Электронная библиотека » Вера Колочкова » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Сияние первой любви"


  • Текст добавлен: 22 сентября 2018, 11:21


Автор книги: Вера Колочкова


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Вера Колочкова
Сияние первой любви

© Колочкова В., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *
 
Две любви – то ли это любовь, то ли война,
Две любви невозможны – убийцею станет одна,
Две любви, как два камня, скорее утянут на дно…
 
Евгений Евтушенко
«Две любви»


Глава 1

– Тань, вставай! На работу опоздаешь! Вставай же, ну! Потом сама на меня сердиться станешь, что силой не разбудил!

Таня простонала хрипло сквозь дурноту, вмиг подступившую к горлу:

– Отстань, а? Не видишь, мне плохо?

И перевернулась на другой бок. Хотя муж был исключительно прав – надо вставать. Нехорошо опаздывать на работу. И в том прав, что ее опоздание ляжет грехом на его неповинную голову. Такая у мужика судьба-злодейка – быть ее мужем, ничего не поделаешь. Влюбился, женился – терпи. Принимай от жены результаты дурного настроения… Бедный ты мой, несчастный, и угораздило же тебя, а?

Направление сонных мыслей ее вдруг рассмешило – надо же, пожалела мужа! Именно сейчас! В своем болезненно хмельном никудышном состоянии!

– Нет, она еще и смеется… – тихо удивился Валентин, – над кем смеешься-то, голубушка? Над собой смеешься? А ну, вставай, кому говорю! Иди, в зеркало на себя погляди, пьянчужка несчастная!

– Кто пьянчужка? Я пьянчужка?

Таня приподняла голову, неверным жестом отбросила со щеки волосы и попыталась изобразить обиду, но ничего хорошего из ее стараний не вышло, потому что тут же настигла новая волна дурноты, поэтому на лице, кроме болезненной судороги, ничего не отобразилось.

– Конечно, пьянчужка, кто ж еще… – с тревогой склонился над ней Валентин. – Колдырь несчастный… Что, совсем плохо, да? Может, воды с лимоном принести?

– Ой, будь другом… Принеси, а?

– Ладно, сейчас…

Валентин ушел на кухню, а Танина голова снова упала на подушку, и мысли в голове понеслись такие странные, совсем не вписывающиеся в ее тяжкое похмельное состояние. И опять же муж Валя в этом виноват! Эта его манера общения… Господи, какие же любовь и нежность скользят в его ворчливом утреннем недовольстве! Какая забота! Какое трепетное восхищение! И так всегда и во всем… Как говорится, не задушишь, не убьешь. Что есть, то есть. Повезло с мужем. Ни грамма в нем нет от этого вот мужского противного – я прав просто потому, что я мужчина, и я в семье главный…

А все потому, что он на самом деле мужчина. Тот самый, который с большой буквы. И на самом деле в семье главный. Добытчик, стена каменная, такая прочная, что прочнее некуда. И любовь у него тоже каменная. В том смысле, что нерушимая. Пятнадцать лет живут – и ни одной трещинки. Повезло… Как говорит мама – штучный товар твой Валя, таких больше не бывает.

Дурнота отступила, и в сотый раз Татьяна поклялась себе – никогда больше не пить шампанского. Вроде благородный дамский напиток, а действует на всех по-разному – одной даме хоть бы что, а другую с ног валит… Но неловко было вчера отказываться от шампанского – шеф для своего юбилея так расстарался, самого лучшего приволок целый ящик, хотел угодить этим самым дамам. А что? Коллектив чисто женский… Есть логика. Не будет же он разбираться в предпочтениях. Тем более для него они вовсе не дамы, а сотрудницы. Пей, что наливают, и радуйся.

Остро запахло кофе, и Таня подумала с легким раздражением, граничащим с кокетливой капризностью: я ж воду с лимоном просила, а не кофе…

Валентин уже входил в двери спальни, неся перед собой поднос. Таня чуть приоткрыла глаза, увидела на подносе большой стакан с мутно-желтой лимонной водой и чашку с кофе. Ее любимую керамическую чашку, оранжевую, грациозную, с большой удобной ручкой. Села на постели, потянула руки навстречу подносу, нетерпеливо перебирая пальцами.

