Текст книги "Вот и управились к празднику (сборник)"

Теперь Руднев приносил домой только ругань и перегар.

О прошлых тихих вечерах напоминало лишь присловье, неизменно вырывавшееся у Руднева на все жалобы и просьбы жены.

Книги были давно забыты. В комнате у Руднева было очень много книг, но очень мало порядка. Книги его не интересовали, сейчас его интересовали горячительные напитки и следовавшие за ними разговоры о политике. Когда в Москве заскрежетали танки, он смело заявил:

– В леса уйдем! Партизанить будем.

Но поход не состоялся, потому что танковые страсти кончились раньше, чем Руднев успел протрезветь. Но в его отношении к дому все равно ничего не изменилось.

– Уж не белая ли это у меня горячка? – Руднев встревожился. – Как будто нет.

Руднев снова грезил.

Квартира между тем начала оживать. Ромка собирался в школу.

На Руднева не обращали внимания. Верно, думали, он все еще пьяный. А он не пьяный, он тоскливо сжимал голову руками: что делать? Что делать завтра? Как смотреть в глаза людям, разговаривать с ними?

Первое желание его было вполне взвешенно и разумно: немного отдохнуть, постараться успокоиться и дождаться девяти, когда откроют магазин.

Хлопнула входная дверь. Ромка ушел в школу… Руднев вспомнил, как и сам он учился не очень давно, кажется… Нет, нет… Очень, очень давно.

Надо отдохнуть и, главное, немного успокоиться.

Руднев старался думать обо всем спокойно и отвлеченно. Как о суете, как о проходящем.

Суета сует и всяческая суета…

Тихо прошла по квартире жена. Руднев затаился. Зашумела в туалете вода. Жена вернулась и легла снова.

Руднев побрел в ванную. Из зеркала глянуло на него лицо, перекошенное гримасой боли, тоски, стыда и отчаянья. Ничего красивого в нем, естественно, не было.

За окном рассвело.

Руднев осторожно выглянул. В самом деле, было светло, и он вышел на улицу. Закурил и больно закашлялся. Железная дверь магазина была мучительно тяжела. Руднев все ж одолел. Он был первый, может быть, из покупателей в маленьком темноватом зале.

Продавщица в синем халатике стояла к нему задом. Разговаривала с кем-то там внутри. Из соседнего отдела громко позвали: Лида! Она обернулась. И тогда Руднев вспомнил строчку из стихотворения: «Хорошая девушка Лида на улице этой живет». Мечтательность, праздная мечтательность, вот что меня погубило и продолжает губить… Лето… Грязный пол магазина… Руднев купил вино и побрел домой.

Идти, не выпив немного, было и скучно, и глупо, а главное, непривычно. Руднев выпил. Мир вокруг заблестел. И дождь, и дома, и деревья, и люди, и даже вороны на помойке – все стало казаться иным.

Выпитого хватило забыться и уснуть. Но на сей раз пробуждение было тягостное: и страх, и отчаянье, и не отступное: «что делать?».

Заглянула жена. Поговорили. Руднев улыбался вяло и неестественно.

– Я, – сказала она, – когда ты пьяный спишь, к тебе даже заходить боюсь: то ли ты живой, то ли нет.

– Просто я очень хорошо в это время сплю.

Жена ушла. Руднев вертел в руках пустой стакан.

«Что же это со мной происходит?.. До чего я дошел! И почему так скоро?.. И чем это может кончиться?..»

Ничего хорошего происходящее не предвещало.

«Провалы памяти. А где я был, когда не помню, где?»

Как-то вдруг стало вспоминаться детство. Та же глупая бедность, гордость бедности, стыд бедности… И не стыдно было, что есть хотелось, а стыдно было, если заметят, что есть хочется…

Он лег. В голове была какая-то стеклянная ясность. Он не был ленив. Если лежал, то только по болезни. Попытался подняться. Снова выпил и снова лег…

Очнулся ночью. Почти в отчаянии подошел к жене. Бедная! Она только заснула, в ее проснувшихся глазах он отчетливо прочитал то же, что и у него: нищенский страх и ужас.

– Ты проспись, а утром поговорим, – тихо сказала она. Руднев послушался.

