Текст книги "Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)"

Пушкин – Н. Н. Гончаровой, 11 окт. 1830 г., из Болдина.

19 окт., сожж. (ена) X песнь (Евгения Онегина).

Пушкин. Пометка в черновой тетради. – Рус. Стар., 1884 г., т. 44, с. 339.

Я сунулся было в Москву, да, узнав, что туда никого не пускают, воротился в Болдино да жду погоды. – Ну уж погода! Знаю, что не так страшен черт, як его малюют; знаю, что холера не опаснее турецкой перестрелки, – да отдаленность – да неизвестность – вот что мучительно. Хоть я и не из иных прочих, так сказать – но до того доходит, что хоть в петлю. – Мне и стихи в голову не лезут, хоть осень чудная, и дождь и снег и по колено грязь.

Пушкин – П. А. Плетневу, в конце окт. 1830 г., из Болдина.

Посылаю тебе, барон, вассальскую мою подать, именуемую цветочною, по той причине, что платится она в ноябре, в самую пору цветов. Доношу тебе, моему владельцу, что нынешняя осень была детородна и что коли твой смиренный вассал не околеет от сарацинского падежа, Холерой именуемого, то в замке твоем, Литературной Газете, песни трубадуров не умолкнут круглый год. Отец мне ничего про тебя не пишет, а это беспокоит меня, ибо я все-таки его сын, – т. е. мнителен и хандрлив (каково словечко?). Скажи Плетневу, что он расцеловал бы меня, видя мое осеннее прилежание.

Пушкин – бар. А. А. Дельвигу, 4 нояб. 1830 г., из Болдина.

В Болдине, все еще в Болдине! Узнав, что вы не оставили Москвы, я взял почтовых лошадей и отправился. Выехав на большую дорогу, я увидел, что настоящих карантинов только три. Я храбро явился в первый (Сиваслейка, губ. Владимирская); инспектор спрашивает мою подорожную, сообщив, что мне предстоит всего шесть дней остановки. Потом он бросает взгляд на подорожную: «Вы не по казенной надобности изволите ехать?» – «Нет, по собственной самонужнейшей». – «Так извольте ехать назад, на другой тракт, здесь не пропускают». – «Давно ли?» – «Да уж около 3-х недель». – «И эти свиньи, губернаторы, не дают этого знать?» – «Мы не виноваты-с». – «Не виноваты! А мне разве от этого легче?» Нечего делать – еду назад в Лукоянов, требую свидетельства, что еду не из зачумленного места. Предводитель здешний не знает, может ли, после поездки моей, дать мне это свидетельство. Я пишу губернатору, а сам, в ожидании его ответа, свидетельства и новой подорожной, – сижу в Болдине да кисну. Вот каким образом я проделал 400 верст, не сделав шагу от моей берлоги.

Я совсем потерял мужество, и так как у нас теперь пост (скажите матушке, что этого поста я долго не забуду), то я не хочу больше торопиться; предоставляю вещам идти по своей воле, а сам останусь ждать, сложив руки. Мой отец все мне пишет, что моя свадьба расстроилась. На днях он уведомит меня, может быть, что вы вышли замуж. Есть от чего потерять голову.

Пушкин – Н. Н. Гончаровой, 18 нояб. 1830 г., из Болдина.

Вот я и в карантине, с перспективою оставаться в плену четырнадцать дней – после чего надеюсь быть у ваших ног… Я в карантине и в эту минуту не желаю ничего больше. Вот до чего мы дожили – что рады, когда нас на две недели посадят под арест в грязной избе к ткачу, на хлеб и на воду!

Пушкин – Н. Н. Гончаровой, 2 дек. 1830 г., из Платова.

Милый! Я в Москве с 5 декабря. Нашел тещу озлобленную на меня, и на силу с нею сладил, – но слава богу – сладил. На силу прорвался я и сквозь карантины два раза выезжал из Болдина и возвращался. Но слава богу, сладил и тут. Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: 2 последние главы Онегина, 8-ю, 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим Anonyme[143]143
  Анонимно (фр.). – Ред.


