Текст книги "Васюткино озеро"

Виктор Петрович Астафьев
Васюткино озеро

© Астафьев В. П., текст, насл., 2023

© Цыганков И. А., ил., 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Э́то о́зеро не оты́щешь на ка́рте. Небольшо́е оно́. Небольшо́е, зато́ па́мятное для Васю́тки. Ещё бы! Мала́ ли честь для тринадцатиле́тнего мальчи́шки – о́зеро, на́званное его́ и́менем! Пуска́й оно́ и не велико́, не то что, ска́жем, Байка́л, но Васю́тка сам нашёл его́ и лю́дям показа́л. Да, да, не удивля́йтесь и не ду́майте, что все озёра уже́ изве́стны и что у ка́ждого есть своё назва́ние. Мно́го ещё, о́чень мно́го в на́шей стране́ безымя́нных озёр и ре́чек, потому́ что велика́ на́ша Ро́дина, и ско́лько по ней ни броди́, всё бу́дешь находи́ть что́-нибудь но́вое, интере́сное.

Рыбаки́ из брига́ды Григо́рия Афана́сьевича Ша́дрина – Васю́ткиного отца́ – совсе́м бы́ло приуны́ли. Ча́стые осе́нние дожди́ вспу́чили ре́ку, вода́ в ней подняла́сь, и ры́ба ста́ла пло́хо лови́ться: ушла́ на глубину́.

Холо́дная и́зморозь и тёмные во́лны на реке́ нагоня́ли тоску́. Не хоте́лось да́же выходи́ть на у́лицу, не то что выплыва́ть на́ реку. Заспали́сь рыбаки́, рассолоде́ли[1]1
  Рассолоде́ть – разомле́ть, впасть в со́нное состоя́ние.


[Закрыть] от безде́лья, да́же шути́ть переста́ли. Но вот поду́л с ю́га тёплый ве́тер и то́чно разгла́дил ли́ца люде́й. Заскользи́ли по реке́ ло́дки с упру́гими паруса́ми. Ни́же и ни́же по Енисе́ю спуска́лась брига́да. Но уло́вы по-пре́жнему бы́ли малы́.

– Не́ту нам ны́нче фа́рту, – ворча́л Васю́ткин де́душка Афана́сий. – Оскуде́л ба́тюшко Енисе́й. Ра́ньше жи́ли, как бог прика́жет, и ры́ба ту́чами ходи́ла. А тепе́рь парохо́ды да мото́рки всю жи́вность распуга́ли. Придёт вре́мя – ерши́ да пескари́ и те переведу́тся, а об о́муле, сте́рляди и осётре то́лько в кни́жках бу́дут чита́ть.

Спо́рить с де́душкой – де́ло бесполе́зное, потому́ никто́ с ним не свя́зывался.

Далеко́ ушли́ рыбаки́ в низо́вье Енисе́я и наконе́ц останови́лись.

Ло́дки вы́тащили на бе́рег, бага́ж унесли́ в избу́шку, постро́енную не́сколько лет наза́д учёной экспеди́цией.

Григо́рий Афана́сьевич, в высо́ких рези́новых сапога́х с отвёрнутыми голени́щами и в се́ром дождевике́, ходи́л по бе́регу и отдава́л распоряже́ния.

Васю́тка всегда́ немно́го робе́л пе́ред больши́м, неразгово́рчивым отцо́м, хотя́ тот никогда́ его́ не обижа́л.

– Ша́баш, ребя́та! – сказа́л Григо́рий Афана́сьевич, когда́ разгру́зка зако́нчилась. – Бо́льше кочева́ть не бу́дем. Так, бе́з толку, мо́жно и до Ка́рского мо́ря дойти́.

Он обошёл вокру́г избу́шки, заче́м-то потро́гал руко́й углы́ и поле́з на черда́к, подпра́вил съе́хавшие в сто́рону пласту́шины ко́рья на кры́ше.

Спусти́вшись по дря́хлой ле́стнице, он тща́тельно отряхну́л штаны́, вы́сморкался и разъясни́л рыбака́м, что избу́шка подходя́щая, что в ней мо́жно споко́йно ждать осе́ннюю пути́ну, а пока́ вести́ про́мысел паро́мами и перемётами. Ло́дки же, не́вода, пла́вные се́ти и всю про́чую снасть на́добно как сле́дует подгото́вить к большо́му хо́ду ры́бы. Потяну́лись однообра́зные дни. Рыбаки́ чини́ли не́вода, конопа́тили ло́дки, изготовля́ли я́корницы, вяза́ли, смоли́ли.

Раз в су́тки они́ проверя́ли перемёты и спа́ренные се́ти – паро́мы, кото́рые ста́вили вдали́ от бе́рега.

Ры́ба в э́ти лову́шки попада́ла це́нная: осётр, сте́рлядь, тайме́нь, часте́нько нали́м, и́ли, как его́ в шу́тку называ́ли в Сиби́ри, поселе́нец. Но э́то споко́йный лов. Нет в нём аза́рта, ли́хости и того́ хоро́шего, трудово́го весе́лья, кото́рое так и рвётся нару́жу из мужико́в, когда́ они́ полукилометро́вым не́водом за одну́ то́ню выта́скивают ры́бы по не́скольку це́нтнеров.

Совсе́м ску́чное житьё начало́сь у Васю́тки. Поигра́ть не с кем – нет това́рищей, сходи́ть не́куда. Одно́ утеша́ло: ско́ро начнётся уче́бный год, и мать с отцо́м отпра́вят его́ в дере́вню. Дя́дя Коляда́, старшина́ рыбосбо́рочного бо́та, уже́ уче́бники но́вые из го́рода привёз. Днём Васю́тка нет-нет да и загля́нет в них от ску́ки.