– Да подожди ты, не торопись… Захлебнешься… – сочувственно проговорил Валентин, глядя, как Татьяна жадно вливает в себя воду. – А может, рассола огуречного еще принести, а? Чтобы уж наверняка…

– А у нас что, рассол огуречный есть? – удивленно глянула Таня, на секунду оторвавшись от стакана.

– Да нет… Это я так сказал, для метафоры.

– Ладно, хватит над бедной женой издеваться, – выдохнула она, осушив стакан. – Уф, хорошо-то как, а?

– Ты не жена, ты колдырь. Поняла, кто ты? Хорошо, пацаны тебя сейчас не видят, а то бы рассыпался у них на глазах образ прекрасной матушки. Я как знал, к бабушке с дедушкой их вчера отправил…

Таня взглянула на мужа, ничего не ответила, только хмыкнула. Ухватила чашку с кофе, сделала первый глоток, закрыла глаза.

Да, это хорошо, что мальчишки ее сейчас не видят. Хотя… Чего тут такого, подумаешь. Всего лишь правда жизни. Да, иногда у мамы на работе случаются юбилеи. И мама может расслабиться и не рассчитать положенного для нормального веселья дозы шампанского. Тем более возраст у пацанов не самый младенческий, Егору четырнадцать, а Даньке недавно восемь отметили.

И вообще, созданный в семье образ матери изначально непререкаем и романтичен. О чем тут еще говорить? Она Дюймовочка нежная. Она – фея. Она принцесса на горошине. Кто там еще? Золушка, что ли?

Нет. Золушка – это не про нее. Роль Золушки в доме исполняет муж Валя. Причем никто ему эту роль не навязывал, сам напросился. Сам был готов изначально и семь розовых кустов сажать, и фасоль разбирать рассыпанную, и думать о смысле и обустройстве их семейной жизни. Сам, только сам… Так он любовь свою доказывал… И доказал, наконец. Хотя и зря старался – Татьяна ему сразу поверила. Иначе бы замуж не вышла, потому что…

Она вдруг испугалась этого неожиданного «потому что». Ишь, незаметно как подкралось. Вообще надо забыть это несчастное «потому что»! Понятно, что оно живое и никуда не делось, ну сколько можно уже?! Ни о чем нельзя подумать расслабленно, сразу выскакивает это «потому что»…

Потому! Другого ответа и быть не может! Чего теперь зазря ворошить память? Потому что – потому. И точка. Да и было ли оно… Может, его и вовсе не было.

Таня тряхнула головой, отгоняя нечаянно возникшую опасную мыслишку, и волосы упали на лицо, скрыли от глаз внимательное сочувствие мужа. Прогнувшись в спине, она подняла руки вверх, потянулась, проговорила капризно:

– На работу неохота идти…

– Так не ходи, – с готовностью предложил Валентин. – Позвони, скажись больной… А можешь и не звонить, пусть прогул поставят. А завтра пойдешь и уволишься. Давно уже говорю – далась тебе эта работа! Сиди дома…

– Ага, размечтался! И что я, по-твоему, стану делать дома? Семейный очаг хранить?

– Не самое плохое занятие для женщины, между прочим…

– Ну, это смотря для какой женщины. Точно – не для меня. Я не умею жить на низких частотах.

– На низких частотах? На низких?

– Ну да…

– М-м-м… – с интересом присмотрелся к жене Валентин. – Это что-то новенькое…

– Да ничего новенького, Валь, все старенькое! И не притворяйся, что не понимаешь! Лучше честно скажи – не повезло тебе с женой, да? Ты ведь как хочешь… Чтобы я с тряпочкой целый день ходила да пылюку вытирала, чтобы рецепты кулинарные в Интернете выискивала, чтобы огурцы на зиму солила да варенье варила, да чтобы всем этим счастлива была и своим счастьем хвасталась!

– А, понятно… – кивнул Валентин. – Стало быть, это и есть женская жизнь на низких частотах? Вон оно как, а я и не знал… Я наивно полагал, что это не самая плохая женская жизнь… Для некоторых даже счастливая…

– Ну да… – вздохнула Таня. – Наверное, это счастливая жизнь, да. Но я ж не виновата, что мне не дано… Мне еще чего-то хочется в этой жизни…

– Чего? Каждое утро вставать и уходить в офис, и сидеть там, перебирая бумажки?

