировки, мы проводили стендовые испытания двигателей и эксплуатационные, учитывающие специфику региона, в основном для промышленных тракторов. Но больше всего в Закавказье я работал не с Арменией, а с Грузией. Это отдельная история, оставившая глубокий след в моей жизни, и не только в моей.

Однажды, в начале 1962 года, к нам в НАТИ приехал заместитель директора НИИ механики машин Академии наук Грузии Иовел Якентьевич Джабашвили. В Тбилиси в то время сформировалась хорошая школа двигателистов и автомобилистов, возглавляемая академиками Вахтангом Васильевичем Махалдиани и Рафаилом Рафаиловичем Двали, директором института. Иовел работал над докторской диссертацией и приехал в НАТИ с идеей испытания двигателя для компенсации потери мощности с помощью турбонаддува в высотных условиях. Он обратился к нам, поскольку только мы могли ему помочь, и уговорил Юрия Борисовича Моргулиса этим заняться. Юрий Борисович тоже понимал, что это интересно и возможно, так что уговаривать его особо не пришлось. Он поручил эту работу мне и отправил в Грузию.

Я приехал в Тбилиси, где Иовел Якентьевич познакомил меня с Ираклием Гвинианидзе, тоже молодым парнем, всего на несколько лет меня старше. И мы с ним как-то сразу нашли общие интересы, и буквально с первых минут общения подружились. Заслуга в этом в первую очередь принадлежит Ираклию, обладавшему способностью прекрасно находить общий язык со всеми, кто с ним общался, и располагать к себе людей, независимо от их возраста и положения. Этому способствовали не только его воспитанность и образованность, но и некоторые врожденные качества. Ираклий родился в семье потомственных грузинских интеллигентов, его отец был врачом, мама педагогом. Дедушка по маминой линии – известный грузинский меньшевик, один из организаторов Грузинской республики в начале прошлого века.

Дедушки и отца Ираклия ко времени нашего знакомства уже не было, но культ этих людей в семье сохранился. Ираклий был единственным сыном, а кроме него было еще две сестры старше его, и отношение к нему было у всех особенное. Дедушка в детстве дал Ираклию имя Ильтам, производное от имен родителей Ильи и Тамары. В семье и среди близких друзей его всю жизнь так и называли. Меня его семья сразу приняла как родного, и эти отношения впоследствии распространились на всех моих родственников и друзей. Через эту семью мне удалось узнать, что такое Грузия, прекрасная грузинская культура и настоящая грузинская интеллигенция. Заира, младшая из сестер, была кандидатом биологических наук, серьезным ученым, и в то же время ласковой, заботливой матерью и женой. Ее муж Зураб Яманидзе был известным в Тбилиси строителем, а его брат Шота самым известным и любимым в Грузии, да и во всем Советском Союзе, футболистом, нападающим тбилисского «Динамо» и сборной СССР. К сожалению, Шота погиб в автокатастрофе, что стало страшной трагедией для семей Яманидзе и Гвинианидзе.

Заира, как и все родные Ираклия, всегда очень тепло относилась ко мне. Летом ее семья жила на даче, и когда я приезжал в Тбилиси, она оставляла нам с Ираклием свою квартиру в Сабуртало. Старшая сестра, Таили, замужем не была, и всю жизнь посвятила своей племяннице, младшей дочери Заиры, у которой были проблемы со здоровьем. Таили, слава Богу, еще жива и мы с ней поддерживаем, насколько это сегодня возможно, связь по телефону или через нашего общего друга Тамаза.

Благодаря Ираклию я приобрел в Грузии множество настоящих друзей – ими стали его школьные и институтские товарищи, коллеги по работе в Институте механики машин. Самые теплые отношения на долгие годы меня связали с такими замечательными людьми, как Гуга Пайлодзе, Тибо Нозадзе, Сандро Леонидзе, Сандро Мелитаури, Бесо Лотария, Мурман Мамаладзе, Ираклий Эджибия и многими другими. Они проявили себя в разных сферах: Мурман – в медицине, сам Ираклий был одержимо предан профессии инженера, фанатично любил технику. Ближайшим другом Ираклия был его одноклассник Кахи Кавсадзе – известный грузинский актер, сыгравший Абдуллу в фильме «Белое солнце пустыни», Дон Кихота в одноименной киноленте и множество других ролей. Они все были единой командой, к которой как-то естественно примкнул и я, став полноправным членом этого неформального сообщества, связующим звеном которого был, конечно, Ираклий, никем и ничем никогда не командовавший, но обладавший непререкаемым авторитетом среди всех своих друзей и единомышленников. Для меня он стал единственным настоящим другом, к которому можно было обратиться с любым вопросом и проблемой, всегда найти понимание, поддержку и помощь. Я тоже старался отвечать ему тем же. К сожалению, Ираклий ушел из жизни очень рано, в том же возрасте, что и его отец, в 52 года. И для меня эта безвозвратная потеря стала страшным жизненным ударом, от которого я долгие годы не мог оправиться, так же как и от потери своих родителей.

