Текст книги "Идеальная форма (сборник)"

Дождь, мелкий моросящий дождь…

Дождь. Мелкий моросящий дождь. Пахло травой, деревьями, небом. Утренним летним небом. Сергей знал, что небо не пахнет, даже в детстве небо не пахло никогда, как он ни пытался уловить его запах, но сейчас небо пахло, а ещё пахло бензином и моторным маслом.

То, что ещё несколько минут назад было совсем новенькой «Десяткой», валялось вверх колесами и походило на раздавленного жука, шевелящего в своей агонии лапками. Одно колесо всё ещё продолжало крутиться, напоминая собой пресловутый perpetuum mobile, рождённый в каком-нибудь сельском кружке «Юный техник». Авария произошла совсем недавно, и попадающие на выхлопную трубу капли, с характерным шипением испарялись белым дымком.

И совсем без какого-либо перехода милиционер с рулеткой и намокшей («Чёрт, не тянется!») сигаретой, и заспанные небритые санитары с носилками…

* * *

– Ты кричал во сне.

– Ничего, медвежонок, это просто сон…

Он прижался к ней, как терпящий кораблекрушение хватается за… Ох уж эти метафоры! Сергей обнимал её заспанную, и поэтому капризно-пассивную, но она уже отвечала на поцелуи, а руки… Серый полумрак рассвета делал её детское лицо ещё больше похожим…

* * *

– Ой, извините!..

Он обдал её водой из лужи, что называется с ног до головы, и она…

Потом, после душа (Сергей привёз её к себе в номер – надо же привести себя в порядок) в казённом халате, босиком, с чашкой кофе в руках…

– Ада.

– Странное имя.

– Моя мама была из этих… Дети цветов и рок-н-ролла.

Она улыбнулась, и на мгновение, буквально на одно мгновение, но Сергея больше не покидала мысль, что… Сколько же лет назад? Глупый разговор, пролитый кофе, и слова, после которых…

Прорыв во времени? Попытка номер два? Разве может эта девочка, лет на двадцать его моложе…

– Почему ты на меня так смотришь?

– Как?

– Странно как-то.

– Обман зрения. Уловки здешнего освещения, – они сидели в небольшом уютном кафе, пили вино, разговаривали.

Совпадение? Чтобы так улыбаться, так держать бокал, так щурить глаза.

– О нет, я совершенно свободна. Родители? Они в командировке. Что-то там ищут, наверно нефть или кости мамонтов. Муж? Какие глупости…

Опять этот смех.

– Не выключай свет, я хочу тебя видеть, – они были в номере.

Слишком много, чтобы… Это был её жест. Она всегда так ставила ногу, когда хотела, чтобы Сергей снял с неё туфли. Он всегда снимал с неё туфли… Шнурки на ботинках не хотели развязываться, и ему пришлось слегка повозиться. Наконец, ботинки, джинсы, трусы…

– Перестань, щекотно, лучше иди сюда…

Опять этот смех, её смех, её руки, её губы, её объятия…

– Я на день, не больше.

– Возьми меня с собой.

Его бросило в дрожь. Он отчетливо увидел… Небритые санитары с носилками. Лицо закрыто простыней, и только рука, безжизненная рука и рукав ЕЁ куртки!

– Я только на день. Я позвоню… позвоню сразу же, как приеду.

Но откуда эта боль и тоска, это чувство потери, чувство неповторимого, безвозвратно…

Её куртка! Она лежала на заднем сиденье, рядом с термосом и бутербродами. Он остановился перекусить. Сергей прижался к куртке лицом и втянул в себя воздух… Что же это… Тебе ведь… да и знакомы вы всего…

Но перед глазами стояли носилки, а сердце… Он надел куртку, так казалось ближе… Куртка была маленькой. Плечи давило, рукава были почти по локоть. Не порвать бы… Пора. Если он поторопится…

Что-то большое бросилось под колеса. Он резко выкрутил руль…

Простыня! Белая, пахнущая больницей простыня, закрывающая лицо, мешающая дышать, мешающая смотреть… Простыня! Вот что ускользало от него во сне.