Наступило утро. Он сидел на кровати, курил. Вошла Ирина. Осторожно, но громко спросила:

– Ты закончил?

– А я и не начинал, – возмутился он. Я в любое время могу бросить, хоть сейчас.

– Так что же не бросаешь?

– Да, не хочу.

– Ты посмотри, что с тобой стало, на кого ты похож? Образованный человек, книги пишешь, а во что превратился? В зеркало на себя посмотри. Все алкоголики говорят, что могут бросить или сегодня или в понедельник, но ни один еще не бросил, пока не умер от собственного безволия. От себя не уйдешь!

Руднев махнул рукой и вышел на улицу.

«Мне, думал он, гуляя, то и дело хочется поехать, ехать куда-нибудь, отсюда подальше… Жена говорит: от себя не уйдешь… Это совершенно верно, конечно… А потому, что слишком верно и бесспорно, наверное, поэтому и кажется сомнительным… А вдруг?..»

После дождя воздух города казался морским бризом. Обманчивое ощущение быстро прошло. Запах пережаренных пирожков и прогорклого масла из окон кафе возвратил к реальности. Этот глоток летней прохлады был необходим, перед тем, как погрузиться в безвоздушное пространство квартиры. Побродив недолго, Руднев заторопился домой, хотя и не любил спешить.

И вдруг он увидел ее. Она шла по улице, плавно, не спеша, грациозно покачивая бедрами. А рядом с ней мужчина лет тридцати, крепенький, да ладненький.

– Вот он, соперник мой! И откуда они только берутся? – подумал Руднев.

Дальнейшее нетрудно было представить: сейчас они пойдут поужинать в какую-нибудь кофэшку, потом он вызовется проводит ее до дому, потом она пригласит его на чашку чая, потом…

Дверь открыла жена.

– Все! – громко, прямо в ее лицо, выкрикнул Руднев и пошел в свою комнату.

Весь вечер они не разговаривали. Ирина слышала, как муж долго прибирал книги, вымыл в комнате полы, начистил туфли, погладил брюки и рубашку.

Не спалось. Очень хотелось выпить, но Руднев гнал от себя эту мысль, понимал, что надо преодолеть это состояние:

«В чем же мое предназначение? Вот я появился на свет и стал расти. Я был предназначен стать разумным человеком. И я им стал. У меня появилась душа. Это очень и очень зыбкое понятие – душа. Это не просто способность чувствовать. Способность «мыслить и страдать» – вот что это такое. Страдание рождает мысль, но и мысль рождает страдание и делает тебя человеком творящим.

Что же я должен творить? Писать новые книги, работать на заводе? Нет! Душу, только душу. Я должен творить ее ежечасно, потому что душа – нежное растение и требует постоянного ухода. И если мне удастся сохранить ее до конца чистой и безгрешной, то мое предназначение исполнится. Я должен понять, что ничем не отличаюсь от других людей и ничем их не лучше».

Конечно, понимал Руднев, что его душа была, если можно так выразиться, захламлена и неухожена, но Руднев почувствовал, что ее чистку нельзя производить в одиночестве, надо идти работать в коллектив. И все события, предшествовавшие нынешней ночи, указывали на необходимость найти точку приложения сил и души. Руднев повернулся на бок и встретился взглядом с Ромкой, который, высунувшись из-за двери, блестел в темноте глазами и явно готовился заговорить.

– Это еще ночь? – спросил он шепотом.

– Нет, это уже утро, – вставая с кровати, ответил Руднев.

Шестой месяц он работал главным механиком в автоколонне. Работа ему нравилась. Начальство относилось с пониманием. К работе претензий не было, автобусы регулярно ходили по маршрутам. Поломки устранялись быстро. Ремонтники получали вовремя зарплату и поэтому уважали своего начальника.

После работы Руднев зашел в магазин купить сигарет. Услышав рядом «здравствуйте», остановился. Напротив стоял мужик. Он его раньше где-то видел, но никак не мог вспомнить, где? Да это же Жохов! Руднев обрадовался знакомому лицу, в последнее время он не встречался ни с кем со своей прежней работы.

– Как там у нас? Он произнес по привычки «у нас» и растерялся от неожиданности. У кого это «у нас»?

– Плохо, Сергей Петрович, я и сам там не работаю.

– Почему?