– Но ты ведь тоже ходишь в свой офис, тоже перебираешь бумажки! Нет, я понимаю, что бумажки у тебя другого уровня… И зарплата тоже. Но все равно… И вообще, что это мы с утра такой дурацкий разговор затеяли?

– Я не затеял. Это ты затеяла. А на работу сегодня точно опоздаешь. И я из-за тебя опоздаю.

– Так иди, я не держу…

– Пойду, пойду. Вот завтраком тебя, пьянчужку, накормлю и пойду.

– Да я не хочу есть…

– Не хочешь, а надо. Хороший завтрак бывает лучше всякой опохмелки. А тебе сейчас опохмелиться – самое то.

– Да ну тебя, Валь…

Таня сердито соскочила с кровати, гордо направилась к выходу из спальни, демонстрируя спиной свою обиду. Понятно, что обида была игрушечная, но другой обиды на данный момент у нее не было. Где ее взять-то, другую?

Зеркало в ванной безжалостно отразило помятое лицо, припухшие глаза с остатками плескающегося похмельного страдания. Хорошо погуляли на юбилее шефа, ничего не скажешь. Придется лезть под холодный душ, чтобы окончательно взбодриться…

После душа и впрямь зверский голод проснулся. Таня вышла из ванной в халате, с тюрбаном из полотенца на голове, плюхнулась на кухонный стул. Валентин поставил перед ней тарелку с овсянкой, горячий сэндвич с помидором и сыром, спросил участливо:

– Кофе еще сварить?

Татьяна утвердительно кивнула. Съев все, она испуганно ойкнула:

– Ой, Валь… Я же машину вчера у офиса на стоянке оставила! Ты меня отвезешь, надеюсь?

– Так моя машина в сервисе… Ты что, забыла? Третий день уже. Завтра только можно будет забрать.

– Да, я забыла… Погоди! А вчера ты меня с юбилея шефа на чем забирал?

– На такси…

– Да-а-а-а? А я не помню…

– Так я ж говорю – пьянчужка. Колдырь. А ты мне не веришь.

– Ой, да ладно… Давай быстрее кофе, мне торопиться надо. Пешком пройдусь, быстрым шагом, чтобы морда лица на свежем воздухе приняла прежние дивные очертания.

– Что ж, хорошее дело… – ласково глядя на Татьяну, одобрил ее муж. – Давай, пройдись. И для опохмелки хорошо, и для морды лица.

Через двадцать минут, уже одетая, причесанная и даже слегка подкрашенная, она снова заглянула на кухню. Валентин пил кофе, думал о чем-то своем, наверняка мыслями был уже на работе.

– Валь! Где мои эспадрильи? – огорошила она его резким капризным вопросом.

– Кто? – моргнул он рассеянно. – Эскадрильи? Ты что, мать, с дуба рухнула? Думаешь, тебе пора эскадрильи к подъезду подавать? Или это похмелье манией величия обернулось? Мне помнится, ты пешком хотела…

– Ой, Валь, уже не смешно, ей-богу!

– Конечно, не смешно… Кто спорит… Но ты бы спросила чего-нибудь полегче, а про эскадрильи я ничего не знаю, честное слово.

– Да не эскадрильи, а эспадрильи! Тапочки такие прогулочные, текстильные! Голубенькие такие!

– Ну, так бы и сказала – тапочки… А то – эскадрильи…

– Ну?! Ты их видел?

– Если тапочки, если прогулочные, если голубенькие…

– Ну?!

– Они в шкафу, в прихожей, справа, на второй полке, в белой коробке. Сама найдешь?

– Найду…

– И на том спасибо.

– Пожалуйста. Все, я ушла.

– Да иди уже… Горе ты мое луковое… В эскадрильях…

Выйдя из подъезда, Таня улыбнулась, поежилась от приятного холодка. Июньское утро было хоть и прохладным, но нежным и прозрачным, обещающим ясный день. И зашагала бодрым шагом прочь со двора, на ходу составляя себе маршрут: лучше пройти парковой аллей – так дольше получается, но прогулка приятней. Потом через площадь с фонтаном. А потом можно дворами путь сократить. Давно пешком просто так не ходила! А ведь зря, черт возьми… Ведь хорошо…

Она направилась было к выходу со двора, но услышала за спиной знакомый голос:

– Таня! Подожди, Тань…

Обернулась. Ага, Светка из своего подъезда выскочила, бежит к ней с улыбкой:

– Ты меня не подбросишь, Тань? На работу опаздываю!

