Текст книги "Разбитое сердце богини"

Часть IV

Глава 30
Денежная постель

Признаюсь сразу же: никакой бомбы в квартире не оказалось, но по расположению газет и предметов на полках я поняла, что здесь кто-то был и изучил все самым тщательным образом. Возможно, это были люди Калиновского, которые упустили меня в то утро, когда я впервые увидела Охотника на своем пороге. Не исключено, что в мое отсутствие люди Шарлахова тоже провели тут полный обыск, чтобы определить, насколько я надежный человек и можно ли мне доверять. Стараясь не обращать внимания на переставленные книги и криво висящие семейные фотографии, я положила портфель на кресло и вышла на кухню.

Открыв холодильник, я убедилась, что в нем ничего нет, а то, что есть, непригодно к употреблению в пищу. Я вылила в раковину агонизирующий кефир и избавилась от засохших пирожных, отправив их в мусорное ведро. Жизнь мало-помалу входила в свою обычную колею.

В шкафчике нашлись остатки макарон, и я поставила их вариться. Целлофановую упаковку я бросила в мусорное ведро, немного подумала, взяла ключи, напялила куртку и прогулялась до мусорных баков во дворе. Терпеть не могу лишней грязи в доме, даже если этот дом – не мой. Вернувшись, я первым делом захлопнула дверь и проверила, не испарился ли заветный портфель, но за время моего отсутствия у него не выросли ни ноги, ни крылья, равно как и у его содержимого. Я с облегчением перевела дух. Делать мне было абсолютно нечего. Мои часы показывали одиннадцать вечера. Не то чтобы мне очень хотелось есть или спать – просто я намеревалась собраться с мыслями и решить, что мне делать дальше.

За окнами блестел асфальт, черный и лоснящийся после дождя. Редкие фонари отбрасывали в ночь какой-то диковинный свет – не то розовый, не то оранжевый. Я задернула занавески и села пересчитывать деньги – те самые, что были в портфельчике. Их оказалось ровно полмиллиона, не больше и не меньше. На меня напал смех. Я легла на кровать и, загребая двумя руками деньги из портфеля, стала подбрасывать их в воздух. Я знаю, множество людей пожелало бы в этот миг оказаться на моем месте, но сама я не желала быть ни на каком ином. Вся моя постель была усыпана этими чертовыми банкнотами, а я подбирала их и бросала вверх, снова и снова – пока не вспомнила, что на кухне кипят макаронные страсти и что газ, когда его заливает огонь, становится не слишком полезен для здоровья. Я слезла с кровати и, сдув челку, чтобы она не лезла в глаза, направилась в кухню. Идти мне пришлось по разлетевшимся по полу бумажкам.

Макароны, разумеется, разварились, но мне было все равно – я не собиралась их есть. Я выключила плиту, вылила макаронную кашу в мусорное ведро, вернулась в комнату и легла на денежную постель, закинув руки за голову. Банкноты валялись теперь по всей комнате, но мне не было до них дела. Я находилась в состоянии полного удовлетворения, которое так редко выпадает человеку в этой жизни. Я была спокойна, довольна и счастлива. Мне совершенно ничего не хотелось, и в то же время я ощущала, как все треволнения и напряжение этих последних дней сползают с моих плеч, как исчезают ночные тени на восходе солнца. Музыка за стеной смолкла, зато где-то сбоку заплакал ребенок. Что было дальше, я не помню, потому что крепко заснула.

Проснулась я, лежа на каких-то хрустящих бумажках. Зевая, я потянулась, и несколько бумажек порхнуло на пол. Только тогда я вспомнила, что это такое, и засмеялась.

Затрещал дверной звонок.

– Пошли все в темный лес, меня нет дома, – сказала я двери и повернулась на другой бок.

Звонок подавился трелью и умолк, как соловей, которому неожиданно свернули голову. И то сказать, он уже порядком мне надоел.

– Эй, Татьяна, ты дома? – донесся до меня сквозь дверь голос дяди Васи.

