Текст книги "Отряд смертников"

Владимир Корн
Отряд смертников

Пролог

– Как себя чувствуешь, Глеб?

– Спасибо, Евдокия Петровна, просто замечательно! – И Чужинов от избытка чувств, подхватив Старовойтову правой рукой, закружил ее в воздухе.

Впрочем, до «замечательного» состояния было еще далеко. Об этом сразу напомнила боль в боку – память о недавнем ранении. Ну а левую руку Глеб, поднимая свою спасительницу, даже задействовать не стал, опасаясь, что та его подведет. Впрочем, какие это мелочи в сравнении с тем, что смогла сделать эта женщина! Она добилась главного: ему теперь не нужны эти проклятые капсулы. И с недавних пор не надо просыпаться по утрам с одной-единственной мыслью – сколько капсул у него осталось, а следовательно, сколько дней осталось жить. Сегодня они ему не понадобятся, и завтра, и через неделю, и через год, два, три – никогда.

Правда, на долгий срок загадывать не стоит: заполонившие планету твари никуда не делись, и многие из них несут в своей крови то, отчего, как Чужинов считал до последнего времени, спасения нет. Есть только отсрочка – проклятые желатиновые капсулы красного цвета, каждая из которых означает еще один день жизни. Но теперь благодаря этой женщине, Евдокии Петровне Старовойтовой, по-девичьи стройной, несмотря на возраст, все позади. Оставалось только пожаловаться на скуку. Глеб благодаря ей даже «Евгения Онегина» перечитал – библиотека здесь на удивление хороша.

 
…Ужель та самая Татьяна,
Которой он наедине,
В начале нашего романа,
В глухой, далекой стороне,
В благом пылу нравоученья,
Читал когда-то наставленья…
 

Библиотека конечно же из бумажных книг: электричество во Фрязине, впрочем, как и во всем остальном мире, полностью отсутствует.

– Отпусти меня, Глеб, голова кружится, – попросила Старовойтова, и Чужинов послушно поставил ее на землю.

– Евдокия Петровна… – Он замялся: и вопрос шкурный, да еще имя ее…

Старовойтова выглядела так, как всегда представлялись ему аристократки: внешность, манера держать себя, смотреть, слушать, говорить… К тому же она ученый-иммунолог с мировым именем. А тут – Евдокия, уменьшительно-ласкательно так вообще Дуся получается.

– Слушаю тебя, Глеб, – сразу же посерьезнела женщина.

– Евдокия Петровна… Наверное, дорого я вам обошелся… лечение и все остальное? – задал он наконец тот вопрос, который его мучил.

Деньги, благородные металлы, драгоценные камни – все это давно уже было не в ходу: поди попробуй обменять пригоршню ювелирных изделий на мешок картошки. Если сразу не пошлют куда Макар телят не гонял, то объяснят, что картошку вырастить надо, весной – в самую голодную пору – ту, что оставлена для посева, не съесть. Все лето ухаживать за ней и стараться при этом, чтобы твари тебя самого не сожрали. Натуральный обмен, услуги, расписки, лекарства, особенно антибиотики, – вот что сейчас ценилось. Казалось бы, что особенного в клочке бумаги, на котором написано: я, имярек, обязуюсь или согласен на то-то и то-то, а внизу лишь число и подпись? А ты нарушь соглашение… и что тебя ждет дальше? Выбор невелик: либо податься к бандитам, либо пытаться выжить в одиночку. Но и среди бандитов изгоев не любят: какое к ним может быть доверие? Ну а выживать в одиночку… Человек – животное социальное, ему общение нужно. Но даже в том случае, если ты ярко выраженный социопат, шансов выжить практически нет.

– Дорого, Глеб, не стану отрицать. Только ты по этому поводу можешь не беспокоиться: нашлись люди, которым ты сам дорог, причем настолько… В моей практике подобного не случалось. Признаюсь, – Старовойтова улыбнулась, – я даже немножечко наглела, когда говорила, что мне надо. И представляешь, получила даже больше того, что просила. И если ты чем-то и обязан, так именно им.

– Ну а вам лично? Может быть, я для вас что-нибудь сделать смогу? Вы только скажите!

– Есть у меня к тебе просьба, Глеб, – кивнула женщина. – Именно просьба, но говорить о ней пока рано. Выздоравливай полностью, а как почувствуешь, что ты уже прежний Чужак – личность почти легендарная, тогда и приходи. К тому же и время сейчас не совсем подходящее, – туманно добавила Старовойтова, посмотрев по сторонам и отметив, что землю припорошил первый снег.

