Текст книги "Сны мертвой девушки из Версуа"

Москва: холодное лето

Бесконечные узкие улочки с симпатичными домиками, похожими на пряничные дворцы фей; каменные и деревянные ограды, украшенные вазонами с цветущей геранью; изумрудные лужайки и ажурные беседки, увитые розами; лица в окнах за крахмальными белоснежными занавесками, исчезающие, как только я пытался поймать чей-то взгляд…

Все было против меня: эти прячущиеся люди, глухие заборы и раскаленное дыхание каменных мостовых. Когда становилось совсем невмоготу, я поднимал голову, смотрел на невероятно высокое, серебристо-голубое небо, и от этой картины, как от глотка свежей воды, жажда и усталость словно отступали, и я вновь шел, переходил на бег, будто кто-то невидимый звал меня.

Так я бесконечно кружил по улицам незнакомого городка, пытаясь понять, что тут делаю, кого или что ищу, как вдруг оказался перед низкой дверью из потемневшего дерева, обрамленной гирляндой из сочно-зеленого хмеля, которым была покрыта также каменная ограда. Пока я стоял и бессмысленно пялился на эту загадочную дверь, чувствуя, как бешено стучит мое сердце, незнакомый девичий голос за спиной выдохнул: «Здесь». Я обернулся и в то же самое мгновение, словно меня толкнули в спину, проснулся.

Пробуждение было подобно путешествию со скоростью света: из жаркого городка я в одно мгновенье переместился в двухэтажный дом с петушком на флюгере, построенный отцом для мамы в зеленой зоне окраинной Москвы.

Дом был отстроен, когда стало окончательно ясно, что вместе родители жить не будут даже ради нас с Ольгой, любимых деток, благо что к тому времени мы уже вполне встали на ноги. Моя мама, профессор МГУ, страстный ботаник и траволюб, развела вокруг дома чудный сад, посадила шиповник и жасмин вдоль дорожек, а во внутреннем дворике выстроила великолепную оранжерею с кофейными деревцами, ананасами и прочими экзотическими радостями. Когда несколько лет назад она переселилась в Танзанию, чтобы работать в местном национальном парке Серенгети, то перед отъездом со слезами на глазах умоляла меня не погубить ее зеленое царство. Я, не доверяя собственным талантам в области флоры, нанял самого сумасшедшего студента Тимирязевской академии Василия Щекина, который и по сей день не только блестяще справляется с обязанностями садовника, но к тому же великолепно готовит и вообще является моим добрым другом и товарищем. Окончив в прошлом году академию, Васек перешел ко мне на постоянную работу, поселившись в небольшой уютной комнате под лестницей. Завершая эту небольшую вступительную часть, мне остается лишь самому представиться: Ален Муар-Петрухин, приятно познакомиться!..

Словом, вот в эту мирную атмосферу моего тихого дома я и перенесся тем утром из своего жаркого сна. Отбросив в сторону слишком теплое одеяло, я схватил с тумбочки стакан воды и жадно выпил. Часы показывали 6.30 утра. Я замер, прислушиваясь. Дом был погружен в тишину. В это время Васек, встающий не позже пяти, обычно уже вовсю трудится в саду или оранжерее, после чего отправляется на кухню готовить для нас завтрак.

Я открыл зашторенное окно и выглянул наружу: так и есть, мой друг и садовник поливал из шланга молодые яблони в самом конце сада. Надо сказать, лето в том году больше походило на осень. Чередой шли хмурые, прохладные дни. Москвичи, поначалу пытавшиеся, согласно сезону, носить легкую летнюю одежду, были сломлены в кратчайшие сроки и вновь напялили плащи и куртки. Вот и Васек занимался поливом в прикиде рыбака с промыслового судна: в огромных резиновых сапогах, болоньевых утепленных штанах, в куртке и черной вязаной шапочке.

Поежившись от холодного ветра, я поспешил закрыть окно. Мало радости, когда тринадцатого июня на градуснике только семь градусов выше нуля. И отчего этот сон про зной, незнакомые улицы, атмосферу тайны? И этот голос, до сих пор стоявший в моих ушах: «Здесь»? Я быстро оделся и спустился на кухню.

Каждый, кто меня хоть немного знает, в курсе, что кухня – мое самое любимое место в доме. Просторная и комфортная, она всегда встречает меня приятными запахами, будь то «отголоски» вчерашнего роскошного ужина или аромат свежеприготовленного кофе. Вот и сейчас, едва войдя, я с удовольствием втянул носом воздух, мгновенно уловив слабый кофейный дух: разумеется, перед тем как отправиться на утренние работы в саду, Васек организовал себе чашечку капучино.

