Текст книги "Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)"

Поручик лейб-гвардии конноегерского полка, член «Зеленой лампы», вращался в кругу веселящейся золотой молодежи, был большой любитель театра. Родственник Н. В. Всеволожского.

Ухаживал за молоденькой воспитанницей театрального училища Крыловой. По этому поводу Пушкин писал ему:

 
Мансуров, закадышный друг,
Надень венок терновый!
Вздохни и рюмку выпей вдруг
За здравие Крыловой.
Поверь, она верна тебе,
Как девственница Ласси,
Она покорствует судьбе
И госпоже Казасси.
Но скоро счастливой рукой
Набойку школы скинет,
На бархат ляжет пред тобой
И… раздвинет.
 

Ласси – французская актриса, отказавшая сватавшемуся за нее актеру Яковлеву. Г-жа Казасси – главная надзирательница театрального училища, очень строгая. В 1819 г. Мансуров уехал в Новгородскую губернию, вероятно, в командировку по военным поселениям. Пушкин писал ему туда: «Здоров ли ты, моя радость? Весел ли ты, моя прелесть?.. Мы не забыли тебя и в семь часов с половиной каждый день поминаем в театре рукоплесканьями, вздохами – и говорим: свет-то наш Павел! Что-то делает он теперь? Завидует нам и плачет о Крыловой (разумеется, нижним…). Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон нашего Никиты (Всеволожского), по-прежнему подымаются на нее телескопы и… – но увы: ты не видишь ее, она не видит тебя, – оставим элегию, мой друг. Исторически буду говорить тебе о наших; все идет по-прежнему; шампанское, слава Богу, здорово, актрисы также, то пьется, а те… – аминь, аминь, так и должно. У Юрьева… слава Богу, здоров, а у меня открывается маленький, и то хорошо. Всеволожский Никита играет, – мел столбом, деньги сыплются!.. Толстой болен, не скажу чем, – у меня и так уже много… в моем письме. Зеленая лампа нагорела, кажется, гаснет, гаснет, а жаль, – масло есть (т. е. шампанское друга нашего)… Поговори мне о себе, – о военных поселениях, это все мне нужно – потому что я люблю тебя – и ненавижу деспотизм – прощай, лапочка».

В письме этом ярко отразился весь стиль жизни общества «Зеленой лампы»: шампанское, как масло для лампы, беззаботно-веселое сожительство венерических болезней с ненавистью к деспотизму, сыплющихся на карточный стол червонцев с интересом к военным поселениям.

Внук любимой сестры Потемкина Е. А. Энгельгардт, получивший от брата несметные богатства. Двоюродный брат графини Е. К. Воронцовой. Отставной полковник, богач, страстный картежник. Член общества «Зеленая лампа». Пушкин так характеризует его в послании к нему:

…счастливый беззаконник,

Ленивый Пинда гражданин,

Свободы, Вакха верный сын,

Венеры набожный поклонник

И наслаждений властелин.

Пушкин любил его за то, что он охотно играл в карты, и за остроумие. Его каламбуры и забавные куплеты ходили по городу. Еще мальчиком, в петербургском иезуитском пансионе, он приветствовал привезенного из Москвы для поступления в пансион князя П. А. Вяземского такими стишками:

 
Mon prince,
De quelle province?
– Cou-cou,
De Moscou[252]252
  Мой князь, Из какой губернии? – Ку-ку, из Москвы (фр.). – Ред


[Закрыть].
 

Товарищи проходу не давали Вяземскому с этими стишками.

Энгельгардт выстроил в Петербурге большой дом, напоминавший парижский Пале-Рояль, с кофейнями, ресторанами, гостиницей и большим залом, в котором давались концерты и публичные маскарады.

В близких отношениях Пушкин был с Энгельгардтом в период жизни своей в Петербурге до ссылки. Но и впоследствии видался с ним, обедал у него, брал взаймы деньги; умирая, остался должен ему 1330 руб.

Богатый полтавский помещик, сын уездного хорольского предводителя дворянства. Воспитывался в московском университетском Благородном пансионе, служил в лейб-гвардии егерском полку. Писал посредственные стихи, печатал их в журналах и альманахах, но большинство их, по порнографичности содержания, не могло увидеть печати. Был членом «Зеленой лампы», там, вероятно, познакомился с Пушкиным. Был циник, человек мелкий и обидчиво-самолюбивый. Когда Пушкин был уже в ссылке, Родзянко задел его в недошедшей до нас сатире двумя стихами совершенно доносительского свойства:

 
И все его права: иль два иль три Ноэля,
Гимн Занду на устах, в руках портрет Лувеля.
 