Вечера́ми в избу́шке станови́лось лю́дно и шу́мно. Рыбаки́ у́жинали, кури́ли, щёлкали оре́хи, расска́зывали бы́ли и небыли́цы. К но́чи на полу́ лежа́л то́лстый слой оре́ховой скорлупы́. Треща́ла она́ под нога́ми, как осе́нний ледо́к на лу́жах.

Оре́хами рыбако́в снабжа́л Васю́тка. Все бли́жние ке́дры он уже́ обколоти́л. С ка́ждым днём приходи́лось забира́ться всё да́льше и да́льше в глубь ле́са. Но э́та рабо́та была́ не в тя́гость. Мальчи́шке нра́вилось броди́ть. Хо́дит себе́ по́ лесу оди́н, напева́ет, иногда́ из ружья́ пальнёт.

Васю́тка просну́лся по́здно. В избу́шке одна́ мать. Де́душка Афана́сий ушёл куда́-то. Васю́тка пое́л, полиста́л уче́бники, оборва́л листо́к календаря́ и с ра́достью отме́тил, что до пе́рвого сентября́ оста́лось всего́ де́сять дней. Пото́м засобира́лся по кедро́вые ши́шки.

Мать недово́льно сказа́ла:

– К уче́нью на́до гото́виться, а ты в лесу́ пропада́ешь.

– Чего́ ты, ма́мка? Оре́хи кто-то до́лжен добыва́ть? До́лжен. Охо́та ведь рыбака́м пощёлкать ве́чером.

– «Охо́та, охо́та»! На́до оре́хов, так пусть са́ми хо́дят. Привы́кли парни́шкой помыка́ть да сори́ть в избе́.

Мать ворчи́т по привы́чке, потому́ что ей не́ на кого бо́льше ворча́ть.

Когда́ Васю́тка с ружьём на плече́ и с патронта́шем на по́ясе, похо́жий на корена́стого, ма́ленького мужичка́, вы́шел из избы́, мать привы́чно стро́го напомина́ла:

– Ты от за́тесей далеко́ не отходи́ – сги́нешь. Хле́ба взял ли с собо́й?

– Да заче́м он мне? Ка́ждый раз обра́тно приношу́.

– Не разгова́ривай! На вот краю́шку. Не зада́вит она́ тебя́. Споко́н ве́ку так заведено́, мал ещё таёжные зако́ны переина́чивать.

Тут уж с ма́терью не поспо́ришь. Тако́в стари́нный поря́док: идёшь в лес – бери́ еду́, бери́ спи́чки.

Васю́тка поко́рно су́нул краю́шку в мешо́к и поспеши́л исче́знуть с глаз ма́тери, а то ещё придерётся к чему́-нибудь.

Ве́село насви́стывая, шёл он по тайге́, следи́л за поме́тками на дере́вьях и ду́мал о том, что, наве́рное, вся́кая таёжная доро́га начина́ется с за́тесей. Сде́лает челове́к зару́бку на одно́м де́реве, отойдёт немно́го, ещё топоро́м тю́кнет, пото́м ещё. За э́тим челове́ком пойду́т други́е лю́ди; собью́т каблука́ми мох с вале́жин, прито́пчут траву́, я́годники, отпеча́тают следы́ в грязи́, и полу́чится тропи́нка. Лесны́е тропи́нки у́зенькие, изви́листые, что морщи́нки на лбу де́душки Афана́сия. То́лько ины́е тропи́нки зараста́ют со вре́менем, а уж морщи́нки-то на лице́ едва́ ли зарасту́т.

Скло́нность к простра́нным рассужде́ниям, как у вся́кого таёжника, ра́но появи́лась у Васю́тки. Он ещё до́лго ду́мал бы о доро́ге и о вся́ких таёжных ра́зностях, е́сли бы не скрипу́чее кря́канье где-то над голово́й.

«Кра-кра-кра!..» – несло́сь све́рху, бу́дто тупо́й пило́й ре́зали кре́пкий сук.

Васю́тка по́днял го́лову. На са́мой верши́не ста́рой взлохма́ченной е́ли уви́дел кедро́вку. Пти́ца держа́ла в когтя́х кедро́вую ши́шку и ора́ла во всё го́рло. Ей так же горла́сто отклика́лись подру́ги. Васю́тка не люби́л э́тих наха́льных птиц. Он снял с плеча́ ружьё, прице́лился и щёлкнул языко́м, бу́дто на спуск нажа́л. Стреля́ть он не стал. Ему́ ужо́ не paз дра́ли у́ши за по́пусту сожжённые патро́ны. Тре́пет пе́ред драгоце́нным «припа́сом» (так называ́ют сиби́рские охо́тники по́рох и дробь) кре́пко вбит в сибиряко́в с о́троду.

– «Кра-кра»! – передразни́л Васю́тка кедро́вку и запусти́л в неё па́лкой.

Доса́дно бы́ло па́рню, что не мо́жет он долбану́ть пти́цу, да́ром что ружьё в рука́х. Кедро́вка переста́ла крича́ть, неторопли́во ощипа́лась, задрала́ го́лову, и по́ лесу сно́ва понесло́сь её скрипу́чее «кра!».

– Тьфу, ве́дьма прокля́тая! – вы́ругался Васю́тка и пошёл.