Повторюсь: я люблю свою кухню. Когда-то, вселившись в дом в качестве полноправного хозяина, я основательно переделал под свой вкус именно кухню-столовую. Практически вся стена над разделочным столом, как и дверь, ведущая на террасу, – из толстого стекла, что позволяет мне в любую погоду, в любое время года, занимаясь, к примеру, будничным приготовлением омлета, любоваться красивейшим видом: то зимнего сада, покрытого белым снегом, искрящимся в розоватых лучах восходящего солнца, то цветущими яблонями и грушами, источающими одуряющий аромат, или изумрудной зеленью деревьев, стряхивающих с веток капли летнего дождя, а то золотыми красками осени, день за днем срывающей листья и покрывающей ими землю великолепным ковром.

Сегодня вид за окном был не особенно веселым, но тем более уютной и теплой казалась моя кухня, кроме чисто внешнего симпатичного дизайна снабженная всеми современными прибамбасами, призванными сделать жизнь одиноких мужчин беззаботной и радостной. Поскольку в то утро меня взволновал таинственный сон, да и погода не вызывала вдохновения, я решил ограничиться пиццей с ветчиной, сунув пару штук в микроволновку. Тем временем, занимаясь помолом кофе на ручной кофемолке, я наблюдал, как на специальной площадке рядом с оранжереей Васек тщательно отмывает аккуратно сложенные шланги и свои сапоги. После процедуры омовения он исчез вместе со шлангами в оранжерее и через пять минут появился уже в кроссовках, джинсах и свитере, румяный и тщательно причесанный на косой пробор. В оранжерее имеется специальная комната, где Васек переодевается и наводит красоту, после чего по чистой, мощенной плиткой дорожке, через террасу попадает на кухню без следа какой-нибудь пыли на подошвах. Чистота в доме и даже в саду, с его газонами и гравиевыми тропинками, – наш с Васьком пунктик. Согласитесь со мной: каждый имеет право на невинный бзик.

– Что-то ты сегодня рано вскочил, на тебя это не похоже, – приветствовал меня Васек, тут же подозрительно потянув носом. – Никак на завтрак у нас будет пицца? Конечно, полуфабрикат.

Я пожал плечами:

– Ну и что? Вполне приличный полуфабрикат, полмира ими питается. Не делайте из еды культа, уважаемый.

Несмотря на нелюбовь к полуфабрикатам, Васек в мгновение ока уничтожил свою порцию, и за кофе (надо сказать, на завтрак мы всегда ставим джезву на две большие кружки) я рассказал ему свой странный сон. Бесконечный лабиринт чистеньких улочек, цветы и дома и раскаленное солнце – я вновь, как наяву, пережил все перипетии, лишь удивляясь, что это был только сон.

Между тем реакция прагматика Васька была сдержанно иронической.

– Ты придаешь слишком большое значение снам, – кратко прокомментировал мое взволнованное повествование Васек.

Разумеется, я не мог с ним согласиться. У меня нет привычки придавать большое значение снам. По большей части я их просто не запоминаю: сумбурная мешанина из переживаний дня, смутных ожиданий, нереализованных желаний. Когда умерла моя любимая бабуля Варвара, что всю жизнь прожила в деревне Перепелкино под славным городом Тулой, какое-то время сны были напоминанием о ней: она появлялась в них разной, то совсем молодой, какой я ее никогда не знал, то больной и усталой. Один раз мне приснилось, что она сошла с ума. И все-таки я не часто думаю об этом; сны – часть нашего нереализованного «я», и только.

Все это я попытался сформулировать и не без патетики произнес вслух, что, однако, привело лишь к появлению очередной серии иронических улыбок на лице моего собеседника. Васек хмыкнул и произнес:

– Да уж.

В отместку я немедленно улизнул наверх, оставив на него мытье посуды после завтрака. Мою совесть успокаивало то, что он ведь мог запросто загрузить все в посудомоечную машину и оставить там до обеда.

Понедельник, день тяжелый…

Итак, на календаре был понедельник, тринадцатое июня, на часах – 8.10 утра, и я решил, что пора мне одеваться потеплее да отправляться в трехэтажный старинный особнячок на Кузнецком мосту. Именно здесь на первом этаже располагается уютный косметический магазинчик «Сады Семирамиды», наполненный одуряющими ароматами, а на втором – контора парижской косметической фирмы отца под тем же названием, где я числюсь главой рекламного отдела.

