Текст книги "Сердце ангела"

Глава двадцатая

Три неразбавленных порции спиртного успокоили мои нервы и настроили меня на философские размышления. Это был спокойный бар по соседству, кажется, он назывался “У Фредди”, или “У Тедди”, а может, “Гнездышко Эдди” – в общем, что-то в этом роде; я устроился спиной к телевизору, обдумывая положение. Теперь у меня на руках оказалось уже два покойника. Оба знали Джонни Фаворита, оба носили на себе пятиконечные звезды. Интересно, не пропал ли передний зуб у Пупса, как пропало кольцо доктора? Но я не настолько жаждал узнать об этом, чтобы вернуться и посмотреть. В конце концов, звезды могли быть совпадением: самое обычное украшение, самой обычной формы. И к тому же наркоман-доктор и блюзовый пианист вовсе не обязаны были хорошо знать Джонни Фаворита. Но я буквально нутром чуял: все это не так просто, что-то здесь есть… Смахнув в ладонь сдачу с влажной стойки бара, я вернулся к своей работе на Луи Сифра.

Поездка на Кони-Айленд оказалась приятным развлечением. До “часа пик” оставалось девяносто минут, и движение по Федеральной автостраде и через Бэттери-туннель было достаточно свободным. На Шор-парквэй я опустил стекло и вдохнул холодный морской ветерок. Когда я выехал на Кропси-авеню, запах крови уже выветрился из моих ноздрей.

Проехав по Западной Семнадцатой улице до Серф-авеню, я поставил машину у заколоченного досками аттракциона электромобилей. Вне сезона Кони-Айленд выглядел как-то призрачно. Скелетоподобные направляющие “американских гор” вздымались надо мной паутиной из дерева и металла, но не хватало воплей отдыхающих – лишь ветер стонал в каркасе “гор”, словно одинокие свистки поезда.

Несколько неприкаянных душ бродило по Серф-авеню в поисках приключений. Газетные листы неслись будто перекати-поле по пустынным, широким улицам. Над головой парили чайки, выискивая на земле объедки. Все киоски, торгующие сахарной ватой, “галереи ужасов” и аттракционы “на выигрыш” были плотно заколочены и походили на клоунов без грима.

Закусочная “Натанс Фэймес” была как всегда при деле, и я остановился, чтобы перехватить пару хот-догов и выпить пива. Буфетчик выглядел так, будто не покидал своей стойки со времен старого Луна-парка, и я спросил у него, не слышал ли он о гадалке по имени Мадам Зора.

– Мадам – как?

– Зора. Она пользовалась большим успехом в сороковых.

– Не припоминаю, приятель, – признался он. – Я получил эту работу меньше года назад. Лучше спроси меня что-нибудь о пароме Стейтон-Айленда. Он назывался “Мать Золотой Звезды”. У меня там была концессия на ночное питание – целых пятнадцать лет. Ну валяй, спрашивай.

– Почему вы уволились?

– Не умею плавать.

– И что с того?

– Боялся утонуть. Решил не играть с судьбой. – Он улыбнулся, демонстрируя четыре недостающих зуба.

Я набил рот остатками хот-дога и, прихлебывая пиво из картонного стаканчика, зашагал прочь.

Бауэри, расположенная между Серф-авеню и Бульваром, скорее напоминала парк развлечений, нежели улицу. Я прогуливался вдоль молчаливых павильонов и раздумывал над следующим ходом. Цыганская община закрыта получше, чем все ячейки Клана[18]18
  Имеется в виду Ку-Клукс-Клан.


[Закрыть] в Джорджии, и я знал, что с этой стороны помощи мне не получить. Значит – работа ногами. Меси асфальт, покуда не нарвешься на кого-то, кто помнит мадам Зору и желает поделиться с тобой воспоминаниями.

Неплохим местечком для начала поисков показалось заведение Дэнни Дринана. Он был мелким мошенником на пенсии и содержал убогий музей восковых фигур на углу Тринадцатой улицы и Бауэри. Я познакомился с ним в 52-ом году, когда он только-только отбыл свой четырехлетний срок в Даннеморе. Агенты ФБР пытались пришить ему биржевую аферу, но он идеально подошел на роль козла отпущения для пары продажных адвокатов, которых звали Пиви и Мунро. В то время я работал для третьей стороны, также павшей жертвой их махинаций, и заодно помог расколоть и это дело. Дэнни чувствовал себя обязанным и при необходимости снабжал меня всякой интересной информацией.