Летом 1962 года мы с Ираклием были молоды и полны энтузиазма. У нас была задача – провести высотные испытания двигателя, к которым нужно было сначала основательно подготовиться. Иовел где-то достал двигатель СМД-7, с которым у меня имелся опыт работы, поскольку, как я упоминал, мы в свое время сделали из него 75-сильный за счет турбонаддува. Из Москвы я привез турбокомпрессор, который мы в НАТИ спроектировали, а также изготовили все, что нужно, для установки его на дизель. Самым главным было сделать испытательный стенд для проведения испытаний именно в натурных условиях, в горах. Мы с Ираклием сами разработали методику испытаний, достали с помощью того же Иовела гидротормоз и установили его на автомобильный прицеп. Смонтировали на том же прицепе двигатель и собрали всю систему наддува.

Испытания нужно было провести хотя бы в четырех точках по высоте, чтобы можно было определить зависимости, снимая на каждой точке сначала характеристики двигателя без наддува, затем смонтировать систему наддува и снова снять те же характеристики. Первым делом предстояло выбрать точки, где была бы возможность установить наш прицеп, а также получить электропитание и воду. После длительных путешествий по Военно-грузинской дороге мы определили все места нашей будущей дислокации, выбрав для испытаний четыре уровня: Тбилиси – высота около 400 метров, Пасанаури -1100 метров, Кайшаури – 1500 метров и Джвари – 2300 метров над уровнем моря – это самая высокая точка, до которой мы добрались, дальше с нашим прицепом мы забраться уже не могли из-за отсутствия дороги.

Мой друг и большой ученый – Ираклий Ильич Гвинианидзе

Методику испытаний мы отрабатывали в Тбилиси, во дворе Института географии Академии наук Грузии, в котором в то время располагался НИИ механики машин. Это недалеко от Грузинского политехнического института (ГНИ) и здания цирка. Двор был ничем не огорожен, в нем играли голопузые и босоногие ребятишки, дети курдов, огромное число семей которых населяло близлежащие сараи и другие сколь-нибудь пригодные для жилья помещения. Ясное дело, мы не могли оставить оборудование во дворе института без присмотра, и нам каждое утро приходилось выкатывать прицеп из бокса, устанавливать все шланги, провода и кабели, а по окончании работы, поздно вечером, проделывать все в обратном порядке. Из-за этого тбилисский этап нашей работы затянулся дольше запланированного времени. Зато мы четко отработали всю технологию разворачивания и сворачивания нашего испытательного оборудования, что сократило расход времени на эти операции в горах. Помимо нас с Ираклием в нашу команду входило два механика и два водителя, которых мы тоже подключили к нашему технологическому процессу. Обязанности каждого были четко определены: кто-то отвечал за установку электрогенератора, кто-то – за работу водяной помпы, кто-то – за работу двигателя. За мной была регистрация всех параметров двигателя и системы турбонаддува, а Ираклий, помимо того что управлял дизелем, еще и записывал все параметры, поскольку его почерк был значительно лучше моего.

Погрузившись в работу, мы не считались со временем, даже забывали поесть. Утро наше начиналось с того, что мы садились на мотоцикл, у которого не было аккумулятора, и мне приходилось, выполняя роль стартера, разгонять его до тех пор, пока не заводился двигатель. После этого мы ехали с ветерком из Сабуртало на проспект Руставели к магазину и кафе вод Логидзе. Мотоцикл оставляли на взгорке близлежащей улицы, чтобы потом он сам завелся, и шли завтракать аджарскими хачапури со сладкой газированной водой Логидзе, что собственно и составляло практически весь наш дневной рацион. Второй раз мы ели только поздно вечером, да и то, если успевали попасть по дороге домой в какой-нибудь запоздавший закрыться духан.