Опасность

Шум впереди заставил меня спрятаться за обгорелым, изрешечённым пулями остовом автомобиля, передёрнуть затвор автомата, снять с предохранителя…

Вот уж поистине век живи – век учись. Мог ли я подумать в школе, что моё увлечение стрельбой и сборкой-разборкой автомата на дополнительных занятиях по НВП (спасибо тебе Цап-Царапыч), позволит мне через двадцать с копейками лет сохранять свою жизнь значительно дольше, чем это получилось у большинства моих биологических собратьев!

Блин!

А ведь ещё несколько месяцев назад всё было совсем иным. Я жил в своей трехкомнатной квартире в городе Аксае, это в двух шагах от Ростова-на-Дону, ездил в Ростов за дисками, писал всякую чушь в ЖЖ, осваивал эпистолярный СМС жанр, жаждал встреч с представителями противоположного пола, ездил в Старочеркасск на дачу. Жрал шашлыки, иногда улучшая свой и без того гомерический аппетит травкой… В общем, жил как любой нормальный сорокалетний идиот, у которого хватило ума не отягощать себя женой и детьми и не убивать всё своё время, с чрезмерным усердием добывая забавные бумажки, именуемые деньгами.

Наверно, надо что-то сказать об Аксае. Это был небольшой на сотню штук жителей городок, который наши администраторы из последних сил удерживали от слияния с Ростовом, что было бы выгодно и полезно для всех, кроме разве что самих администраторов. Самое высокое здание у нас – шестнадцатиэтажный дом. Несколько улиц заасфальтированы, а главная до сих пор носит название «Проспект Ленина». Визитной карточкой Аксая можно назвать полное отсутствие приличных кафе, а также общественных туалетов и ливневых канализаций. В результате в качестве туалетов аскайчане использовали всё, включая не оборудованные домофонами подъезды домов, а любой более или менее сильный дождь превращал Аксай в нечто похожее на побережье в какой-то там Азии после цунами. Больше об Аксае рассказать, наверно и нечего.

Несколько слов о себе? Пожалуйста.

Как я уже говорил, я – сорокалетний идиот с диктофоном в кармане и калашом на груди. Достаточно умный для того, чтобы избежать той смирительной рубашки, которую обычно принято называть узами брака, и достаточно ловкий для того, чтобы избежать появления на свет тех мерзких тварей, которых у нас принято называть детьми. Пожалуй, больше о себе сказать мне и нечего. Так что если бы не та хрень, разделившая этот Мир на «до» и «после», я бы вообще не заслуживал более или менее пристального внимания, а так… Как говорится, на безрыбье…

Ну да пора, наверно, переходить к делу:

Опасность… В наш болотно-аксайский мирок она заявилась, как китайская армия в тыл врага. Говорят, именно китайцы придумали третий вид тактического поведения (не знаю, как эта фигня правильно называется там у военных). До них военным хватало всего двух вещей: наступления и обороны. Китайцы же придумали просачивание. Мелкими группами по пять-шесть миллионов человек они незаметно просачивались в тыл противника, и когда те успевали опомниться, у них в тылу уже несколько веков как бурно цвели китайские города, со своими китайскими городовыми…

Если смотреть на всё это ретроспективно, можно сказать, что впервые Опасность появилась в нашем зачуханном городке (я имею в виду Ростов) в виде некоего предчувствия или массового подсознательного томления обывателей. Народ как-то сразу… правда что в едином порыве, начал готовиться к будущим неприятностям. На улицах слишком уж… истерично что ли… заговорили о предстоящем дефолте и деноминации; росте цен на продукты; втором пришествии большевиков; новом китайском вирусе, который обязательно всех погубит; о ценах на отмывание кармы и прочей подобной ерунде. Народ заряжался паническими настроениями, как шахты метановыми парами. Не хватало искры в виде слуха о прекращении поставок соли из Украины, чтобы вся эта масса, выпучив глаза, бросилась сметать с прилавков весь залежалый товар, громить кавказцев (ныне они сменили евреев в плане вины за всё и про всё) или устраивать хороводы вокруг церквей с обязательным барбекю из свежезажаренного грешника-дробь-еретика.