Галерея восковых фигур помещалась в узком одноэтажном строении, втиснутом между павильоном с пиццей и павильоном с игральными автоматами. На фасаде красовалась надпись – алые буквы высотой в фут:

СПЕШИТЕ!

ЗАЛ АМЕРИКАНСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ 50 ЗНАМЕНИТЫХ УБИЙСТВ ПОКУШЕНИЯ НА ЛИНКОЛЬНА И ГАРФИЛДА ДИЛЛИНДЖЕР В МОРГЕ

ТОЛСТЯК ЭРБАКЛ ПРЕДСТАЕТ ПЕРЕД СУДОМ ПОЗНАВАТЕЛЬНО! ПРАВДОПОДОБНО! ПОРАЗИТЕЛЬНО!

В кассовой будке сидела крашенная хной гарпия возрастом точь-в-точь как вдова президента Гранта и раскладывала “солитер”, напоминая одну из механических гадалок в соседнем павильоне.

– Дэнни Дринан у себя? – спросил я.

– Он там, сзади, – проворчала она, раскрыв нижнюю карту – трефового валета. – Оформляет экспонаты.

– Можно войти и поговорить с ним?

– Вначале придется заплатить, – кивнула она древней головой в сторону картонной таблички: “ВХОД – 25 центов”.

Я выудил из брюк четвертак, просунул монету под зарешеченное оконце и вошел внутрь. Воняло здесь страшно. На провисающем картонном потолке виднелись большие рыжие пятна. Под ногами скрипел и стонал пересохший деревянный настил. По стенам, за стеклянными витринами, неуклюже застыли манекены – словно армия индейцев, выставленных в сигарных лавках.

Первым был “Зал американских президентов”: абсолютно одинаковые персоны в обносках из водевильной костюмерной. После Ф.Д.Рузвельта пошел “Зал убийц”. Я прогулялся по целому лабиринту увечий. Холл-Миллз, Снайдер-Грей, Бруно Га-уптманн, Уинни Рут Джад, убийцы “Одиноких сердец” – все собрались здесь, размахивая дубинками и топорами, упрятывая части тел в сундуки и плавая в океанах красной краски.

В заднем помещении я нашел Дэнни Дринана: он стоял на четвереньках в витрине. Это был маленький мужчина в синей выцветшей рабочей рубашке и темных шерстяных брюках. Курносый нос и редкие светлые усы делали его похожим на испуганного хомяка. Его привычка быстро мигать во время разговора тоже не шла ему на пользу.

Я постучал по стеклу, он поднял глаза и улыбнулся; во рту у него были обойные гвозди. Побормотав что-то неразборчивое, он положил молоток и выскользнул через небольшую щель в дальнем углу. Он работал над парикмахерской, где убивали под руководством Альберта Анастасиа, Верховного Палача компании “Убийство, Инк.”. Двое убийц в масках наставили револьверы на укутанную простыней фигуру в кресле, а парикмахер спокойно стоял в сторонке, ожидая следующего клиента.

– Эй, Гарри! – радостно вскричал Дэнни Дринан, неожиданно появляясь у меня за спиной. – Ну, что скажешь о моем последнем шедевре?

– Похоже, у всех у них наступило трупное окоченение, – заметил я. – Умберто Анастасиа, верно?

– Выдайте парню призовую сигару. Неплохо, когда угадываешь сразу.

– Вчера я был в Шератон-парке, так что все достаточно свежо в моей памяти.

– Эта сцена – моя гордость на новый сезон.

– Ты опоздал на год. Заголовки в газетах уже холодны, как труп.

Дэнни нервно кивнул.

– Парикмахерские кресла дороги, Гарри. В прошлом сезоне я не смог позволить себе никаких обновок. Впрочем, эта гостиница рядом хороша для бизнеса. Ты не знал, что здесь вырубили насмерть Арнольда Ротштейна в двадцать восьмом году? Только в те дни это место называлось “Парк-Сентрал”. Пойдем, я установил Арнольда впереди, я покажу тебе.

– Как-нибудь в другой раз, Дэнни. Мне этого вот так хватает в натуре.

– Ага, пожалуй, ты прав. Так что же привело тебя в наш заброшенный уголок? Давай предположим, что я этого не знаю.

– Лучше предположим, что ты знаешь. Глаза Дэнни зажглись как безумные семафоры.