Но́ги мя́гко ступа́ли по мху. На нём там и сям валя́лись ши́шки, попо́рченные кедро́вками. Они́ напомина́ли комо́чки со́тов. В не́которых отве́рстиях ши́шек, как пчёлки, торча́ли оре́хи. Но про́бовать их бесполе́зно. Удиви́тельно чу́ткий клюв у кедро́вки: пусты́е оре́хи пти́ца да́же не вынима́ет из гнёздышка. Васю́тка по́днял одну́ ши́шку, осмотре́л её со всех сторо́н и покача́л голово́й:

– Эх и па́кость же ты!

Брани́лся Васю́тка так, для соли́дности. Он ведь знал, что кедро́вка – пти́ца поле́зная: она́ разно́сит по тайге́ семена́ ке́дра.

Наконе́ц Васю́тка облюбова́л де́рево и поле́з на него́. Намётанным гла́зом он определи́л: там, в густо́й хвое́, упря́тались це́лые вы́водки смоли́стых ши́шек. Он при́нялся колоти́ть нога́ми по разла́пистым ве́ткам ке́дра. Ши́шки так и посы́пались вниз.

Васю́тка слез с де́рева, собра́л их в мешо́к и, не торопя́сь, закури́л. Попы́хивая цига́ркой, огляде́л окружа́ющий лес и облюбова́л ещё оди́н кедр.

– Обобью́ и э́тот, – сказа́л он. – Тяжелова́то бу́дет, пожа́луй, да ничего́, донесу́.

Он тща́тельно заплева́л цига́рку, придави́л её каблуко́м и пошёл. Вдруг впереди́ Васю́тки что-то си́льно захло́пало. Он вздро́гнул от неожи́данности и тут же уви́дел поднима́ющуюся с земли́ большу́ю чёрную пти́цу. «Глуха́рь!» – догада́лся Васю́тка, и се́рдце его́ за́мерло. Стреля́л он и у́ток, и кули́ков, и куропа́ток, но глухаря́ подстрели́ть ему́ ещё не доводи́лось.

Глуха́рь перелете́л че́рез мши́стую поля́ну, вильну́л ме́жду дере́вьями и сел на сухосто́ину. Попро́буй подкради́сь!

Ма́льчик стоя́л неподви́жно и не спуска́л глаз с огро́мной пти́цы. Вдруг он вспо́мнил, что глухаря́ ча́сто беру́т с соба́кой. Охо́тники расска́зывали, что глуха́рь, си́дя на де́реве, с любопы́тством смо́трит вниз, на залива́ющуюся ла́ем соба́ку, а поро́й и подра́знивает её. Охо́тник тем вре́менем незаме́тно подхо́дит с ты́ла и стреля́ет.

Васю́тка же, как назло́, не позва́л с собо́ю Дружка́. Обруга́в себя́ шёпотом за опло́шность, Васю́тка пал на четвере́ньки, затя́вкал, подража́я соба́ке, и стал осторо́жно продвига́ться вперёд. От волне́ния го́лос у него́ прерыва́лся. Глуха́рь за́мер, с любопы́тством наблюда́я э́ту интере́сную карти́ну. Ма́льчик расцара́пал себе́ лицо́, порва́л телогре́йку, но ничего́ э́того не замеча́л. Пе́ред ним наяву́ глуха́рь!

…Пора́! Васю́тка бы́стро встал на одно́ коле́но и попыта́лся с ма́ху посади́ть на му́шку забеспоко́ившуюся пти́цу. Наконе́ц уняла́сь дрожь в рука́х, му́шка переста́ла пляса́ть, ко́нчик её заде́л глухаря́… Тр-рах! – и чёрная пти́ца, хло́пая кры́льями, полете́ла в глубь ле́са.

«Ра́нил!» – встрепену́лся Васю́тка и бро́сился за подби́тым глухарём.

То́лько тепе́рь он догада́лся, в чём де́ло, и на́чал беспоща́дно кори́ть себя́:

– Ме́лкой дро́бью гро́хнул. А что ему́ ме́лкой-то? Он чуть не с Дружка́!..

Пти́ца уходи́ла небольши́ми перелётами. Они́ станови́лись всё коро́че и коро́че. Глуха́рь слабе́л. Вот он, уже́ не в си́лах подня́ть гру́зное те́ло, побежа́л.

«Тепе́рь всё – догоню́!» – уве́ренно реши́л Васю́тка и припусти́л сильне́е. До пти́цы остава́лось совсе́м недалеко́.

Бы́стро ски́нув с плеча́ мешо́к, Васю́тка по́днял ружьё и вы́стрелил. В не́сколько прыжко́в очути́лся во́зле глухаря́ и упа́л на него́ живото́м.

– Стоп, голу́бчик, стоп! – ра́достно бормота́л Васю́тка. – Не уйдёшь тепе́рь! Ишь, како́й пры́ткий! Я, брат, то́же бе́гаю – будь здоро́в!

Васю́тка с дово́льной улы́бкой гла́дил глухаря́, любу́ясь чёрными с голубова́тым отли́вом пе́рьями. Пото́м взве́сил на руке́. «Килогра́ммов пять бу́дет, а то и полпу́да, – прики́нул он и су́нул пти́цу в мешо́к. – Побегу́, а то ма́мка наподда́ст по загри́вку».

Ду́мая о свое́й уда́че, Васю́тка, счастли́вый, шёл по́ лесу, насви́стывал, пел, что на ум приходи́ло.

Вдруг он спохвати́лся: где же за́теси? Пора́ уж им быть.