[Закрыть]. Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: Скупой Рыцарь, Моцарт и Сальери, Пир во время чумы и Д. Жуан. Сверх того, написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все (весьма секретное): написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется – и которые напечатаем также Anonyme – под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает.

Пушкин – П. А. Плетневу, 9 дек. 1830 г., из Москвы.

Секретно. 9 числа сего декабря прибыл из города Лукоянова отставной чиновник 10 класса Александр Сергеев Пушкин и остановился Тверской части I квартала в гостинице «Англия», за коим надлежащий надзор учрежден.

Полицмейстер Миллер в рапорте и. д. моск. обер-полицмейстера, 11 дек. 1830 г. – Кр. Арх., т. 37, с. 242.

К зиме опять Пушкин в Москву приехал, – только реже стал езжать к нам в хор. Однако нередко я его видала по-прежнему у Нащокина. Стал он будто скучноватый, а все же по-прежнему вдруг оскалит свои большие белые зубы да как примется вдруг хохотать! Иной раз даже испугает просто, право!

Цыганка Таня (Т. Д. Демьянова) в передаче Б. М. Маркевича. – Б. М. Маркевич. Соч. СПб., 1835, т. XI, с. 135.

Ты не узнал бы меня: оброс я бакенбардами, остригся под гребешок, остепенился, обрюзг.

Пушкин – Н. С. Алексееву, 26 дек. 1830 г., из Москвы.

Пушкин женится на Гончаровой, между нами сказать, на бездушной красавице, и мне сдается, что он бы с удовольствием заключил отступной трактат.

. Д. Киселев – Н. С. Алексееву, 26 дек. 1830 г. – Переписка Пушкина, т. II, с. 204.

В декабре 1830 или январе 1831 года Пушкин навестил нас в Остафьеве. Я живо помню, как он во время семейного вечернего чая расхаживал по комнате, не то плавая, не то как бы катаясь на коньках, и, потирая руки, декламировал, сильно напирая на: «я мещанин, я мещанин», «я просто русский мещанин!».

Кн. П. П. Вяземский. Соч., с. 528.

Уже при последних издыханиях холеры навестил меня в Остафьеве Пушкин. Разумеется, не отпустил я его от себя без прочтения всего написанного мною. Он слушал меня с живым сочувствием приятеля и судил о труде моем (биография фон-Визина) с авторитетом писателя опытного и критика меткого, строгого и светлого. Вообще более хвалил он, нежели критиковал. Между прочим, находил он, что я слишком живо нападаю на фон-Визина за мнение его о французах и слишком горячо отстаиваю французских писателей. При всей просвещенной независимости ума Пушкина, в нем иногда пробивалась патриотическая щекотливость и ревность в отношении суда его над чужестранными писателями. Как бы то ни было, день, проведенный у меня Пушкиным, был для меня праздничным днем.

Кн. П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. I, с. 51.