– Ну, в подробностях вряд ли, – заикаясь произнес он, – но смекаю, что, если Гарри приходит навестить меня, ему нужна какая-то “инфо”.

– Попал в точку, – подтвердил я. – Что ты можешь рассказать о предсказательнице судьбы по имени Мадам Зора? Она работала здесь в начале сороковых.

– Эх, Гарри, сам знаешь, что в этом я помочь не могу. В то время я торговал недвижимостью во Флориде. Тогда Дэнни Дринан катился по славной, легкой дорожке.

Я вытряхнул сигарету из своей пачки и предложил ее Дэнни, но тот покачал головой.

– Я и не думал, что ты сможешь найти ее, Дэнни, – продолжал я закуривая, – но ты уже освоился здесь и, наверно, сможешь навести меня на старожилов. Ты только намекни, кто разбирается в местных делах.

Дэнни почесал голову, показывая мне, что он раздумывает.

– Я сделаю все, что смогу. Загвоздка в том, Гарри, что все, кто мог бы помочь, находятся на всяких там Бермудах и прочих курортах. Я и сам повалялся бы на пляже, не будь по уши в долгах. Я не жалуюсь, нет, – после тюряги пляж Брайтон-Бич выглядит не хуже Бермуд.

– Но ведь кто-то мог и остаться. Не только твоя контора открыта для бизнеса.

– Ага, как раз сейчас я понял, к кому тебя нужно послать. На Десятой улице, возле Бульвара, есть шоу уродов. Обычно большинство уродцев подрабатывают в это время в цирке, но есть и старики. Пенсионеры, как говорится. Они не берут отпусков. Появляться на людях не входит в число их развлечений.

– А как называется это место?

– “Конгресс чудес Уолтера”. Только заправляет им господин по имени Хагтарти. Его сразу узнаешь. Он покрыт татуировками, выглядит как дорожная карта.

– Спасибо, Дэнни. Ты кладезь ценной информации.

Глава двадцать первая

“Конгресс чудес Уолтера” находился на Десятой улице возле пандуса, ведущего на Бульвар. Как и все окружавшие его аттракционы, он напоминал старинный карнавальный павильон – ну разве что, чуть в большей степени, чем прочие: фасад низенького здания был увешан транспарантами, а под ними висели примитивные рисунки красками, представляющие экспонаты “Конгресса”. Широкие холсты изображали человеческие уродства в простой карикатурной манере, с наивностью, предполагавшей врожденную жестокость.

“ВОТ ЭТО ТОЛСТУХА!” – гласила надпись под рисунком женщины, раздутой будто дирижабль, с крошечным пляжным зонтиком над тыквообразной головой. Портрет татуированного человека – “КРАСОТА НЕ ГЛУБЖЕ КОЖИ” – висел в компании с Йо-йо, Собакоголовым мальчиком и Принцессой Софией, Бородатой Леди. Остальные холсты демонстрировали гермафродита, юную девушку, обвитую змеями, человека-тюленя и великана в смокинге.

“ОТКРЫТО ТОЛЬКО ПО СУББ. И ВОСКР.” – предупреждала вывеска в пустой кассовой будке у входа. Поперек открытого дверного проема висела цепь – как бархатное ограждение в ночном клубе, – но я поднырнул под нее и вошел внутрь.

Единственным источником света была грязная застекленная крыша. По стенам пустого помещения в вечернем свете с трудом угадывались очертания каких-то платформ. В воздухе витал запах печали и пота. В дальнем конце, из-под закрытой двери, пробивалась полоска света. Я подошел к двери и постучал.

– Открыто, – произнес чей-то голос.

Повернув ручку, я заглянул в большую голую комнату, уют которой придавали только несколько провисших кушеток из комиссионки, да веселые цирковые плакаты, оживлявшие покрытые плесенью стены. Крошечная толстуха с черной, вьющейся бородой, аккуратно разложенной по скромному розовому корсажу, сидела, углубившись в картинку, наполовину собранную из кусочков картона.

Под пыльной бахромой абажура сидели четыре странных урода, погруженных в обычный покерный “ритуал. На большой подушке восседал человек без рук и без ног: он был похож на Шалтая-Болтая и держал карты в ладонях, растущих прямо из плеч, словно ласты. Рядом сидел великан, в массивных пальцах которого карты казались почтовыми марками. У того, кто сдавал, кожа растрескалась и наводила на мысли об аллигаторах я черепахах.