Он посмотре́л круго́м. Дере́вья ниче́м не отлича́лись от тех, на кото́рых бы́ли сде́ланы зару́бки. Лес стоя́л неподви́жно, ти́хий в свое́й уны́лой заду́мчивости, тако́й же ре́дкий, полуго́лый, сплошь хво́йный. Лишь кое-где видне́лись хи́лые берёзки с ре́дкими жёлтыми ли́стьями. Да, лес был тако́й же. И всё же от него́ ве́яло чем-то чужи́м…

Васю́тка кру́то поверну́л наза́д. Шёл он бы́стро, внима́тельно присма́триваясь к ка́ждому де́реву, но знако́мых зару́бок не́ было.

– Ффу-ты, чёрт! Где же за́теси? – Се́рдце у Васю́тки сжа́лось, на лбу вы́ступила испа́рина. – Всё э́тот глухари́на! Понёсся, как ле́ший, тепе́рь вот ду́май, куда́ идти́, – заговори́л Васю́тка вслух, что́бы отогна́ть подступа́ющий страх. – Ничего́, сейча́с посообража́ю и найду́ доро́гу. Та-ак… Почти́ го́лая сторона́ у е́ли – зна́чит, в ту сто́рону се́вер, а где ветве́й бо́льше – юг. Та-ак…

По́сле э́того Васю́тка пыта́лся припо́мнить, на како́й стороне́ дере́вьев сде́ланы зару́бки ста́рые и на како́й – но́вые. Но э́того-то он и не приме́тил. За́теси и за́теси.

– Эх, дуби́на!

Страх на́чал дави́ть ещё сильне́е. Ма́льчик сно́ва заговори́л вслух:

– Ла́дно, не робе́й. Найдём избу́шку. На́до идти́ в одну́ сто́рону. На юг на́до идти́. У избу́шки Енисе́й поворо́т де́лает, ми́мо ника́к не пройдёшь. Ну вот, всё в поря́дке, а ты, чуда́к, боя́лся! – хохотну́л Васю́тка и бо́дро скома́ндовал себе́: – Ша́гом арш! Эть, два!

Но бо́дрости хвати́ло ненадо́лго. За́тесей всё не́ было и не́ было. Поро́й ма́льчику каза́лось, что он я́сно ви́дит их на тёмном стволе́. С замира́ющим се́рдцем бежа́л он к де́реву, что́бы пощу́пать руко́й зару́бку с ка́пельками смолы́, но вме́сто неё обнару́живал шерша́вую скла́дку коры́. Васю́тка уже́ не́сколько раз меня́л направле́ние, высыпа́л из мешка́ ши́шки и шага́л, шага́л…

В лесу́ сде́лалось совсе́м ти́хо. Васю́тка останови́лся и до́лго стоя́л прислу́шиваясь. Тук-тук-тук, тук-тук-тук… – би́лось се́рдце. Пото́м напряжённый до преде́ла слух Васю́тки улови́л како́й-то стра́нный звук. Где-то слы́шалось жужжа́ние.

Вот оно́ за́мерло и че́рез секу́нду сно́ва донесло́сь, как гуде́ние далёкого самолёта. Васю́тка нагну́лся и уви́дел у ног свои́х истле́вшую ту́шку пти́цы. О́пытный охо́тник – пау́к растяну́л над мёртвой пти́чкой паути́ну. Паука́ уже́ нет – убра́лся, должно́ быть, зимова́ть в како́е-нибудь дупло́, а лову́шку бро́сил. Попа́лась в неё сы́тая, кру́пная му́ха-плево́к и бьётся, бьётся, жужжи́т слабе́ющими кры́льями.

Что-то на́чало беспоко́ить Васю́тку при ви́де беспо́мощной му́хи, вли́пшей в тенёта. И тут его́ бу́дто сту́кнуло: да ведь он заблуди́лся!

Откры́тие э́то бы́ло насто́лько просты́м и потряса́ющим, что Васю́тка не сра́зу пришёл в себя́.

Он мно́го раз слы́шал от охо́тников стра́шные расска́зы о том, как блужда́ют лю́ди в лесу́ и погиба́ют иногда́, но представля́л э́то совсе́м не так. Уж о́чень про́сто всё получи́лось. Васю́тка ещё не знал, что стра́шное в жи́зни ча́сто начина́ется о́чень про́сто.

Оцепене́ние дли́лось до тех пор, пока́ Васю́тка не услы́шал како́й-то таи́нственный шо́рох к глубине́ потемне́вшего ле́са. Он вскри́кнул и бро́сился бежа́ть. Ско́лько paз oн спотыка́лся, па́дал, встава́л и сно́ва бежа́л, Васю́тка не знал.

Наконе́ц он заскочи́л в бурело́м и на́чал с тре́ском продира́ться сквозь сухи́е колю́чие ве́тви. Пото́м упа́л с вале́жин вниз лицо́м в сыро́й мох и за́мер. Отча́яние охвати́ло его́, и сра́зу не ста́ло сил.

«Будь что бу́дет», – отрешённо поду́мал он.

В лес бесшу́мно, как сова́, прилете́ла ночь. А с не́ю и хо́лод. Васю́тка почу́вствовал, как сты́нет взмо́кшая от по́та оде́жда.

«Тайга́, на́ша корми́лица, хли́пких не лю́бит!» – вспо́мнились ему́ слова́ отца́ и де́душки. И он стал припомина́ть всё, чему́ его́ учи́ли, что знал из расска́зов рыбако́в и охо́тников.