– Так завод стоит. Рабочих увольняют. Оборудование Архип продал, а с цехов шифер начали снимать.

У Руднева защемило внутри, трепетно забилось сердце:

– Говоришь, оборудование продал?

– Да! Он всю жизнь мечтал машину купить, а тут к нему жулики подъехали, не то Кеша, не то Коха «УАЗик» подержанный предложили, ну он и согласился. Все равно комбинат уже не работает.

Руднев на миг закрыл глаза. Ему виделись зеленые хищные глаза с оскаленной волчьей пастью.

Повернувшись, он побрел домой, на душе скребли кошки.

С трудом преодолел переход через улицу – машины двигались непрерывным потоком без всякого внимания на знак пешеходного перехода. Машин становилось с каждым годом все больше и больше. Вычистили все Японские свалки. Водители, сидящие за рулем, совсем не обращали никакого внимания на сограждан пеших.

Его размышления прервали брызги грязной воды из-под колес автомобиля, размашисто разлетевшиеся по брюкам и бортам пиджака.

«Если бы у меня была граната, я бы сейчас не раздумывал, и плевать на последствия. Иногда ведь надо совершать мужские поступки». Но гранаты не было. Он усмехнулся собственной глупости, даже стало стыдно, и поспешил домой.

Дома Руднев уселся за стол и стал читать свежие газеты. Через полчаса позвонили. «Ирина», – подумал он и открыл дверь. На лестничной клетке в тусклом свете фонаря стоял инженер Вересов, за ним, переминаясь с ноги на ногу, бухгалтер.

– Сергей Петрович, мы хотели с вами поговорить – тихо произнес инженер.

Руднев от растерянности даже забыл снять очки и отступил в сторону, пропуская гостей. Раньше коллеги по работе никогда не бывали дома у директора, да он и не приглашал. Может, просто повода не было.

При виде гостей у Руднева потеплело на душе, все-таки не забыли о нем. Они расположились в его комнате.

Вересов в нерешительности мял в руках потертую кожаную папку и, подсев к столу, наконец начал:

– Мы хотим поговорить о серьезном деле, Сергей Петрович. Давно мы друг друга знаем, извини, если не вовремя. Руднев насторожился, но ответил одобрительно:

– Всегда рад. Только объясните, чем могу быть полезен.

– Мы знаем, что вы работаете в автоколонне, в коллективе пользуетесь уважением. Но комбинат ведь развалился без вас. Новый директор по миру пустил.

– Я знаю, Жохов мне рассказывал. Печально, конечно. Душу вложили в производство, и все так бездарно кончить. Абсурд.

– Стены в одном цеху стали разбирать, – с грустью в голосе продолжал инженер.

– Стены разбирают? – тихо проговорил Руднев. – Зачем?

– Кирпич если кому нужен, стену разберут и продадут, – пояснил инженер.

– Так глины рядом полно, закладывай печи и обжигай, – разнервничался Руднев.

– Кто работать будет, зарплату третий месяц не выдаем, все рабочие разбежались, – вставила бухгалтер.

Руднев вспомнил недавний разговор с Жоховым:

– А оборудование продали?

– Нет, отстояли оборудование. Не отдали, – громко сказал инженер и, немного помолчав, продолжил:

– Хотим организовать на базе нашего комбината, или того, что от него осталось, новое предприятие. Ведь людям сегодня печку дома сложить не из чего, нет кирпича, а он нужен. Конечно, не в таких объемах, как раньше, но нужен, да и досок найти, к примеру, дыру в заборе забить, днем с огнем не найдешь. Спешить надо, а то поздно будет, растащат последнее. Мы хотим, чтобы вы возглавили новое предприятие.

– Я? – удивился Руднев.

– Да! Сергей Петрович, вы, – настаивала бухгалтер, – подумайте о нас, о людях, которые еще остались. Вересов – он хороший человек, но не может он руководить. Я раньше это говорила и сейчас в его присутствии говорю.

– Отвык я от этой работы. С восьми до пяти отработал в автобазе – и дома, голова ни о чем не болит, да и зарплата хорошая, главное, жену устраивает. Женщинам, им как всегда не угодишь, а тут полный порядок. Честно говоря, вы меня ошарашили, я уже этим переболел, перепил, успокоился. Не хочу вспоминать, надо подумать, с женой посоветоваться.