Занда, немецкого студента, убившего агента русского правительства в Германии Коцебу, Пушкин воспел в «Кинжале», а портрет Лувеля, убийцы герцога Беррийского, с подписью: «Урок царям», он показывал знакомым в театре. Выходка Родзянки возмутила друзей Пушкина, а сам Пушкин в 1823 г. писал А. Бестужеву из Одессы: «…я уверен, что те, которые приписывают сатиру Родзянке, ошибаются. Он человек благородных правил и не станет воскрешать времена «слова и дела». Донос на человека сосланного есть последняя степень бешенства и подлости». В общем, однако, Пушкин отнесся к случившемуся очень благодушно и уже через два месяца писал из Одессы брату: «…будет Родзянка-предатель, – жду его с нетерпением». Когда Пушкина выслали из Одессы, он по дороге заехал к Родзянке, жившему в отставке в богатом своем поместье Родзянках Хорольского уезда. Пушкин прискакал к нему с ближайшей станции верхом, без седла, на почтовой лошади в хомуте. Из Михайловского он вел игривую переписку в стихах и прозе с Родзянкой и Анной Петровной Керн, бывшими в то время в близких отношениях.

Поэт, лицейский товарищ и друг Пушкина. О нем – в главе «Друзья». Был членом «Зеленой лампы», читал на ее собраниях стихи того же беззаботно-эпикурейского характера, как и послания Пушкина того времени. Видимо, такие стихи всего больше подходили к духу кружка. Вот, для примера, «горацианская ода» «Фанни», читанная Дельвигом на собрании «Зеленой лампы»:

 
Мне ль под оковами Гимена
Все видеть то же и одно?
Мое блаженство – перемена,
Я дев меняю, как вино.
Чем с девой робкой и стыдливой
Случайно быть наедине,
Дрожать и миг любви счастливой
Ловить в ее притворном сне:
Не слаще ли прелестной Фанни
Послушным быть учеником,
Платить любви беспечной дани
И оживлять восторги сном?
 

Фанни была, пользуясь выражением одного лицейского стихотворения Пушкина, «красавица младая, равно всем общая, как чаша круговая». В послании к Щербинину Пушкин, рисуя ждущую их в будущем старость, писал:

Тогда, качая головой,

Скажу тебе у двери гроба:

«Ты помнишь Фанни, милый мой?» –

И тихо улыбнемся оба.

Не следует удивляться, что солидный Дельвиг был членом кружка кутил и повес «Зеленой лампы». Дельвиг, как и Пушкин, любил «шум пиров и буйных споров, грозы полуночных дозоров». В 1824 г. он писал Пушкину: «Нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! Квартальных некому бить. Мертво и холодно».

Из древнейшего рода удельных князей Трубчевских или Трубецких, потомков Гедимина. Сын состоятельного нижегородского помещика. Слушал лекции в Московском университете. Восемнадцати лет поступил на военную службу в лейб-гвардии Семеновский полк, участвовал в кампании 1812–1814 гг., выказал военные способности и незаурядное мужество; особенно отличился под Кульмом: командуя одним батальоном, не имея ни одного патрона, штыками выбил засевших в лесу французов. Под Лейпцигом был ранен ядром в ногу. Был одним из организаторов и деятельнейшим членом «Союза спасения» и «Союза благоденствия». Ник. Тургенев в ноябре 1818 г. писал о Трубецком в дневнике: «В нем я нахожу большую неутомимость в стремлении к добру». Трубецкой открыто вел пропаганду везде, где было возможно, – в светских гостиных, в кругах гвардейского офицерства, в литературных обществах. Членом «Зеленой лампы» он был недолго, не более двух месяцев, весной 1819 г., перед отъездом за границу. Дошел список книг, рекомендованных Трубецким для чтения сочленам по «Лампе»; список свидетельствует о довольно элементарном образовательном уровне участников кружка; рекомендуются «История» Карамзина, История Суворова, Деяния Петра Великого, рядом с этим – Четьи-Минеи (!), «Церковная история» митрополита Платона; поражает в списке полное отсутствие книг политического содержания.