Пе́рво-на́перво на́до развести́ ого́нь. Ла́дно, что спи́чки захвати́л и́з дому. Пригоди́лись спи́чки. Васю́тка облома́л ни́жние сухи́е ве́тки у де́рева, о́щупью сорва́л пучо́к сухо́го мха-бородача́, искроши́л ме́лко сучки́, сложи́л всё в ку́чку и поджёг. Огонёк, пока́чиваясь, неуве́ренно попо́лз по сучка́м. Мох вспы́хнул – вокру́г посветле́ло. Васю́тка подбро́сил ещё ве́ток. Ме́жду дере́вьями зашара́хались те́ни, темнота́ отступи́ла пода́льше. Моното́нно зудя́, на ого́нь налете́ло не́сколько комаро́в – веселе́е с ни́ми.

На́до бы́ло запасти́сь на́ ночь дрова́ми. Васю́тка, не щадя́ рук, налома́л су́чьев, приволо́к суху́ю вале́жину, вы́воротил ста́рый пень. Вы́тащив из мешка́ краю́шку хле́ба, вздохну́л и с тоско́й поду́мал: «Пла́чет, поди́, ма́мка». Ему́ то́же захоте́лось пла́кать, но он переборо́л себя́ и, ощипа́в глухаря́, на́чал перочи́нным но́жиком потроши́ть его́. Пото́м сгрёб костёр в сто́рону, на горя́чем ме́сте вы́копал я́мку и положи́л туда́ пти́цу. Пло́тно закры́в её мхом, присы́пал горя́чей землёй, золо́й, угля́ми, све́рху положи́л пыла́ющие головни́ и подбро́сил дров.

Че́рез час приме́рно он раскопа́л глухаря́. От пти́цы шёл пар и аппети́тный за́пах: глуха́рь упре́л в со́бственном соку́ – охо́тничье блю́до! Но без со́ли како́й же вкус! Васю́тка че́рез си́лу глота́л пре́сное мя́со.

– Эх, дури́ло, дури́ло! Ско́лько э́той со́ли в бо́чках на берегу́! Что сто́ило го́рсточку в карма́н сыпану́ть! – укоря́л он себя́.

Пото́м вспо́мнил, что мешо́к, кото́рый он взял для ши́шек, был из-под со́ли, и торопли́во вы́вернул его́. Из уголко́в мешка́ он выковыря́л щепо́тку гря́зных криста́лликов, раздави́л их на прикла́де ружья́ и че́рез си́лу улыбну́лся:

– Живём!

Поу́жинав, Васю́тка сложи́л оста́тки еды́ в мешо́к, пове́сил его́ на сук, что́бы мы́ши и́ли кто́-нибудь ещё не добра́лся до харче́й, и при́нялся гото́вить ме́сто для ночле́га.

Он перенёс в сто́рону костёр, убра́л все угольки́, наброса́л ве́ток с хвое́й, мху и лёг, накры́вшись телогре́йкой.

Сни́зу подогрева́ло.

За́нятый хло́потами, Васю́тка не так о́стро чу́вствовал одино́чество. Но сто́ило лечь и заду́маться, как трево́га начала́ одолева́ть с но́вой си́лой. Заполя́рная тайга́ не страшна́ зверьём. Медве́дь здесь ре́дкий жи́тель. Волко́в нет. Змей – то́же. Быва́ет, встреча́ются ры́си и блудли́вые песцы́. Но о́сенью ко́рма для них полно́ в лесу́, и едва́ ли они́ могли́ бы поза́риться на Васю́ткины запа́сы. И всё-таки бы́ло жу́тко. Он заряди́л одноство́льную перело́мку, взвёл куро́к и положи́л ружьё ря́дом. Спать!

Не прошло́ и пяти́ мину́т, как Васю́тка почу́вствовал, что к нему́ кто-то крадётся. Он откры́л глаза́ и за́мер: да, крадётся! Шаг, второ́й, шо́рох, вздох…

Кто-то ме́дленно и осторо́жно идёт по мху. Васю́тка боязли́во повора́чивает го́лову и неподалёку от костра́ ви́дит что-то тёмное, большо́е. Сейча́с оно́ стои́т, не шеве́лится. Ма́льчик напряжённо вгля́дывается и начина́ет различа́ть взде́тые к не́бу не то ру́ки, не то ла́пы. Васю́тка не ды́шит: «Что э́то?» В глаза́х от напряже́ния ряби́т, нет бо́льше сил сде́рживать дыха́ние. Он вска́кивает, направля́ет ружьё на э́то тёмное:

– Кто тако́й? А ну подходи́, не то садану́ карте́чью!

В отве́т ни зву́ка. Васю́тка ещё не́которое вре́мя стои́т неподви́жно, пото́м ме́дленно опуска́ет ружьё и обли́зывает пересо́хшие гу́бы. «В са́мом де́ле, что там мо́жет быть?» – му́чается он и ещё раз кричи́т:

– Я говорю́, не пря́чься, а то ху́же бу́дет!

Тишина́. Васю́тка рукаво́м утира́ет пот со лба и, набра́вшись хра́брости, реши́тельно направля́ется в сто́рону тёмного предме́та.

– Ох, окая́нный! – облегчённо вздыха́ет он, уви́дев пе́ред собо́й огро́мный ко́рень-вы́воротень. – Ну и трус же я! Чуть ума́ не лиши́лся из-за э́такой чепухи́.

Что́бы оконча́тельно успоко́иться, он отла́мывает отро́стки от корневи́ща и несёт их к костру́.