Тэк-с. Соседушка, значит. Душа общенья просит. Наверняка вчера кто-то видел, как меня привезли. Доставили, можно сказать, к самым дверям с личным шофером.

– Татья-яна! – завывала дверь. – Открой, разговор есть.

Нехотя я поднялась с постели. Оказалось, что я так и спала в одежде, не раздеваясь.

– Иди проспись, дурак! – бросила я в сторону двери и, вздохнув, стала собирать рассыпавшиеся банкноты. За некоторыми из них приходилось нырять под кровать, некоторые неведомо как оказались на пианино, а иные валялись под столом у окна, возле самой батареи, источавшей теперь слабенький, чахоточный жар.

С лестничной клетки донеслось приглушенное хихиканье.

– Значит, уже выпустили, да? А то я думал, тебя как следует упекли! В места, как говорят в народе, не столь отдаленные! А в чем дело-то было, может, скажешь?

Должна признаться, я не выношу пьяниц. В нашей многострадальной стране, где пьют все, кому не лень, достоинством это, конечно же, не назовешь. С пьяницами нужно быть терпимой, нужно выслушивать их бесконечные косноязычные бредни, перемежаемые непременным «ты меня уважаешь?». Все пьяницы – в душе великие философы, и у каждого имеется наготове убедительная причина, почему он не может не пить. А то, что они отравляют жизнь близким, не говоря уже о своей собственной, – такая мелочь, что даже не заслуживает упоминания.

– Дядя Вася, – крикнула я, отправляясь на кухню, – хочешь, я тебе веревочку подарю?

Существо за дверью притихло, пытаясь понять смысл моего вопроса.

– Зачем веревочку-то? – выдавило оно из себя наконец.

– А ты возьми ее, намыль да удавись, – предложила я. – Представляешь, какое будет твоей жене и детям облегчение?

– Да ты, никак, шутишь, – сокрушенно пробубнила дверь. – Как же это можно так? Ведь это – грех!

Мне хотелось есть. Я полезла в холодильник, но, как и следовало ожидать, со вчерашнего дня в нем ничего не прибавилось.

– Ах, черт! – с гримасой досады промолвила я.

Надо идти за покупками, а тут, как назло, на лестничной клетке драконом стоит дышащий перегаром дядя Вася в предвкушении последних новостей. Конечно, я его не боюсь, я вообще мало кого боюсь, да и испугать меня сложно.

Итак – в магазин. Фрукты, соки, морепродукты, которые я так люблю. Тортик, и чтобы в нем обязательно безе, а безе чтобы с орешками. Пусть кто угодно морит себя голодом, соблюдает режим и по двадцать раз на дню вскакивает на напольные весы, пусть обмеряет талию сантиметром с черными насечками, вздрагивая от каждого лишнего метра, появившегося между завтраком и ужином, я останусь при своем мнении: диеты, психоанализ и фитнес выдумали люди, которым иначе на роду было написано подметать тротуары или служить смотрителями в общественной уборной. А так как подметать тротуары нелегко, да и невыгодно в денежном отношении, а в общественных уборных посетители раскрываются всегда с самой низменной стороны, эти хитрецы провозгласили культ здоровья, физического и душевного, о котором они якобы пекутся денно и нощно, и против которого решительно нечего возразить. Быть толстой (или считаться таковой) теперь больший грех, чем быть злобной, склочной, необразованной тупицей, но с тонкой талией, а плоская грудь стала большей добродетелью, чем доброта и естественное обаяние. Какой бы размер я ни носила, я все равно не собираюсь отказывать себе в удовольствии хорошо поесть. Когда человек ведет такой образ жизни, как я – вечные хлопоты, поиски, сомнения, тревоги, расчеты, – все горит и превращается в чистую энергию. Так что не следует забывать о десерте, ну, и по мелочи: рис, грибы, макароны, масло, оливки… Мысленно я пробегала весь список, снимая книги с нижней полки. На ней тома стояли в два ряда, и я знала, что в заднем ряду нескольких книг не хватает, так что образовывалось вполне внушительное свободное место. Туда я и запихала заветный портфельчик, отложив из него три сотни – для разных покупок. Новая одежда мне тоже не помешает. Вообще, если хорошенько вдуматься, мне много чего не помешает. Но сначала…

Я натянула куртку, влезла в ботинки и открыла дверь. Нет, дорогой сосед дядя Вася никуда не делся. Он стоял на пороге, слегка покачиваясь, с блаженной улыбкой на лице. Потом медленно опустился на пол и больше не двигался.