В семи верстах от уездного города Подольска Московской губернии, недалеко от старой калужской дороги, находится село Остафьево. Первым его владельцем был князь Андрей Иванович Вяземский. Когда он приехал для осмотра имения, ему бросилась в глаза липовая аллея и так ему понравилась, что он решился на покупку и тотчас же приступил к постройке нынешнего дома. Это прочный, поместительный, удобный каменный дом в два этажа, с фронтоном и колоннами, соединенный крытыми галереями-колоннадами с двумя каменными флигелями, также двухэтажными. Под домом обширные подвалы и кухня, простенки которой выложены красивыми кафлями. Дом этот так построен, что в нем могут поместиться несколько семейств, не стесняя друг друга. – По широким ступеням главного входа подымаемся на окружающую дом террасу. Входим в первую комнату, в ней пять дверей. Первая дверь направо – в библиотеку, там ряд комнат с простыми, выкрашенными шпалерами. Влево от входной комнаты – гостиная, увешанная картинами. Далее комната в два окна, кабинет. Тут висят семейные портреты. Наконец, спальня в два окна, с двумя колоннами; она угловая. Середину дома занимает круглый зал с целым полукружием выходящих в сад дверей. Средняя дверь ведет в липовую аллею, разделяющую сад пополам. Середина потолка в облаках. Сверху окно коридора верхнего этажа. Когда-то по широкому карнизу этой залы ловко проходил старик Губан, один из остафьевских старожилов. Другая половина дома обращена в сад. Влево от залы – старая столовая, с буфетными, старинными шкафами, с внутренним окном с разноцветными стеклами. Противоположная дверь залы ведет в библиотеку Павла Петровича (сына кн. Петра Андреевича); большая комната с установленными по стенам шкафами красного дерева с бронзой, когда-то бывшими в доме на Почтамтской. Далее ряд комнат с книгами, портретами, старою мебелью, что-то вроде кладовой, соединяющейся со старою библиотекой. – Верхний этаж весь состоит из жилых помещений. Низенькие комнаты с широкими подоконниками. В этом же этаже и карамзинская комната. В ней три окна к стороне Десны и одно большое – в сад. Здесь, у этого последнего окна, стоял некогда письменный стол Карамзина, а комната эта была тем его рабочим кабинетом, в котором написано им девять томов «Истории Государства Российского». Из окна вид на сад. Кругом деревья и часть горизонта. Впечатление успокоительное, тихое, располагающее к усидчивому труду. – Влево от сада поле с двумя березовыми рощами; вправо овраг с засохшим руслом Любучи и опять поля. Прямо за садом старая березовая роща. Отсюда вид на поля и на извилистую ленту реки Десны. На горизонте когда-то тянулись леса, ныне вырубленные. Тут же недалеко ряд курганов и сельское кладбище. С другой стороны дома пруд с плотиною, за ним церковь, белая, с зеленой крышей, вокруг них березы с обычными гнездами и стаей грачей; тут же сейчас крестьянские избы. Это – село Остафьево.

Гр. С. Д. Шереметьев. Село Остафьево. – Рус. Вестн., 1903, янв., с. 120–124.

Я знал Пушкина в 1832 году и лицо его запомнил хорошо, тем более, что лицо Пушкина было такое характерное, что оно невольно запечатлевалось в памяти каждого, кто его встречал… Когда же мне впервые показали акварель (П. Ф.) Соколова (рисована в 1830 г.), я сразу сказал: «Это единственный настоящий Пушкин».

С. Л. Левицкий (фотограф императорского двора) в передаче С. Д. Либровича. – Пушкин в портретах. СПб., 1890, с. 42.

Сейчас еду богу молиться и взял с собою последнюю сотню. Узнай, пожалуйста, где живет мой татарин, и, коли можешь, достань с своей стороны тысячи две.

Пушкин – П. В. Нащокину, в дек. 1830 г.

Нат. Ив. Гончарова возила дочь свою и жениха по соборам и к Иверской. Пушкин пишет: мой татарин, потому что купил у него шаль для своей невесты.

П. И. Бартенев со слов П. В. Нащокина. – Девятнадцатый век, т. I, с. 383.

Религиозность Наталии Ивановны (матери Н. Н. Гончаровой) принимала с годами суровый, фанатический склад, а нрав словно ожесточился, и строгость относительно детей, а дочерей в особенности, принимала раздражительный, придирчивый оттенок. Все свободное время проводила она на своей половине, окруженная монахинями и странницами, которые свои душеспасительные рассказы и благочестивые размышления пересыпали сплетнями и наговорами на неповинных детей или не сумевших им угодить слуг и тем вызывали грозную расправу… В строгом монастыре молодых послушниц не держали в таком слепом повиновении, как сестер Гончаровых. Если, случалось, какую-либо из них призывали к Наталье Ивановне не в урочное время, то пусть даже и не чувствовала она никакой вины за собой, сердце замирало в тревожном опасении, и прежде чем переступлен заветный порог, – рука творила крестное знамение, и язык шептал псалом, поминавший царя Давида и всю кротость его.

А. П. Арапова. Воспоминания. – Новое Время, 1907, № 11409, ил. прил., с. 7.