Осенью 1821 г. Трубецкой вернулся из-за границы и стал во главе новообразовавшегося Северного тайного общества. Вместе с Никитой Муравьевым и князем Е. П. Оболенским он был членом руководящей Думы общества, вел упорную борьбу с радикальными стремлениями Пестеля и Южного тайного общества. Перед 14 декабря Трубецкой был назначен диктатором готовившегося восстания. Он в это время был полковником Преображенского полка, заговорщики рассчитывали на его боевой опыт и на густые полковничьи эполеты, которые должны были импонировать солдатам. Трубецкому было поручено встать во главе восставших войск, занять дворец и крепость, арестовать императора Николая, принудить сенат объявить манифест о создании временного правительства и созвании депутатов. Но в день 14 декабря Трубецкой на площадь не явился и оставил восставших без руководства; присягнул Николаю, «в унынии и страхе», как сам выразился, прятался в безопасных местах. На допросах каялся, на коленях молил Николая о помиловании, с возрастающим «чистосердечием» сообщил постепенно следственной комиссии все решительно, что знал. Был осужден на вечную каторгу.

Трубецкой был высокого роста, сухопар, с некрасивым продолговатым лицом и очень длинным носом. Женат был на дочери графа Лаваля Екатерине Ивановне. Она последовала за ним в Сибирь.

Один из наиболее серьезных и интересных членов «Зеленой лампы». Сын богатого нижегородского помещика, до шестнадцати лет воспитывался в Германии. По возвращении из-за границы сдал экзамен на право получения первого чина. По географии и статистике экзаменовал профессор Е. Ф. Зябловский. Свирепостью и придирчивостью он нагнал полнейшую панику на экзаменующихся. Дошла очередь до Улыбышева. Профессор спросил:

– Скажите, какие животные водятся в России?

Улыбышев озорно ответил:

– Лошади, коровы, бараны, ослы, професс… Ах, извините, господин профессор.

Улыбышев служил в коллегии иностранных дел, заведывал редакцией официозного органа министерства «Journal de St. Pe´te´rsbourg», где, между прочим, помещал свои музыкальные рецензии. Был большой любитель музыки и театра. Его театральные отзывы и остроты повторялись публикой. Одна оперная певица считалась чуть не совершенством, но средние ноты были у нее слабые. Улыбышев отозвался о ней: «Она имеет слишком много для того, чтобы иметь достаточно».

В политическом отношении Улыбышев был настроен оппозиционно. В бумагах «Зеленой лампы» сохранилось, между прочим, несколько статей, читанных на собраниях кружка; по почерку и ряду других соображений Б. Л. Модзалевский считает автором этих статей Улыбышева. Характерна статья, озаглавленная «Сон». Автор видит во сне Россию, какой она будет через триста лет. «Мне казалось, что я среди петербургских улиц, но все до того изменилось, что мне было трудно узнать их. На каждом шагу новые общественные здания привлекали мои взоры, а старые, казалось, были использованы в целях, до странности непохожих на их первоначальное назначение. На фасаде Михайловского замка я прочел большими золотыми буквами: «Дворец Государственного Собрания». Общественные школы, академии, библиотеки всех видов занимали место бесчисленных казарм, которыми был переполнен город. Проходя перед Аничкиным дворцом, я увидел сквозь окна массу прекрасных памятников из мрамора и бронзы. Мне сообщили, что это русский пантеон, т. е. собрание статуй людей, прославившихся талантами или заслугами перед отечеством. Я тщетно искал изображений теперешнего владельца этого дворца (императора Александра). Очутившись на Невском проспекте, я кинул взоры вдаль по прямой линии, и вместо монастыря, которым он заканчивается, я увидел триумфальную арку, как бы воздвигнутую на развалинах фанатизма». Постоянных войск нет, они заменены всенародным ополчением. Почтенный старец объясняет автору: «Мы не содержим больше этих бесчисленных толп бездельников и построенных в полки воров – этого бича не только для тех, против кого они посылают, но и для народа, который их кормит». На флагах вместо двуглавого орла – феникс, держащий в клюве венец из оливковых ветвей и бессмертника. «Как видите, мы изменили герб империи, – говорит спутник автора. – Две головы орла, которые обозначали деспотизм и суеверие, были отрублены, и из пролившейся крови вышел феникс свободы и истинной веры».