Сразу оговорюсь: можно по пальцам перечислить дни в году, когда я сижу в конторе и делаю что-то полезное для отцовского бизнеса. Но поскольку я, не доучившись в свое время на журфаке Московского университета, на отделении прозы в Литературном институте и бросив после первого курса актерский факультет ВГИКа, так и не нашел своего истинного призвания в жизни, безутешно от того страдая, мой отец, удачливый коммерсант Жюль Муар, которого мы с сестрой между собой чаще зовем Старым Лисом, и, собственно, сама сестра по имени Ольга, успешно окончившая экономический институт и возглавившая московский филиал «Садов», сжалились надо мной, прописав в родной фирме в качестве главной акулы рекламы. Таким образом, у меня, по крайней мере, имеется приличный ежемесячный доход и статус полезного члена общества. О чем еще можно мечтать в наше суровое время в нашей суровой стране?

Остается уточнить, еще раз вернувшись к теме семьи во избежание дальнейших недоразумений, что я – московский полукровка. Моя мама, Маргарита Петрухина, трудящаяся ныне, как уже было сказано, на благо солнечной Танзании, человек русский, мой отец – француз, парижанин. Внешне я похож на него: такие же волосы рыжеватого отлива и светлые глаза, а вот характером выдался не в мать и не в отца, а в уже упомянутую мною бабулю Варвару Ильиничну из-под Тулы: она любила стряпать, петь матерные частушки и глядеть в окно. Таким образом, ее любовь к кулинарии, поэзии и наблюдениям за родом человеческим перешли ко мне, что, на мой взгляд, ничем не хуже финансовых талантов моей сестры или коммерческой жилки отца.

Итак, я поднялся к себе в спальню, надел костюм с водолазкой и уже совсем было смирился с мыслью ехать на Кузнецкий, как спасительно заверещал мой мобильный. Я ухватился за него, как утопающий за соломинку.

– Алло, Ален?

– К вашим услугам.

– Мне не до шуток. Ты меня узнал?

Честно сказать, узнал я не сразу – испуг меняет не только лицо, но и голос, и узнать в хрипловатой, отрывистой речи вальяжное мурлыканье Сони Дижон, согласитесь, задачка не из простых.

– Соня?

– Да, да, это я! Ты мне очень нужен!

Когда-то у нас с Соней был роман, точка в котором до сих пор не поставлена. Вина в отсутствии хеппи-энда всецело лежит на этой девице, которая периодически влюбляется в совершенно посторонних мужчин, даже не извиняясь передо мной в каждом отдельном случае. Что и говорить, в связи с этим слышать последнюю фразу было весьма приятно.

– Это обнадеживает, – немедленно отозвался я.

– Что там тебя обнадеживает? – раздраженно фыркнула Соня и тут же сама себя оборвала: – А впрочем, это абсолютно неважно. Тут произошло нечто дурацкое и непонятное, и я не знаю, что делать. Короче, Ален, если ты немедленно сюда не прилетишь, я брошусь в озеро.

Честно говоря, я не был в курсе последних Сониных передвижений, поэтому фраза про прилет и озеро сбила меня с толку. Соня, выпускница художественного факультета ВГИКа, живет в собственном шале в зеленой зоне Подмосковья, где до сих пор, насколько мне помнилось, не наблюдалось ни взлетных полос, ни глубоких озер.

– Так ты прилетишь? – нетерпеливо почти выкрикнула она, видимо, приходя в бешенство от малейшей заминки.

– Да, собственно, в чем дело? – заразился и я ее раздражением. – Что ты мелешь – куда лететь, в каком таком озере ты собралась топиться?

Она шумно выдохнула:

– О, господи! Ну, разумеется, в Женевском, если, конечно, до этого дойдет. Не будь кретином, ты мне нужен здесь, в Швейцарии. Как только возьмешь билет на самолет, немедленно позвони мне, иначе я с ума сойду.

С этими словами трубка прощально запищала. Вот таким макаром женщины начисто сносят нам крышу, а потом заявляют, что это МЫ довели ИХ до сумасшествия. В холодное московское утро позвонить и, ничего толком не объяснив, приказать срочно лететь в Швейцарию!

Я взглянул на часы: учитывая двухчасовую разницу во времени, в Женеве сейчас шесть с копейками утра. Фантастика! Никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах ленивица Соня не просыпается раньше двенадцати. Значит, действительно случилось нечто серьезное.

Я прошел в кабинет, находящийся по соседству с моей спальней, и, засев за компьютер, выяснил время ближайшего рейса на Женеву, немедленно оформив заказ билета. Я также ознакомился с прогнозом погоды, с восторгом обнаружив, что пока Москва стучит зубами от холода, швейцарцы превращаются в плавленые сырки при ежедневной температуре тридцать шесть градусов выше нуля. Неплохо.