По рассказу Ольги Сергеевны (сестры Пушкина), родители невесты дали всем своим детям прекрасное домашнее образование, а главное, воспитывали их в страхе божием, причем держали трех дочерей непомерно строго, руководствуясь относительно их правилом: «в ваши лета не сметь суждение иметь». Наталья Ивановна наблюдала тщательно, чтоб дочери никогда не подавали и не возвышали голоса, не пускались с посетителями ни в какие серьезные рассуждения, а когда заговорят старшие, – молчали бы и слушали, считая высказываемые этими старшими мнения непреложными истинами. Девицы Гончаровы должны были вставать едва ли не с восходом солнца, ложиться спать, даже если у родителей случались гости, не позже десяти часов вечера, являться всякое воскресение непременно к обедне, а накануне праздников слушать всенощную, если не в церкви, то в устроенной Натальей Ивановной у себя особой молельне, куда и приглашался отправлять богослужение священник местного прихода. Чтение книг с мало-мальски романическим пошибом исключалось из воспитательной программы, а потому и удивляться нечего, что большая часть произведений Пушкина, сделавшихся в то время достоянием всей России, оставались для его суженой неизвестными.

Л. Н. Павлищев. Воспоминания, с. 209.

Наталья Ивановна была довольно умна и несколько начитана, но имела дурные, грубые манеры и какую-то пошлость в правилах. В Ярополче было около двух тысяч душ, но, несмотря на то, у нее никогда не было денег и дела в вечном беспорядке. В Москве она жила почти бедно, и, когда Пушкин приходил к ней в дом женихом, она всегда старалась выпроводить его до обеда или до завтрака. Дочерей своих бивала по щекам. На балы они иногда приезжали в изорванных башмаках и старых перчатках. Долгорукая помнит, как на одном балу Наталью Николаевну уводили в другую комнату, и Долгорукая давала ей свои новые башмаки, потому что ей приходилось танцевать с Пушкиным.

Кн. Е. А. Долгорукова по записи П. И. Бартенева. – П. И. Бартенев. Рассказы о Пушкине, с. 63.

Пушкин настаивал, чтобы поскорее их обвенчали. Но Наталья Ивановна напрямик ему объявила, что у нее нет денег. Тогда Пушкин заложил имение, привез денег и просил шить приданое. Много денег пошло на разные пустяки и на собственные наряды Натальи Ивановны.

Кн. Е. А. Долгорукова по записи П. И. Бартенева. – Там же, с. 64.

12 тысяч рублей были заняты у Пушкина на расходы по свадьбе.

П. И. Бартенев со слов П. В. Нащокина. – Девятнадцатый век, т. I, с. 392.

Наталья Николаевна сообщала, что свадьба их беспрестанно была на волоске от ссор жениха с тещей, у которой от сумасшествия мужа и неприятностей семейных характер испортился. Пушкин ей не уступал и, когда она говорила ему, что он должен помнить, что вступает в ее семейство, отвечал: «Это дело вашей дочери, я на ней хочу жениться, а не на вас». Наталья Ивановна диктовала даже дочери колкости жениху, но та всегда писала в виде P. S., после нежных писем, и Пушкин уже понимал, откуда идут строки.

П. В. Анненков со слов Н. Н. Пушкиной-Ланской. Записи. – Б. Л. Модзалевский. Пушкин, с. 352.

Пушкин очень внимательно следил за ходом польского восстания. Еще в исходе 1830 г., наскучив тем, что свадьба его оттягивалась вследствие разных препятствий со стороны будущей тещи, он говорил Нащокину, что бросит все и уедет драться с поляками. – Там у них есть один Вейскопф (белая голова): он наверное убьет меня, и пророчество гадальщицы сбудется.

П. И. Бартенев. – Девятнадцатый век, т. I, с. 386.

Нетерпеливость Пушкина, потребность быстрой смены обстоятельств, вообще пылкий характер его выражается между прочим и в том, что он хотел было совсем оставить женитьбу и уехать в Польшу единственно потому, что свадьба, по денежным обстоятельствам, не могла скоро состояться. Нащокин имел с ним горячий разговор по этому случаю в доме кн. Вяземского. Намереваясь отправиться в Польшу, Пушкин все напевал Нащокину: «Не женись ты, добрый молодец, а на те деньги коня купи».