После завершения этапа работы в Тбилиси мы ранним утром отправились на следующую точку в район села Пасанаури где расположились на берегу горной речки, предварительно согласовав свое пребывание с местными властями. Там у нас ушло на работу чуть более двух суток, с учетом того, что водитель нашего ЗИЛ-130, который возил прицеп, оставил нас на точке, а сам, под предлогом привезти к окончанию рабочего дня хлеба и вина для нас, уехал шабашить в соседнее селение. Несмотря на то что наша команда сократилась до трех человек, мы все же справились со своей задачей. И так было на всех последующих точках. Правда, на Джвари не было речки, зато мы нашли там горное озеро, на берегу которого и разбили лагерь своей экспедиции. Джвари в переводе с грузинского означает «крест» – такое название носит перевал через Большой Кавказский хребет на Военно-грузинской дороге. Крестовый перевал находится на высоте 2300 метров над уровнем моря, о чем говорит каменная стела с надписями на русском и грузинском языках, в стороне от которой мы и нашли небольшое плато с озером.

Там же установили палатки и любовались прекрасным видом на горы и пастбище с отарой овец, охраняемой пастухами и огромными кавказскими овчарками. Воздух там основательно разрежен и, когда мы во время перерыва в работе решили поиграть в футбол, то быстро бегать не смогли. Нужна была соответствующая тренировка и серьезная адаптация к таким условиям. А когда я решил подняться к овечьей отаре, Ираклий бросился вдогонку, опасаясь, что меня могут разорвать собаки, которые очень хорошо знали свою службу, а русского языка не понимали. Ну, а я на всю жизнь влюбился в этих красивых и умных животных, и теперь, когда появилась возможность, у меня в доме всегда живет кавказская овчарка.

Все в этой нашей экспедиции было интересно, познавательно, полезно, поскольку мы одними из первых провели такого рода испытания у нас в стране. Насколько мне известно, подобного опыта не было и нигде за рубежом. Нам, правда, изрядно подпортил настроение один инцидент. Как-то вечером мы залили вином все свои протоколы испытания. Ираклий писал химическим карандашом, считая, что это надежнее всего, но вино размыло все записи, и результаты целого дня нашей работы пропали. Пришлось на следующий день перепроверять данные, полученные раньше.

Вернувшись в Тбилиси, мы еще раз для контроля сняли характеристики на высоте 400 метров и подготовили протоколы к обработке, которую выполняли уже не только в Тбилиси, но и в Москве, куда стал приезжать в командировки мой друг Ираклий. Поскольку вычислительной техники тогда не было, обработку мы выполняли вручную с использованием логарифмической линейки и простейшего арифмометра. Естественно, это заняло довольно много времени, но позволило нам серьезно проанализировать полученные результаты, сделать интересные выводы и даже разработать эмпирические формулы для определения параметров дизеля в зависимости от высоты, как без наддува, так и с турбонаддувом. Кроме того, мы обнаружили способность турбокомпрессора к некоторому саморегулированию при подъеме на высоту и определили аналитические зависимости этого процесса. Все это мы оформили в виде отчетов.

На следующий год была предпринята еще одна подобная экспедиция уже в другом ущелье, с подъемом только до уровня Боржоми. Правда, она проходила уже без моего участия – Юрий Борисович Моргулис меня не отпустил, поскольку у нас было много дел в НАТИ, а задача новой команды исследователей состояла только в уточнении некоторых деталей, что Ираклий успешно выполнил и без меня.

Результаты своих исследований мы с Ираклием представили на международной научной конференции, организованной на следующий год в Батуми Рафаилом Рафаиловичем Двали. Для нас это была первая солидная научная конференция, на которой мы рассказывали о своей самостоятельной работе. Нам самим эта работа казалась простой и не заслуживающей особого внимания, но к ней с большим интересом отнеслись ученые из Грузии, Армении, Азербайджана, Польши, Чехословакии и многих других стран, а также из крупных городов, включая Москву, Ленинград, Харьков, Челябинск.