– Приду, Евдокия Петровна, – твердо пообещал Глеб, – обязательно приду, по первому зову, даже не сомневайтесь.

Глава 1
«Снегири»

Фрязин, когда-то бальнеологическая лечебница, а ныне – небольшое поселение, располагался на острове посреди озера Фрязинское, которое и дало ему имя. Такие поселения зачастую возникали на месте усадеб, заимок, фермерских хозяйств, курортов – словом, подальше от больших городов, где теперь безраздельно хозяйничали существа, которых называли тварями.

В прошлом Фрязин славился целебными грязями. Грязи и сейчас никуда не делись, но теперь он был известен совсем не этим. Именно здесь Старовойтовой удалось победить ту инфекцию, которая развивалась в организме человека в том случае, если в его кровь попадала кровь тварей. Лгала, правда, Чужинову Марина, утверждая, что пациентов у Старовойтовой были уже сотни и всем им она сохранила жизнь. А может, и сама не знала.

В тот день, когда едва живого Чужинова принесли к ней на носилках, Евдокия Петровна честно предупредила:

– Глеб, шансы пятьдесят на пятьдесят.

– Удивительно высокие шансы… всегда бы они такими были… Обычно жизнь меня так не балует, – с улыбкой ответил ей Глеб, превозмогая боль, потому что капсулы закончились еще накануне.

Несколько последующих дней Чужинов не помнил вовсе. Уже потом ему рассказали, что все это время жизнь его висела на волоске, который, к счастью, не оборвался. Единственное, что осталось в памяти, – заплаканное лицо Марины, которое он видел каждый раз, когда ненадолго приходил в себя.

Глеб смотрел вслед Старовойтовой, когда та неожиданно обернулась:

– Да, Чужинов, совсем забыла: там к тебе гость прибыл, Викентьев.

– Рад тебя видеть, Кирилл Петрович. Какими судьбами здесь?

– Я тоже рад, Глеб. Мы у Ларионова собирались, а на обратном пути решил сюда заглянуть. Как там, думаю, Чужак: поправляется, нет? Дай, думаю, проведаю.

В руках Петра Сергеевича Ларионова Мирный – бывшая военная база с немалым арсеналом и складами стратегического значения. И потому так сложилось, что он – самая значимая фигура в этих краях и далеко за их пределами. Викентьев тоже возглавляет поселение, но поменьше.

«Если Петрович сказал «мы», значит, Ларионов назначил встречу ему и другим главам поселений у себя. Где же им еще собираться, если не там?» – размышлял Глеб.

– Поправляюсь, Кирилл Петрович. Скучно здесь, – неожиданно для самого себя пожаловался он. – Одно спасение – книжки, иначе давно бы от тоски выть на луну начал.

Викентьев мельком взглянул на заставленную книгами полку в комнатке Чужинова.

– Благодать какая! – вздохнул он. – Мне бы вот так – лежать, скучать, книги почитывать… Марина-то где?

– Дежурит, вечером сменится. Кстати, спасибо тебе еще раз: удивительно вовремя тогда твои бойцы прибыли… думал, все – амба.

– Свои люди – сочтемся, – глядя в узкое, похожее на бойницу окно, пообещал Викентьев. – Ты, главное, выздоравливай поскорей. Да, Ларионов просил тебе рюкзачок передать. Так сказать, в благодарность за содеянное. Вместе с заверениями, что он добро помнит. Кстати, и сам рюкзак тоже в подарок. Там в кармашке письмо от него. И от Полины сверток. В общем, подарки тебе половину лодки заняли… снова должен будешь, – пошутил полковник.

«Бедная девочка! – Глеб вспомнил рассказ Поли об ее отношении к Ларионову. – Но по крайней мере живой осталась. А там, глядишь, и ее жизнь к лучшему изменится».

– Петрович! – взмолился вдруг Чужинов. – Забери меня, а?! Я у тебя в «Снегирях» обузой не стану, не настолько я немощный. Третий месяц пошел, как я здесь, чокнусь скоро.

– Верю, что обузой не будешь. А Евдокия Петровна отпустит?

– Сейчас попробую с ней договориться… – Глеб решительно поднялся на ноги.

– Сиди уж, я сам.