Ирина, выслушав мужа, удивилась:

– Вот те на! Закончилась спокойная жизнь.

– Почему?

– Я разве не вижу, как ты маешься, как душа твоя по ночам плачет о прошлом. Это снаружи, вид у тебя такой, будто все тебе безразлично, а внутри все кипит, все переживает. Ведь и времени много прошло, а не смог забыть, видно, это судьба твоя – работать на этом комбинате.

Руднев опустил голову и молчал. Потом посмотрел в глаза жене:

– Как ты решишь?

– А что тут решать. Ты еще не старый, силы у тебя есть, да и голова на месте.

Надо помочь людям, я уверенна, ты сможешь, справишься. Иди.

Он вдруг подумал, что встряска, устроенная летом его организму, была ему необходима, это было самооправдание, но он немного успокоился, и мысли его переключились на комбинат. Он понял, что комбинат нуждается в его помощи. Подобная мысль была ему приятна, хотя и несколько смутила, потому что он не знал, наверное, способен ли он в сегодняшней обстановке помочь? Вспомнился Брюсов:

 
Я не знаю других обязательств,
Кроме действенной веры в себя.
 

Через неделю Руднев вернулся на комбинат. С грустным видом он осматривал территорию комбината, вернее, того, что от него осталось. Пилорама была разграблена жителями близ стоящих домов. Руднев так и не смог понять, для чего снимать шифер с крыш, который от старости в руках ломается?

Сердце Руднева екнуло, когда, войдя в свой кабинет, он увидел большой цветок, когда-то подаренный Леной. Он стал еще больше и раскидистей.

В кабинет вошел Коха. И еще один незнакомый Рудневу парень. Тихие, собранные, скорее даже насупившиеся. Руднев привстал, здороваясь с ними. Его мозг подсчитывал все мелочи, разнося по полочкам все плюсы и минусы. Ну что ж, он тоже настроен на бой. Старые знакомые, они хорошо знали друг друга. Руднев поймал холодный взгляд Кохи.

Он требовал оборудование, за которое отдал Архипову «УАЗик». После долгих споров Руднев пообещал вернуть ему деньги за машину, которую ни разу не видел, и даже с процентами.

На планерке он объяснил, что на оборудовании будет производиться продукция, продав которую можно постепенно рассчитаться с Кохой. Другого выхода не было, так как «УАЗик» забрать у Архипова невозможно, потому что он его разбил вдребезги. А оборудование надо оставить любыми путями.

Планерка закончилась. Руднев остался один и начал звонить своим бывшим клиентам. Сейчас он находил в этом удовольствие. Наверное, в этом есть что-то от азарта охотника, часами сидящего в засаде, выслеживающего дичь. Со временем это стало привычным, обыденным и вместе с тем интересным. Его действия доведены до четкого автоматизма: звонки, общение, получение необходимой информации, договоренность о встрече. Во всех его действиях был виден не обычный офисный служащий, а начальник предприятия.

Он посмотрел на цветок, который когда-то ему подарила Лена, и понял, что из жизни его ушло нечто худое и совершенно лишнее. Вскоре цветок вдруг стал увядать и зачах окончательно. Может, и правда – есть душа у цветов?

Очерки

Где течешь ты, Хамсара?

Буран легко и плавно качает, словно на широких морских волнах, иногда его заносит, и тогда слегка замирает сердце, где-то внутри тебя приятным зябким вихорьком пробегают иголочки сладкого страха.

Наша дорога – это уклоны, то правый, то левый, крутые подъемы, стремительные спуски, коварные нырки с крутыми поворотами под наклоном. Вот и сейчас, не успели отъехать от Аршана и двадцати километров, а я уже успел перевернуть сани, и мой новенький алюминиевый ящик, в котором были уложены все мои вещи, расползся по швам.

Нас шестеро. Впереди на канадских снегоходах Николай Терещенко с Вадимом Моляковым, в санях у Вадима новый участник экспедиции студент из Братска Игорь Исаков. Сзади, пытаясь безуспешно догнать чужеземную технику, идем мы: Сергей Ефремов, Анатолий Анисимов и я. Каждый на своем «Буране», тащим перегруженные сани с канистрами, в которых плещется бензин, продукты на полмесяца, палатка, печка, электростанция и другое мелкое снаряжение.