– Ты ставишь или нет? – спросил игрок слева, высохший гном в футболке. Его шея, плечи и руки были так густо татуированы, что походили на какое-то экзотическое, обтягивающее кожу одеяние. В отличие от рьяной работы художника, представленной на холсте снаружи, человечек был довольно блеклым и каким-то выцветшим, словно размытая копия того, что было обещано.

Татуированный впился взглядом в мой “дипломат”.

– Что в ты там ни продавал, нам это не нужно! – рявкнул он.

– Я не торговец. Сегодня никаких страховок и громоотводов.

– Так какого же черта тебе нужно? Может, бесплатное представление?

– Наверное, вы мистер Хаггарти. Мой друг подумал, что вы сможете помочь мне кое-какой информацией.

– А кто он, этот твой друг? – требовательно спросил многоцветный Хаггарти.

– Дэнни Дринан. Он владелец воскового музея за углом.

– Ага, Дринана я знаю. Он тот еще мошенник. – Хаггарти отхаркнулся и сплюнул в стоявшую у его ног мусорную корзинку. Затем улыбнулся, показывая, что не хотел меня обидеть. – Я уважаю все друзей Дэнни. Скажи, что ты хочешь узнать, и я тебе выложу напрямик все, что смогу.

– Можно присесть?

– Будь моим гостем. – Хаггарти подтолкнул мне свободный складной стул. – Присаживайся, приятель.

Я сел между Хаггарти и великаном, хмуро нависшим над нами, как Гулливер над лилипутами.

– Я ищу цыганку-предсказательницу по имени Мадам Зора, – сказал я, ставя “дипломат” между ног. – Она пользовалась здесь большим успехом перед войной.

– Не могу вспомнить, – произнес Хаггарти. – Может вы, ребята?

– Я помню одну, она гадала на чаинках, Мун ее звали, – пропел человек с ластами вместо рук.

– Она была китаянкой, – проворчал великан. – Вышла замуж за аукциониста и подалась в Толедо.

– А зачем она тебе? – захотел узнать человек с кожей аллигатора.

– Она знала парня, которого я пытаюсь отыскать. Я надеялся, что она сможет мне помочь.

– Ты частный сыщик?

Я кивнул. Отрицание могло лишь ухудшить положение.

– Значит, легаш? – Хаггарти снова сплюнул в корзину. – Я не держу на тебя зла. Всем нужно зарабатывать на жизнь.

– А я вот сроду не перевариваю мусоров, – прогудел великан.

– У тебя что, в желудке бурчит после того, как пообедаешь сыщиками?

Великан хмыкнул. Хаггарти рассмеялся и стукнул по столу своим узорчатым красно-синим кулаком, рассыпав аккуратные стопки фишек.

– Я знала Зору, – заговорила толстая леди голосом нежным, как китайский фарфор. В его мелодичных звуках цвели магнолии и жимолость. – В Зоре было столько же от цыган, сколько и в тебе, – добавила леди.

– Вы уверены в этом?

– Ну конечно. Эл Джолсон носил черное лицо, но это не делало его негром.[19]19
  Джонсон, Эл (1886—1950) – урожденный Аса Йелсон. Американец русского происхождения, имитатор чернокожих певцов. В 1927 году снялся в первом звуковом фильме “Певец джаза”.


[Закрыть]

– А где я могу найти ее сейчас?

– Этого я не знаю. Я потеряла ее из виду после того, как она свернула свою палатку.

– Когда это было?

– Весной сорок второго. Однажды она просто взяла и исчезла. Закрыла свою лавочку, не сказав никому ни слова.

– Что вы о ней знаете?

– Не слишком много. Иногда мы собирались на чашку кофе. Болтали о погоде и всякой всячине.

– Она никогда не говорила о певце – Джонни Фаворите?

Толстуха улыбнулась. Глубоко под пластами жира в ней пряталась маленькая девочка в нарядном платьице.

– Вот уж у кого была золотая глотка, – просияла она и промычала одну из давнишних мелодий. – Он и впрямь был моим любимчиком. Однажды я прочитала в скандальной газетенке, что он консультировался у Зоры, но когда я спросила ее об этом, она сразу захлопнулась. По-моему, говорить об этом – все равно что выдавать тайну исповеди.

– Может, вы еще что-нибудь вспомните?