В 1830 г., после смерти отца, Улыбышев вышел в отставку с чином действительного статского советника и поселился в своем нижегородском имении. Он оказался очень рачительным хозяином, к концу его жизни имение стало давать доходу до 50 тыс. руб. в год. Живя в деревне, Улыбышев написал на французском языке биографию Моцарта с обзором общей истории музыки и анализом главнейших произведений Моцарта. Книга была издана в 1843 г. в Москве и обратила на себя внимание и в Европе. При спорности многих взглядов Улыбышева труд этот, однако, настолько ценен, что уже в девяностых годах он был переведен на русский язык под редакцией М. И. Чайковского, брата композитора, со вступительной статьей известного в то время музыкального критика Г. А. Лароша. В Нижнем Новгороде, где Улыбышев проводил зиму, он был центром музыкальной и театральной жизни города, устраивал у себя концерты, в которых принимали участие и все приезжие музыкальные знаменитости; недурно сам играл на скрипке. Улыбышев писал также драмы обличительно-бытового характера. Одна из них, «Раскольники», рисующая гонения полиции на раскольников, была после его смерти напечатана в «Русском архиве».

Поручик лейб-гвардии егерского полка. Большой любитель театра, переводил театральные пьесы – драмы, комедии, оперные либретто; посещал литературные вечера князя А. А. Шаховского. Состоял членом «Зеленой лампы», каждое заседание давал отчеты о новых театральных постановках, носившие характер ординарных газетных рецензий. Писал плохие стихи. Увлекался оперной певицей Нимфодорой Семеновной Семеновой, сестрой знаменитой трагической актрисы Ек. С. Семеновой; у нее был небольшой, но очень приятный голос и привлекательная наружность. Пушкину приписывают такую эпиграмму:

 
Желал бы быть твоим, Семенова, покровом,
Или собачкою постельною твоей,
Иль поручиком Барковым.
Ах, он поручик! ах, злодей!
 

В 1827 г. Пушкин, рассматривая альбом Анны Петровны Керн, забавлялся тем, что стал в нем переводить французские стихи на русский язык и русские – на французский. «Д. Н. Барков, – рассказывает Керн, – написал одни всем известные стихи не совсем правильно, и Пушкин вместо перевода написал следующее:

 
Не смею вам стихи Баркова
Благопристойно перевесть,
И даже имени такого
Не смею громко произнесть!
 

Пушкин играл здесь тождественностью фамилии Баркова с фамилией поэта XVIII века, И. С. Баркова, знаменитого автора порнографических стихов.

Был членом «Союза благоденствия», завербовал в него несколько членов. Принимал участие в кружке «Зеленая лампа»; в это время он служил секретарем при главном директоре императорских театров в чине коллежского асессора. Пописывая стишки в сатирическом духе, читал их на собраниях «Лампы». Стихи в таком роде:

 
Тебе хвала и честь и ревностно куренье;
Тебе я приношу сие стихотворенье,
О сладкий аромат, о благовонный злак,
От скуки верный щит, возлюбленный табак!
Расти и процветай; плодись и умножайся;
Крошися в картузы; в сигары завивайся;
Во трубках без числа, как Вестин огнь, пылай
И облаком густым до потолка взлетай…
 

и т.д.

В сонете «На тленность земных вещей» автор перечисляет погибшие прославленнейшие сооружения древности и заключает так:

 
Сатурну все должно на свете покоряться,
Коль мира чудеса как сельный гибли злак,
То мне возможно ли роптать и удивляться,
Что продрался и мой на локте старый фрак?
 

Приводим эти стихи, чтобы показать, какого рода литературные изделия приходилось выслушивать Пушкину на собраниях «Зеленой лампы».

Токарев впоследствии был орловским губернским прокурором и умер в 1821 г.

Сын известного в свое время поэта князя Ив. М. Долгорукова. Служил в коллегии иностранных дел, был членом «Зеленой лампы». Писал стихи.

 
Не шути, мой ангел милой, –
Век недолог для меня:
Он не будет там унылой,
Где с тобой увижусь я…
Кто с печалями сдружился,
Для того сей в тягость свет,
Кто несчастливый родился, –
Для того надежды нет.
Я умру для жизни новой
С образом твоим в очах,
Сброшу бедствия оковы
С именем твоим в устах.
 

Пушкин с ним, по-видимому, дружил. В августе 1821 г. он писал Сергею Тургеневу из Кишинева: «Долгоруков меня забыл».

Впоследствии Долгоруков был посланником в Тегеране и сенатором.

Служил в лейб-гвардии Семеновском полку, в 1817 г. переведен полковником в один из гренадерских полков. В марте 1819 г. уволен от службы «за ранами, с мундиром и пенсионом полного жалованья». Был членом «Зеленой лампы». «Однажды, – сообщает Яков Толстой, – отставной полковник Жадовский объявил обществу, что правительство имеет о нем сведения и что мы подвергаемся опасности, не имея дозволения на установление общества. С сим известием положено было прекратить заседания, и с того времени общество рушилось».