– Ой, Свет, извини… – неловко развела она руками. – Я с вечера машину у офиса оставила… Юбилей шефа праздновали, я шампанским вдрызг упилась. Валя за мной на такси приезжал, а я даже не помню, представляешь?

– Ну, отчего ж… Представляю, конечно. Твой Валя вообще не муж, а золото во всех смыслах. А ты не ценишь!

– Я ценю, Свет.

– Да ни черта не ценишь! Потому что зажралась. Потому что разбаловал он тебя, вот что. Если бы я напилась до такой степени, что сама домой не смогла дойти, мой бы Володька ни за что за мной не поехал. Потом еще бы неделю поедом ел, разговаривал бы сквозь зубы… Да ты и сама знаешь, какой у меня Володька, чего я тебе рассказываю? Даже странно, что они с Валей друзья…

– А что тут странного, Свет? В одном дворе росли, вместе в школе учились… А школьная дружба – она самая крепкая, между прочим.

– Ну да… Только где сейчас мой Володька и где твой Валя? Как небо и земля…

– Да нормальный у тебя Володька, не прибедняйся!

– А чего мне прибедняться? Я и без того бедная. Володькину зарплату ведь не сравнишь с Валиной… И вроде тоже не без высшего образования, но твоему Вале все в жизни удалось, а моему Володьке – ничего, один шиш с маслом. Всего богатства, что родительская двушка по наследству досталась. Почему так, а? Не понимаю…

– Не знаю, Свет, – растерялась Татьяна. – Может, Вале с работой повезло больше…

– Да работа везде одинаковая, только работники разные! Просто твой Валя умный, а мой Володька… Нет, он не дурак, конечно, просто он, как бы это сказать… Подать себя правильно не умеет. И терпения ему не хватает, и выдержки. Где надо смолчать, обязательно выступит не по делу, а где надо выступить – наоборот, в тень уходит. И потом злится на себя, а заодно и на меня. Но я тут при чем, скажи? Я и без того всю эту жизнь терплю, как могу…

Таня вздохнула, ничего не ответила – разговор был бессмысленным. И не разговор даже, а очередной выплеск Светкиной зависти. Как всегда, неожиданный. Хорошо, что она вовремя опомнилась, заговорила с извинительными нотками в голосе:

– Господи, Тань… Чего это я на тебя напала с утра? Стою, главное, на жизнь жалуюсь, время теряю. Я же на работу опаздываю! Ты сейчас куда? На автобусную остановку?

– Нет, я решила пройтись немного. Мне в другую сторону.

– А… Ну тогда ладно. Тогда я побежала. Пока, Тань. До встречи!

– Пока…

Светка пошла, неловко цокая по асфальту каблуками дешевых босоножек. Было заметно, какие они неловкие, эти босоножки, сработанные из грубого кожзаменителя. И сама Светка была неловкая, несуразная какая-то. На голове горшок, а не стрижка, и джинсы приобрели непонятный линялый цвет от многочисленных стирок, и серая кофта поверх джинсов – невразумительно трикотажная. Нет, и впрямь, куда Володька смотрит? До чего жену довел…

Потом подумалось вдруг – наверное, Светке очень тяжело с ней общаться. Да и не общались бы они никогда, если бы мужья не дружили. Наверное, самое тяжелое общение между двумя женщинами – это вынужденное общение. Вроде как тоже надо дружить, если мужья дружат, а не получается. Завидовать получается, а дружить – нет…

А вообще – ну ее, эту Светку. Пусть завидует, жалко, что ли. Ей многие завидуют, и что с того? Счастливым женщинам всегда завидуют, это норма. А если норма, то надо нести свое женское счастье с высоко поднятой головой и ни на кого не обращать внимания. И все время повторять себе – я счастливая, счастливая! И сейчас тоже счастливая, сию минуту, сию секунду. И нет меня счастливей на свете…

Нет. Нет, черт возьми. Не откликается внутри ничего на внешние призывы. Наверное, Светка права, когда вынесла свой вердикт – «зажралась». Наверное, все должно быть наоборот, а? Наверное, сначала внутренний посыл должен быть, а внешний на него должен откликнуться. Как тогда… Единственный раз в жизни… Как тогда…

Она и сама не заметила, как вошла в парковую длинную аллею, как прошлое накинулось на нее в этом спокойствии и безлюдье, в шуме молодых и резвых тополиных листьев. Будто пробка сама вырвалась из бутылки, и память выскочила на волю. И на тебе, получи то самое, которое хочешь забыть!