– К сожалению, мы не были настолько близки. Знаешь, кто может тебе помочь?

– Кто?

– Старый Пол Болц. В то время он работал с ней на пару. Он по-прежнему сшивается здесь.

– Где мне его найти?

– В Стиплчейзе. Он там цепным псом. – Толстуха принялась обмахиваться киножурналом. – Хаггарти, сделай ты хоть что-нибудь с этой парилкой. Здесь жарко, как в бойлерной. Я скоро растаю.

Хаггарти рассмеялся.

– От тебя останется самая большая на свете лужа.

Глава двадцать вторая

Бульвар и Брайтон-Бич были пусты. Там, где в разгар лета лежали, как моржи на лежбище, людские толпы, сейчас бродили в поисках пустых бутылок лишь несколько несгибаемых старьевщиков. За ними бушевал в прибое свинцово-серый Атлантический океан, разлетаясь каскадами брызг на волнорезе.

Стиплчейз-парк занимал двадцать пять акров земли. Парашютная вышка – подачка со Всемирной Выставки тридцать девятого года – возвышалась над большим застекленным павильоном, похожим на каркас гигантского зонта. На фасаде, над смеющимся раскрашенным лицом основателя парка Джорджа С.Тайлоу, находилась вывеска: “СМЕШНОЕ МЕСТЕЧКО”. В это время года смешного здесь было не больше, чем в плоской шутке. Я глянул вверх, на улыбающуюся физиономию господина Тайлоу, и еще раз подивился его необыкновенному умению находить повод для смеха.

Отыскав в проволочном ограждении дыру подходящего размера, я спустя несколько мгновений уже был на территории парка и стучал кулаком по стеклу павильона, призывая сторожа. Шум эхом разнесся по округе, напоминая работу дюжины разбушевавшихся полтергейстов. Проснись, старик! А вдруг шайка воров собирается очистить парашютную вышку? Я начал круговой обход огромной постройки, стуча по стеклам ладонью. Свернув за угол, я встретился “лицом к лицу” с дулом револьвера. Это был всего-навсего полицейский “Полис-Позитив” 38-го калибра, но мне он показался размером с Большую Берту.[20]20
  Немецкая пушка времен Первой мировой войны.


[Закрыть]

Пушка лежала в уверенной руке жилистого старикана в рыже-коричневой форме. Пара поросячьих глазок над огромным круглым носом, прищурясь, изучала меня.

– Замри! – приказал он глухим, точно из бочки, голосом. Я замер.

– Кажется, вы мистер Болц? – рискнул я начать. – Пол Болц?

– Это тебя не касается. Какого хрена ты здесь делаешь?

– Мое имя Энджел. Мне нужно поговорить с вами об одном деле, которым я занимаюсь. Я частный детектив.

– А чем ты это докажешь?

Я полез за бумажником, и Болц многозначительно ткнул меня “кольтом” в пряжку ремня.

– Левой рукой, – прорычал он.

Переложив “дипломат” в правую руку, я стал действовать левой.

– Брось его на землю и сделай два шага назад. Я повиновался. Болц нагнулся и поднял бумажник, не свода револьвера с моего живота.

– Откройте клапан и сразу увидите фотокопию.

– Между прочим, твоя “жестянка”[21]21
  Полицейский жетон.


[Закрыть] для меня ничего не значит. У самого дома лежит такая же.

– А я ничего и не говорю. Просто взгляните на фотокопию.

Охранник, не говоря ни слова, пробежал глазами по кармашкам бумажника. Я подумывал было обезоружить его, но оставил эту затею.

– Ну ладно, ты частный сыщик, – произнес он. – Так что тебе от меня нужно?

– Вы Пол Болц?

– Допустим. – Он бросил бумажник на бетон к моим ногам. Я поднял его левой рукой.

– Вот что. День был тяжелый. Спрячьте револьвер, мне нужна ваша помощь. Трудно вам, что ли, поговорить со мной.

Он взглянул на свою пушку, словно прикидывая, не употребить ли ее на ужин. Потом пожал плечами и упрятал револьвер в кобуру, нарочито не застегивая клапан.

– Я Болц, – подтвердил он. – Послушаем твою байку.

– Мы не могли бы где-нибудь спрятаться от ветра?

Болц кивнул уродливой головой, показывая, что мне следует идти впереди. Мы спустились по короткой лестнице к двери с надписью “ВХОД ЗАПРЕЩЕН”.