Все же удивительные мы, люди, создания. Строим себе жилье, создаем тепло и уют, благоустраиваем его. А сами рвемся на природу: в тайгу, на замерзшие реки, в горы. То ли устаем от повседневного однообразия и городской суеты, то ли тянет нас к матушке природе с добрыми намерениями отдохнуть, набраться сил, испытать себя на физическую прочность, и выносливость.

Мы должны проникнуть из Восточной в Западную часть Саян. Природа нагромоздила сотни препятствий на нашем пути, и будет нелегко проникнуть в этот сказочный, полный романтизма край.

Где бурные порожистые реки замерзли нагромождением ледяных торосов, заваленные руинами скал. Коварные пропарены на реках, чащи первобытного леса. Мы не знали, какие удачи, какие разочарования ждут нас там.

Конечная цель экспедиции – областной центр республики Тыва, Кызыл.

Маршрут наш в этом году самый продолжительный по расстоянию. Братск – Тулун – поселок Аршан Тулунского района, по руслам замерзших рек, горным перевалам и тайге планируем пройти около девятисот километров до города Кызыла. Честно говоря, когда мы с Николаем штудировали карты, прокладывая маршрут, от этой затеи попахивало авантюрой. Но постепенно душа успокоилась, мысли сосредоточились. А почему бы и нет. В Кызыле из нас никто не был, а Вадим вспомнил, что у него там живет знакомый, дал телефон Николаю, тот созвонился. И вот мы в пути.

Сегодня 26 февраля 2002 года, первый день нашего путешествия. Настроение у всех приподнятое, как это всегда бывает у людей, отправляющихся в далекий путь. Остались позади сборы, хлопоты, друзья, городская суета, а впереди лежали лесные дебри, дикие хребты Восточного и Западного Саяна, вершины которого уже вырисовывались на далеком горизонте.

Из Аршана вышли в три часа дня. На реке снег мелкий, прошли легко восемьдесят километров и в сумерках пришли к зимовью. Здесь нас поджидал штатный охотник Роман, который после долгого пребывания в одиночестве обрадовался встрече. Он уже выходил из тайги, но решил подождать нас в своем зимовье. Приготовил гостеприимный ужин из дикого мяса. Здесь мы провели первую ночь нашего путешествия. Хорошо отдохнули, рано утречком встали, а на улице мороз градусов тридцать.

Мягкий снежок стал жестким и скрипучим. Воздух погустел и «повкуснел». Вдыхаешь с удовольствием. А мороз щиплет за нос. Наступал рассвет, и из ночного мрака появилось замерзшее русло реки. По небу прошли серые тени, и появились очертания ближних деревьев. На ветках причудливые нагромождения белой кухты. В глубине лесной чащи кто-то тихо вздохнул, по вершинам прошелестело. Снег засветился розоватым светом.

Вся техника околела, с трудом завелась.

Итак, мы покинули избушку гостеприимного охотника, который пошел своим маршрутом домой, а мы – к воротам. Там загрузили привезенный две недели назад бензин. Было его в канистрах где-то тонны полторы. Горючее за сто двадцать километров завозили заранее Вадим, Николай и Анатолий, чтобы разведать путь, посмотреть, как замерзла река и облегчить нагрузку на сани.

Думали, что пройдем участок Ийских Ворот сравнительно просто и быстро, но увы. Русло здесь местами перемерзло, вода подперла лед, он торчал углами, крошился, трещал, а под ним безудержный рев реки. Долбили, расчищали путь саням и технике. В конце концов часа через три пробились. Но это были цветочки.

Дорогу знаю хорошо, поэтому совершенно бессмысленно позволяю себе разогнать снегоход до пятидесяти – на большее моя лихость не способна, трусливое благоразумие одерживает над нею верх и заставляет убрать замерзший палец с рычажка газа. Да и произвести впечатление своим лихачеством сейчас не на кого, вокруг ни души, только снежное безмолвие.

Горы расступились, впуская нас в широкую, окруженную гольцами долину. Мы уже в Бурятии. Останавливаемся у зимовья. Оно стоит в глубине леса, метрах в пятидесяти от реки. Небольшая банька по «черному» закрыта на большой амбарный замок. Через промерзшее окно видна туша добытого изюбра.