Надо же, давно так яростно забытое не вгрызалось. И вот опять… Но ведь не было ничего, и вспоминать, по сути, нечего, совсем нечего! Ничего не было, кроме девчачьего ощущения, к тому же наверняка обманного! Глупость какая, прости господи, сколько лет с тех пор минуло! Почему, почему она время от времени окунается с головой в это ощущение? Иногда кажется, что оно живет в ней своей партизанской жизнью, и не ухватишь его, не поймаешь, не уничтожишь…

Его звали Сережей. Он был студент политехнического, приезжал в деревню Озерки к бабушке на каникулы. Она окончила тогда предпоследний школьный класс, это были ее последние каникулы. И тоже гостила в Озерках у своей бабушки.

Он давно ей нравился, тайно и мучительно. Скорее всего, она себе его просто вымечтала в девчачьих грезах. Собственно, и в Озерки ездила в большей степени для того, чтобы увидеть Сережу. Просто увидеть, и все. Даже особо и не задумывалась над подоплекой этого навязчивого желания – какой там психоанализ в тринадцать лет! Просто весело было, щекотало внутри поставленной целью – увидеть, увидеть… По улице лишний раз пройти мимо дома, где жила его бабушка, на дискотеку припереться вместе с такими же девчонками-малявками, чтобы поглазеть… Он, естественно, и внимания на нее не обращал. Разница в пять лет в подростковом возрасте – целая пропасть. А в то лето, когда ей шестнадцать исполнилось… Первое и последнее их лето…

Нет, ничего не было, ничего лишнего он себе не позволил. Просто гуляли, разговаривали ни о чем, а больше молчали. И Сережа смотрел на нее задумчиво и многозначительно. А у нее – сердце в пятки… В шестнадцать лет девчачий романтизм так в основном и прыгает – от сердца к пяткам. А по пути любит еще за горло спазмом схватить и кувыркнуться в солнечном сплетении. А Сережа от избытка навалившейся вдруг нежности даже за руку ее взять не смел…

Так и ходили, ослепшие, оглохшие и онемевшие. А потом…

Они стояли на высоком берегу реки, у обрыва. Вроде как закатом любовались. Он сделал шаг назад и вдруг обнял ее за плечи. Молча. Просто обнял, и все. И так они стояли долго, долго…

А может, недолго, может, минут пять всего. Или десять. Но это совсем неважно – сколько минут длилось это счастье. За всю свою последующую жизнь Татьяна больше ни разу не испытала ничего подобного. Счастье было таким огромным, таким насыщенным, что казалось непереносимым. Какие там, к черту, бабочки в животе, которые сейчас пытаются всунуть в каждый влюбленный живот, чтобы показать меру счастья! Нет, это было что-то другое. Не бабочки. Что-то совсем непереносимое. Что невозможно забыть. Может, тогда это непереносимое счастье свалилось на нее сразу, оптом? То самое счастье, которое другим выдается в течение всей жизни по кусочку, по копеечке, по маленькой порции? Может, кто-то там, наверху, знал про них уже все заранее.

– Меня в осенний призыв в армию заберут… – тихо проговорил Сережа ей на ухо.

– А как же институт? – хрипло спросила Таня. – Тебе же еще год учиться?

– В деканате сказали – потом доучишься, после армии. Да многих парней забирают, договор у них с военкоматом… Но я это к чему, Тань… Про армию… Ты меня дождешься, замуж не выйдешь?

– Какой замуж, ты что… Мне осенью только семнадцать будет.

– Я не понял. Ты меня подождешь?

– Конечно… Конечно, подожду. Я ведь давно люблю тебя, Сережа.

– Да? А я не знал… Я только сейчас понял, что ты для меня значишь…

– И что я для тебя значу?

– Все. Ты понимаешь? Все. Я очень тебя люблю…

Они даже не поцеловались тогда. Так и стояли на краю обрыва, замерев. И снова молчали. И снова молчание было объемным, и можно сказать, страстным, страстнее всякого поцелуя. Наверное, такого с другими влюбленными не бывает. А у них – было. Дух любви взлетел выше ее традиционного физического воплощения. Взлетел и смотрел на них свысока молча.