По телевизору продолжали нести чушь о тарелках, о предстоящей смене полюсов, о надвигающихся эпидемиях и катаклизмах, нашествии демонов и очеловечивании пингвинов. «Звёзды» продолжали заниматься всякой фигнёй, а очередные Павлы и Риты, сменившие Марианн и Гомесов с Альбертами, продолжали выяснять свои олигофренические отношения. При этом словно сговорившись, СМИ полностью игнорировали первые капли предстоящего кровавого дождя, который уже очень скоро утопит весь этот спальный мирок. Разве что немного пожевали тему зарывшихся под землю в ожидании конца света последователей какого-то духовного отца-шизофреника. Да и то, скорее, от неспособности найти какой-либо более интересной темы для засерания обывательских мозгов. А, тем не менее, уже можно было разглядеть признаки приближающейся Опасности…

Из подворотни выскочила стая бродячих собак, возглавляемая боевым лохматым барбосом размером с овчарку. Бросив настороженный взгляд в мою сторону, он побежал дальше своей дорогой. Остальные псы последовали за ним, даже не удостоив меня взглядом. Такое презрение со стороны собак меня только радовало. Не хватало ещё открыть стрельбу в центре Ростова (а дело было на пересечении Пушкинской и Ворошиловского), тем самым громогласно заявив о своём присутствии.

Путь был свободен, и я двинулся дальше, прислушиваясь, приглядываясь и принюхиваясь, словно шпион в тылу врага…

Вопреки сложившемуся стереотипу первыми забили тревогу не желтопрессные журналюги, – они прозевали таки сенсацию «номер один» для всего человечества, – а блогеры. Нет, СМИ постоянно сообщали о вновь вспыхнувших по всей Европе машинах и магазинах; о небывалой ещё по своей жестокости резне среди футбольных фанатов; об участившемся насилии над детьми и росте детской преступности; о переходе Латиноамериканских стран на путь социализма; и ещё множестве подобных «о…». Всё это, включая активное муссирование темы конца света, давно уже стало одной из надоевших реалий бытия.

Но именно блогеры первыми заговорили, причём достаточно аргументировано о надвигающейся «крейзи-эпидемии», чем, кстати, и приблизили её начало. Она вспыхнула буквально в считанные дни после того, как эту тему подхватили опомнившиеся СМИ. С прилавков магазинов были сметены всё товары первой, второй, а также и третьей необходимости. В магазинах воцарился социализм с его очередями, спекуляциями и торговлей из-под прилавка.

А потом…

Вот только чем больше я оглядываюсь на прошлое, тем больше убеждаюсь, что никакого острого массового сумасшествия не было и быть не могло. Люди всегда были сумасшедшими. Только раньше их безумие носило характер броуновского движения: Одни ехали на карьере; другие на бабках; третьи на сексе; четвёртые на здоровом образе жизни; пятые на карме, боженьке и прочем спасении души; шестые на «Россия для русских!»; седьмые… И раньше легко можно было выйти из дома и получить смертельный удар по голове, ни за что, только лишь потому, что кому-то в этот момент было скучно; или же получить в карман пакет с наркотой или патрон в багажник машины только лишь потому, что кому-то в форме приспичило улучшить показатели своей работы; или же попросту взлететь на воздух в автобусе, на базаре или в собственном доме исключительно потому, что некая группа уродов именно так понимает справедливость и патриотизм…

Опасность попросту упорядочила, поляризовала коллективное безумие, придала ему единое направление…

А, может, наоборот, принесла излечение? Открыла людям глаза?

Ведь если хорошенечко разобраться, адекватное поведение основной массы людей было следствием неадекватного взгляда на Мир, как на нечто стабильное, незыблемое, безопасное, где если что и происходит, то только всегда с другими, и если «правильно» себя вести, то можно жить долго и счастливо и умереть в один день. Да спросите у стариков: многим из них жилось вполне уютно и спокойно даже в те времена, когда людей отправляли в лагеря по разнарядке, чтобы лишний раз не платить им зарплату.