Наскоро пьем чай из термосов. Уже традиционно компонентами его являются чага, золотой корень, плоды шиповника, каменный зверобой, ягоды брусники и смородины. Все это рано утром ложится в термос и заливается кипятком.

Вскоре река разделилась на несколько проток, оголились камни. Обоз пошел медленно. Со скрипом ползли по воде и мелким камням груженые сани. Перед нами распахивался темный лес.

Но вдруг появилось солнце, лучами заката посеребрив вершины гор и, не задерживаясь, скрылось за ними.

Техника встала, безжизненно повиснув на граните. Вроде бы была река, теперь ее нет. Вместо ледяных торосов – нагромождение камней.

– Ну вот, – слезая со снегохода, громко сказал Николай, – дошли до потерянной реки. Это место мы назвали «Там, где теряются реки». Летом здесь течет полноводная река, а зимой вода уходит под землю.

Вековые пихты и кедры украшали густозеленой хвоей равнину. У некоторых обломались вершины, а многие упали на землю и образовали завалы, преграждавшие путь нашему обозу.

Из прошлых поездок мы знали, что в этом лесу собирается зимой много зверей и боровой птицы, но сейчас только изредка, нарушая тишину, доносился крик желны, да иногда слух улавливал стон качающейся ветром лесины.

Свернули от реки в лес, разбирали завалы, пилили и рубили топорами полусгнившие деревья, перетаскивали снегоходы через пни. В протоках, чтобы не выворачивать из мерзлой земли камни, просто стелили гать.

Солнце ушло за горы. Холодный, угрюмый лес затянуло серо-мутным туманом. Остановились перед стеной густого ельника. Николай дал команду ставить палатку, взял ружье и с Анатолием ушли в лесную чащу.

Предстояла первая, долгожданная, ночевка в палатке. Забыв про усталость, мы принялись за устройство ночлега: расчищали поляну от снега, валежника, таскали дрова, готовили подстилку из кедровых веток для постелей.

И вот вспыхнул большой костер, нарубили льда, повесили на таганок прокопченный чайник. В палатке растопили смолистыми дровами печь. В воздухе повис терпкий хвойный аромат. Все в ожидании ужина.

Вернулись Николай с Анатолием.

– Ужин готов? – произнес тихим голосом Николай, и, не дожидаясь ответа, устало проговорил:

– Одни завалы, конца и края не видно. До воды так и не дошли. Каждый год река по-разному замерзает.

С утра принялись за работу. Неохотно пропускала нас тайга. Путь оказался заваленным обломками упавших деревьев. Обоз все медленнее продвигался вперед.

Мы расчищали проход, работали топорами. От губительных лучей мартовского солнца снег окончательно расплавился, и мы вынуждены были идти по прошлогодней пожухлой траве.

День заканчивался. За корявыми вершинами пихтачей багровел закат. Темнело небо. Наконец мы выбрались на узкую извилистую протоку, которая вывела нас к истоку Ии. Там знакомое нам зимовье братьев Кангараевых, в котором мы и заночевали.

В просветах деревьев, освещенных костром, танцевали силуэты. После ужина все угомонились. Съежившись от холода, у огня спала Джери.

Я подсел к костру и сделал первую запись.

Пятого марта прошли место, которое у нас зовется «Там, где кончаются реки», а название такое дал ему Андрей Куприн, еще в первом походе к истоку Хиаи.

Проходы завалены лесом, снега нет. Только благодаря усилиям всего коллектива нам удалось добраться сегодня до истока Ии.

А ведь люди работали в полную силу. Что же ждет нас дальше?

Иду в зимовье. Мы с Анатолием, как графья свободно разлеглись на полу, а остальные мучаются в жаре и тесноте на нарах.

Дневная усталость все же берет верх, и ты засыпаешь. В такие ночи приходит память о прошлом, о таких же ночах в других путешествиях. Память отбрасывает все тяжелое, оставляя в своих кладовых радость пройденных вместе с друзьями дорог. Вспоминаешь о трудном, но это не сгибающее тебя воспоминание и сознание, что ты все же смог. Прошел несмотря ни на что.