Я побросал в сумку светлые майки и шорты, а также кучу мелочей, включая бритву и крем от загара, после чего легкой походкой спустился на первый этаж, где Васек, изредка заглядывая в раскрытый том Кастанеды, с самым серьезным видом занимался Тенсегрити, или, проще говоря, магическими пассами.

– Ты в «Сад»? – немедленно прекращая махи и выдохи, проговорил он, как всегда, стесняясь своего очередного увлечения. Под «Садом» подразумевалась контора «Садов Семирамиды».

– Нет, мы не в «Сад», мы – пить кофе на дорожку, – бойко ответил я, бросив сумку на диван и энергично направляясь на кухню.

Естественно, Васек последовал за мной.

– На дорожку? – удивленно повторил он, наблюдая за моими манипуляциями с джезвой. – Ты собрался куда-то ехать? Далеко? Ни с того ни с сего! Надеюсь, ничего ужасного не случилось?

Что я мог ответить на этот каскад вопросов?

– Понятия не имею – ужасное или не очень, но нечто случилось, причем не где-нибудь в Усть-Урюпинске, а в прекрасной Швейцарии, и не с какой-нибудь Верой Буниной, а с любовью всей моей жизни по имени Соня, которая только что звонила в полуобморочном состоянии.

Вера Бунина не так давно гостила в нашем доме полдня, оставив о себе незабываемые впечатления, так что Васек имел о ней достаточно полное представление, чтобы оценить мой сарказм (в скобках замечу лишь, что в пору беспутной юности мне пришлось на год сбежать в Париж к отцу, чтобы Вера не сковала меня брачными узами своей неистовой любви).

– Швейцария, – мечтательно проговорил Васек. – Страна банков, шоколада и лучших в мире часов… А еще, говорят, у них изумительное фондю…

– С удовольствием взял бы тебя с собой, – поспешил оправдаться я, – но ты же знаешь – тебе нужно добывать визу, а тут дело срочное.

– О чем ты говоришь! – замахал руками Васек. – Я и не смог бы сейчас никуда уехать: яблоневые саженцы никак толком не приживутся, а тут еще эта дурацкая погода, того и гляди, не сегодня завтра снег пойдет… Слушай, а Соня – это ведь та твоя художница, с которой, помнится, тут уже был блокбастер. И что же там у нее приключилось на этот раз?

Кофе был готов и разлит по чашкам. Учитывая, что у меня уже имелся билет на самолет, времени оставалось достаточно, чтобы потравить байки с Васьком на нашей милой кухне с видом на ненастное лето.

– Ты абсолютно прав, это та самая Соня. Она, как и я, полукровка, – ввел я Васька в курс дела. – В свое время у нас была целая шайка – русские мамы, иностранные папы, мысли на двух языках. Мой Старый Лис, как тебе известно, парижанин. Ты также знаком с Заки Зборовски, чей папа – израильтянин из Иудина колена. Есть у меня еще дружок Леня Куятэ – чернокожий блондинчик с папой из Бенина, тоже весьма выразительный тип. Но надо всей этой публикой царствует, безусловно, Соня Дижон. Ее папа родом из благополучной и чистенькой Швейцарии, мама – профессор МГИМО, так что, можешь быть уверен: эта девочка родилась с золотой ложкой (да целой поварешкой!), полной черной икры, во рту.

Сонин папа уже года два как помер, но хуже от того ей не живется. Она – в полном смысле свободный художник: пишет уму не постижимые (по крайней мере, моему) картины, без проблем устраивает там и тут выставки, лопатой гребет деньги, не забивая себе голову никакими житейскими проблемами. Насколько я знаю, время от времени она наведывается отдохнуть в Швейцарию, где неподалеку от Женевы живет ее тетка. Могу, кстати, напомнить тебе тот самый «блокбастер», который ты упомянул в связи с Соней: однажды она стала нежелательным свидетелем в деле об убийстве и ее хотели убрать, причем просто виртуозно – моими руками. Так что серьезная проблема лишь единожды возникла в Сониной жизни, но решать ее пришлось (ты – свидетель) мне. Естественно, я вовремя во всем разобрался и спас любимой девушке жизнь. И вот теперь ни свет ни заря Соня там, в прекрасной Швейцарии, уже на ногах и требует моего присутствия. Меня точит любопытство: что же такое в стране молочных рек и шоколадных берегов могло приключиться?..