П. В. Нащокин по записи П. И. Бартенева. – П. И. Бартенев. Рассказы о Пушкине, с. 41.

Новый год встретил я с цыганами и с Танюшей, настоящей Татьяной-пьяной. Она пела песню, в таборе сложенную, на голос: приехали сани.

 
Давыдов с ноздрями,
Вяземский с очками,
Гагарин с усами,
Девок испугали
И всех разогнали
 

и пр.

Пушкин – кн. П. А. Вяземскому, 2 янв. 1831 г., из Москвы.

К Пушкину, и занимательный разговор, кто русские и не русские. – Как воспламеняется Пушкин, – и видишь восторженного.

М. П. Погодин. Дневник, 7 янв. 1831 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. XXIII–XXIV, с. 111.

Пушкин был у меня два раза в деревне, все так же мил и все тот же жених. Он много написал у себя в деревне.

Кн. П. А. Вяземский – П. А. Плетневу, 12 янв. 1831 г., из Остафьева. – Изв. Отд. рус. яз. и слов. Имп. Ак. Наук, 1897, т. II, кн. I, с. 93.

Душа моя, вот тебе план жизни моей: я женюсь в сем месяце, полгода проживу в Москве, летом приеду к вам. Я не люблю московской жизни. Здесь живи не как хочешь – как тетки хотят. Теща моя – та же тетка. То ли дело в Петербурге! Заживу себе мещанином припеваючи, независимо и не думая о том, что скажет Марья Алексеевна.

Пушкин – П. А. Плетневу, 13 янв. 1831 г., из Москвы.

Вы совершенно правы, упрекая меня за мое пребывание в Москве. Не поглупеть в ней невозможно. Вы знаете эпиграмму на общество скучного человека: «On n’est pas seul, on n’est pas deux»[144]144
  Не один, не вдвоем (фр.). – Ред.


[Закрыть]. Это эпиграф к моему существованию.

Пушкин – Е. М. Хитрово, 21 янв. 1831 г., из Москвы. – Письма Пушкина к Хитрово, с. 14 (фр.).

Ужасное известие (о смерти Дельвига) получил я в воскресение. На другой день оно подтвердилось. Вчера ездил я к Салтыкову (отцу жены Дельвига) объявить ему все – и не имел духу. Грустно, тоска. Вот первая смерть, мною оплаканная. Карамзин под конец был мне чужд, я глубоко сожалел о нем, как русский, но никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду – около него собралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели. Считай по пальцам: сколько нас? ты, я, Баратынский, вот и все. Вчера провел я день с Нащокиным, который сильно поражен его смертью – говорили о нем, называя его «покойник Дельвиг», и этот эпитет был столь же странен, как и страшен. Нечего делать! согласимся. Покойник Дельвиг. Быть так. Баратынский болен с огорчения. Меня не так-то легко с ног свалить. Будь здоров – и постараемся быть живы.

Пушкин – П. А. Плетневу, 21 янв. 1831 г., из Москвы.

Когда известие о смерти барона Дельвига пришло в Москву, тогда мы были вместе с Пушкиным, и он, обратясь ко мне, сказал: – «Ну, Войныч, держись: в наши ряды постреливать стали».

П. В. Нащокин – Н. М. Коншину, 21 авг. 1844 г. – Рус. Стар., 1908, дек., с. 763.

Вчера обедал в клубе. К нам подсел поэт Пушкин и все время обеда проболтал, однако же прозою, а не в стихах. Стол был очень хорош, покурили, посмотрели мастеров в биллиард и разъехались.

А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 22 янв. 1831г. – Рус. Арх., 1902, т. I, с. 48.

Вчера совершилась тризна по Дельвиге. Вяземский, Баратынский, Пушкин и я, многогрешный, обедали вместе у Яра, и дело обошлось без сильного пьянства.

Н. М. Языков – А. М. Языкову, 28 янв. 1830 г., из Москвы. – Историч. Вестн., 1883, № 12, с. 530.