Опасность же заставила людей увидеть Мир опасным, нестабильным, полным сюрпризов и, самое страшное, НЕИЗВЕСТНЫМ. В результате этот, как раз таки, более адекватный взгляд на вещи вызвал предельно неадекватную реакцию людей. Такие уж мы дуболомы…

Как это ни странно, но мой любимый винный магазин на пересечении Пушкинской и Ворошиловского (разумеется, я не о Макдоналдсе) оказался относительно целым и, что совершенно меня поразило, в нём не было ни одного человеческого трупа, ни луж запекшейся крови, ни даже следа от мозгов на стене. И более того, подвал с особенно дорогими винами остался цел (это я выяснил ранее).

Подождав немного у входа, я вошёл внутрь. Ненавижу пересекать дверные проёмы – в этот момент вероятность получить пулю или удар ножом высока как никогда. Конечно, на мне были каска и бронежилет, но оставались ещё руки, ноги и шея, а в условиях полного отсутствия медицинской, да и любой другой человеческой помощи, любое более или менее серьёзное ранение грозило стать смертельным.

Войдя в магазин, я остановился возле подвала и понял, что не сделаю больше ни шага. Мои обострившиеся инстинкты говорили, что там кто-то есть, а любое столкновение с себе подобным грозило смертельной опасностью…

Предтечей или своего рода артподготовкой Опасности стали вызванные шумихой вокруг «крейзи-эпидемии» беспорядки, прокатившиеся по всей стране. Как это было совсем недавно во время солевого кризиса, обезумевшие люди сметали с прилавков магазинов всё, что могли унести, а там, где этого «всего» было мало или продавцы долго возились на кассах, вспыхивали драки, в мгновение ока перераставшие в массовые побоища. Улицы стали похожи на окрестности стадиона после какого-нибудь суперматча. Начались погромы, причём громили не только кавказцев и цыган, но и всех, кто не принадлежал к нужной вере или не проявлял должного патриотизма, то есть, не хотел громить других или попросту вступать в ряды… А в ряде городов были разграблены и сожжены чуть ли не все аптеки, как «рассадники детоубийственной мерзости».

Страна стала похожа на захваченный беснующимися выходцами из Алжира пригород Парижа. Надо отдать должное властям. В отличие от французских демократов они не стали церемониться с распоясавшейся кодлой. И на какое-то время им даже удалось восстановить порядок.

Аксай, слава богу, безумие обошло стороной. Ментам, конечно же, хватило работы и у нас, но во времена моего детства, когда были в моде баталии район на район, случались эксцессы и посерьёзней.

Когда же властям удалось навести порядок…

Резонно решив, что лучше уж остаться без вина, чем без головы, я, надев предварительно противогаз, запустил в подвал позаимствованную у ментов шашку со слезоточивым газом. Буквально через минуту оттуда выскочило кашляющее существо. Удар прикладом отбросил его к стене, где оно и продолжило откашливаться и блевать. Других квартирантов в подвале не было.

Существо оказалось девчонкой, как потом выяснилось что-то около семнадцати лет. Чумазая, растрёпанная, с безумным выражением лица. Забившись в угол, она смотрела на меня исподлобья. Она выглядела точно так же, как я в первые дни Опасности. Тогда я куда-то несся, что-то ел, где-то спал… То, что я выжил вполне можно считать свидетельством несостоятельности главного принципа естественного отбора: «выживает сильнейший». Я никогда не был сильнейшим, скорее, неудачником и размазней, настоящим маменькиным сыночком, неспособным даже найти более или менее приличную работу.

– Пойдёшь со мной, – сказал я, пытаясь скорчить приветливое выражение лица.