Я сделала попытку захлопнуть дверь. Собственно говоря, об этом следовало позаботиться прежде всего, как только я заметила, что у дяди Вася против обыкновения не два глаза, а три. Но стоявший несколько сбоку от двери светлый блондин с холодными глазами преспокойно нацелил дуло своего пистолета мне в лоб и выразительно покачал головой.

– Ч-что… – пролепетала я.

– Ничего особенного, – сказал блондин так спокойно, будто только что прихлопнул не человека, а комара. Позади него на площадке виднелось еще двое ребят, лениво подпиравших стены квадратными плечами, и по тому, как оттопыривались карманы их курток, я поняла, что там совсем не леденцы для новогодней вечеринки.

Я застыла на одной ноге, не решаясь пошевельнуться. Вот вам и бесстрашная Татьяна Александровна.

– Пошли с нами, – велел блондин, пряча пистолет.

– К-куда? – выдохнула я.

– Куда надо. – Он схватил меня за плечо и выволок из квартиры. – Шагай!

И я шагнула.

– Баксы, Егор, – лениво процедил сквозь зубы один из подпирающих стенку, не то отдавая указание, не то напоминая. – Хозяин же велел их забрать, чтобы зря не валялись.

– Прекрасно, – одобрил блондин и обратился но мне: – Где бабло?

– Чего? – глупо переспросила я.

– Ты что, русского языка не понимаешь? – разозлился он. – Деньги где?

– На книжной полке, – затравленно пискнула я.

– Правильно Серега говорил, что ты тронутая, – объявил блондин. – Давай показывай, куда ты их дела.

Мы вернулись в квартиру, и блондин покачал головой.

– На какой полке-то? Сколько тут книг, тоже мне, читательница…

Я показала, куда именно спрятала портфель. Книжные тома градом посыпались с полки, и вскоре заветный портфель был в руках у одного из моих конвоиров.

– Пошли, – велел блондин, толкая меня к лестнице. – Вздумаешь бегать – застрелю, ясно?

Яснее некуда, подумала я.

Глава 31
Одинокая поляна в осеннем лесу

Утро выдалось ясное и прохладное. Высоко в прозрачно-голубом небе пенились редкие облака, но в ту минуту мне было совсем не до них.

Зажатая на заднем сиденье автомобиля, я мучительно размышляла о том, куда меня везут и зачем. Впрочем, после слов одного из моих конвоиров о хозяине, который не хотел, чтобы пропали деньги, напрашивался один-единственный вывод: меня увезли по приказу Владислава Шарлахова. Но зачем? Сколько я ни ломала голову, я не могла отыскать приемлемого ответа. И куда, интересно, подевался мой ангел-хранитель, к присутствию которого я так привыкла? Неужели он допустил, чтобы со мной обошлись подобным образом? И тут оба голоса, рвавшие меня вчера на части, пробудились вновь.

Любви: «Нет! Он не такой, я не верю в это!»

Рассудка: «Видишь, как хорошо, что ты не стала связываться с ним! Человек, который способен на такое…»

На душе у меня было скверно. Я решила, что Шарлахову стало жалко расставаться с такими большими деньгами и он пожелал получить их обратно. И, вспоминая, как хладнокровно эти мерзавцы убили моего соседа, я решила отдать все, что он ни потребует, лишь бы отпустил меня живой.

Глядя на дома за окнами машины, я, однако, заметила, что мы едем отнюдь не в направлении резиденции Шарлаховых. Вновь в мою душу закрались нехорошие предчувствия, и чем дальше мы ехали, тем пакостнее они становились.