Из армии Сережа не вернулся. Он даже письма не успел ей написать. В первый же месяц забрала его чеченская война, беспощадная и бессмысленная. Татьяна тогда по молодости лет и понять толком не смогла, что произошло – бред какой-то, абсурд… Какая война, какая такая смерть! Да как они смели вообще, если у них должно было счастье состояться? То самое, духом любви обещанное и то самое непереносимое, какого другим не дано!

Поплакав, она смирилась. Наверное, какая-то защита включилась – но почему-то смирилась. Да и как можно не смириться со смертью? Ничего ж не поделаешь, Сережу не воскресишь… И на втором курсе института вышла замуж за Валю – он так романтично за ней ухаживал…

А в Озерки к бабушке больше никогда не ездила. Не могла. Тем более бабушка вскоре умерла, а ее дом родители продали. Больше ничего ее с той романической историей не связывало. Давно и забыть пора – мало ли что случается с нами в юности?

Она и забыла. Только память о тех минутах счастья осталась. Иногда возвращается как-то вдруг, в самый неподходящий момент, будто сказать чего хочет. И даже тело помнит эту энергию – кольца Сережиных рук. Память-ощущение. Память-счастье. Непереносимая память – как нахлынет порой, и кажется, что все в жизни идет не так, все неправильно…

Хотя что, ну что неправильно-то? Она же счастливая! Чего еще не хватает? Может, и правда зажралась? Все есть, а того непереносимого ощущения больше не повторилось! А может, и не должно оно повториться? Что за капризы, в самом деле? Скромнее, скромнее нужно быть, вот что. Один раз послали оптом, и радуйся. И не проси больше…

Очнулась Татьяна от непрошеных мыслей уже в конце аллеи, стряхнула их с себя, улыбнулась. И даже постаралась, чтобы улыбка для самой себя выглядела саркастической. Сорок лет бабе, а она до сих пор юными ощущениями тревожится! Смешно.

Аллея плавно перетекла в мостовую центральной городской площади, на которой хозяйничало утреннее июньское солнце. Ударило по глазам, словно проговорило сердито – эй, женщина, очнись! Здесь и сейчас живи, посмотри, как мир прекрасен, как искрятся резвые струи фонтана, как зреет молодое лето в листьях деревьев и в нежных лепестках тюльпанов на городских клумбах! А какие запахи доносятся из дверей кофейни – твои любимые запахи, сладко-терпкие с нежной горчинкой и оттенком то ли корицы, то ли кардамона… Очнись, очнись! Нельзя жить иллюзиями, хоть они и прекрасны!

Таня усмехнулась грустно – понятно, что нельзя. Она и не живет. Само собой получается – то ли от досады, что иллюзия никогда уже не повторится, то ли от того, что не желает иллюзия оставаться всего лишь иллюзией, а претендует на нечто большее. Претендует и не отпускает. Более двадцати годков минуло, а не отпускает. И плевать ей на все, и на ее женское законное счастье, и на прекрасный мир с резвыми струями фонтана, молодым летом и вкусными запахами кофе!

– Таня! – услышала она за спиной незнакомый женский голос, обернулась удивленно.

– Ой, простите… – отступила назад окликнувшая ее женщина. – Неужели я обозналась? Но вы ведь Таня, да? Таня Клименко?

– Да… То есть в девичестве я была Клименко, а теперь Леонтьева… – растерянно произнесла Таня, вглядываясь в женщину.

– Ну да, точно! Таня Клименко! А я Настя Евдокимова! Не узнаешь, что ли? А Озерки помнишь? Мы ж вместе с тобой девчонками по лесам да по полям рассекали! Неужели я так изменилась, Тань? Хотя конечно, столько лет прошло. А ты ничего, хорошо сохранилась. Такая молодая, стройная… А я, выходит, не очень, если ты меня не узнала. Сильно растолстела, да?

– Ну, в общем, нет… Что ты, Настя… Просто у меня зрение плохое, а очков я не ношу, вот и не узнала… – лепетала Таня рассеянно, стараясь приветливо улыбаться.