Прогулку в подвал я решил отложить до более благоприятных времён, так что пришлось довольствоваться более дешевым вином. Сунув в рюкзак пять бутылок израильского вина, я вручил его девахе, и мы отправились в сторону «Красноармейской» улицы, где я оставил машину…

Для меня глашатаем Опасности стала Птеродактельша – мать умершего от передозировки приятеля Руслана. Она была помешана на карме, целительстве, большевизме и христианстве, и всех, кто попадался к ней в лапы, пыталась утопить в потоке слов. Обычно, при виде её я терялся в наиболее безопасном направлении, но в тот день она свалилась точно снег на голову. Поймав меня за руку, она долго рассказывала о своей политической борьбе, а потом, перейдя на доверительный шёпот, сообщила:

– Сегодня ночью ко мне приходил Руслан. Он сказал, что наши правители отворили врата ада, и теперь стоит ждать беды…

Разве мог я тогда подумать, что её слова окажутся пророческими!..

Дорога домой отняла от силы минут тридцать. Так гибель цивилизации стала своего рода избавлением от пробок на дорогах, светофоров, ментов и прочей мерзости в виде двойных сплошных и ограничений скорости. Остановившись у ворот, я подождал, пока радостно залает Бармаглот, и только после этого вышел из машины…

Этот дом на «Поле чудес» – есть такое место на краю Аксая, – я обнаружил несколько дней назад. Каким-то чудом он оказался цел. Это была поистине великолепная находка, настоящий дар судьбы: Высокий забор, бронированная входная дверь, вместо привычных решёток на окнах ролл-ставни, огромный гараж. А самое главное – колодец и бензиновый электрогенератор. Ключи торчали в замке – видно, хозяева бежали в спешке, поддавшись всеобщей панике.

На цепи во дворе дома я обнаружил предельно отощавшую, но все ещё живую помесь бультерьера с сельдереем, которая и получила имя Бармаглот. Вообще, надо быть последней тварью, чтобы оставить вот так на цепи пса. На следующий день я подключил водопровод к колодцу (в сарае валялся прекрасный водяной насос), а газовые приборы к баллону. Так у меня появился дом со всеми удобствами.

Увидев незнакомое существо, Бармаглот насторожился, но, услышав команду «фу», вновь принялся демонстрировать свой весёлый, общительный нрав.

– Тебе сейчас нужно выкупаться и найти что-нибудь надеть – твоё тряпьё годится разве что на помойку. В ванной есть средство от вшей и прочих тараканов. В общем, приводи себя в порядок, а я пока приготовлю нам пожрать.

Пока она мылась, я приготовил лук с яйцами. Если, когда вы нарвётесь на этот текст, (если на него вообще кто-нибудь когда-либо нарвётся), у вас под рукой будет репчатый лук и яйца, попробуйте это блюдо. В идеале оно выглядит так. Много лука кладется на сковородку в кипящее сливочное масло. Добавляется соль, перец душистый, сахар (примерно в 2–3 раза больше, чем соли), лимонный сок. Когда лук достаточно хорошо поджаривается, добавляете яйца из расчета одно яйцо на две луковицы. Всё это постоянно помешивая, дожариваете до полной готовности. Вот и всё блюдо. К этому чуду кулинарии я открыл бутылку израильского рислинга.

Гостья вышла к столу, когда я заканчивал сервировку стола. Купание её преобразило. И, несмотря на нелепый спортивный костюм, в котором поместилась бы, наверно, дюжина таких, как она, выглядела она значительно лучше.

Примерно метр шестьдесят пять ростом. Короткие тёмно-русые волосы. Худая. Размер сорок четвёртый, не больше. Лицо осунувшееся – сказывался голод и плохие условия жизни. Грудь маленькая. Ноги длинные. Размер ступни тридцать шестой. Была ли она красивой? Трудно сказать. После нескольких месяцев воздержания и одиночества даже Эйнштейн показался бы мне классной бабой. По этому поводу мне сейчас вспомнился «Робинзон Крузо», а именно попытка автора объяснить рациональными соображениями нежелание Робинзона убивать козу. Какая там рациональность, какие мысли о молоке! После стольких лет одиночества в ней он увидел бабу, которую можно того. Тем более, что многие пастухи этим не брезговали. Позже по этой же причине он спас Пятницу и даже забрал его с собой на «Большую землю».