Я – женат. Женат – или почти. Все, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни противу женитьбы, все уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе, как обыкновенно живут. Счастья мне не было. «Il n’est de bonheur que dans les voies communes (счастье – только на избитых дорогах)». Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю, как люди, и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входили в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью. У меня сегодня сплин – прерываю письмо мое, чтоб тебе не передать моей тоски: тебе и своей довольно. Пиши мне на Арбат, в дом Хитровой.

Пушкин – Н. И. Кривцову, 10 февр. 1831 г., из Москвы.

(По поводу письма к Кривцову.) Нам случилось видеть еще одно письмо Пушкина, написанное также почти накануне свадьбы и еще более поразительное по удивительному самосознанию или вещему предвидению судьбы своей. Там Пушкин прямо говорит, что ему, вероятно, придется погибнуть на поединке.

П. И. Бартенев. – Рус. Арх., 1864, с. 974.

Через несколько дней женюсь. Заложил я моих 200 душ, взял 38 000, и вот им распределение: 11 000 теще, которая непременно хотела, чтобы дочь ее была с приданым – пиши пропало; 10 000 Нащокину, для выручки его из плохих обстоятельств: деньги верные. Остается 17 000 на обзаведение и житие годичное. В июне буду у вас и начну жить en bourgeois, а здесь с тетками справиться невозможно – требования глупые и смешные, а делать нечего. Теперь понимаешь ли, что значит приданое и отчего я сердился? Взять жену без состояния – я в состоянии, но входить в долги для ее тряпок я не в состоянии. Но я упрям и должен был настоять по крайней мере на свадьбе.

Пушкин – П. А. Плетневу, в перв. пол. февр. 1831 г., из Москвы.

В городе опять начали поговаривать, что Пушкина свадьба расходится; это скоро должно открыться: середа последний день, в который можно венчать. Невеста, сказывают, нездорова. Он был на бале у наших, отличался, танцовал, после ужина скрылся. «Где Пушкин?» – я спросил, а Гриша Корсаков серьезно отвечал: «Он ведь был здесь весь вечер, а теперь он отправился навестить свою невесту». Хорош визит в пять часов утра, и к больной! Нечего ждать хорошего, кажется; я думаю, что не для ее одной, но и для него лучше было бы, кабы свадьба разошлась.

А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 16 февр. 1831 г. – Рус. Арх., 1902, т. I, с. 52.

Раз вечерком, – аккурат два дня до свадьбы его оставалось, – зашла я к Нащокину и Ольге (цыганке, жившей с Нащокиным). Не успели мы и поздороваться, как под крыльцо сани подкатили, и в сени вошел Пушкин. Увидел меня из саней и кричит: «Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!» – поцеловал меня в щеку и уселся на софу. Сел и задумался, да так будто тяжко, голову на руку опер, глядит на меня: «Спой мне, – говорит, – Таня, – что-нибудь на счастие; слышала, может быть, я женюсь?» – «Как не слыхать, – говорю, – дай вам бог, Александр Сергеевич!» – «Ну, спой мне, спой!» – «Давай, говорю, Оля, гитару, споем барину?» Она принесла гитару, стала я подбирать, да и думаю, что мне спеть… Только на сердце у меня у самой невесело было в ту пору; потому у меня был свой предмет, и жена увезла его от меня в деревню, и очень тосковала я от того. И думаючи об этом, запела я Пушкину песню, – она хоть и подблюдною считается, а только не годиться было мне ее теперича петь, потому она будто, сказывают, не к добру:

 
Ах, матушка, что так в поле пыльно?
Государыня, что так пыльно?
Кони разыгралися. А чьи то кони, чьи то кони?
Кони Александра Сергеевича…
 

Пою я эту песню, а самой-то грустнехонько, чувствую и голосом тоже передаю… Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукой за голову схватился, как ребеночек, плачет… Кинулся к нему Павел Войнович (Нащокин): «Что с тобой, что с тобой, Пушкин?» – «Ах, – говорит, – эта ее песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает!..» И недолго он после того оставался тут, уехал, ни с кем не простился.

Цыганка Таня (Т. Д. Демьянова) в передаче Б. М. Маркевича. – Б. М. Маркевич. Соч., т. XI, с. 135.