– Вы меня убьете? – спросила я напрямик у холодного блондина.

Вопрос, конечно, не блистал оригинальностью, но именно он в данный момент волновал меня больше всего. Блондин ничего не ответил мне и отвернулся. Его напарник, подпиравший мой бок, только ухмыльнулся, но тоже ничего не сказал.

Шоссе кончилось, мы ехали по узкой, усыпанной листьями дороге. По обе стороны от нее тянулись высокие деревья, которые, судя по всему, появились здесь, когда еще моего отца не было на свете.

Но вот и асфальтовая дорога осталась позади, и машина поехала по лесу. Меня охватило неприятное, тягостное чувство. Я с детства терпеть не могу леса, сама не знаю почему. Я никогда не собирала ягоды, не ходила по грибы. Этот странный мир, населенный невидимыми зверями, разговаривающими на сотни голосов, эти мощные стволы, преграждающие путь, чащи, где столбы света чередуются с мраком, всегда внушали мне какой-то суеверный ужас.

– Приехали, – сказал блондин.

Мы остановились под деревом, где было уже три машины. Одну из них я помнила – на ней обычно ездил Ипполит Шарлахов, а после – его сын Владислав. Но машины были пусты, лишь в одной сидел шофер и, надвинув низко на лоб кожаную кепочку, курил сигарету. На меня он даже не посмотрел.

Все остальные собрались на поляне. Здесь находились человек шесть бандитов, вооруженных до зубов, и Владислав, который засунул руки в карманы и ежился от утреннего холода. Больше я никого не увидела.

Блондин открыл дверцу и, ухмыльнувшись, обернулся ко мне. Надо сказать, что его поросячьи глазки так глубоко сидели в глазницах, словно хотели там спрятаться от окружающего мира и особенно от тех, кого он убил или еще убьет.

– Ты, главное, не бойся, – издевательски сказал он. – А то так еще хуже.

Я хотела сказать ему что-нибудь грубое, но у меня язык прилип к гортани. Подталкиваемая под ребра дулом пистолета (пренеприятное ощущение, доложу я вам), я выбралась из машины.

Владислав обернулся ко мне. Я машинально отметила про себя, что в этот час, на поляне, сплошь покрытой облетевшей желтой листвой, у него задумчивый, почти поэтический вид. Он так и просился на картину какого-нибудь художника.

Первым делом мой спутник отдал ему портфель с деньгами.

– Несите в машину, – коротко велел Владислав, даже не заглянув внутрь.

Я набрала воздуху в грудь, собираясь – наконец-то – протестовать, требовать объяснений, кричать и возмущаться. Но мое внимание привлекли комки земли, взлетавшие в воздух в десятке шагов от Владислава. Какой-то человек, стоя ко мне спиной, копал лопатой яму под пристальным наблюдением трех или четырех бандитов с автоматами наперевес. На нем была черная футболка, и я сразу же заметила, что левая рука повинуется ему куда хуже, чем правая.

Владислав кивнул боевику, который сторожил непонятного могильщика. Назову его могильщиком, ибо мне как-то не верилось, что Шарлахов сотоварищи отправился в это прекрасное субботнее утро в лес сажать картошку. Или даже ананасы.

– Хватит, – сказал охранник могильщику. – Вылезай.

Тот повиновался и стал выбираться из ямы, которую копал. Я все еще надеялась, что у него будет другое лицо. Какое угодно, только не лицо Охотника. В конце концов, столько людей носят черные футболки… Однако это был Охотник. Сердце у меня сжалось.

– На колени, – велел бандит, ткнув ему дулом в лицо. – Руки за голову.

Охотник повиновался и встал коленями в мертвые листья.

– Руки! – требовательно тявкнул бандит.

Охотник медленно положил руки на затылок. Он бросил на меня короткий взгляд, но ничего не сказал. Бандиты отодвинулись назад, держа его на прицеле.