Наш ужин прошёл без единого слова. Изголодавшись, она набросилась на еду и поглотила свою порцию буквально за минуту. Затем выпила залпом вино. Подавилась, закашлялась… Я налил ей ещё. Она выпила и притихла, поглядывая на меня с нескрываемым страхом в глазах. Так мы и сидели друг напротив друга. Она боялась меня. Я боялся её. Что делать, если Опасность сыграла роль этакой дьявольской волшебной палочки, которая враз исполнила все низменные желания людей.

– Ладно. Иди спать. Я сплю на втором этаже в правой спальне. Ты можешь спать в любой другой комнате.

Конечно, я мог бы в приказном порядке уложить её и в свою постель, но я ещё не опустился настолько. К тому же мне всегда было важно, чтобы женщина хотела и хотела меня, а иначе с тем же успехом можно попросту поупражнять руку.

Всю ночь она проревела, как белуга. Скорей всего плакала впервые с тех пор, как Опасность походя спустила её жизнь в унитаз…

Моё же первое свидание с Опасностью произошло в одном из аксайских супермаркетов. Менты тогда уже полностью контролировали город, и хотя по улицам ещё шлындали усиленные патрули, в городе было значительно безопасней, чем, например, в день десантника или чемпионата по футболу.

Людей в наскоро отремонтированном после беспорядков магазине было не много, но и не так, чтобы совсем никого. Люди ходили с тележками или корзинками, рассматривали товары, что-то возвращали на полки, что-то клали в корзины (тележки)… Короче, вели себя так, как в нормальное время ведут себя нормальные покупатели.

И вдруг совершенно безумный, я таких раньше никогда и не слышал, женский вопль:

– Опасность!!!!!!!!!!

И уже в следующее мгновение…

Они убивали друг друга с остервенением покусанных в полнолуние омоновцами футбольных хулиганов. Меня же инстинкт заставил броситься на пол за прилавок с мороженой рыбой, а потом, когда всё это прекратилось, бежать прочь через служебную дверь, она оказалась открытой, чтобы убраться раньше, чем приедут менты, щедрые на тумаки, как деды Морозы на подарки…

Ну и ночка! В соседней комнате рыдает навзрыд гостья. Видно еда, вино, относительная безопасность и хорошее отношение заставили оттаять её эмоции, и теперь с опозданием она вкушает всё то горе, которое было задвинуто на заднюю полку сознания. На улице ей вторит Бармаглот, жалобно выводя свою собачью песню. Мне тоже тоскливо, к тому же хочется спать, но уснуть под этот дуэт выше моих сил.

Поэтому я встаю с кровати, включаю свет, ноутбук. Достаю из кармана штанов (они висят на стуле) диктофон…

По мне, так надо быть с прибабахом, чтобы избрать для себя писательство в качестве основного занятия. Более шизоидными мне кажутся только отечественные врачи и учителя, добровольно обрекающие себя на жалкое существование на такую зарплату. Писать же сейчас (я надиктовываю на диктофон, а потом перепечатываю на ноутбуке этот текст), когда все потенциальные издатели, скорее всего, уже успели друг друга перебить, интернет с его самиздатом канул в прошлое, а так называемые вероятные читатели больше предпочитают практические пособия вроде учебников по выживанию и гражданской обороне, может только конченый идиот вроде меня. С другой стороны, подобная деятельность оказалась хорошей профилактикой для мозгов, без которой я бы, наверно, сошёл с ума. Если конечно я этого ещё не сделал…

Первую волну Опасности я пережил совершенно случайно. Она прокатилась по Ростову (а, скорее всего, и по всей планете) месяца через три после побоища в супермаркете, которое, как и ещё несколько мелких в масштабах предстоящей беды инцидентов, были отнесены к кошмарам прошлого. За это время жизнь успела войти в привычную колею, а от былых беспорядков не осталось никакого следа. Не вспоминали о них ни на улице, ни в СМИ. Люди словно боялись, что любое упоминание о недавно пережитом кошмаре заставит его повториться вновь, и все строго соблюдали своего рода молчаливое соглашение.