Коротка́ а́вгустовская ночь в Заполя́рье. Пока́ Васю́тка упра́вился с дрова́ми, густа́я, как смоль, те́мень начала́ реде́ть, пря́таться в глубь ле́са. Не успе́ла она́ ещё совсе́м рассе́яться, а на сме́ну ей уже́ вы́полз тума́н. Ста́ло холодне́е. Костёр от сы́рости зашипе́л, защёлкал, при́нялся чиха́ть, бу́дто серди́лся на во́лглую пелену́, оку́тавшую всё вокру́г. Комары́, надоеда́вшие всю ночь, куда́-то исче́зли. Ни дунове́ния, ни шо́роха.

Всё за́мерло в ожида́нии пе́рвого у́треннего зву́ка. Что э́то бу́дет за звук – неизве́стно. Мо́жет быть, ро́бкий свист пичу́жки и́ли лёгкий шум ве́тра в верши́нах борода́тых е́лей и коря́вых ли́ственниц, мо́жет быть, застучи́т по де́реву дя́тел и́ли протруби́т ди́кий оле́нь.

Что-то должно́ роди́ться из э́той тишины́, кто-то до́лжен разбуди́ть со́нную тайгу́. Васю́тка зя́бко поёжился, придви́нулся бли́же к костру́ и кре́пко засну́л, так и не дожда́вшись у́тренней ве́сточки.

Со́лнце уже́ бы́ло высоко́. Тума́н росо́ю пал на дере́вья, на зе́млю, ме́лкая пыль искри́лась всю́ду.

«Где э́то я?» – изумлённо поду́мал Васю́тка, оконча́тельно просну́вшись, услы́шал ожи́вшую тайгу́.

По всему́ ле́су озабо́ченно крича́ли кедро́вки на мане́р база́рных торго́вок. Где-то по-де́тски запла́кала же́лна. Над голово́й Васю́тки, хлопотли́во попи́скивая, потроши́ли сини́чки ста́рое де́рево. Васю́тка встал, потяну́лся и спугну́л корми́вшуюся бе́лку. Она́, всполошённо цо́кая, пронесла́сь вверх по стволу́ е́ли, се́ла на сучо́к и, не перестава́я цо́кать, уста́вилась на Васю́тку.

– Ну, чего́ смо́тришь? Не узна́ла? – с улы́бкой обрати́лся к ней Васю́тка.

Бе́лка пошевели́ла пуши́стым хво́стиком.

– А я вот заблуди́лся. Понёсся сду́ру за глухарём и заблуди́лся. Тепе́рь меня́ по всему́ ле́су и́щут, ма́мка ревёт… Не понима́ешь ты ничего́, толку́й с тобо́й! А то бы сбе́гала, сказа́ла на́шим, где я. Ты вон кака́я прово́рная! – Он помолча́л и махну́л руко́й: – Убира́йся дава́й, ры́жая, стреля́ть бу́ду!

Васю́тка вски́нул ружьё и вы́стрелил в во́здух. Бе́лка, бу́дто пуши́нка, подхва́ченная ве́тром, метну́лась и пошла́ счита́ть дере́вья.

Проводи́в её взгля́дом, Васю́тка вы́стрелил ещё раз и до́лго ждал отве́та. Тайга́ не отклика́лась. По-пре́жнему надое́дливо, вразнобо́й горла́нили кедро́вки, неподалёку труди́лся дя́тел да пощёлкивали ка́пли росы́, осыпа́ясь с дере́вьев.

Патро́нов оста́лось де́сять штук. Стреля́ть Васю́тка бо́льше не реши́лся. Он снял телогре́йку, бро́сил на неё ке́пку и, поплева́в на́ руки, поле́з на де́рево.

Тайга́… Тайга́… Без конца́ и кра́я тяну́лась она́ во все сто́роны, молчали́вая, равноду́шная. С высоты́ она́ каза́лась огро́мным тёмным мо́рем. Не́бо не обрыва́лось сра́зу, как э́то быва́ет в гора́х, а тяну́лось далеко́-далеко́, всё бли́же прижима́ясь к верши́нам ле́са. Облака́ над голово́й бы́ли ре́дкие, но чем да́льше смотре́л Васю́тка, тем они́ де́лались гу́ще, и наконе́ц голубы́е проёмы исче́зли совсе́м. Облака́ спрессо́ванной ва́той ложи́лись на тайгу́, и она́ растворя́лась в них.

До́лго Васю́тка оты́скивал глаза́ми жёлтую поло́ску ли́ственника среди́ неподви́жного зелёного мо́ря (ли́ственный лec обы́чно тя́нется по берега́м реки́), но круго́м темне́л сплошно́й хвойни́к. Ви́дно, Енисе́й и тот затеря́лся в глухо́й, угрю́мой тайге́.

Ма́леньким-ма́леньким почу́вствовал себя́ Васю́тка и закрича́л с тоско́й и отча́янием:

– Э-эй, ма́мка! Па́пка! Де́душка! Заблуди́лся я!..

Го́лос его́ пролете́л немно́го над тайго́й и упа́л невесо́мо – кедро́вой ши́шкой в мох.