В Петербурге до ссылки

Сын помещика, генерала. Служил на военной службе, в кампанию 1812–1814 гг. участвовал в ряде сражений, отличился под Бородиным и Лейпцигом. Когда с ним по окончании лицея познакомился Пушкин, был капитаном лейб-гвардии Преображенского полка. Член «Союза благоденствия». Человек исключительной образованности и начитанности, с блестящей памятью, знавший много иностранных языков, несокрушимый спорщик, поэт, переводчик Корнеля, прекрасный декламатор; когда он читал свои плохие стихи, они казались слушателям безупречными; у него учились актриса А. М. Колосова, актер В. А. Каратыгин. Тяготел к шишковизму, принадлежал к группе молодых архаистов, в которую входили Грибоедов, Кюхельбекер, Жандр; в общественно-политическом отношении резко расходясь с заскорузлым консерватизмом старых шишковистов (Шишков, Шаховской, Шихматов), члены этой группы сходились с ними в требованиях обращения к национальным русским темам, сохранения древнеславянских форм языка и введения в него «просторечия», боролись с Карамзиным и Жуковским. Пушкин, принадлежавший к другой литературной группировке, сильно, однако, тянулся к Катенину, к его уму и образованности, к ряду его литературных мнений. В 1818 г. он пришел к Катенину, подал ему свою трость и сказал:

– Я пришел к вам, как Диоген к Антисфену: побей, но выучи!

Катенин ответил:

– Ученого учить – портить.

С тех пор у них установились дружеские отношения. Обращение Пушкина к Катенину совпало с переломом в литературных воззрениях Пушкина и с отходом его от безусловного преклонения перед Карамзиным и Жуковским. В это время как раз распался и «Арзамас». Впоследствии Пушкин писал Катенину: «…ты отучил меня от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба для мысли». Новейшие исследователи приписывают именно влиянию Катенина подчеркнуто простонародный язык «Руслана и Людмилы», так возмутивший литературных староверов, а также введенную в поэму пародию на «Двенадцать спящих дев» Жуковского. Прототип таких пушкинских баллад, как «Жених» и «Утопленник», исследователи эти видят в балладах Катенина «Убийца» и «Ольга». Влияние Катенина на Пушкина в начале их знакомства сказывалось даже в том, что Пушкин бессознательно перенимал у Катенина его жесты, манеру говорить и держаться. Катенин свез Пушкина к князю А. А. Шаховскому и помирил их. Он же, по-видимому, был одним из секундантов-гвардейцев, с которыми Пушкин явился к майору Денисевичу, обидевшему его в театре.

Катенин был небольшого роста, очень стройный, с ядовито-насмешливой улыбкой и лукавым взглядом, необычайно подвижный, вспыльчивый, охотник затевать споры. Вигель про него пишет: «Круглолицый, полнощекий и румяный, как херувим на вербе, он вечно кипел, как кофейник на конфорке… Видал я людей самолюбивых до безумия, но подобного ему не встречал, у него было самое странное авторское самолюбие: мне случалось от него самого слышать, что он охотнее простит такому человеку, который назовет его мерзавцем, плутом, нежели тому, который хотя бы по заочности назвал его плохим писателем; за это готов он вступиться с оружием в руках». Самолюбие Катенина было действительно совершенно исключительное, доходившее до болезненности, и друзья очень опасались его задевать. Таких обид Катенин не прощал. Однажды он горячо нападал на Крылова, почти отрицая его дарование. Собеседник возразил:

– Да у тебя, верно, какая-нибудь личность против Крылова.

– Нисколько. Критикую его с одной литературной точки зрения. – И потом вдруг добавил: – Да он и нехороший человек: при избрании моем в Академию этот подлец один из всех положил мне черный шар.

Пушкин впоследствии отзывался о Катенине: «…характером он принадлежит к восемнадцатому столетию: та же авторская мелкость и гордость, те же литературные интриги и сплетни». У Катенина было много сопутствующих данных для крупного поэта: ум, вкус, образованность, смелость суждения, отвращение к протоптанным тропинкам; не было только одного – подлинного поэтического дарования. «Без искры животворящего гения, – говорит И. Н. Розанов, – он был только пародией крупного писателя».