В тот день я был с друзьями на даче. Ел мясо, смотрел, как они пьют вино, страстно любил какую-то даму, её имя я позабыл спросить… Назад возвращались уже около одиннадцати. Я развёз друзей, поставил машину в гараж. Вернувшись домой, я обнаружил, что дома у меня уже как и нет. На нашу пятиэтажку, как и на две соседние рухнул пассажирский самолёт с полным комплектом людей на борту. В тот день самолёты падали на землю, как осенние листья.

Не могу описать свои ощущения. Вроде когда читаешь о чём-то подобном в книгах, всё кажется складным, и ты даже начинаешь проникаться горем героев, но когда это происходит с тобой… Я стоял на том месте, где меня остановили спасатели и тупо смотрел на развалины жилья, украшенные обгорелыми останками самолёта, багажа и людей… И тут кто-то, как тогда в супермаркете, как заорет:

– Опасность!!!!!!!

Не долго думая (откуда только силы взялись) я оттолкнул преградившего мне путь мента и бросился к завалу. Там я нырнул в первую подходящую дыру…

Меня разбудил запах еды. Видно, устав от белужьей доли, гостья решила взять на себя роль хозяйки. Я же как дурак заснул прямо за ноутбуком. Теперь шея будет ныть весь день, и это ещё в лучшем случае.

Зайдя на кухню, я охренел, насколько эта девчонка сумела преобразить помещение. Она буквального вдохнула в кухню жизнь, при этом я, хоть убей, не могу сказать, что и как она для этого сделала. На столе уже стоял завтрак: салат, чудом возникший из ничего, жареная картошка и что-то вроде оладий с джемом.

– Привет, – сказал я, – будем знакомиться? Я – Роман, – сообщил я, ткнув себя пальцем в грудь, подражая героям фильмов про путешественников и дикарей, – а ты? – Мой палец теперь указывал на неё.

Она оказалась Катей, бывшей студенткой первого курса бывшей экономической академии. В Ростов приехала из какого-то там района, я так и не подружился с географией. Дома остались родители, брат и сестра. У сестры недавно родился малыш… Вспомнив о родне, она заплакала.

Не зная, как себя вести в этой ситуации, я молча прижал её к себе и принялся гладить рукой по голове, пока она не успокоилась…

После завтрака я притащил запасной бронежилет и каску.

– Надень это, – попросил я.

– Зачем? – испугалась она.

– Пойдём искать тебе барахло. Или ты до конца жизни собираешься носить этот спортивный костюм. Так он тебе не идёт.

– А ты?

– Мой панцирь уже под курткой, – сообщил я, расстегивая джинсовую куртку и демонстрируя свой бронежилет. – Сейчас без этого нельзя. Мало ли долбанутых снайперов шляется по округе.

– Знаешь, в девяностые годы Аксаем заправлял Федя Топалов. Был у нас тут такой бандит, – рассказывал я по дороге, – так вот, годах в восьмидесятых, когда он ещё учился в школе и был ещё обычной шпаной, отец подарил ему воздушку. И как-то раз с этой воздушкой Федя приехал купаться на канал. То ли воробьёв поблизости не было, то ли ещё по какой причине, но в качестве мишени выбрал он купающихся детей младшепионерского возраста. Стрелял он тогда, надо сказать, плохо, но одному детёнышу умудрился попасть таки в голову.

– Какой ужас!

– Детёныш был с тобой полностью согласен. Получив пулькой по черепу, он закатил настоящую истерику, и Федя, чтобы его успокоить, разрешил ему пострелять из воздушки по своим, то есть его пионерским приятелям. Ты бы видела, с какой радостью он взялся за дело!

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– А чтобы ты знала, что таких вот любителей пострелять от нечего делать сейчас развелось масса… В общем, хочешь жить – помни об этом.

– Моменто море?

– И об этом тоже…

Я вжимался в стены своего убежища, проклиная судьбу за высокий рост и внушительные габариты, а вокруг творилось нечто неописуемое. Человеческие крики, стрельба, надрывный вой двигателей, визг тормозов, звуки ударов бьющихся автомобилей и сыпящегося разбитого стекла. Потом всё стихло, но я продолжал слышать весь этот кошмар, словно он записался в память и прокручивался, прокручивался, прокручивался…

Наверно, если бы не угроза смерти от жажды и голода, я ни за что не покинул бы своего убежища.