Конечно, Настя изменилась, и даже очень. И практически невозможно было узнать в расплывшейся тетке ту самую Настю, деревенскую подружку, худенькую и белобрысенькую, с конопушками на вздернутом носике. Хотя конупушки остались, да. И вздернутый носик остался. И все, и больше ничего общего с той Настей не наблюдалось… Волосы из светло-русых стали отчаянно рыжими, щеки мягкими и пухлыми, и вся Настя была мягкой и пухлой, как сдобная булка. Ужас, до чего себя довела. Но ведь не скажешь ей об этом прямо – я, мол, не узнала тебя, потому что в этом поросенке невозможно узнать прежнюю Настю! Впрочем, бывшая подружка сама пришла на помощь, проговорила весело, махнув рукой:

– Да ладно, я ж понимаю… Так меня разнесло в последние годы, что никто уже не узнает. Я ведь троих сыновей родила, представляешь? Четвертого жду… Все никак девка не получается, хоть плачь! Мне мой мужик так и сказал – пока девку не родишь, не успокоюсь! Да, он у меня такой… Всем мужикам сыновей подавай, а ему девку приспичило… Я ему говорю – куда еще четвертого-то? А он – ничего, прокормим… Да и то – зарабатывает неплохо, автослесарем в сервисе работает. Сейчас подъехать за мной должен сюда, к фонтану. А я с утра в женскую консультацию ездила, потом прогуляться решила немного… Смотрю и глазам своим не верю – Танька Клименко собственной персоной! Ну надо же, какая встреча!

Настя щебетала без умолку, Таня слушала рассеянно, улыбалась, кивала. А сердце почему-то стучало в бешеном ритме. И мысль дурацкая, фантазийная вдруг мелькнула в голове – не зря все это… Не зря! Это давешние мысли о прошлом взяли и притянули к ней человека из прошлого! Нет, в самом деле. На мистику похоже. Или на предчувствие чего-то мистического…

– Насть, а ты давно из Озерков уехала? – спросила она тихо, перебив Настю на полуслове.

– Так двадцать лет тому… Как мой Саша меня сосватал, так и уехала.

– А сейчас часто туда ездишь? У тебя ведь мама в Озерках живет…

– Ой, что ты, давно не живет! Мамка-то, как меня замуж выдала, и себе мужика нашла, уехала с ним на Север. Так далеко, что лишний раз и не соберешься, и не повидаешься. Вот такие дела, да… А тетка там живет, в Озерках. Мы ездим к ней, но редко. Надо бы почаще, конечно, она обещала на меня дом переписать. А ты в Озерках не бываешь? Хотя да, бабушка-то твоя померла… Но мне тетка говорила, что как-то видела твоих родителей, они на машине были, у магазина останавливались.

– Да, мама с папой ездят на могилу к бабушке. А я ни разу не была.

– Почему?

– Не могу…

– Да почему?

– Мне тяжело, Насть…

– Вот еще, новости! Чего тяжело-то? В детстве ты вроде бабушку очень любила и в Озерках любила гостить! Там же так хорошо! И зря вы дом бабушкин продали, сейчас бы как дачу использовали! И ты бы со своей семьей приезжала! Я слышала, у тебя двое мальчишек, да?

– Да. Двое.

– Ну, вот… Детям же нужен свежий воздух!

– Я бы не смогла, Насть… – с трудом проговорила Таня. – Мне тяжело там. Потому что…

– А, ну да… Как же я сразу-то не сообразила, глупая! Это из-за Сереги Рощина, да? Я помню, как ты влюблена в него была, как вы гуляли в последнее лето. А потом его в армию забрали, а ты не дождалась, замуж выскочила.

– Да, не дождалась. Оттуда не дожидаются, Насть, – удивленно глянула на Настю Таня.

– Откуда – оттуда? – с таким же удивлением в голосе переспросила Настя, странно и настороженно улыбнувшись.

Таня вздохнула, трагически прикрыв глаза, – что за вопрос дурацкий? Настя не может не знать, что Сережа погиб…

– Так я не поняла… Откуда – оттуда? – настойчиво переспросила Настя. Потом вдруг округлила глаза и испуганно прикусила губу, будто сообразив что-то, и проговорила испуганным шепотком: – Постой, постой… О господи, Танька… Да неужели ты не знаешь? Не может быть…

– Чего я не знаю, Насть? – тихо спросила Таня, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Да ведь он живой, Тань…

– Кто живой? Сережа? Но этого не может быть! Я помню, как его бабушка убивалась, как мать его в Озерки приезжала… Да я сама плакала на ее плече, ты что… Его похоронили, Настя, неужели ты забыла?!