По окончании конференции для ее участников руководство Аджарии устроило настоящий грузинский банкет в Махинджаури, в известном ресторане, построенном в 30-е годы вблизи знаменитого Батумского дендрария для приемов Сталина. Нас с Ираклием там принимали как состоявшихся ученых наравне с профессурой из Москвы и Ленинграда. Мне впервые довелось участвовать в таком мероприятии. Его в качестве тамады вел академик Рафаил Рафаилович Двали. Вообще, как я увидел, грузинское застолье резко отличается от нашего, российского. Этот, я бы сказал, ритуал, подчиненный определенным законам и правилам, несмотря на прекрасный стол с обилием великолепного грузинского вина и блюд национальной кухни, не имел ничего общего с пьянкой. Главными были люди, которые собрались по вполне определенному поводу, и о каждом из присутствовавших Рафаил Рафаилович сказал множество хороших слов, поддержку которым выразили другие уважаемые специалисты и руководители конференции. Меня он представил в числе первых уважаемых гостей, и я даже не мог предположить, что этот выдающийся ученый так много обо мне знает и так высоко оценивает наш с Ираклием скромный труд.

Во время той конференции мы получили незабываемые впечатления, связанные с батумскими кофейными традициями. Местные аксакалы сидели на набережной с маленькой чашечкой крепкого турецкого кофе и большим стаканом холодной воды, которых им хватало на целый день. Мы же, молодые и неопытные, не понимая, как можно весь день тянуть кофе из одной маленькой чашечки, выпили по большой чашке этого кофе и ощутили такую бодрость, что всю ночь не смогли сомкнуть глаз.

Мы с Ираклием на конференции в Батуми. 1963 год

Материалы по итогам проведенных нами испытаний были опубликованы в трудах АН Грузинской ССР и НАТИ, их использовал при подготовке своей докторской диссертации Иовел Джабашвили, а Ираклий приехал в Москву и мы с ним занялись оформлением его кандидатской диссертации. Вернее, он сел писать свою диссертацию, а я, насколько мог, ему помогал.

С Ираклием и его девочками, Тбилиси, 1977 год

Мне посчастливилось встретить такого удивительного человека, каким был Ираклий, и я непроизвольно стремился соответствовать его принципам в отношениях и со своими друзьями, и с ним самим. Так, уже работая на КамАЗе, я узнал, что у Ильтама начались серьезные проблемы в семье, и, бросив все, прилетел в Тбилиси, уговорил его поехать ко мне в Набережные Челны. Он согласовал этот вопрос с Иовелом и, взяв с собой еще трех ребят – Игоря Водочкория, Зураба Майсурадзе и Романа Кенкишвили, приехал на КамАЗ, где мы несколько лет занимались созданием трехцилиндрового автомобильного дизеля. Тбилисская команда работала вахтовым методом, а мы, с согласия Александра Анатольевича Шестакова, по мере необходимости подключали к ним своих специалистов. В результате мы действительно изготовили три образца нового дизеля, опередив многие европейские фирмы, которые только недавно приступили к реализации таких автомобильных и тракторных проектов.

Особое место среди друзей, доставшихся мне в наследство от Ираклия, занимает Тамаз Мамиевич Натриашвили, ныне единственный, кто связывает меня с Грузией. Он, так же как Ираклий, имеретинец, родился в городе, носившим в советские времена имя Маяковского, а теперь вернувшим себе старое название – Багдади. Он расположен недалеко от Кутаиси. Отец Тамаза, как и отец Маяковского, был лесничим, а мама вела большое домашнее хозяйство. Оба их сына получили высшее образование – старший, Тамаз, окончил Грузинский политехнический институт, а младший, Бадри – Тбилисский медицинский институт. В нашу команду Тамаз пришел сразу после института и, попав к Ираклию, очень быстро втянулся в работу. Кандидатскую диссертацию по нашей наддувной тематике он писал уже у меня на КамАЗе.

Мне памятна свадьба Тамаза и его школьной подруги Тамилы, на которую мы, все его друзья, ехали из Тбилиси огромной колонной машин, с заездом в Кутаиси к одному из его родственников. В результате эта настоящая грузинская свадьба растянулась на четыре дня. Незабываемое впечатление оставил огромный двухканальный винопровод из белого и красного вина, который сделал их сосед по улице в специально построенном к этой свадьбе зале. Прекрасное настоящее имеретинское вино подходило по этому винопроводу к каждому из гостей. Мой брат Миша тоже успел приехать на эту свадьбу, хотя и добирался самостоятельно, не зная толком даже адреса и, конечно, грузинского языка тоже. Но тогда это никакой роли не играло – его проводили до самой свадьбы абсолютно незнакомые люди.