Мне стало холодно. Я ничего не понимала. С губ людей, присутствовавших на поляне, слетал парок и таял в воздухе. Охотник снова посмотрел на меня и отвернулся.

– Здравствуйте, Таня, – спокойно сказал Владислав. Он стоял, заложив руки за спину. Губы его кривила непонятная улыбка.

Я едва не задохнулась от ярости.

– Здравствуйте… Что все это значит, в конце концов?

– Хороший вопрос, – одобрил Владислав. – Дело в том, Танюша, что сегодня ночью умер Никита Боголюбов.

Я открыла было рот, но потом передумала и закрыла его. В самом деле, мне бросилось в глаза, что среди собравшихся на поляне Никиты нет.

– Он умер? – наконец спросила я.

– Убит, – уточнил Владислав. – Три выстрела в упор. Я предупреждал его, чтобы он не покидал дома, но у него была подруга, которую он собирался навестить. Позже я позвонил ей, спросил, как там Никита, я хотел обсудить с ним один вопрос, но сотовый не отвечал. Она встревожилась и сказала, что Никита до нее не доехал. Ближе к утру его машину обнаружили на одной из улиц. Он был мертв уже несколько часов.

Я смотрела на мощные челюсти одного из бандитов, жевавшего жвачку. Пухлые желваки ходили ходуном, ничего не выражающие крохотные глазки, казалось, совсем ушли внутрь не обремененного интеллектом лица. Кажется, именно в этот момент я осознала, что ненавижу холуев с пушками. Всех без исключения.

– Я по-прежнему не вижу связи… – начала я.

– Не притворяйтесь, Татьяна Александровна. Связь есть, и вы ее прекрасно знаете. Это Ангел убил его.

– Ангел Смерти? – пролепетала я, думая, сколько еще раз в моей жизни мне придется слышать это имя.

– Бросьте, Татьяна, – жестко сказал Шарлахов. – Вам-то отлично известно, что Охотник и Ангел Смерти – одно лицо.

Глава 32
Версия

На поляне повисла зловещая тишина. Вернее, она казалась мне тишиной, пока я не расслышала, как в верхушках деревьев надрывно кричат вороны.

– Простите? – пробормотала я, решив, что ослышалась.

– Перестаньте притворяться, – раздраженно сказал Владислав. Лицо его сделалось злым, губы сжались. – Он допустил ошибку, одну-единственную ошибку, но именно она его выдала. Он был уверен, что его никто не заметит, но неподалеку оказался бомж, и он запомнил человека, который покидал место преступления. Второй раз наш суперубийца совершает одну и ту же ошибку – не замечает свидетеля. Лично я думаю, что этот бомж вполне заслужил награду, а вы?

– Погодите, постойте, – поспешно проговорила я. – Ну хорошо, положим, Охотник грохнул Никиту, но я-то тут при чем?

– Вы? – Владислав оскалился, и оскал этот был таков, что я, не сознавая, что делаю, поспешно отступила на шаг назад. – Скажите мне, Танюша, каким образом вы оказались именно там, где убивали моего брата Алексея, и именно в то время, когда его убивали?

– Я просто шла по улице! – возмутилась я. – Я искала кукольную галерею, я уже вам говорила!

Владислав иронически воздел руки и повернулся к своим людям.

– Просто шла по улице! Ну надо же! А чего стоит вся эта ваша история с отсутствующей фалангой мизинца у убийцы? Замечу, вы почему-то вспомнили об этой особой примете лишь спустя немалое время, и хотите знать почему? Да потому, что такого человека попросту не существует!

– Вы врете! – вспылила я. – Он существует, я видела его своими глазами!

– Нет, это вы врете, – жутковатым шепотом просипел Владислав, приближаясь ко мне. – Вы, дорогая моя! С такого расстояния, на котором вы стояли, вы не разглядели бы не то что отсутствующую фалангу какого-то несчастного пальца, вы не увидели бы даже цвета его глаз!

«Глаз, пальца?» – мелькнуло у меня в голове.