Глеб проводил Викентьева улыбкой. Смотрите, какой заботливый! Понятно же, что он со Старовойтовой лишний раз встретиться хочет. То-то все в окно поглядывал в надежде ее увидеть. А что, пара получилась бы не хуже других. Как поется в одной песне: он мужчина интересный, и она разведена. Пожалуй, не совсем так: оба они, и Викентьев, и Старовойтова, остались без близких пять лет назад, когда все и случилось. Но жизнь-то продолжается.

Чужинов взглянул на рюкзак – подарок Ларионова. Отличный рейдовый рюкзак переменной емкости, с модульной подвесной системой. Он давно о таком мечтал. Если дернуть за специальное кольцо, основная емкость отпадет и останется лишь пояс – фактически разгрузка, причем кевларовая[1]1
  Кевлар – ткань искусственного волокна. Обладает высокой прочностью (в пять раз прочнее стали).


[Закрыть]. И цвет хаки. Любой камуфляж, не важно какой, цифровой или растительный, подходит лишь под определенную местность, универсального нет, и хаки – то, что и необходимо.

Глеб открыл верхний клапан рюкзака. Сверху лежал комплект «Горки»: стопроцентный хлопок из нитки особой скрутки, придающей одежде водоотталкивающие свойства, с усилениями на локтях, коленях и задней части брюк. И тоже хаки.

«Как будто мешок Деда Мороза мне одному достался!» – Чужинов обрадовался как ребенок, извлекая на свет трекинговые ботинки от известнейшего немецкого бренда. – И размерчик мой!»

Не так давно, когда Глеб считал, что жить ему всего ничего, раздарил он все, что было у него ценного, не объясняя никому причин. Только и остались у него что автомат АК, произведенный в шестидесятых годах прошлого века, бинокль «Carl Zeiss», видавший виды комок да старые истоптанные сапоги, которые давно уже следовало выбросить. И тут на тебе! Впору заорать во весь голос от переизбытка эмоций. Возможно, Глеб и заорал бы, но прибегут люди с оружием спасать его от непонятно откуда взявшихся внутри поселения тварей. Представив все воочию, он усмехнулся.

Нож. Глеб вынул его из кожаных проклепанных ножен, поднес поближе к окну… Его собственный, верно прослуживший последние пять лет, остался в небольшом поселке на берегу Логи. Там, где он успел окончательно попрощаться с жизнью.

«Качество, проверенное временем», – хмыкнул он, рассматривая форму лезвия: именно такая форма и у американского Ка-Бара, и у отечественного НР – ножа разведчика. Ярко выраженная гарда, клиновидный скос. Пластинчатая, на клепках рукоять, массивное навершие с отверстием под темляк[2]2
  Темляк – ремень, петля, шнур или кисть на эфесе холодного оружия.


[Закрыть]. Нож явно ручной ковки, но Чужинов мог с ходу назвать с пяток сталей, применяемых в обычных инструментах и механизмах, которые нисколько не уступали самым элитным маркам ведущих производителей, если были еще не лучше.

Он проверил баланс: все в порядке. Сжал рукоять поочередно обычным, топорным и обратным хватом, покрутил нож в пальцах, перекинул из руки в руку – ощущения были прекрасными. Нанес в воздухе несколько режущих ударов, закончив комбинацию глубоко проникающим. И тут все отлично. Оставалась последняя проверка, и, если нож выдержит такое «издевательство», останется только порадоваться, что он оказался в его руках. Если же нет, прямая дорога ему на кухню. Глеб вставил лезвие в щель между бревнами по самую рукоять и повис на нем весом всего тела. Нож выдержал, и, довольный, Чужинов положил его на стол, чтобы снова склониться над рюкзаком в предвкушении следующего подарка. Он вынул футляр размером с небольшой кейс, пристроил его рядом с ножом на столе и открыл.

– Петр Сергеевич! – прошептал Глеб, глядя на содержимое футляра. – При встрече я тебе в ножки поклонюсь!

Внутри лежал пистолет ОЦ-27, или ПСА «Бердыш», – последнее творение гениального конструктора Стечкина, пусть и сделанное им в соавторстве. Кнопка сброса магазина на обе стороны, емкость его – восемнадцать патронов, трехпозиционный предохранитель с функцией безопасного спуска курка, потрясающая надежность и очень высокая для боевого оружия точность. И это были далеко не все его достоинства. В комплекте к пистолету имелись три сменных ствола разных калибров, замена которых даже в полевых условиях – минутное дело. Один из них под патрон ТТ 7.62, второй – под 9×19 парабеллума. И третий тоже девятимиллиметровый пистолета Макарова и, что немаловажно, под более мощный патрон ПММ. Нет, Чужинов не собирался постоянно носить с собой весь набор стволов. Но в нынешних условиях, когда патроны в дефиците, такое разнообразие калибров становилось еще одним немалым достоинством пистолета.

