Текст книги "Зеркало Иблиса"

50

И воззвали они к своему приятелю, и тот взял и убил.

Коран. Месяц. 29 (29)

– У меня есть инструкции, полученные в Берлине, и я не могу ничего рассказать. Да вы и не поймете. Я посвятил этому всю свою жизнь, – гордо сказал Корнелиус.

– Скажите хоть вкратце, что нам там понадобилось, – повторил фон Акстхельм.

За линию горизонта опускалось багровое солнце, на костерке кипел и булькал котелок с кофе. Подполковник Альтобелли сидел, накинув на плечи одеяло, и слушал, как немцы пытаются разговорить сухаря профессора на предмет того, что он собирается искать в Эль-Джауфе. Корнелиус не сдавался.

– Ваше дело – копать, если я скажу, и не копать, если я не скажу. Именно так. Вам, если не ошибаюсь, ведено слушаться меня во всем, что касается археологических изысканий.

– Хорошо, хорошо, – примирительно сказал обер-лейтенант Мирш, – Будем копать. Только если доедем без приключений.

– Думаешь, можем наткнуться на британцев? – спросил Кельтен.

– Запросто. На разведотряд… Если у них будет танк или два, наша песенка спета.

– Мы можем удрать от танков.

– На этих рыдванах?

– Напрасно ты так, хорошие машины, – заступился за «бедфорды» Кельтен. – Но танк может и догнать… А если они успеют выстрелить и попасть, то и догонять будет некого.

– Прекратите. – Фон Акстхельм поморщился. – Солдаты слушают.

– Ничего они не слушают, дрыхнут они, господин капитан, – хихикнул Мирш.

– Нам тоже пора спать. Пьем кофе и на покой, – велел фон Акстхельм. Но Мирш не унимался.

– А вы что думаете, господин подполковник? – спросил он, повернувшись к Альтобелли. Тот зевнул и признался:

– Я тоже за то, чтобы идти спать. – Да я не о том. Я об англичанах.

– По пустыне сейчас кто только не шатается… – уклончиво сказал Альтобелли. – Вспомните хотя бы вчерашнюю историю с бомбардировщиком.

История и в самом деле была странная. Ближе к вечеру, часов в шесть, довольно далеко от них к западу над пустыней с ревом пролетел самолет, который подполковник опознал как британский бомбардировщик «бомбей». Что он мог делать так далеко от побережья, от аэродромов, куда летел и где планировал сесть – осталось загадкой. Отряд он, кажется, не заметил, а если и заметил, то никак этого не выказал. Возможно, самолет попросту заблудился, такое теоретически могло случиться…

– Нужно было и нам лететь на самолете, – сказал Мирш.

– Прогулка была бы не столь познавательной, – возразил Кельтен. – В школе мы тоже ходили в поход в горы пешком, хотя могли бы поехать туда на поезде или автобусе.

– То в школе…

– Кофе готов. – Кельтен снял котелок с огня. – Давайте ваши кофейные чашечки, господа. Кому сливки, булочки?

Роль «кофейных чашечек» исполняли металлические кружки, сливок – консервированное сгущенное молоко, а булочек – твердые, как пемза, галеты, но ритуал оставался неизменным. Это было своего рода развлечение, маленькая радость перед сном, и даже Корнелиус прихлебывал напиток с довольной ухмылкой. Альтобелли выпил две кружки и подумал, что сегодня не нужно. Только не сегодня. Завтра с утра, в дороге, но только не сегодня, потому что ему начинали нравиться эти люди, которых он заранее предал.

51

Те, которые противятся Аллаху и его посланнику…

Коран. Препирательство. 21 (20)

Муамар, как только отряд вошел в город, растворился в лабиринте улиц, словно бы его и не было. Юлиусу Замке показалось, что на лице проводника застыло крайне обеспокоенное выражение.

Ягер долго и, на взгляд Замке, бестолково гонял солдат за водой, заполнял пустые канистры, посылал самого молодого солдатика в расположение итальянского гарнизона за новыми емкостями взамен пропоротых и тех, которые уже было невозможно починить своими силами.

– Шевелитесь, шевелитесь! – поминутно орал штурмбаннфюрер. – Что вы застыли? Это вода, а не помои, живее! Сами будете потом пить и радоваться!

Нужно было отдать Ягеру должное – каким-то образом знал всех солдат по именам и, обращаясь к ним, ни разу не ошибся.

– Вы, Ханке! Что вы мечетесь, как таракан на раскаленной сковороде?! Что вы мечетесь? Попадайте в ритм цепи! Попадайте! Человека не хватает? Меня это не волнует, а на качестве работы это не должно сказываться вообще!

Людвиг нашел где-то прутик и теперь в такт своим словам щелкал себя по ноге, словно стеком.

– На счет раз подняли, на счет два приняли пустую емкость, неужели это так сложно для вас, Герниг?

Солдаты потели и ощущали себя словно на плацу во время строевой муштры. Один только унтер Обст стоял в сторонке и наблюдал за работой. На лице унтер-офицера не отражалось ничего, и было сложно понять, что же он думает обо всей этой процедуре.

– Итальянский майор не дал канистр! – Это вернулся молодой солдатик, посланный в штаб к союзникам. – Он говорит, что нужно было лучше стеречь —свои и не подставляться этим тупорылым арабам.

– Что? Так и говорит? А какого черта вы рассказали ему о ночной стычке? Обст! Примите командование, я совершу визит в расположение наших союзников, – и, размахивая импровизированным стеком, Ягер удалился вслед за молодым солдатом.

Замке понял, что другого такого удобного момента может не представиться.

Фрисснер спал в «фиате», Богер и Каунитц что-то снова разбирали в двигателе, ругались и звякали ключами, остальная команда занималась водой. И все это происходило в городе, который праздновал событие, случающееся только раз в три года.

Профессор сделал несколько осторожных шагов в сторону ближайшего проулка.

Потом еще несколько.

А потом и вовсе смело шагнул в пыльную суету.

Собственно, прохожих тут было мало. Эта часть города была огорожена небольшими баррикадами и контролировалась итальянским гарнизоном. Ничего интересного тут произойти не могло, поэтому Замке направился туда, откуда слышался шум многоликой толпы. Ближе к центру.

Блокпост профессор миновал довольно легко. Возле сторожевой будки никого не было, только откуда-то изнутри слышалась скорострельная итальянская тарабарщина.

Замке прошел приблизительно квартал, прежде чем понял, что вокруг все переменилось. Уличная толчея стала гуще, шумнее. Кто-то кричал, дергал Юлиуса за рукав, что-то предлагал – не то диковинные и неудобоваримые на вид сушеные плоды, не то какие-то амулеты. В пыли сидели нищие, а может быть, святые дервиши. Вдоль стен стайками стояли женщины, о чем-то переговариваясь.

Еще через два квартала этого человеческого ада Замке почувствовал, как воздух внезапно пропитался влажностью. От этого удивительного контраста стало трудно дышать. Это ощущение было настолько неожиданным и настолько необычным для африканской пустыни, что Юлиус остановился, нерешительно оглядываясь. Никаких фонтанов вокруг не обнаруживалось, никаких источников, даже водоносы пропали, как их и не бывало… Вокруг обычные люди, толчея, все так же, как и несколько улиц назад… Но что-то не так. Вот и еще кому-то такая перемена показалась странной. Вот тому человеку в белоснежной чалме, что стоит, небрежно прислонившись к стене напротив.

«Странный какой-то, – тревожно подумал Замке. – Чего это он на меня так вылупился? Может, фанатик какой-нибудь? Хотя… Вон у него какой камешек в перстне… Знатный камешек, может быть, и человек знатный. Пойду я, пожалуй дальше, как бы чего не вышло».

И Юлиус снова взял курс на тот чарующий в жаре звук. Журчание воды.

Удивительно, но вскоре ощущение свежести и водных испарений, висящих в воздухе, исчезло. И даже около фонтана было сухо и жарко. Чахловатая зелень, чахловатый фонтан. Ну, конечно, не обычное зрелище в Африке, фонтан посреди города, который, в свою очередь, находится посреди пустыни… Но ничего особенного. Да и люди ведут себя совсем не так, как, по представлениям Юлиуса Замке, должны были бы себя вести люди, раз в три года празднующие большой религиозный праздник. Да, возле фонтана торчало несколько дервишей, вокруг которых собрались не то ученики, не то просто зеваки. Да, вокруг фонтана все было усеяно цветами и пальмовыми листьями. Однако на всем лежала такая печать тоски… Словно все жители города знали что-то страшное, давящее на душу. И только стайка детей, которая без устали плескалась в воде, была островком веселья в этом океане пыльной серости.

«Н-да, вот и посмотрел праздничек. Было бы чем рисковать… А то теперь от Ягера влетит… Как пить дать влетит. И, вероятно, за дело. Нечего шляться где попало, господин Замке», – подумал Юлиус и, обойдя фонтан, решил было возвращаться, как вдруг жаркая, потная волна окатила его с головы до ног.

Обратной дороги не было. Нет, улицы никуда не исчезли, ничего не изменилось, не пропало… Но дорогу, по которой Юлиус сюда пришел, он найти не мог.

Может быть, эта, где грязный нищий просит милостыню?

Нет, его не было там…

А может, та, где над головой плещется белое знамя выстиранного белья?

Нет… не было там белья… но его могли повесить, нищий мог перейти на другую улицу, а дома все одинаково пыльные и желтовато-серые…

«Дьявол! Теперь может влететь не только от Ягера».

– Простите, милейший, – обратился Замке к ближайшему арабу, безучастно стоящему под пальмой. – Как пройти к гарнизону? Итальянцы. Гарнизон…

Видя, что человек не понимает его, Юлиус попытался жестами объяснить свою просьбу. Эффекта это не произвело.

– Понимаете? Итальянцы. Гарнизон. Мешки с песком. Понимаете? Вы меня слышите?

Наконец араб внимательно посмотрел Замке в глаза и открыл рот. Очень широко. Юлиус отшатнулся. Где-то в глубине черного провала на лице человека, среди черных меток гнилых зубов трепетал жалкий кусок обрезанного языка. Профессор ухитрился обратиться к немому.

– Простите… – сказал Замке и поспешил отойти.

Неудача с немым так смутила его, что он уже не решился спрашивать что-либо у других прохожих, а направился в первую попавшуюся улицу, надеясь на удачу.

«В конце концов, – рассуждал профессор, – город не такой уж и большой. Так или иначе я найду улицу, которая ведет к гарнизону… Кажется, я даже узнаю эти места…»

Он плутал, наверное, уже с полчаса, когда вдруг, за поворотом, столкнулся нос к носу с итальянским солдатом.

– О! Постойте! Вы говорите по-немецки? Итальянец, от которого крепко шибало вином, задумался и замотал головой.

– Хорошо, – сказал профессор, хотя ничего хорошего в этом не было. – Как дойти… Черт… Ну, понимаете, Италия.

Солдат радостно закивал.

– Хорошо, – согласился Замке. – Италия. Гарнизон. Понимаешь?

Словно «гарнизон» повергло итальянца в глубокие раздумья.

– Гарнизон, – снова сказал Замке и ткнул себя рукой в грудь, а затем показал двумя пальцами, как человек ходит ногами. – Мне надо в гарнизон. Ваш, итальянский.

Наконец солдат решительно махнул рукой и повел профессора в противоположенном направлении.

– Замечательно, – сказал Замке. – Очень хорошо.

Солдат действительно оказался сообразительным парнем и вывел профессора к одному из итальянских блокпостов. Однако дальше произошел небольшой казус. Как только подвыпивший солдат показался в поле зрения, двое часовых, по какой-то причине тормознувших проходившего через ворота араба, что-то громко залопотали, бросили «нарушителя» и кинулись за улепетывающим провожатым Юлиуса Замке. И преследующие, и убегающий орали что-то невразумительное и бешено жестикулировали на ходу.

Задержанный араб постоял минуту, а затем шустро дунул в итальянскую зону города. Его примеру последовал Юлиус Замке, а также пара-тройка нищих. дежуривших у блокпоста. Поплутав по узким улочкам, профессор вырулил к колонне.

– А, – недовольно сказал Ягер. – Явились. Я думал, вас там утопили. В жертву. Ну, раз нет так нет.

И грозный штурмбаннфюрер направился к небольшой походной кухне, вокруг которой крутилась вся команда, а повар-итальянец с недовольным видом разливал по мискам суп.

– Боже мой, Ягер… – профессор потерял дар речи. – Откуда это?

Ягер презрительно покосился на «представителя дружественной интеллигенци».

– Оттуда же, откуда и новые канистры. Поторопитесь, вам может не хватить.

Замке не заставил себя долго упрашивать. Тем более что из котла невероятно аппетитно пахло гороховым супом с ребрышками, кусочками мяса и сала.

Через час, утолив голод и даже испив чаю, дополнительно доставленного двумя итальянскими солдатами, Юлиус блаженно растянулся в тени грузовика. От машины приятно пахло маслом и надежной защитой.

– Хорошо… – вслух сказал Замке. – Так хорошо…

– Интересно, что вам так нравится?

Юлиус повернул голову вправо и увидел Ягера, ломающего свой «стек» в руках. Прутик гнулся, потрескивал, но ломаться отказывался.

– Состояние. Особенное состояние покоя, Людвиг. – Профессор пребывал в благостном расположении духа. – Вы совершили настоящий подвиг. Такая еда. Как вам это удалось? Безопасность… Такой покой…

– Так я вам сейчас несколько подпорчу удовольствие, дорогой профессор. – Тон Ягера не понравился Замке.

– Что-нибудь случилось?

– Случилось? Нет. Пока ничего. Посмотрите на север…

– Что?.. – Но пояснений не требовалось. С севера, обложив весь горизонт, двигалась черно-синяя туча. И грязно-серые полосы тянулись от нее к земле. – Дождь?!

– Судя по всему…

– Бред, мы же в пустыне, это явление тут крайне, невероятно редкое! Уже достаточно удалились от побережья! Такое может случиться…

– Раз в три года, – перебил его Ягер. – Радуйтесь, исследователь внутри вас должен просто скакать от восторга. Правда, это продлится недолго, судя по всему…

Словно подтверждая его слова, по всему городу завыли собаки.

– Часовые! – заорал Ягер. – Будите всех! Тревога!

В мгновение ока лагерь превратился в растревоженный улей. Солдаты, успевшие задремать после обеда в тени, с заспанным видом носились из стороны в сторону. Вокруг стремительно темнело, небо наливалось тяжелым свинцом, и только где-то далеко на юге можно было видеть ярко-голубую полоску чистого неба, и от этого темнота вокруг становилась все более и более удушающей.

– Что вы бегаете, насекомые?! Немедленно укрепите грузовик. А вы трое – второй. Живее, свиньи! Богер, будите штурмбаннфюрера!

Этого уже не требовалось, из «фиата» выползал заспанный Фрисснер.

– Черт возьми! – Артура немного мотало из стороны в сторону, он явно был разбужен где-то посреди самого глубокого сна. – Что произошло?

– Похоже, на нас движется что-то вроде шторма, командир, – сказал Богер. – Штурмбаннфюрер принял на себя командование и всех гоняет.

– Какого черта? Ягер, что вы делаете? Дождь – это не артобстрел, в самом деле.

– Вы что, не понимаете? – сказал Ягер, но внезапно поднявшийся ветер отнес слова в сторону. – Вы не понимаете? Это не просто дождь! Это не может быть просто дождь! Это нечто вроде апокалипсиса, дьявол его разбери!

– С чего вы взяли? – Ветер швырнул в лицо Фрисснеру облако песка, смешанного с пылью. – Тьфу! С чего вы взяли?

– Вам не понять, – преодолевая упругое сопротивление ветра, Ягер приблизился к Фрисснеру. – Вам не понять этого, с вашими материалистическими убеждениями. Я чувствую это! И, наконец, проснитесь, посмотрите на север, к нам приближается сам Сатана!

Вслед его словам из глубин тучи ударила ветвистая, злая молния. Близко ударила, что подтвердил последовавший сразу за ней оглушительный раскат грома.

– Через несколько минут тут начнется локальный всемирный потоп.

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – сказал Фрисснер.

– Я тоже надеюсь. – Ягер пытался открыть дверь «фиата». – Однако автомобили следовало бы закрепить, а солдатам укрыться в безопасном месте. Чертова дверца!

– Она закрыта, Ягер, закрыта… – Артур открыл соседнюю дверь и дернул внутри рукоять ручного тормоза. Резко треснули шестеренки. – Не теряйте головы. Я полагаю, вы это хотели сделать?

– Да… – Ягер недовольно отвернулся. – Вы правы. Терять голову не стоит, именно этого они и добиваются.

– Кто?

– Не знаю, – после минутной паузы ответил Ягер. – Но кто-то добивается! Может быть, сама пустыня! Может быть…

– У вас очередной мистический приступ. Не придавайте слишком большого значения обычным трудностям, которых с лихвой хватает в любой экспедиции.

Ягер ничего не ответил. Может быть, потому что не хотел выяснять отношения с Фрисснером, а может быть, просто потому, что ветер неожиданно стих. Мир погрузился в полумрак, воздух стал вязким, казалось, что его можно резать ножом, как масло, можно мять руками, как глину, но дышать им невозможно.

– Всем в укрытие, – в наступившей тишине команда Фрисснера прозвучала особенно внушительно.

Солдаты кинулись к ближайшему дому, откуда навстречу им выскакивали встревоженные шумом итальянцы. Немецких солдат беспрепятственно пустили внутрь. Было видно, что итальянцы тоже напуганы и сейчас, перед лицом грозного противника, люди превратились в обычных животных, сбивающихся в стаю.

Когда первые тяжелые капли достигли земли, Ягеру показалось, что в воздухе раздался тихий смех. А может быть, шепот. Сотен, тысяч, десятков тысяч людей, по нарастающей… Как будто каждая капелька, перед тем как разбиться о булыжную мостовую, смочив собой пыль, хотела что-то сказать и говорила, говорила! Не разобрать что. Несколько итальянцев, что в недоумении остались стоять на улице, почувствовав дождь, кинулись с воплями в дом, а оказавшись внутри, они заговорили тише, еще тише и, наконец, замолчали, ощутив ту тягостную атмосферу, которая нависла над всеми.

Напряжение нарастало вместе с дождем. Каждый солдат чувствовал, что сейчас что-то произойдет. Обст вспомнил, как на передовой такое происходило неоднократно, когда, проснувшись рано-рано, все мучительно прислушиваются к хрупкой тишине в ожидании утреннего артобстрела. Бывало так, что у некоторых солдат начиналась истерика. Они стремились забиться в укромные уголки, спрятаться, заткнуть уши… Истерика проходила с первыми артиллерийскими залпами.

«Господи, ну когда же это произойдет?! Пусть это случится», – внутренне взмолился Обст. Он не знал, что «это» должно случиться, как оно будет выглядеть, но ждать было невыносимо.

И словно в ответ на его просьбу небо над Тмессой вспыхнуло и вслед за этим грозно рявкнуло! Все пригнулись… Но напряжение спало… Как будто стало легче дышать. Солдаты начали озираться. И только Муамар стоял мрачнее дождевой тучи, в самом дальнем углу, упершись взглядом в пол, Ягеру казалось, что проводник находится невероятно далеко. Где-то не здесь… Однако не это тревожило Ягера. Было нечто странное в самом облике Муамара, что-то цепляло взгляд. Не давало спокойно отвернуться от того угла, в котором сконцентрировалась тьма… Ягер уже было шагнул в сторону проводника, не зная зачем, как его отвлек резкий шум на улице и шепот, пронесшийся по рядам солдат. Усилился дождь.

То, что последовало затем, Ягеру показалось настолько омерзительным, что он закрыл глаза. Под потоками воды улица вскипела. Грязь на булыжниках вдруг зашевелилась, как живая, поползла, сбиваясь в одно большое, самостоятельное насекомое. Огромную сороконожку, бегущую на тонких ножках. И через мгновение улицы городка Тмесса превратились в один сплошной, непроходимый поток. Дождь был такой плотности, что за его стеной потерялись и грузовики, и легковой «фиат», и легкомысленно забытая поваром полевая кухня.

Полило с потолка. Итальянцы заволновались.

– Что это? – спросил Богер.

– Судя по всему, крыша с дырками, – спокойно ответил Фрисснер. – Дом-то не из камня… А так, глиняная мазанка…

В потолке образовалась маленькая дырочка. Через нее внутрь потек тоненький ручеек. Затем больше, еще больше. И вдруг целый пласт потолочных перекрытий с шумом, словно вздохнул слон, ухнул внутрь вместе с водопадом грязной воды!

Дико закричал задавленный солдат. Кого-то погребло под обломками, кто-то наглотался глинистой воды и отчаянно кашлял, стараясь держать голову выше. Те, кто уцелел, бросились вытаскивать заваленных.

Медленно, но верно вода прибывала. Тяжелораненых и тех, кто был без сознания, уцелевшие держали на весу. Огромная грязевая сороконожка заползла в помещение через порог.

– Оставьте! – крикнул Ягер тем, кто пытался, по колено в воде, вытащить кого-то из-под завала. – Оставьте! Сейчас вам будет не до него! Ему уже не поможешь…

– Он не понимает, – сказал Фрисснер. – Он итальянец.

– Черт… Я не разобрал. Они сейчас все одинаковые.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что сейчас им будет не до погибших?

– А вы еще не поняли? Мы в ловушке. Здание вот-вот развалится, к чертовой матери! Это глина! Она не рассчитана на потоп! Выйти из здания мы не можем, нас просто унесет. Посмотрите, что делается на улице.

По улице неслись потоки грязи, мусора. Иногда проплывали, словно корабли, крупные бревна, доски, Фрисснер понял, что это части сорванных дождем крыш.

– Господи, я представить не мог, что вода может быть такой… Кто бы мог подумать, в пустыне…

– Нужно что-то делать. Этот дом долго не выдержит…

– Мы можем сделать бросок до машин. Тут есть веревки… Здание напротив выглядело более прочным. Каменное строение, к тому же два этажа. Мы поднимемся наверх и будем в безопасности.

– Неплохая мысль, но как перебраться через площадь?

– Нужна веревка… Она у нас есть, нужно, чтобы кто-то закрепил ее возле грузовиков. На грузовике. А потом добраться до другого дома… И закрепиться там… – Фрисснер перевел дыхание, он кричал, чтобы перекрыть грохот падающей воды.

– Боюсь, что ничего другого не остается. Пойду я. – Ягер снял со стены увесистый моток толстой веревки. Почти канат.

– Почему вы?

– А кто? Вы не можете рисковать собой, вы руководите экспедицией. Богер ранен, Каунитц… Пожалуй, я возьму с собой Каунитца, если вы не против.

– Не против. Эмиль, вы слышали?

– Так точно, слышал!

– И хорошо. – Ягер обвязал себя веревкой. – Будете меня страховать. Досчитаете до ста и пойдете следом!

– Да, но… – Фрисснер не успел поймать за рукав штурмбаннфюрера. Ягер исчез за стеной воды. Веревка резко натянулась, Каунитц и несколько солдат крепко за нее ухватились.

– Стравливайте, понемногу, – скомандовал Фрисснер. – Стравливайте…

В этот момент обрушился еще один кусок крыши, на этот раз никого не зацепив.

– Я досчитал, идти? – спросил Каунитц.

– Идите. – Фрисснер махнул рукой. – Один черт, нам ничего не остается.

Эмиль Каунитц обмотал себя веревкой и, пригибаясь, ринулся в поток. В тот же миг что-то большое ударило его в грудь, сбило с ног и поволокло, больно шваркая о камни спиной. Веревка врезалась в живот, вода попала в нос, в горло. Эмиль сильно ударился обо что-то и остановился. Оттолкнувшись от дна, он наконец поднял голову над поверхностью воды и с трудом встал на ноги. Оказалось, что его отнесло к углу дома. Больше он рассмотреть ничего не смог из-за плотности падающей воды. Грязная река, в которую превратилась улица, доставала Каунитцу почти до пояса. Идти было невероятно трудно, но веревка натягивалась все сильнее и сильнее, что позволяло Эмилю хоть как-то двигаться вперед. Судя по всему, Ягер сумел достичь заранее укрепленных грузовиков и теперь тянул канат на себя, стараясь вытащить Каунитца.

Борт машины возник неожиданно. Под ноги подвернулся скользкий камушек и Эмиль опрокинулся на спину, проигрывая в памяти все пройденные с кровью метры площади. В последний момент он увидел, как из дождя протянулась рука, ухватила его за грудки и буквально выдернула из воды.

– Дошел?! – заорал Ягер. – Какого черта так рано?! Я не успел закрепиться!

– Я считал до ста! – орал в ответ Каунитц. – Я считал до ста!

– Быстро считал, остолоп! Мы чуть не погибли! К черту! Смотри, что мы делаем дальше… Вытягивай веревку и крепи ее к борту. Только быстрее. Это второй грузовик. Первый смыло.

– Смыло?! – ужаснулся Каунитц.

– Не перебивай… Крепишь веревку, только подергивай ее, чтобы эти остолопы в доме знали, что ты делаешь это специально, а тебя не утянуло потоком. Понял?

– Понял!

– Я пойду дальше. Ты меня страхуй. Я привяжусь вторым мотком…

– Понял.

– Хорошо… – Ягер, крепко держась за борта, начал обходить машину.

– Штурмбаннфюрер… – закричал Каунитц. Ягер не услышал. – Ягер!

Эмилю показалось, что кто-то идет там, в потоке. Вдоль веревки… Показалось?

В разрушающемся на глазах доме Фрисснер с тревогой смотрел на оседающие стены. Еще немного… И этот гул…

– Богер, вы слышите?

– Что?

– Я спрашиваю, вы слышите этот гул?!

– Гул?!

– Да.

– Не слышу… Хотя…

Он не успел договорить. Пол внезапно вздыбился. В стороны полетели камни, доски и какая-то черная масса, позже Фрисснер сообразил, что это была грязь, скопившаяся на дне… И вверх ударил мощнейший фонтан! Струя воды подхватила кого-то, подбросила вверх бесформенной куклой, ударила об остатки потолка, который тут же обрушился вниз. Люди закричали. Какой-то итальянец со сломанной ногой усиленно пытался удержаться на плаву, его товарищи, державшие раненого, попадали в воду. Солдат хрипел, булькал. Фрисснеру в память, с фотографической точностью, врезалась картина раскрытого рта, в который заливается мутная жижа. Хрип перешел в бульканье. Кто-то кинулся спасать упавших. И тут из-под пола ударил еще один фонтан. Несколько солдат, уже не понять – немцев или итальянцев, – кинулись в ужасе наружу. Их подхватило потоком, унесло.

– Нам нужно идти! Всем, кто еще жив… – кричал Богер. – К черту из этой мышеловки!

«Неужели они не дождались и пошли… – Каунитц закрепил веревку и теперь старался разглядеть что-то в потоках дождя. – Или…»

Несмотря на холодные потоки, Эмилю стало жарко. Не зная зачем, он двинулся вдоль каната туда, где виднелась темная тень. Шаг, еще шаг… Струи сталкивали его ноги со скользких камней… Еще шаг. Почему-то захотелось плакать. Почему? Не важно… Эмиль Каунитц внезапно понял, что сейчас произойдет что-то страшное… Для него непоправимое, окончательное. От осознания этого в груди защемило, стало солоно и горько во рту. Показалось, что что-то жесткое толкнуло в спину, заставило сделать еще один шаг в бушующей воде.

Когда из дождевой мути показалась незнакомая фигура, Каунитц не удивился, увидев вырастающие из спины существа огромные светло-голубые крылья, окутанные радугой. Человек или ангел стоял, высоко подняв руки вверх. Эмиль мельком заметил, что на указательном пальце светится перстень с большим светлым камнем.

Когда Каунитц вцепился руками в эти удивительные радужные крылья, его пронзила боль, словно он ухватил кусок сухого льда. Ожегся холодом. Не земным, запредельным. И вода окатила его, опрокидывая вместе с незнакомцем. Зачем? Эмиль этим вопросом не задавался… Он знал, что поступает, может быть, неправильно, но верно. Давясь песком, водой, грязью, он крепко держал эти удивительные крылья, подминая под себя существо, ангела, демона… Кто знает?

Камень ударил в затылок. Темная вода стала совсем черной.

«Только бы не отпустить…»

Они нашли его не сразу. Дождь прекратился внезапно. Ослабел, надломился. Разрушительные фонтаны перестали бить из-под земли. Только улицы, превращенные стихией в болото, были еще долго покрыты непролазной грязью.

Каунитц лежал возле перевернутого грузовика Размозженная голова и руки, сжимающие что-то… Что? Никто понять не смог. Кажется, человек, но тело было так страшно изуродовано потоком…

Муамара нашли в уцелевшем грузовике, проводник лежал в кузове, скрючившись, как ребенок. Как он попал туда, как уцелел, когда обрушилась крыша. Добиться ответа Ягер с профессором не смогли.

Четверых солдат и Каунитца похоронили на следующий день, когда спала вода. Еще двоих солдат найти не удалось.