Ме́дленно спусти́лся Васю́тка с де́рева, заду́мался, да так и просиде́л с полчаса́. Пото́м встряхну́лся, отре́зал мя́са и, стара́ясь не смотре́ть на ма́ленькую краю́шку хле́ба, при́нялся жева́ть. Подкрепи́вшись, он собра́л ку́чу кедро́вых ши́шек, размя́л их и стал насыпа́ть в карма́ны оре́хи. Ру́ки де́лали своё де́ло, а в голове́ реша́лся вопро́с, оди́н-еди́нственный вопро́с: «Куда́ идти́?» Вот уж и карма́ны полны́ оре́хов, патро́ны прове́рены, к мешку́ вме́сто ля́мки приде́лан реме́нь, а вопро́с всё ещё не решён. Наконе́ц Васю́тка забро́сил мешо́к за плечо́, постоя́л с мину́ту, как бы проща́ясь с обжи́тым ме́стом, и пошёл стро́го на се́вер. Рассуди́л он про́сто: в ю́жную сто́рону тайга́ тя́нется на ты́сячи киломе́тров, в ней во́все затеря́ешься. А е́сли идти́ на се́вер, то киломе́тров че́рез сто лес ко́нчится, начнётся ту́ндра. Васю́тка понима́л, что вы́йти в ту́ндру – э́то ещё не спасе́ние. Поселе́ния там о́чень редки́, и едва́ ли ско́ро наткнёшься на люде́й. Но ему́ хотя́ бы вы́браться из ле́су, кото́рый загора́живает свет и да́вит свое́й угрю́мостью.

Пого́да держа́лась всё ещё хоро́шая. Васю́тка боя́лся и поду́мать о том, что с ним бу́дет, е́сли разбушу́ется о́сень. По всем при́знакам ждать э́того оста́лось недо́лго.

Со́лнце пошло́ на зака́т, когда́ Васю́ткa заме́тил среди́ однообра́зного мха то́щие сте́бли травы́. Он приба́вил ша́гу. Трава́ ста́ла попада́ться ча́ще и уже́ не отде́льными были́нками, а пучка́ми. Васю́тка заволнова́лся: трава́ растёт обы́чно вблизи́ больши́х водоёмов.

«Неуже́ли впереди́ Енисе́й?» – с наплыва́ющей ра́достью ду́мал Васю́тка. Заме́тив меж хво́йных дере́вьев берёзки, оси́нки, а да́льше ме́лкий куста́рник, он не сдержа́лся, побежа́л и ско́ро ворва́лся в густы́е за́росли черему́шника, ползу́чего та́льника, сморо́динника. Лицо́ и ру́ки жа́лила высо́кая крапи́ва, но Васю́тка не обраща́л на э́то внима́ния и, защища́я руко́й глаза́ от ги́бких ветве́й, с тре́ском продира́лся вперёд. Меж кусто́в мелькну́л просве́т.

Впереди́ бе́рег… Вода́! Не ве́ря свои́м глаза́м, Васю́тка останови́лся. Так он простоя́л не́которое вре́мя и почу́вствовал, что но́ги его́ вя́знут. Боло́то! Боло́та ча́ще всего́ быва́ют у берего́в озёр. Гу́бы Васю́тки задрожа́ли: «Нет, непра́вда! Быва́ют боло́та во́зле Енисе́я то́же». Не́сколько прыжко́в че́рез ча́щу, крапи́ву, кусты́ – и вот он на берегу́.

Нет, э́то не Енисе́й. Пе́ред глаза́ми Васю́тки небольшо́е уны́лое о́зеро, подёрнутое у бе́рега ря́ской.

Васю́тка лёг на живо́т, отгрёб руко́ю зелёную ка́шицу ря́ски и жа́дно припа́л губа́ми к воде́. Пото́м он сел, уста́лым движе́нием снял мешо́к, на́чал бы́ло вытира́ть ке́пкой лицо́ и вдруг, вцепи́вшись в неё зуба́ми, навзры́д распла́кался.

…Заночева́ть реши́л Васю́тка на берегу́ о́зера. Он вы́брал посу́ше ме́сто, натаска́л дров, развёл ого́нь. С огонько́м всегда́ веселе́е, а в одино́честве – тем бо́лее. Обжа́рив в костре́ ши́шки, Васю́тка одну́ за друго́й вы́катил их из золы́ па́лочкой, как печёную карто́шку. От оре́хов уже́ боле́л язы́к, но он реши́л: пока́ хва́тит терпе́ния, не тро́гать хлеб, а пита́ться оре́хами, мя́сом, чем придётся.

Опуска́лся ве́чер. Сквозь густы́е прибре́жные за́росли на во́ду па́дали о́тблески зака́та, тяну́лись живы́ми стру́ями в глубину́ и теря́лись там, не достига́я дна. Проща́ясь со днём, кое-где с гру́стью ти́нькали сини́чки, пла́кала со́йка, стона́ли гага́ры. И всё-таки у о́зера бы́ло куда́ веселе́е, чем в гу́ще тайги́. Но здесь ещё сохрани́лось мно́го комаро́в. Они́ на́чали донима́ть Васю́тку. Отма́хиваясь от них, ма́льчик внима́тельно следи́л за ныря́ющими на о́зеро у́тками. Они́ бы́ли совсе́м не пу́ганы и пла́вали во́зле са́мого бе́рега с хозя́йским покря́киванием. У́ток бы́ло мно́жество. Стреля́ть по одно́й не́ было никако́го расчёта. Васю́ткa, прихвати́в ружьё, отпра́вился на мысо́к, вдава́вшийся в о́зеро, и сел на траву́. Ря́дом с осо́кой, на гла́дкой пове́рхности воды́, то и де́ло расплыва́лись круги́. Э́то привлекло́ внима́ние ма́льчика. Васю́тка взгляну́л в во́ду и за́мер: о́коло травы́, пло́тно, одна́ к друго́й, пошеве́ливая жа́брами и хвоста́ми, копоши́лись ры́бы. Ры́бы бы́ло так мно́го, что Васю́тку взя́ло сомне́ние: «Во́доросли, наве́рно?» Он потро́гал траву́ па́лкой. Косяки́ ры́бы подали́сь от бе́рега и сно́ва останови́лись, лени́во рабо́тая плавника́ми.