«Сила! – Чужинов взвесил в руке почти килограммовый пистолет. – И хват нисколько не хуже, чем у «Беретты», в который раз убеждаюсь». Он уже имел дело с «Бердышом», особенно нравилось ему, что импульс отдачи приходился ниже затвора, примерно на уровне спусковой скобы, поэтому пистолет не подбрасывало так, как, например, ПМ. И сама отдача была не такая резкая, растянутая, что ли. Нашлись к пистолету и боеприпасы: двадцать пачек, по шестнадцать патронов в каждой. Причем все повышенной бронебойности. Пули с оголенным стальным сердечником не имеют такого останавливающего действия, как обычные, но твари – существа, абсолютно лишенные чувства боли, болевого шока от них не дождешься, и потому валить их нужно сразу намертво, поражая головной мозг. Однако строение костей черепа у них таково, что частенько случаются рикошеты, ну а с такими патронами этого можно особенно не опасаться. Глеб быстро снарядил все три запасных магазина, вставил один из них в рукоять пистолета и снова залез в рюкзак, чтобы в очередной раз обрадоваться. Ну а как тут не порадоваться абсолютно новенькой бундесверовской альпийской парке!

Подарки на этом закончились, правда, в одном из карманов удалось обнаружить брезентовую портупею, которая куда предпочтительнее кожаной. И тоже цвета хаки.

На дне рюкзака прощупывалось что-то мягкое, но Чужинов даже смотреть не стал. И без того ясно, что там пенополиуретановая подстилка, на которой и на леднике спать можно, не боясь застудить себе почки, которую можно использовать как гамак или носилки для переноски раненых.

«Да уж, – думал Чужинов, облачившись в «Горку» и пытаясь разглядеть себя со стороны без помощи зеркала, – дошел ты, Глеб, до точки. – Новая одежда висела на нем мешком. Вообще-то размер был его, но похудел он за время болезни так, что хорошо, если пятидесятый остался. – Ну ничего, как говорила бабушка, были бы кости, а мясо нарастет. Кстати, Викентьев сказал, что там еще должно быть и письмо от Ларионова».

Нашлось и оно.

«Глеб, – писал Ларионов, – бесконечно тебе благодарен. Очень надеюсь, что содержимое рюкзака тебе понравится».

Число, размашистая подпись и в самом низу приписка:

«Буду рад увидеть тебя в Мирном. И дела для тебя найдутся, и просто погостить».

Еще бы Чужинову подарки не понравились: по нынешним временам и сам рюкзак, и его содержимое – клад, да еще какой! Понимает Ларионов толк в подобных вещах. А чего удивительного: в прежней жизни он, как и Викентьев, тоже полковник, хотя к спецуре никакого отношения не имел. Глеб снова взял со стола пистолет. В теперешнем его состоянии, когда с автоматом не развернешься, мечтал он об АПС, а тут такая удача.

Скрипнула дверь, пропуская Марину. Девушка, увидев его в «Горке» и с пистолетом в руке, побледнела.

– Глеб, ты куда собрался? – всполошилась она. – Рано тебе… ночами иной раз зубами скрежещешь, еще и постанываешь… – Отлично себе представляя, что, если тот что-то решил, отговаривать бесполезно.

– Никуда, милая, никуда, – улыбнулся ей Чужинов, положив пистолет снова на стол и обняв девушку здоровой рукой. – А если даже и соберусь, тебя возьму. Поедешь со мной?

– Еще спрашиваешь! – Марина прильнула к нему. – Кирилла Петровича видел?

– Заходил не так давно. Скоро снова должен прийти.

И действительно, Викентьев не заставил себя долго ждать.

– Ну что, Глеб, собирайся, – с порога заявил он. – Отправляемся завтра в семь ноль-ноль. – Затем обратился к девушке: – Ну, Марина, ты прямо расцвела… красавица-то какая!

– Теперь есть для кого, – потупилась та. – Ой, Кирилл Петрович, давайте я вас чаем угощу, – засуетилась вдруг девушка.

Все уже заняли места в лодке, готовясь к отплытию, когда Глеб подошел к Старовойтовой попрощаться.