Утро теплое, безветренное. Облака висят на горах. Знаем, что впереди нас ждут коварные «гнилые» щеки Хиаи. «Бураны» зарылись в рыхлый снег. Даже идущий налегке головной снегоход не мог двинуться с места. Длина ущелья метров пятьдесят. Под ногами ломался лед. По ущелью текла вода. Другого пути здесь нет. Игорь рубил наверху редкие тонкие деревья и по заснеженным карнизам спускал к нам. Стелили гать. Работа шла медленно. Игорь один не успевал, и на помощь пошел Анатолий. Сверху ветки забросали снегом. Взревев мотором, Вадим осторожно повел свой Бомбардье по ущелью. Вот уже пройдена половина пути. И тут гать, не выдержав груза саней, тяжко охнула и осела. Снизу хлынула вода. Вадим оглянулся и дал полный газ. Машина чудом выскочила из промоины. Больше он не оглядывался. На всем ходу проскочив еще несколько опасных мест, выскочил на ту сторону щек. На повороте сани перевернулись и зарылись в снег.

Место в ущелье узкое, да и глубина такая, что дна не видно. Делать нечего, снова стелим гать из длинных сосновых стволов с лохматыми ветками, вниз полетели карнизы из снежных глыб.

Хиаи теряется под толщей снега, а мы выходим на перевал, разделяющий притоки Ангары от притоков Енисея. Именно по этому перевалу проходит граница Восточного и Западного Саяна.

Снег «глубоченный». Снегоходы идут на пределе. Темнеет. Куда идти, знают все. В прошлом году здесь ночевали. Перевал пологий и широкий.

Проплывают мимо редкие деревья, одетые в снежные шубы. И уже другие впечатления, не менее интересные. Вот на полянке продолговатые лунки в снегу. Куропатки ночевали. Сейчас они старательно склевывают хвою на самых вершинах одиноких деревьев. Увидев нас, насторожились и фрр… фрр… одна за другой отлетели подальше от нас.

Холодный ветер пронизывает насквозь. Километров через пять догоняю Сергея. Тот делает отмашку рукой. Со всего ходу вылетаю с накатанного следа на целину и обхожу зарывшийся «по уши» снегоход. Уже виден знакомый выступ скалы, возле которого, укрывшись от поднявшейся метели, ночевали в прошлом году. Но до него я не дотянул. Мой буран, надрывно взревев, заглох от перегрева. Знаю, если сойду со снегохода, то провалюсь по пояс. Так и вышло, а что делать? Надо чистить «гусянки». Мимо проехали Николай с Вадимом. Отцепив сани у скалы, снегоходы-иностранцы выдрали на буксире, из снежного плена три застрявших бурана.

Потом лопатами разгребали снег под палатку. Много снега. Но до земли дорыться не смогли. Духу не хватило. Пилили дрова, Рубили и укладывали на утрамбованный в палатке снег кедровые ветки. Учитывая прошлогодний опыт, когда снег под печкой протаял и она упала посреди ночи, ее поставили на кусок толстой фанеры. (Пришлось пожертвовать походным столом.)

На северо-западе появились черные тучи. Они теснились над горами и, хмурясь, медленно заволокли небо.

Потускневшее солнце, окаймленное оранжевым кругом, опустилось за горизонт. Погода изменилась. Подул резкий холодный ветер, густыми хлопьями повалил снег.

Порывы ветра шевелили палатку, дым печи задувало внутрь. Но ветер, разгулявшийся по тайге, и стон старой ели, под которой стояла палатка, уже не пугали нас. Дневная усталость брала свое, и мы повалились спать.

Ночь запомнилась тревожным сном, почти ночным бдением. Через несколько часов тебя будит холод. Совершенно неожиданно он нападает на тебя снизу. Сквозь мешок и одежки, добирается до поясницы, леденит спину. Поворачиваешься, пытаясь, устроится на боку и согреть закоченевшую спину. Снова дремотное оцепенение, и уже холод кусает тебя за бок, забирается через щели в мешке. Поправляешь и опять впадаешь в забытье, в томительное ожидание рассвета. Сильно мерзли ноги и спина. Я крутился в надежде согреться и найти положение, в котором бы удалось заснуть. Спал ли я в эту ночь? Наверное, нет. Подкрался рассвет.