А когда вышел… Вот уж действительно смешались в кучу конелюди… Повсюду было уже начавшее вонять месиво из человечины крупного помола, ставшее главным блюдом за праздничным столом для детей природы. Мухи, вороны, собаки… все, возблагодарив Господа за хлеб их насущный, жадно объедались человечиной, громко обсуждая что-то за трапезой. Вот уж точно кому трагедия, а кому и наоборот. Земля словно бы праздновала день Освобождения от двуногой заразы, которая чуть не отправила её в тартарары.

Наверно, некоторые отдельные фрагменты этой всепланетной картины навсегда врезались в мою память. Стоит только закрыть глаза, как я вижу трупы школьников; или умирающую беременную женщину со вспоротым животом, пытающуюся спасти ребёнка, или… Таких «или» было множество, слишком много, чтобы сойти от этого с ума…

Первая она же основная волна Опасности уничтожила бо́льшую часть человечества буквально за несколько дней. Те же, кто сумели её пережить…

У нас и раньше с наступлением ночи город превращался в царство уродов, как в каком-нибудь фильме про вампиров, оборотней и прочую нечисть. На улицу выползали зомби, которые, шатаясь, бродили по улицам и нападали на ближних, в тщетной попытке утолить нескончаемую скуку. Другие уроды собирались группами во дворах, орали дикими голосами до утра, гадили в подъездах и оставляли после себя шприцы, пустые бутылки, упаковки из-под «колёс», презервативы, блевотину и прочий мусор. Ещё одни уроды, выпучив безумно глаза, носились по улицам на машинах, снося деревья, столбы, пешеходов и других таких же уродов в железных гробах, дорогих и не очень.

Теперь же, после того, как море крови вышло из берегов, а любые карательно-сдерживающие механизмы в виде органов правопорядка остались в прошлой эре, оставшиеся в живых, за малым, может быть, исключением, разделились на два больших лагеря. Одни, опьянев от крови и безнаказанности, подобно мифической нечисти воспылали жаждой убивать. Другие, кого кровь испугала до смерти, забились в страхе по норам и тоже готовы были убить каждого, кто приблизится к ним достаточно близко, но уже из страха быть убитыми.

В результате любая встреча с себе подобным почти гарантированно превращалась в смертельный бой.

Я оказался придурком испуганным.

Моя психика, резонно решив, что так называемый интеллект будет ей только помехой, полностью отрубила все системы, отвечающие за работу рассудка и эмоций. Ничего лишнего, одни инстинкты. Я не соображал, не чувствовал боли, жары или холода…

Инстинкт направил меня в магазин, где я нажрался какой-то гадости, затем заставил меня искать оружие. Не знаю, сколько я нарезал кругов по городу, пока не нарвался на перевёрнутый ОМОН-овский автобус. Там я нашёл калаш, патроны, бронежилет и каску.

Как долго я просуществовал в режиме автопилота? Большую часть времени я трясся от страха, забившись в какую-нибудь нору, а когда голод выгонял меня из убежища, бродил по городу, пока не натыкался на не совсем уничтоженный ларёк или магазин. Там я быстро набивал себе брюхо, хватал, что мог унести и вновь забивался в какую-нибудь нору.

Со временем психика начала постепенно возвращаться в нормальный режим работы. Я начал чувствовать боль, страдать от некачественной пищи, мерзнуть ночами…

Когда же включился рассудок…

Вас когда-нибудь тошнило от омерзения к самому себе? Я вдруг обнаружил себя в подвале одного из полуразрушенных домов. Моя одежда… Мало того, что я её не менял и не мылся всё это время, так я ещё и гадил под себя! Вот и попытайтесь себе представить, каково это, будучи человеком, который как минимум раз в день принимал душ, обнаружить себя в таком вот хронически засранном в буквальном смысле слова состоянии?