Накануне свадьбы Пушкин позвал своих приятелей на мальчишник, приглашал особыми записочками. Собралось обедать человек десять, в том числе был Нащокин, Языков, Баратынский, Варламов, кажется, Елагин (А. А.) и пасынок его, Ив. Вас. Киреевский. По свидетельству последнего, Пушкин был необыкновенно грустен, так что гостям было даже неловко. Он читал свои стихи, прощание с молодостью, которых после Киреевский не видал в печати. Пушкин уехал перед вечером к невесте. Но на другой день, на свадьбе, все любовались веселостью и радостью поэта и его молодой супруги, которая была изумительно хороша.

П. И. Бартенев. Рассказы о Пушкине, с. 53.

Накануне свадьбы был очень грустен и говорил стихи, прощаясь с молодостью (был Варламов), напечатанное. Мальчишник. А закуска (?) из свежей (?) семги (?). Обедало у него человек 12, Нащокин, Вяземский, Баратынский, В., Языков. И вот Пушкин уехал к невесте; кажется, Елагин. На другой день он был (два слова неразб.) с откр. рук., он был очень весел, смеялся, был счастлив, любезен с друзьями; брат (?) шу (тил).

П. И. Бартенев. Запись на обложке тихонравовской тетради. Рассказы о Пушкине, с. 129.

Необходимо разыскать стихи… прощание с молодостью и покаяние в грехах ее, которые Пушкин читал накануне своей свадьбы, на так наз. мальчишнике, и про которые живо вспоминал один из слушателей, И. В. Киреевский.

П. И. Бартенев. – Рус. Арх., 1904, № 1, обложка.

У Пушкина верно нынче холостой обед, а он не позвал меня. Досадно. – Заезжал и пожелал добра. – Там Баратынский и Вяземский толкуют о нравственной пользе.

М. П. Погодин. Дневник, 17 февр. 1831 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. XXIII–XXlV, с. 112.

18 числа сего месяца (февраля) совершилось бракосочетание. Говорят, совершенство красоты. Когда увижу ее, опишу тебе ее с ног до головы. Накануне у Пушкина был девишник, так сказать, или лучше сказать, пьянство – прощальное с холостой жизнью.

Н. М. Языков – А. М. Языкову. – В. И. Шенрок. Н. М. Языков: биогр. очерк. – Вестн. Европы, 1897, № 12, с. 603.

Я пьяный на девишнике Пушкина говорил вам о том, но вы были так пьяны, что навряд ли это помните.

Д. В. Давыдов – Н. М. Языкову. – Рус. Стар., 1884, № 7, с. 134.

Сегодня свадьба Пушкина наконец. С его стороны посажеными Вяземский и графиня Потемкина[145]145
  Сейчас же после принятия его предложения Гончаровою Пушкин просил быть посаженою матерью на его свадьбе княгиню В. Ф. Вяземскую (письмо к ней от конца апр. – нач. мая 1830 г.). 17 янв. 1831 г., за месяц до свадьбы, кн. Вяземский писал Пушкину про свою жену: «Посаженая мать спрашивает, когда прикажешь ей сесть, и просит дать ей за неделю знать о дне свадьбы». (Переписка Пушкина, т. II, с. 217.) Однако Вера Федоровна не только не была посаженою матерью Пушкина, но даже не присутствовала на его свадьбе. 4 февраля, прибивая образ, княгиня упала, ушиблась, была долго без чувств и выкинула. За четыре дня до свадьбы Пушкина Булгаков видел ее лежащей на кровати, точно мертвец: худою, желтою и бледною, еле говорящею; еще в марте опасались за ее жизнь, и оправилась она только к концу мая (см.: Письма А. Я. Булгакова. Рус. Арх., 1902, т. I, с. 50 и сл.).


[Закрыть], а со стороны невесты – Ив. Ал. Нарышкин и А. П. Малиновская. Хотели венчать их в домовой церкви кн. Серг. Мих. Голицына, но Филарет (Московский митрополит) не позволяет. Собирались его упрашивать; видно, в домовых нельзя, но я помню, что у Обольянинова обвенчали Сабурова.

А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 18 февр. 1831 г., из Москвы. – Рус. Арх., 1902, т. I, с. 53.