– До свидания, Евдокия Петровна. И спасибо вам за все!

– До свидания, Глеб. Береги себя, по крайней мере хотя бы в ближайшее время.

– Постараюсь. Ну а когда полностью приду в себя, обязательно к вам наведаюсь: наш уговор я помню.

Лодка шла строго посередине реки, стараясь держаться от обоих берегов как можно дальше. Ритмично скрипели под взмахами весел две пары уключин. Оружие держали наготове: и для тварей, которые в любой момент могли показаться из-за прибрежных зарослей и броситься в воду, и для бандитов. Впрочем, твари в воде далеко не так молниеносны, как на суше, и потому серьезной опасности не представляли. Ну а бандиты… На воде все как на ладони, хотя шансов нарваться на них в этих краях было не так уж и много.

Скоро вместе с морозами придет зима и тварей станет значительно меньше. Часть из них замерзнет, другая, собравшись вместе и сплетясь в огромные клубки, впадет в состояние, похожее на анабиоз. Так будет продолжаться до самой весны, когда их снова будет очень-очень много.

Но хватит и тех немногочисленных особей, что и зимой проявляют активность. Именно они – головная боль поселений в холодное время года. Обычная тварь испытывает лютую ненависть ко всему живому и особенно к человеку. Настолько лютую, что, не раздумывая, бросается на него, если появляется хотя бы малейшая возможность, метит она всегда в горло.

Несмотря на свой норов, тварь может поберечься и не лезть под выстрел, если вцепиться в горло шансов нет. Тогда она способна выжидать бесконечно долго в надежде на то, что такой шанс когда-нибудь да появится. «Зимние» твари – облудки – от остальных отличаются. Они значительно крупнее, со светлым окрасом и с еще более потрясающей регенерацией. Ярости в них нисколько не меньше, но облудки, а именно такое название прилипло к ним, ведут себя намного хитрее, всегда наверняка выбирая момент для атаки. Глеб понятия не имел, почему их назвали именно так. Возможно, из-за того, что «облуд» на древнерусском языке означало «обманщик», возможно, по другой причине, что, впрочем, в их поведении абсолютно ничего не меняло. Имелось у «зимних» тварей и другое название – ублюдки. Первые три зимы после того, как на Земле случилась катастрофа, они не встречались, появились лишь на четвертую, и это стало для людей полной неожиданностью.

Лодка, на которой они плыли по Врегде, впадающей во Фрязинское озеро, чем-то походила на древнерусскую ладью. Длинная, узкая, с высокими носом и кормой и расположенными внахлест досками бортов. Для пущей достоверности не хватало только развешанных по краям щитов, остроконечных шлемов на головах да начищенных до блеска кольчуг. Или сабель и лихо заломленных набок лохматых казачьих шапок.

«А вот и атаман, – взглянул Глеб на сидевшего на носу Викентьева. – Только княжну за борт в набежавшую волну выкидывать не позволю: она моя», – и он перевел взгляд на Марину.

Викентьев, уловив взгляд Чужинова, знаками показал ему – подойди.

– За следующим поворотом Праня – тот самый приток. Вверх по ее течению находится то, о чем и был разговор.

Глеб кивнул: понял и запомнил. На Пране, почти в самом ее истоке, расположен укрепленный кордон. Никакого стратегического значения он не имеет: мимо него не проходят пути миграции тварей, чтобы можно было вовремя предупредить людей, чтобы их не застали врасплох. Не нужен он и как форпост: мимо него не прокрасться бандитам, задумавшим совершить очередной набег. Дело в другом: недалеко расположены солончаки.

В прежние времена никто бы на них и внимания не обратил: для промышленных объемов они интереса не представляли. Теперь все изменились, и добываемой там соли хватало не только на нужды возглавляемых Викентьевым «Снегирей», но и на то, чтобы приторговывать, меняя соль на самое необходимое. Соль ныне, когда люди остались без электричества и, как следствие, без холодильных установок, стала едва ли единственной возможностью запастись продуктами впрок и сохранить их. За исключением конечно же зимней поры, но хлебать пресный супчик и зимой удовольствие весьма сомнительное.

Просьба Викентьева заключалась в том, чтобы Глеб, когда почувствует себя в силах, наведался на солеварню, порядок навел, ну и посмотрел опытным глазом, что и как можно улучшить.