– Сюда, – сказал он. – Она открыта.

Наши шаги гулко отдавались в пустом зале, напоминая разрывы пушечных ядер. Помещение было достаточно большим, чтоб вместить пару летных ангаров, а остального места хватило бы для полудюжины баскетбольных площадок. Многие аттракционы сохранились еще от старых времен. Большая дощатая горка с волнообразными выемками поблескивала вдали, словно водопад из красного дерева. Еще одна горка, под названием “Водоворот”, спиралью летела вниз с потолка, чтобы “пролиться” на “Живой Биллиардный Стол” – ряд полированных вращающихся дисков, встроенных в пол. Легко было представить себе Гибсоновских девушек[22]22
  Гибсоновские девушки – идеальные американские девушки 1890-х, представленные на рисунках художника Чарлза Д.Гибсона (1867—1944), где они изображались в блузах с рукавами-“фонариками” и длинных юбках.


[Закрыть] и изящных джентльменов в соломенных шляпах, которые танцевали под звуки механического пианино, наигрывавшего мелодию “Возьми меня поиграть в мяч”.

Мы постояли у кривых зеркал, полюбовались на свои искаженные отражения…

– Ну ладно, ищейка, – не выдержал наконец Болц. – Выкладывай свою просьбу.

– Я ищу цыганку, гадалку по имени Мадам Зора. Мне известно, что вы работали на нее в сороковых годах.

Хриплый от курева смех Болца взмыл к усеянному лампочками каркасу, – я сразу вспомнил, как тявкает дрессированный тюлень.

– Знаешь, – выдавил он, – в этом направлении ты не доберешься и до первой базы[23]23
  Бейсбольный термин.


[Закрыть].

– Но почему?

– Почему? Я скажу тебе. Во-первых, потому что она не цыганка, вот почему.

– Я слышал об этом, но как-то не принял всерьез.

– Прими. Разве я не знал ее лавочку вдоль и поперек?

– Расскажите.

– Ладно, сыщик. Я тебе прямо скажу: цыганкой она не была и звали ее не Зора. Дебютантка с Парк-авеню, – случайно узнал.

Я онемел. Да, по сравнению с такой “бомбой” копыто лягнувшего тебя мула могло показаться поцелуем ангела.

– Вы знали ее настоящее имя?

– Ты что, за дурачка меня держишь? Я знал о ней все. Ее звали Мэгги Круземарк. У ее отца кораблей было больше, чем в британском военном флоте.

Я чувствовал себя Резиновым Человечком. На волнистой поверхности кривого зеркала мое лицо вытягивалось все больше и больше.

– Когда вы видели ее последний раз? – спросили резиновые губы.

– Весной сорок второго. Она тогда просто слиняла. Оставила меня, так сказать, с хрустальным шаром в руках.

– А вы не видели с ней певца, его звали Джонни Фаворит?

– Ну еще бы, сколько раз. Она была помешана на нем.

– Она говорила о нем что-нибудь, вы не помните?

– Сила.

– Что?

– Она сказала – он владеет “силой”.

– И все?

– Знаешь, я особо не слушал. По мне так все это ерунда была. – Болц откашлялся и глотнул. – Она – другое дело. Она была одержимой.

– А что Фаворит? – настаивал я.

– И он такой же. По глазам видно было.

– А потом вы его встречали?

– Никогда. Может, он улетел на луну на помеле, мне на него начхать. И на нее тоже.

– Она когда-нибудь упоминала негра-пианиста по имени Пупс Суит?

– Нет.

– Может, еще что вспомните?

Болц сплюнул на пол, себе под ноги.

– А к чему? Те деньки давно умерли и похоронены… Разговаривать было уже не о чем. Болц проводил меня за ограждение и запер ворота. Чуть поколебавшись, я дал ему одну из своих визиток и попросил позвонить, если появится что-нибудь новенькое. Он, конечно, ничего не обещал, но и визитку не выкинул.

Я попытался дозвониться до Миллисент Круземарк из ближайшей телефонной будки, но безрезультатно. Вот так. Долгий был день, даже детективы нуждаются в отдыхе. По пути назад, к Манхэттену, я решил дать себе передышку и набил живот дарами моря в ресторане “Гейдж и Толлнер”. После фаршированного лосося и бутылки ледяного “Шабли” жизнь уже не казалась прогулкой в лодке со стеклянным днищем по городской канализационной системе.