При чем тут глаза? Никогда я не говорила, что запомнила цвет глаз киллера, их оттенок восстановили предположительно, исходя из цвета волос.

– Послушайте, – начала я, пытаясь говорить как можно более спокойно и взвешенно, – этот человек существует, я точно знаю это! Ведь капитан… ведь Калиновский вышел на его след!

– Калиновский выдавал желаемое за действительное, – с царственным жестом отмахнулся Владислав, – ни черта он не вышел! Если бы он кого-то нашел, дорогая моя, то он бы давно доставил этого человека нам на блюдечке! А не нашел он потому, что такого человека нет в природе. И тут возникает вопрос: зачем его вообще выдумывать? Для чего?

– Как для чего, – во мне взыграл дух противоречия, – наверное, мне все это приснилось! И вашего брата никто не убивал, и вообще ничего не было…

– К сожалению, это вовсе не сон, – парировал Владислав. – Киллер действительно был, и убийство произошло. Убийство, при котором оказался один свидетель, и все, что мы знаем об убийце, мы знаем лишь со слов этого свидетеля. То есть с ваших слов, Танечка. И никто, заметьте, никто не может их опровергнуть, потому что только вы там были. По вашим словам, вы спрятались за деревом, когда началась стрельба, и стрелявший вас не заметил. Объясните мне: если он такой отчаянный профессионал, как, каким образом он мог оставить вас в живых?

– Вот видишь, Слава, – подлила масла в огонь Марина. – Я же тебе сказала: она будет запираться. И ничего мы из нее не вытянем.

Владислав обернулся. По правде говоря, никто из нас не заметил, как она появилась на поляне. На Марине были красная дутая курточка и модные брючки в обтяжку. Во взгляде, каким она смерила сначала Охотника, а затем меня, читалось плохо скрываемое торжество.

…Неужели она специально заявилась, чтобы посмотреть, как нас будут убивать?

– Я же просил тебя остаться дома! – раздраженно прошипел Владислав.

– Я довольно сидела дома, – парировала эта странная женщина, вскидывая голову. – Теперь я хочу своими глазами видеть, чем это кончится.

– Марина!

– Я никуда не уйду, даже не надейся!

И он смирился. Впрочем, иного выхода у него не было, а Марина с вызовом улыбнулась, ни к кому конкретно не обращаясь, и легким жестом поправила волосы.

– То, что вы тут наговорили… – начала я. – Простите, но я по-прежнему не вижу смысла в ваших словах. Я не лгала. Я точно описала вам человека, который убил вашего брата. Я видела его так же отчетливо, как сейчас вижу вас. И этот человек – не… – я едва не сказала «Ангел» и запнулась, глядя на Охотника, который застыл под дулами автоматов, – не тот, кого зовут Охотником. Он был другой! Другой, ясно вам? И зачем мне вообще лгать вам? С какой стати?

– С такой, – веско ответил Владислав, – что, выступая единственным свидетелем в этом деле, вы получили возможность войти в нашу семью, причем так, что вас уже никто не смог бы подозревать. – Он покачал головой. – О, вы оба очень хитры! Именно так вы и добрались до моего отца… а он еще имел глупость нанять так называемого Охотника, не подозревая, кем тот является на самом деле! Один из вас испортил систему наблюдения, пока другой подсыпал отцу яд. А капитан Калиновский по договоренности с Белозеровым все свалил на этого безобидного глупца Ивара, думая, что я в это поверю. Я знаю Ивара уже лет пятнадцать, и у него не было не то что причины убивать моего отца, но даже тени причины.

– Послушайте…

– Я уж не говорю о том, что Лосева убили в ту самую ночь, когда произошло это совершенно фантастическое нападение на дачу и вы с вашим сообщником смогли действовать свободно. А эта трогательная история о том, как он вас спас! Я едва не прослезился, честное слово. Заслонил собой! Господи, да на что вы рассчитывали, придумывая такие байки?

– Врач вытащил пулю из его тела, – рассердилась я, – это что, тоже байки?