Что и говорить – наша с Васьком легкомысленная кухонная болтовня внезапно вылилась для меня в сентиментальное и ностальгическое путешествие в прошлое. Странная штука – жизнь. Ты живешь – ешь, спишь, мечтаешь, – и кажется, так будет всегда и вечно, ты никогда не станешь старым, немощным и со всех сторон абсолютно непривлекательным. Как поется в старой рокерской песне: «Вечно молодой, вечно пьяный…» И все-таки однажды у каждого из нас, грешных, наступает такой момент, когда мы с удивлением замечаем в своем привычном облике первые признаки надвигающегося пенсионного возраста: седые волоски, поначалу совершенно малоуловимые изменения в лице…

А ведь все было словно вчера: солнцем залитое окно на втором этаже четырехэтажного корпуса института кинематографии имени Герасимова, мое юное и прекрасное лицо с непокорными вихрами, бесшабашная улыбка на дерзком лице… Я стоял и улыбался, потому что на подоконнике прямо передо мной сидела тоненькая красотка в узких джинсах, с увлечением читая какую-то потрепанную книгу и с хрустом откусывая огромное красное яблоко. У красотки были блестящие, черные как смоль волосы до плеч, благодаря удивительной солнечной подсветке со спины, отливавшие медью. Клянусь, если бы я умел держать кисть в руках, я непременно создал бы шедевр в духе великого Леонардо, правда, на фоне моей Прекрасной Девушки на Окне его Мона Лиза показалась бы бесцветной тонкогубой прачкой. Но рисовать я не умел ни правой, ни левой рукой, а потому попросту подошел к девушке и замысловато поклонился (так кланялись мушкетеры прекрасным дамам):

– Прекрасная незнакомка, прости меня за то, что дерзко осмеливаюсь докучать, но я просто не в силах…

Так я начал, но был немедленно прерван этой самой незнакомкой, которая молча подняла на меня взгляд дивных синих глаз, от чего я едва не поперхнулся. Она несколько секунд внимательно изучала мое лицо и наконец, не дождавшись продолжения моей речи, произнесла сильным голосом:

– Ну, вас бы я прекрасным незнакомцем не назвала, вы рыжий и чересчур худой, но познакомиться все равно рада, потому что еще ни с кем другим познакомиться тут не успела. Как вас зовут, милейший?

– Милейший! – я в одно мгновение вновь обрел голос и даже слегка откашлялся. – Мелочь, а приятно, пусть не красавец, но – милейший. А зовут меня просто и внятно: Ален Муар-Петрухин. Чтобы для вас все с самого начала встало на свои места, полагаю нелишним пояснить…

– Мерси, уж мне-то пояснять ничего не надо, – только и хмыкнула моя синеглазая красавица. – Потому как меня зовут Софи Дижон, или просто – Соня. Полагаю, мы с вами оба – полукровки. Кто у вас из французов – маман или папа́?

– Папа́, – ответил я. – Жюль Муар, для своих – Старый Лис, родом из славного городу Парижу.

– Аналогично, – кивнула она. – Только мой папа́ – из славного городу Женева. Итак, приятно познакомиться!

Мы не без торжественности пожали друг другу руки и тут же, не мудрствуя лукаво, отправились вместе отобедать в буфет Школы (так мы называли ВГИК).

Вот так состоялось мое знакомство с любовью всей моей жизни, которая позвонила энное количество лет спустя, вырвав меня из унылой спячки холодного московского лета в хитросплетения покуда неизвестных мне событий…

Я вздохнул и торопливо допил свой кофе. Было решено, что до Шереметьева мы доберемся на моем «Пежо», а оттуда Васек, имеющий доверенность, пригонит машину домой. Мы прибыли на место за полчаса до окончания регистрации, и, стоя в многоязычной очереди, я позвонил Соне, дабы успокоить ее мятущуюся душу радостным известием о своем скором прибытии. Она ответила после первых же сигналов.

– Слава богу, – с искренним облегчением произнесла она. – Разумеется, я встречу тебя в аэропорту и по дороге введу в курс дела. Уверена, ты тут во всем быстренько разберешься. Какая удача, кстати, что ты свободно владеешь французским, хотя и с парижским прононсом.

Проговорив последнюю реплику, она неопределенно хмыкнула и без слов прощаний дала отбой. Тут подошла моя очередь, девушка в форме быстро прошерстила мои документы, тиснула наклейку на мою сумку, и я, махнув Ваську рукой, оказался за стеклом.

– Не забудь попробовать фондю! – прощально крикнул Васек.

Мне бы его заботы! Впереди было четыре часа монотонного полета и встреча с ужасными и опасными Сониными тайнами под жарким швейцарским солнцем, где мне придется хитрить, работать мозгами, знакомиться с миллионом людей и, возможно, время от времени даже рисковать своей шкурой. Собственно, это я и называю настоящей жизнью.