В 1822 г., уже после высылки Пушкина из Петербурга, принужден был оставить Петербург и Катенин; он тогда уже был в отставке. В театре шла трагедия Озерова «Поликсена» со знаменитой Семеновой и В. А. Каратыгиным; публика больше хлопала Каратыгину, чем Семеновой. В пьесе дебютировала и актриса Азаревичева, протеже Семеновой. Когда на вызовы вышла Семенова, ведя с собой Азаревичеву, Катенин крикнул: «Не надо Азаревичеву! Каратыгина!» Семенова пожаловалась петербугскому генерал-губернатору Милорадовичу, и тот запретил отставному полковнику Катенину посещать театры, о чем уведомил императора Александра, бывшего в то время в Вероне. Ответ был получен такой: «Как отставной полковник Катенин и на предь сего замечен был неоднократно с невыгодной стороны и удален из лейб-гвардии Преображенского полка, то его величество повелевает выслать г. Катенина из Петербурга с запрещением въезжать в обе столицы». Театральная история была только предлогом. У императора были подозрения о принадлежности Катенина к Тайному обществу. Катенин поселился в своем костромском имении и прожил там с небольшими перерывами около десяти лет. В 1832 г. переехал в Петербург. В 1833 г. он, одновременно с Пушкиным, был избран в члены Российской академии. Впоследствии еще некоторое время служил на военной службе, в 1838 г. вышел в отставку генерал-майором и поселился в деревне. Во всей губернии он слыл за большого вольнодумца, насмешника и безбожника.

Позднейшее отношение Пушкина к Катенину было двоящееся и трудно определимое. Пушкин привлек Катенина к сотрудничеству в «Литературной газете», в письмах к нему и в печатных отзывах осыпал преувеличенными похвалами, даже в письмах к литературным врагам его, князю Вяземскому и А. Бестужеву, высказывал сожаление, что они не ладят с Катениным, и выражал надежду, что они наконец отдадут ему справедливость. С другой же стороны, писал о Катенине, например, так: «Катенин опоздал родиться, – не идеями (которых у него нет), но характером принадлежит он к XVIII столетию. Он приезжает к поэзии в башмаках и напудренный и просиживает у нее целую жизнь с платоническою любовью, благоговением и важностью». К 1828 г. относится характерная поэтическая сшибка Катенина с Пушкиным. Пушкиным только что были написаны стихи «К друзьям»: «Нет, я не льстец, когда царю хвалу свободную слагаю». Катенин послал Пушкину длинное стихотворение «Старая быль». Перед князем Владимиром состязаются два певца: скопец-грек и русский воин «средних лет». Грек в песне своей восхваляет князя:

 
Кого же воспоет певец,
Кого, как не царей державных,
Непобедимых, православных,
Носящих скипетр и венец?
 

Радуется за царских птичек в клетках, не знающих «мнимой свободы» и вкушающих отраду «в божественной неволе», поет о «всеавгустейшем персте», отвергающем уста поэта для сладких песен. Русский воин стоит «безмолвно и в землю потупивши взор». Князь Владимир предлагает ему отказаться от состязания со сладкогласным эллином, и русский воин на это соглашается:

 
Ни с эллином спорить охоты мне нет,
Ни петь я, как он, не умею.
Певал я о витязях смелых в боях,
Давно их зарыты могилы,
А петь о великих князьях и царях
Ума не достанет, ни силы.
 

Князь Владимир дает в награду русскому воину второй приз – кубок. В посвящении к своей пьесе Катенин, как бы стараясь нейтрализовать едкость скрытых в ней упреков, пишет Пушкину, что в настоящее время кубок этот находится во владении Пушкина. Пушкин ответил Катенину ироническим посланием:

 
Напрасно, пламенный поэт,
Свой чудный кубок мне подносишь
И выпить за здоровье просишь:
Не пью, любезный мой сосед!
Товарищ милый, но лукавый,
Твой кубок полон не вином.
Но упоительной отравой…
 

и т.д.

В 1834 г. Катенин издал стихотворную сказку «Княжна Милуша». В посвящении к сказке этот «русский воин средних лет», бывший член «Союза благоденствия», писал так:

 
Почтеннейший! Хотя б всего один
Нашелся ты в России просвещенной,
Каких ищу: во-первых, дворянин
И столбовой, служивой и военной,
Душой дитя с начитанным умом,
И русский всем, отцом и молодцом,
Коли прочтя в досужий час, Милушу
Полюбишь ты, я критики не струшу.