– Это вы ее в него всадили, – безмятежно отозвалась Марина. – Для отвода глаз. Между прочим, рана, хоть и такая ужасная на вид, оказалась совсем пустячной, и уже на следующий день он смог свободно двигаться. Это что, тоже совпадение?

Я переводила взгляд с Владислава на Марину, с Марины на замкнутое лицо Охотника и с Охотника – на окружавших нас бандитов. Парень с квадратной челюстью даже перестал жевать жвачку, с нетерпением ожидая, что последует за этим сенсационным заявлением. В верхушках деревьев по-прежнему каркали вороны, надрывая душу.

Я не знала, что сказать. Я знала, конечно, что все было вовсе не так, как они пытались мне внушить. Я не сумасшедшая. Я видела лицо стрелка, и это был вовсе не Охотник! Я видела, как стрелок держит правую руку, нажимая на спуск, но сообразила, что у него нет фаланги, только потом, и это было правдой! Одного лишь я никак не могла понять – зачем Охотнику понадобилось убивать Никиту Боголюбова, но Никита ведь при мне постоянно с ним пререкался, и потом, мало ли какие у них могли быть счеты!

Я сунула руки в карманы. Меня трясло.

– Ты больной, – сказала я Владиславу, – как и твоя…

По меньшей мере у двух бандитов при этом заявлении отвисли челюсти.

– Знаешь, что я хочу тебе сказать? – продолжала я. – Ты просто обыкновенный жадный сукин сын. Тебе стало жалко, что ты вынужден был отдать мне такую кучу денег, и ты придумал всю эту историю, чтобы их у меня отобрать. Так ведь? Ты дешевка, Владислав Шарлахов. Обыкновенная дешевка, и сидеть бы тебе на помойке жизни, если бы ты не был сыном своего папаши!

Лицо Владислава Шарлахова слегка перекосилось, но только слегка.

– Сильна, – молвил он задумчиво, – ничего не скажешь, сильна. Как я понимаю, в кино герои часто делают такие заявления, прежде чем их уложат в могилу. – Он поднял палец, его лицо дергалось. – Но это не кино. Мне кажется, многоуважаемая, вы об этом забыли.

– Пошел ты куда подальше со своим уважением! – крикнула я, больше не сдерживаясь. – Тоже мне, силач! Придумал сказочку и пригнал шестерок с автоматами напугать девчонку, которая не может ответить тем же.

Владислав отвернулся. Пожал плечами.

– Зря я затеял этот разговор, – как бы про себя промолвил он. – Надо было сразу пристрелить вас обоих, и точка. – Он обернулся ко мне: – Имей в виду, я знаю, что вы действуете заодно. Ясно? И никакие твои слова ничего не изменят. – Он поднял руку и дотронулся до моей щеки. Я отшатнулась. – Ты, конечно, очень умная. Придумать этот план со втиранием в доверие… Почему-то мне кажется, что это была твоя идея. – Он весело, почти озорно улыбнулся. – Твой приятель никогда бы ни до чего такого не додумался. Конечно, он умеет стрелять без промаха. И выслеживать людей… то есть свои жертвы. Но провернуть такой фокус… – Владислав сунул руку в карман и извлек из нее золотой предмет, потускневший и покрытый какими-то блестящими капельками, похожими на стразы. – Узнаешь? Это зажигалка Гнедича. Та самая, настоящая, которую ты подменила. Охотник сделал копию, начинил ее взрывчаткой и отдал тебе, а ты осуществила обмен – ты же женщина, и тебе было проще привлечь внимание этого лысого бабника, чтобы он подошел к тебе, а там – небольшая ловкость рук, и бомба готова к употреблению. Да, да, все было именно так! Хоть в чем-то этот идиот Калиновский оказался прав: настоящая зажигалка оказалась у убийцы, и он должен был от нее избавиться, чтобы не дать заподозрить себя. Этот кретин полагал, что зажигалка все еще в доме, но ведь, кроме дома, все в то утро еще и ездили на кладбище. – Владислав помахал зажигалкой перед моим лицом. – Ее нашли в земле возле папиной могилы. Ну, что ты теперь скажешь на это?