– Да ничего я не забыла! Слава богу, в здравом уме и твердой памяти нахожусь!

– А что же это было тогда? С похоронами Сережи…

– Да, так и было! Только похорон не было на самом деле. То есть родственникам объявили в военкомате, что Сережа погиб, когда на их часть боевики напали. Что некого хоронить, всех на куски разорвало от мощного взрыва. Тогда ж многие ребята гибли, такая заваруха была! А потом оказалось, что Сережа живой! Не помню всех подробностей, как так случилось, повезло ему, наверное. Да, живой, представляешь? Вернее, едва живой. Весь израненный, к тому же контузия страшная с полной потерей памяти… Целый год в госпитале валялся, пока сам себя не вспомнил. Мать к нему приехала, а он никакой. Почти калека. Потом еще год его выхаживать пришлось, чтоб хотя бы ходить начал. Представляешь, что это такое для матери? Через год после смерти сына узнать, что он живой! Господи, да я думала, ты знаешь, Тань! Неужели тебе никто не сказал?

– Нет, никто не сказал… – бесчувственными губами пролепетала Таня. – Я ж в Озерках больше не была.

– И мать Сережина не сказала? Хотя да – не до тебя ей было. Еще и бабушка Серегина в Озерках померла… А у матери и родственников никаких больше нет, помощи ждать неоткуда. Говорят, ей несладко пришлось тогда – один на один с горем. И с калекой-сыном, за которым надо ухаживать. А на все ж деньги нужны, сама понимаешь! Нынче любое лечение в копеечку выливается, а если больной лежачий – тем более. Дом в Озерках продала, конечно, но много ли с той развалюхи выручишь? Но вроде поставила-таки Серегу на ноги, я краем уха слышала. Вроде ей помогли, нашлись добрые люди…

– А где сейчас живет Сергей? В Озерках?

– Да нет, что ты. Где ему там жить? Здесь где-то, в городе.

– То есть… Вот в этом самом городе?!

– Ну да…

– А где? Адрес знаешь?

– Да откуда, Тань… – пожала сдобными плечами Настя. – Мне и без надобности его адрес. Тебе лучше знать, где его мать живет.

– Нет, я не знаю, – призналась Таня. – Я у нее никогда не была. Не успела… Мы с ней только в Озерках виделись.

– Ну, не знаю, чем тебе даже и помочь. Да ты чего так разволновалась-то, господи! Гляди, побледнела как! Столько лет прошло, а ты так близко к сердцу приняла… Ты что, Серегу так сильно любила, да? Но вроде мы совсем соплюхами тогда были. Да, странно как-то… Не понимаю…

– Да я и сама себя не понимаю, Насть… – проговорила Таня. – Вдруг накатило чего-то, и впрямь нехорошо стало…

– У меня водичка с собой есть, будешь?

– Да… Давай…

Настя полезла пухлыми суетливыми руками в сумку, достала бутылку воды, сунула Татьяне в руки. Со стороны проезжей части донесся требовательный автомобильный гудок, и Настя обернулась на него торопливо:

– Ой, Тань, это за мной! Мой приехал! Ну, я побежала, да? Рада была увидеть… Да ты пей водичку-то, пей! Я тебе ее оставлю! А лучше всего поди-ка, сядь на скамеечку, посиди. Надо же, а я думала, ты знаешь. Поди, и не надо было говорить-то… Ну все, Тань, я побежала! Пока! Может, еще свидимся как-нибудь!

Настя неуклюже заторопилась к призывающему ее мужу, на ходу обернулась, махнула рукой. Таня тоже вяло махнула, потом поискала глазами скамью – и впрямь надо было сесть. Чтобы не грохнуться в обморок. Чтобы как-то принять и переварить неожиданную информацию. Ага, вон там, в тенечке, под кустом сирени, есть свободная скамья…

Села, нацепила темные очки, будто спряталась от посторонних глаз. Будто они, посторонние, могли разглядеть ее смятение. Или увидеть, как она снова ныряет в прошлое, практически поневоле, и слышит голос Сергея, обращенный к ней с ласковой надеждой:

– Ты ведь дождешься меня, Тань? Это же всего два года…


Страницы книги >> 1 2 3 4 | Следующая
  • 3.7 Оценок: 7

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации