Текст книги "Сердце ангела"

– Какой прок ему от убийства солдата?

– Он задумал при случае скрыться из виду и затем “всплыть” в качестве солдата. Он давно уже прятал в тайнике деньги. Предположительно, Великий Сатана не должен был почувствовать разницу. Но, к сожалению, ему не удалось замести следы. Его отправили за океан раньше, чем он успел это сделать, а существо, что вернулось домой вместо него, не помнило даже собственного имени, не говоря уже о заклятьях на иврите.

– И тут в игру вступила твоя дочь.

– Верно. Прошел год, и Мэг потребовала, что мы помогли ему. Я выложил деньги для подкупа доктора, и мы высадили Джонни на Таймс-сквер в канун Нового года. Мэг настояла на этом. Это было “начальной точкой”, – последним местом, которое запомнил солдат, прежде чем Джонни опоил его.

– Что случилось с телом?

– Они расчленили его и скормили куски охотничьим собакам в моей деревенской псарне.

– Что еще ты помнишь?

– Пожалуй, больше ничего. Разве что шутки Джонни. Он высмеивал свою жертву, говорил, что бедняге здорово не повезло. Его послали, чтобы завоевать Оран, и кто же, в конце концов, подстрелил его? Долбаные французы! Это казалось Джонни очень забавным.

– Так это был Оран! – Схватив Круземарка за рубашку, я ударил его о лесенку. – Как звали солдата?

– Не знаю.

– Ведь ты был в той комнате!

– Я не знал об этом ничего до самого ритуала. Я лишь свидетельствовал.

– Ну так тебе сказала об этом дочь!

– Нет, не сказала. Она сама не знала. Это входило в магию ритуала. Только Джонни мог знать настоящее имя жертвы. Кто-то, кому он доверял, должен был хранить для него эту тайну. Он запечатал жетоны солдата в древнюю египетскую каноническую вазу и отдал ее Мэг.

– Как она выглядела?! – Я едва не придушил его. – Ты видел ее хоть раз?

– Много раз. Мэг держала ее у себя на столе. Она была из алебастра, белого алебастра, с трехглавой змеей на крышке.

Глава сорок шестая

Я торопился. Плотно прижимая 38-ой калибр к ребрам магната, я отомкнул браслеты и засунул их в карманы куртки.

– Не шевелись, – предупредил я, отступая к открытому проему и направляя револьвер ему в живот. – Даже не дыши. Круземарк потер кисть.

– А как насчет пленки? Ты обещал мне пленку!

– Извини. Я лгал насчет нее. Когда общаешься с типами вроде тебя, приобретаешь плохие манеры.

– Я должен получить эту пленку.

– Ага, знаю. Мечта шантажиста сбывается.

– Если тебе нужны деньги, Энджел…

– Можешь подтереть задницу своими вонючими деньгами.

– Энджел!

– До встречи, хозяин. – Я шагнул на дорожку в тот миг, когда мимо загремел поезд на пригород. Мне было наплевать, видел меня машинист или нет. Единственной ошибкой было то, что я убрал в карман “смит-и-вессон”. Все мы иногда делаем глупости.

Я не слышал, как меня догонял Круземарк, пока он не схватил меня за глотку. Я недооценил его. Он был опасен и силен, как дикий зверь, невероятно силен для своего возраста. Дыхание рвалось из него короткими злыми толчками. Он был единственным из нас двоих, кто дышал.

Даже обеими руками я не мог разбить его смертельную хватку. Просунув ногу меж его ног, я зацепил его за лодыжку и дернул. Мы оба потеряли равновесие и упали прямо на движущиеся вагоны. Мощный удар отбросил нас друг от друга, как тряпичных кукол, отшвырнув меня к стене.

Круземарк ухитрился остаться на ногах. Мне не столь повезло: разметавшись на пыльной дорожке, как пьяный, я следил за мчавшимися мимо моего лица железными колесами. Поезд пронесся мимо. Круземарк намеревался пнуть меня в голову, но я поймал его ногу и дернул вниз. Я уже получил свою долю ударов ногами на неделю вперед.

Лезть за револьвером было поздно. Круземарк сидел на дорожке лицом ко мне, я прыгнул на него и ткнул кулаком ему в шею. Он крякнул, как жаба, попавшая под каблук. Я ударил снова, сильнее, и почувствовал, как нос его проседает под кулаком, словно гнилой плод. Он ухватил меня за волосы, прижимая мою голову к своей груди, и мы принялись топтаться на дорожке, яростно размахивая руками и пинаясь.

Наш бой не укладывался ни в какие “честные рамки”. Маркиз Квинсберри его бы не одобрил. Круземарк повалил меня наземь и схватил жесткими ладонями за глотку. Не в силах разжать его тренированные ладони, я поддел правой рукой его подбородок и попытался отогнуть ему назад голову. Трюк не удался, поэтому я просто ткнул ему большим пальцем в глаз.

Это сработало. Вопль Круземарка заглушил даже шум грохочущего по туннелю поезда местной линии. Его хватка ослабла, и я вырвался, жадно глотая ртом воздух. Я отбил прочь его шарящие руки, и мы вновь покатились по рельсам. Очутившись над ним, я услышал, как ударилось его голова о шпалу. Для верности я добавил ему коленом в пах. В старике почти не осталось боевого задора.

Я встал и пошарил в кармане в поисках “смит-и-вессона”. Револьвер исчез, потерявшись в схватке. Услышав хруст угольной крошки, я насторожился и увидел, как темная фигура Круземарка, пошатываясь, поднимается на ноги. Он бросился ко мне и, сильно размахнувшись, выдал правой. Шагнув навстречу, я припечатал его дважды поддых. Он был жилист и крепок, но я знал, что ему больно.

Приняв плечом почти безобидный удар левой, я ткнул кулаком правой ему в лицо – прямо в надбровную кость. Это было все равно что ударить каменную стену. Рука онемела от боли.

Впрочем, удар нисколько не замедлил Круземарка. Он лез напролом, жестко и коротко работая кулаками. Я не мог блокировать все его удары, и он ужалил меня пару раз, пока я нашаривал в куртке наручники. Я использовал браслеты как цеп, ударив его слева направо поперек лица, и звон стали о кость показался мне сладкой музыкой. Я ударил еще раз, повыше уха, и он, хрюкнув, рухнул навзничь.

Резкий вопль магната эхом разнесся по истекающему влагой тоннелю и замер, напомнив звук падения тела с огромной высоты. В темноте гигантской мухой загудело электричество. Рельсы.

Я не стал прикасаться к телу. Было слишком темно, чтобы разглядеть его как следует, и я отступил на безопасную дорожку. При свете далекой лампочки, я смутно видел силуэт его фигуры, распростершейся поперек рельсов.

Вернувшись к дверному проему, я поискал возле лесенки кожаный саквояж. Из него на меня уставилась оскаленная львиная маска из папье-маше. Под скомканным черным плащом я нашел маленький пластиковый фонарик. Вот и все. Я шагнул назад, в тоннель, и включил его. Круземарк лежал съежившись, словно кучка старой одежды, с застывшим в агонии лицом. Невидящие глаза уставились на бегающие рельсы, а разинутый рот замер в беззвучном вопле. Спираль едкого дыма поднималась над его сожженной плотью.

Я стер свои отпечатки с ручки и бросил саквояж рядом с телом. Маска выпала из него на угольную крошку. Посветив лучом фонарика на дорожку, я нашел свой револьвер у стены – он лежал в нескольких футах от меня. Я поднял его и сунул в карман. Костяшки правой руки мучительно болели, но пальцы двигались, и я знал, что они не сломаны. Хотя нельзя было сказать то же самое о “лейке”. В глубине линз появилась паутина крошечных трещин.

Я проверил свои карманы. Все было на месте, не считая кожаного талисмана Эпифани. Он потерялся в драке. Я немного поискал, но не нашел его. Сейчас были дела поважнее. Освещая путь фонариком Круземарка, я заспешил по дорожке, предоставив миллионера-судовладельца очередному поезду, который расчленит его. Сегодняшней ночью крысы угостятся на славу.

Выйдя из подземки на станции “Двадцать третья улица”, я взял такси на углу Южной Парк-авеню. Я дал водителю адресок Маргарет Круземарк, и через десять минут он высадил меня у Карнеги-холла. На углу стоял старик в потрепанной одежде и наяривал Баха на скрипке, скрепленной изолентой.

Я поднялся на одиннадцатый этаж, не заботясь о том, помнит меня высохший старик-лифтер или нет. На хорошие манеры ухе не хватало времени. Дверь в квартиру Маргарет Круземарк была опечатана полицией, замок заклеен полоской липкой бумаги. Я сорвал ее, подобрал нужную “железку” и вошел внутрь, вытерев ручку рукавом куртки.

Включив фонарик, я направил луч в гостиную. Кофейный столик, на котором было распростерто тело, исчез вместе с кушеткой и персидским ковром. На их месте остались силуэты, сооруженные при помощи клейкой ленты. Очертания рук и ног Маргарет Круземарк, торчащие с четырех сторон прямоугольного силуэта стола, выглядели карикатурой на человека, напялившего на себя бочонок.

В гостиной не было для меня ничего интересного, и я прошел по коридору в спальню колдуньи. На всех ящиках и шкафчиках с досье находилась печать Полицейского Департамента. Я пробежал лучом фонарика по крышке стола. Календарь и разбросанные бумаги исчезли, но ряд книг стоял как прежде. На краю блестела полированной костью древняя алебастровая урна.

Я поднял ее дрожащими руками. Несколько минут возился с ней, но крышка с резной трехглавой змеей оставалась крепко закрытой. В отчаянии я швырнул сосуд на пол. Он разлетелся как стекло.

Заметив среди осколков блеск металла, я схватил со стола фонарик. Комплект армейских “собачьих жетонов” серебрился в переплетениях цепочки бусин. Я поднял их, поднеся к свету маленький прямоугольный жетон. Непроизвольная дрожь холодом пронзила мое тело. Я провел ледяными пальцами по выпуклым буквам. Вместе с серийным номером и типом крови машина отштамповала имя: ЭНДЖЕЛ, ГАРОЛЬД Р.

Глава сорок седьмая

Жетоны бренчали у меня в кармане по пути вниз. Я не сводил глаз с ботинок лифтера, машинально поглаживая большим пальцем выпуклые металлические буквы, словно слепой, читающий текст по Брайлю. Мои колени ослабли, но голова лихорадочно работала, пытаясь увязать концы с концами. Головоломка никак не сходилась. Все это подстроено, жетоны – приманка. Круземарк – один или с дочерью – замешан в деле, а Сифр – мозг всего предприятия. Но зачем? К чему все это нужно?

Промозглый ночной воздух вывел меня из транса. Я бросил пластиковый фонарик Круземарка в мусорную урну и подозвал проходящее такси. Прежде всего мне необходимо было уничтожить доказательства, спрятанные у меня в сейфе. “Угол Сорок второй и Седьмой”, – сказал я водителю, откидываясь назад.

Мы понеслись по авеню, последовательно успевая на зеленый свет. Облака пара выбивались из-под крышек люков, как в последнем акте “Фауста”. Джонни Фаворит продал душу Мефистофелю, а затем попытался выйти из сделки, принеся в жертву солдата с моим именем. Мне вспомнилась элегантная улыбка Сифра. Зачем ему было устраивать эту головоломку? И я перенесся вдруг в прошлое – Таймс-сквер, канун Нового, сорок третьего, года. Я помнил все так отчетливо, как будто это был первый выходной вечер в моей жизни. Я трезв как стеклышко среди моря пьяных, и мои “собачьи жетоны” надежно упрятаны в кармашек для мелочи в бумажнике. Надежно… Бумажник вскоре увели. Через шестнадцать лет они оказались в квартире у мертвой женщины. Что за чертовщина здесь происходит?

Таймс-сквер сияла огнями, как неоновое чистилище. Я коснулся пальцами своего невероятного носа, припоминая прошлое. Большая часть носа исчезла, стертая залпом французской артиллерии в Оране. Остались лишь кусочки. Они напоминают о себе, когда я ощущаю какой-нибудь запах. Черт побери, я знал, кем был. И знаю, кто я сейчас.

Когда мы остановились перед лавкой сувениров, я увидел, что в моей конторе горит свет. На счетчике было семьдесят пять центов. Я сунул водителю доллар, пробормотав, чтобы он оставил сдачу себе. Я надеялся, что еще не поздно.

Я поднялся на третий этаж по пожарной лестнице, чтобы меня не выдал шум лифта. Коридор был темен, как и моя приемная, но свет из кабинета переливался на рельефном стекле двери. Вынув револьвер, я тихонько вошел в приемную. Свет выплескивался через распахнутую дверь на мой вытершийся ковер. Я с минуту подождал, но ничего не услышал.

Контора была перевернута вверх дном: стол как будто подвергся налету, ящики вывернуты и содержимое разбросано по линолеуму. Помятый зеленый шкафчик для досье лежал на боку, и глянцевые фотографии сбежавших детишек валялись в углу, скрученные словно осенние листья. Поднимая с пола упавшее кресло, я заметил, что стальная дверца конторского сейфа распахнута настежь.

В этот миг свет погас. Не в конторе – у меня в голове. Меня оглушили чем-то вроде бейсбольной биты. Уже проваливаясь в кромешную тьму, я услышал резкий щелчок, когда она достигла цели.

Брызги холодной воды в лицо привели меня в чувство, и я сел, отплевываясь и мигая. В голове пульсировала резкая боль. Надо мной стоял Луи Сифр в смокинге и лил на меня воду из бумажного стакана. В другой руке он держал мой револьвер.

– Нашли то, что искали? – спросил я.

– Да, благодарю вас, – улыбнулся Сифр и, смяв стаканчик, швырнул его на и без того уже замусоренный пол. – Человеку вашей профессии не следовало бы хранить свои секреты в жестяной банке. – Он извлек из внутреннего кармана смокинга гороскоп, изготовленный для меня Маргарет Круземарк. – Полагаю, полиция рада будет заполучить это.

– Думаете, вам это сойдет с рук?

– Ну конечно, мистер Энджел, уже сошло.

– Почему вы вернулись? У вас уже был гороскоп.

– А я не уходил отсюда, я ждал в другой комнате. Вы прошли мимо меня.

– Ловушка.

– В самом деле. И неплохая ловушка. Вы шагнули в нее с огромным удовольствием. – Сифр вернул гороскоп во внутренний карман. – Прошу извинить за довольно неприятный удар, но мне нужны были кое-какие ваши вещицы.

– Что за вещицы?

– Ваш револьвер. Он мне пригодится. – Сифр полез в карман, медленно извлек жетоны и покачал их передо мной на цепочке из бусин. – И еще это.

– Неплохо задумано, – заметил я. – Подложить их в квартиру Маргарет Круземарк. Как вам удалось склонить ее отца к сотрудничеству?

Улыбка Сифра стала шире.

– Кстати, а как поживает господин Круземарк?

– Мертв.

– Жаль.

– Я вижу, как вы по нему убиваетесь.

– Потеря одного из верующих всегда достойна сожаления. – Сифр поигрывал жетонами, пропуская цепочку меж тонких пальцев. На его наманикюренной руке блеснуло гравированное золотое кольцо доктора Фаулера.

– Бросьте ваши дешевые трюки, не купите вы меня на это. Ваше смахивающее на кличку имя – не основание, чтобы считать вас настоящим.

– Предпочитаете раздвоенные копыта и хвост?

– Я не мог раскусить вас до сегодняшнего вечера. Вы забавлялись со мной. Обед у “Ла Вуазен”. А ведь мне следовало догадаться, когда я узнал, что шестьсот шестьдесят шесть – число Зверя из Апокалипсиса. Я уже не столь сообразителен, как раньше.

– Вы разочаровываете меня, Энджел. А мне-то казалось, вы запросто рассифр овали имя “Сифр”, – сказал он пришепетывая и самодовольно хмыкнул.

– Навлечь на меня подозрения за ваши убийства было, конечно, хитрым трюком, – продолжал я, – не будь одной промашки.

– И в чем она заключается?

– Герман Уайнсэп. Ни один легавый не поверит в историю о клиенте, притворившимся Люцифером, – лишь чокнутый способен выдумать такое. Но у меня есть свидетель, Уайнсэп.

Сифр с волчьей усмешкой повесил жетоны себе на шею.

– Поверенный Уайнсэп пропал вчера. Несчастный случай на лодочной прогулке в Сэг-Харбор.

– Предусмотрели все, не так ли?

– Я стараюсь быть пунктуальным. А теперь, вы должны извинить меня, Энджел. Несмотря на крайне приятную беседу, боюсь, мне следует заняться делами. С вашей стороны было бы крайне неразумным пытаться задержать меня. Если это произойдет, мне придется стрелять, – Сифр застыл в дверях, как артист, эффектно обставляющий свой уход. – Поскольку я горю нетерпением заполучить обещанное, крайне жаль было бы уничтожить его, да еще и его собственным револьвером.

– Поцелуй мою задницу! – крикнул я.

– В этом нет надобности, Джонни, – улыбнулся Сифр. – Ты уже поцеловал мою.

Он тихо закрыл за собой дверь. Я подполз на четвереньках по усеянному мусором полу к открытому сейфу. В сигарной коробке на нижней полке у меня хранился запасной пистолет. Сбрасывая стопку документов с коробки, я почувствовал, как заколотилось у меня сердце. Коробка была на месте. Откинув крышку, я вытащил из нее “Кольт-Коммандер” 45-го калибра. Большой автоматический пистолет лег мне в ладонь сбывшейся мечтой.

Я сунул в карман запасную обойму и заторопился к выходу. Прижав ухо к стеклу, я прислушался, ожидая, когда закроются дверцы лифта, и как только они захлопнулись, я оттянул затвор пистолета и послал патрон в патронник. Я увидел, как крыша кабины лифта скользнула мимо круглого стеклянного оконца в Двери, и тут же бросился к пожарной лестнице.

Я понесся вниз через четыре ступени, придерживаясь за перила, и мне удалось поставить новый рекорд в соревновании с лифтом. Задыхаясь, я стоял на лестничной клетке, сунув в приоткрытую пожарную дверь носок ботинка и упирая о косяк обе руки с зажатым в них пистолетом. Сердце барабанной дробью стучало в моей голове.

Я молился, чтобы в руке у Сифра все еще был мой револьвер, когда дверца распахнется. Тогда это будет выглядеть как самооборона. Поглядим, какова его магия в поединке с полковником Кольтом. Я представил себе, как впиваются в него тяжелые пули, швыряя вверх его тело и орошая темной кровью манишку вечерней рубашки. Можно было корчить из себя дьявола, обманывая поклоняющегося вуду пианиста или пожилую леди-астролога, но со мной этот номер не пройдет. Он выбрал на роль козла отпущения неподходящего человека.

Круглое оконце в наружной двери наполнилось светом, и лифт со звоном остановился. Я поймал цель и задержал дыхание. Сатанинская шарада Луи Сифра пришла к концу. Красная металлическая дверца скользнула в сторону. Кабина была пуста.

Я побрел вперед, как лунатик, не веря собственным глазам. Он не мог исчезнуть. Там не было выхода. Я следил за индикатором над дверью и видел, как зажигались номера по мере безостановочного спуска лифта. Сифр не мог сойти, если лифт не останавливался.

Я вошел в кабину и нажал кнопку верхнего этажа. Едва лифт тронулся вверх, я влез на латунные поручни, опираясь обеими ступнями о стенки, и толчком распахнул люк аварийного выхода на потолке.

Высунув голову наружу, я огляделся”. На крыше лифта Сифра не было. Жирные кабели и крутящиеся шестерни не оставляли места, чтобы спрятаться.

С четвертого этажа я влез по пожарной лестнице на крышу. Двигаясь по вздувшемуся волдырями рубероиду, я поискал за дымовыми трубами и вентиляционными шахтами. Его не было на крыше. Прислонясь к выступу карниза, я посмотрел вниз, вначале на Седьмую авеню, а затем, с угла, на Сорок вторую улицу. Воскресным вечером народу на улицах мало. Лишь шлюхи обеих полов сшивались на тротуарах. Почтенной фигуры Луи Сифра нигде не было видно.

Я попытался побороть свое замешательство логикой. Если его нет ни на улице, ни на крыше, и он не сходил с лифта, значит он где-то в здании. Это было единственным возможным объяснением. Он где-то прячется. Иначе не могло быть.

В последующие полчаса я обошел все здание. Я заглянул во все туалеты и служебные кладовки. С помощью моих “железок” я побывал в каждом темном и пустом кабинете. Я обыскал конторы Алры Кипниса и “Электролисис” Ольги. Я прочесал убогие приемные третьеразрядных дантистов и крошечные комнатушки торговцев редкими монетами и марками. Нигде не было ни души.

Я вернулся в контору, чувствуя себя опустошенным. Во всем этом не было ни капли здравого смысла. Никто не может исчезнуть как по волшебству. Это мог быть лишь трюк. Я опустился в кресло, не выпуская из руки “кольта”. Через улицу непрерывным маршем бежали строки новостей: …В США ОБНАРУЖЕН САМЫЙ ВЫСОКИЙ УРОВЕНЬ СТРОНЦИЯ—90 В ОСАДКАХ… ИНДИЙЦЫ ОБЕСПОКОЕНЫ СОСТОЯНИЕМ ДАЛАЙ-ЛАМЫ… Когда я решил, наконец, позвонить Эпифани, было уже слишком поздно. Вновь обманут Величайшим Обманщиком на свете.

Глава сорок восьмая

Бесконечные гудки телефона звучали на той же струне отчаяния, что и одинокий голос испанского моряка в бутылке доктора Сайфера. Еще одна пропавшая душа вроде меня. Я долго сидел в своей конторе, прижимая трубку к уху и глядя на унылые следы погрома. Во рту все пересохло, пахло пеплом. Все надежды исчезли. Я перешагнул роковой порог судьбы.

Я встал и, пошатываясь, спустился по лестнице на улицу. Я стоял на углу Перекрестка Миров[38]38
  Игра слов: “Crossroads” – название агентства Энджела: “перекресток” (англ.).


[Закрыть] и выбирал себе путь. Хотя теперь это не имело значения: я уже досыта набегался и хотел покончить со всем этим навсегда.

Заметив неторопливо двигающееся на восток по Сорок второй такси, я подозвал его взмахом руки.

– Может, дадите мне адрес? – саркастически осведомился водитель, нарушая долгое угрюмое молчание.

– “Челси” на Двадцать третьей улице.

– Это между Седьмой и Восьмой?

– Верно.

Мы повернули к центру на Седьмой авеню, и я нахохлился в уголке, глядя через окно машины на мертвый мир. Вдали, словно свирепые демоны, завыли пожарные машины. Мы проехали мимо массивных колонн вокзала Пенн-Стейшн, серых и строгих в свете уличных фонарей. Водитель помалкивал. Я тихонько мурлыкал под нос мелодию популярной во время войны песенки Джонни Фаворита. То был один из лучших моих шлягеров.

Бедняга Гарри Энджел, скормленный собакам вместо объедков со стола. Я убил его и съел его сердце, но – умер сам. Ни магия, ни “сила” не изменят этого. Я жил взаймы, пользуясь памятью другого человека – странное гибридное создание, пытающееся убежать от прошлого. Давно нужно было понять, что это невозможно. Как ловко ни подкрадешься к зеркалу, твое отражение всегда посмотрит тебе прямо в глаза…

– Сегодня вечером здесь случилась заварушка, – заметил водитель, останавливаясь напротив “Челси”, где уже стояли бок о бок три патрульные машины и “скорая помощь”. Он щелчком откинул флажок со счетчика. – Доллар шестьдесят, пожалуйста.

Я расплатился своим неприкосновенным полтинником и предложил ему оставить себе сдачу.

– Но это не пятерка, мистер. Вы сделали ошибку.

– Множество ошибок, – бросил я и заспешил через тротуар цвета могильных надгробий.

В вестибюле разговаривал по настольному телефону патрульный, он позволил мне пройти, даже не удостоив взглядом: “…Три черных кофе, пять с молоком и один чай с лимоном”, – произнес он, пока закрывалась дверь лифта.

Я вышел на своем этаже. В коридоре стояли носилки на колесах. Двое санитаров подпирали стену.

– Ну к чему эта спешка? – протянул один из них. – Ведь они прекрасно знали, что имеют дело с покойником…

Дверь в мою квартиру была распахнута. Внутри мелькнула фотовспышка. В воздухе витал запах дешевых сигарет. Я прошагал внутрь без единого слова. Трое легавых в мундирах бесцельно расхаживали взад и вперед. За столом сидел сержант Деймос и описывал кому-то по телефону мои приметы. В спальне снова мигнула фотовспышка.

Я заглянул туда, и одного взгляда было достаточно. Эпифани лежала на кровати лицом вверх, нагая – не считая моих жетонов, – привязанная за кисти и лодыжки к кроватной раме четырьмя безобразными галстуками. Мой “смит-и-вессон” торчал меж ее раскинутых ног, – орудие смерти в роли орудия любви. Кровь яркими розами цвела на бедрах.

Лейтенант Стерн был одним из пяти детективов в гражданском, которые сгрудились вокруг опустившегося на колени для крупного плана фотографа.

– Кто вы такой, черт побери? – спросил патрульный за моей спиной.

– Я здесь живу.

Стерн глянул в мою сторону, и его сонные глаза расширились.

– Энджел? – Голос его изумленно дрогнул. – Это же тот самый тип. Арестовать его!

Легавый крепко ухватил меня сзади за руки. Я не сопротивлялся.

– Оставь свой запал на будущее, – бросил я ему.

– Обыщите его, нет ли при нем пушки! – рявкнул Стерн. Остальные полицейские смотрели на меня, как на зверя в зоопарке.

Пара наручников впилась в мои руки. Легавый обшарил меня и вынул “Кольт-Коммандер” из-за пояса моих брюк.

– Тяжелая артиллерия, – заметил он, протягивая его Стерну.

Лейтенант взглянул на оружие, проверил предохранитель и положил его на прикроватный столик.

– Почему ты вернулся?

– Больше некуда было идти.

– Кто она? – Стерн ткнул большим пальцем в сторону Эпифани.

– Моя дочь.

– Брехня!

В спальню важно вошел сержант Деймос.

– Итак, что мы здесь имеем?

– Деймос, позвони в управление и скажи, что мы арестовали подозреваемого.

– Слушаюсь, – ответил сержант и, не особенно торопясь, покинул комнату.

– Выкладывай, Энджел. Кто эта девушка?

– Эпифани Праудфут. Она владела гомеопатической лавкой на углу Сто двадцать третьей и Ленокс.

Один из детективов записал адрес. Стерн вытолкнул меня назад, в гостиную. Я сел на кушетку.

– Ты давно живешь с ней?

– Пару дней.

– В самый раз, чтобы убить ее, а? Посмотри, что мы нашли в камине. – Стерн поднял мой обугленный гороскоп за несгоревший уголок.

– Хочешь рассказать нам о нем?

– Нет.

– Ну и ладно. У нас есть все, что нужно, даже если в ее “норке” торчит чужой тридцать восьмой калибр.

– Он мой.

– Ты сгоришь за это, Энджел.

– Я сгорю в аду.

– Может быть, но для верности – мы подпалим тебя вначале в этом штате.

Акулья пасть Стерна растянулась в злой усмешке. Я уставился на его желтые зубы и вспомнил смеющуюся физиономию, намалеванную в Стиплчейз-парке, – та же полная злобы ухмылка шута. Единственная под стать ей – издевательская улыбка Люцифера. Я почти слышал Его смех, заполняющий комнату. Что ж, на сей раз – Ему было над кем смеяться.

Подписи семи демонов.

Слева направо и сверху вниз: Люцифер, Вельзевул, Сатана, Аштарот, Левиафан, Елима и Ваалвериф. Они найдены в договоре, заключенном в 1616 году между Люцифером и Урбаном Грандье, священником церкви Святого Петра в городе Лудоне, во Франции.