Сто́лько ры́бы Васю́тка ещё никогда́ не ви́дел. И не про́сто како́й-нибудь озёрной ры́бы: щу́ки там, соро́ги и́ли о́куня. Нет, по широ́ким спи́нам и бе́лым бока́м он узна́л пе́лядей, чи́ров, си́гов. Э́то бы́ло удиви́тельнее всего́. В о́зере – бе́лая ры́ба!

Васю́тка сдви́нул свои́ густы́е бро́ви, си́лясь что-то припо́мнить. Но в э́тот моме́нт табу́н у́ток-свия́зей отвлёк его́ от размышле́ний. Он подожда́л, пока́ у́тки поравня́ются с мы́сом, вы́целил па́ру и вы́стрелил. Две наря́дные свия́зи опроки́нулись кве́рху брю́шками и ча́сто-ча́сто задви́гали ла́пками. Ещё одна́ у́тка, оттопы́рив крыло́, бо́ком уплыва́ла от бе́рега. Остальны́е всполоши́лись и с шу́мом полете́ли на другу́ю сто́рону о́зера. Мину́т де́сять над водо́й носи́лись табуны́ перепу́ганных птиц.

Па́ру подби́тых у́ток ма́льчик доста́л дли́нной па́лкой, а тре́тья успе́ла уплы́ть далеко́.

– Ла́дно, за́втра доста́ну, – махну́л руко́й Васю́тка.

Не́бо уже́ потемне́ло, в лес опуска́лись су́мерки. Середи́на о́зера напомина́ла сейча́с раскалённую пе́чку. Каза́лось, положи́ на гла́дкую пове́рхность воды́ ло́мтики карто́шки, они́ ми́гом испеку́тся, запа́хнет горе́лым и вку́сным. Васю́тка проглоти́л слюну́, ещё раз погляде́л на о́зеро, на кровяни́стое не́бо и с трево́гой проговори́л:

– Ве́тер за́втра бу́дет. А вдруг ещё с дождём?

Он ощипа́л у́ток, зары́л их в горя́чие у́гли костра́, лёг на пи́хтовые ве́тки и на́чал щёлкать оре́хи.

Заря́ догора́ла. В потемне́вшем не́бе сты́ли ре́дкие неподви́жные облака́. На́чали прореза́ться звёзды. Показа́лся ма́ленький, похо́жий на ногото́к, ме́сяц. Ста́ло светле́е. Васю́тка вспо́мнил слова́ де́душки: «Вы́звездило – к хо́лоду!» – и на душе́ у него́ сде́лалось ещё трево́жнее.

Что́бы отогна́ть худы́е мы́сли, Васю́тка стара́лся ду́мать снача́ла о до́ме, а пото́м ему́ вспо́мнилась шко́ла, това́рищи.

Васю́тка да́льше Енисе́я ещё никогда́ не быва́л и ви́дел то́лько оди́н го́род – Ига́рку.

А мно́го ли в жи́зни хоте́лось узна́ть и уви́деть Васю́тке? Мно́го. Узна́ет ли? Вы́берется ли из тайги́? Затеря́лся в ней то́чно песчи́нка. А что тепе́рь до́ма? Там, за тайго́й, лю́ди сло́вно в друго́м ми́ре: смо́трят кино́, едя́т хлеб… мо́жет, да́же конфе́ты. Едя́т ско́лько уго́дно. В шко́ле сейча́с, наве́рное, гото́вятся встреча́ть ученико́в. Над шко́льными дверя́ми уже́ вы́вешен но́вый плака́т, на кото́ром кру́пно напи́сано: «Добро́ пожа́ловать!»

Совсе́м приуны́л Васю́тка. Жа́лко ему́ самого́ себя́ ста́ло, на́чало донима́ть раска́яние. Не слу́шал вот он на уро́ках и в переме́ну чуть не на голове́ ходи́л, поку́ривал тайко́м. B шко́лу съезжа́ются ребя́та со всей окру́ги: тут и эве́нки, тут и не́нцы, и нгана́саны. У них свои́ привы́чки. Быва́ло, доста́нет кто́-нибудь из них на уро́ке тру́бку и без ли́шних рассужде́ний заку́ривает. Осо́бенно греша́т э́тим малыши́ – первокла́ссники. Они́ то́лько что из тайги́ и никако́й дисципли́ны не понима́ют. Ста́нет учи́тельница О́льга Фёдоровна толкова́ть тако́му ученику́ насчёт вре́дности ку́рева – он обижа́ется; тру́бку отберу́т – ревёт. Сам Васю́тка то́же поку́ривал и им табачо́к дава́л.

– Эх, сейча́с бы О́льгу Фёдоровну уви́деть… – ду́мал Васю́тка вслух. – Весь бы таба́к вы́тряхнул…

Уста́л Васю́тка за день, но сон не шёл. Он подбро́сил в костёр дров, сно́ва лёг на спи́ну. Облака́ исче́зли. Далёкие и таи́нственные, переми́гивались звёзды, сло́вно зва́ли куда́-то. Вот одна́ из них ри́нулась вниз, прочерти́ла тёмное не́бо и тут же раста́яла. «Пога́сла звёздочка – зна́чит, жизнь чья-то оборвала́сь», – вспо́мнил Васю́тка слова́ де́душки Афана́сия.

Совсе́м го́рько ста́ло Васю́тке.

«Мо́жет быть, уви́дели её на́ши?» – поду́мал он, натя́гивая на лицо́ телогре́йку, и вско́ре забы́лся беспоко́йным сном.