– Скажу очень просто, – ответила я. – Это все ваши измышления. Я не встречала Охотника, пока он не нашел меня по приказу вашего отца. И человек, который застрелил вашего брата, выглядел именно так, как я его описала. Что касается зажигалки, то, когда вы ее нашли, надо было прежде всего проверить отпечатки пальцев. Уж извините, но мои там оказаться никак не могли!

– Да? – поднял брови Владислав. – Ладно, в следующий раз приму к сведению. Так или иначе, по твоему описанию выходит, что стрелок ничем не напоминал твоего, – он подошел к Охотнику и схватил его за шею, – приятеля, потому что нельзя было кинуть на него даже тень подозрения. – Владислав отшвырнул Охотника от себя. Тот попытался вскочить на ноги, но получил удар прикладом прямо в раненое плечо и, закусив губу, повалился обратно на колени. – Нет, нет, нет! Вы были заодно. Вы покрывали друг друга и страховали в случае возможной неудачи. Сначала вы отправили на тот свет Самсонова, который сделал бомбу, потом прикончили моего брата. Затем настала очередь Воскобойникова, который тоже участвовал в закладке бомбы. Но тут некстати вмешался Никита и предложил устроить западню для Ангела, то есть на самом деле для вас! Конечно, сидение на даче под надежной охраной не входило в ваши планы, и поэтому вы через посредника организовали это дурацкое нападение. Заодно вы избавились от Сереги, который тоже был в списке Белозерова, потом убили Лосева и убрали посредника, который знал вас. Наверное, ты для виду прострелила своему дружку плечо, и вот вы чистенькие и вне подозрений стали готовить следующие убийства. – Владислав подошел ко мне вплотную. Мелкие брызги его слюны долетали до моего лица. – Но вы забыли кое-что. Нет такой хитрости, которую не мог бы раскусить другой хитрец! И я вас раскусил. – Он прищелкнул пальцами перед самым моим носом. – Хоть и с опозданием, каюсь.

Что бы вы сделали на моем месте? Я выругалась так, что температура воздуха на поляне подскочила на несколько градусов. Только все это было совершенно бесполезно.

– Ладно, хватит, – сказал Владислав скучающим тоном. – Могила ждет. Пока тебя везли, твой дружок Охотник – простите, Ангел Смерти – уже выкопал ее, сэкономив нам массу сил. Прощайте, Танечка.

Он отступил назад. Марина застенчиво кашлянула.

– Можно мне остаться и посмотреть, как их будут убивать? – негромко спросила она. – Ты такой молодец, Славочка, я так тобой горжусь. Я хочу увидеть, как это бывает… ну, по-настоящему.

И тон у нее был – точь-в-точь тон продавщицы, которая клянчит у любовника новое колечко. Черт возьми, что ей сделал Охотник, что она стала его так ненавидеть? Неужели отверг ее? Ничем иным просто нельзя было объяснить такую колоссальную неприязнь.

Владислав заколебался, но затем кивнул и отошел в сторону. Дула автоматов подтолкнули меня к зияющей яме, и я оказалась рядом с Охотником. Я поглядела на могилу, и она поглядела на меня. По позвоночнику у меня пробежал холодок.

– У меня есть родные! – крикнула я. – Они будут искать меня! В полиции известно, что вы меня допрашивали!

– Наша полиция вся куплена, – отозвался Шарлахов хладнокровно. – А родные – что за чушь! Неужели ты полагаешь, что я позволю им предъявить обвинение? Ты, моя милая, никто и никем умрешь. Твой дружок, похоже, тебе не разъяснил, что ты играешь в очень опасные игры, и победитель тут бывает только один.

– Ой ли? – произнес насмешливый и знакомый голос.

Бандиты, уже вскинувшие оружие в мою сторону, замерли на месте. На опушке поляны стоял капитан Калиновский.