– Летом там всегда спокойно: обычные твари не забредают, – рассказывал Викентьев. – Но прошлой зимой зачастили туда облудки, несколько случаев уже было. Поначалу с ними справлялись, причем без жертв. Но в последний раз произошла настоящая трагедия: из семи человек четверо погибли. Ну и проблема сразу обозначилась: опытных бойцов туда не пошлешь, их и без того в «Снегирях» кот наплакал, а среди тех, кого, извини за цинизм, не жалко, охотников мало. И мотивировать их мне особенно нечем. Дело к зиме. – И он взглянул на припорошенные снегом берега Врегды. – Запас соли кое-какой есть, но сам знаешь: это единственное, что мы можем предложить на обмен. Так что очень на тебя надеюсь, Глеб.

Бывший элитный дом отдыха «Снегири», как и множество других людских поселений, ныне более всего походил на казачий острог времен освоения Сибири и Дальнего Востока: бревенчатый частокол по периметру на валу, ров, зачастую наполненный водой, сторожевые башни и обязательно надвратная. Все пространство внутри разделено тыном на несколько частей – на случай, если тварям все же удастся проникнуть на территорию поселения, что случалось уже не раз. Глебу всегда хотелось назвать их «локалками». Внешний частокол в «Снегирях» был не слишком высок – метра три с половиной – четыре, но не из-за экономии. Единственное, в чем людям повезло, – твари не умели лазать по деревьям, а значит, не могли и взобраться на частокол. Еще большую схожесть с острогом селению придавала луковка небольшой бревенчатой церкви.

«Человеку необходимо во что-то верить, так уж он устроен, – размышлял Чужинов, глядя на приближающиеся стены «Снегирей». – И совершенно не важно, во что именно: в Бога, в собственную исключительность, в чудо, удачу, свои силы или даже в то, что верить нельзя ни во что. Случись невероятное и окажись здесь человек, который не ведает, что творится с миром, он бы решил, что оказался в Средневековье: ни спутниковых тарелок, ни антенн, ни проводов, ни транспорта, ни механизмов. И всюду дерево, дерево, дерево…»

Конечно же так было не везде. Например, Мирный – бывшая военная база, и картина там будет выглядеть совсем иначе: все сплошь из кирпича и бетона. Но и там никаких антенн и проводов. Да и к чему они, если пользоваться электричеством смертельно опасно?

Рядом со «Снегирями» простирались поля, которых пять лет назад не было и в помине. Обычные поля, давно уже убранные и покрытые снегом. Вернее, не совсем обычные: то тут, то там посреди них виднелись вышки с помостами – единственное спасение для людей, если во время сельскохозяйственных работ вдруг объявятся твари.

Встречать лодку на бревенчатом причале собрались едва ли не все обитатели «Снегирей».

Жизнь без привычных развлечений, которых люди лишились несколько лет назад, оказалась скучна. Без телевидения, интернета, радио, наконец, просто без возможности послушать любимую музыку или посмотреть интересный фильм. Все ждали новостей, приветов от знакомых или родственников, писем, даже сплетен, которые можно было обсудить вечером, когда дела уже позади, а ложиться спать еще рано.

Викентьева сразу окружили какие-то люди, что-то ему докладывая и выслушивая его распоряжения. Марина разговаривала с какой-то темноволосой девушкой, которая то и дело бросала на Чужинова заинтересованные взгляды.

Чужинова не встречал никто. Да и не было у него хороших знакомых в «Снегирях», и потому он стоял, опустив рюкзак на землю. Петрович просил его не уходить, и теперь Глеб терпеливо ждал, когда тот закончит неотложные дела.

– А это что за фраер с Петровичем прибыл? – услышал вдруг он за спиной чей-то голос. – Доходяга какой-то, но боты у него шикарные.

Представив себя со стороны, Чужинов усмехнулся: длинный, худой как жердь, в старой прожженной и заштопанной телогрейке. Свою парку он накинул на Марину поверх ее бушлатика на рыбьем меху. Глеб уже поворачивался, когда услышал другой голос, на этот раз хорошо ему знакомый.

– Дядя, ты бы потише говорил, шепотом, что ли? Сейчас этот доходяга проедет по тебе, в землю закатает и не заметит даже. Здорово, Чужак! – громче, чем требовалось, поприветствовал его Семен Поликарпов.

– Здравствуй, Семен. – Обычно тот называл его по имени, и ясно, что он решил устроить презентацию для тех, кто не видел Чужинова, а только о нем слышал. – Как рука?

Когда они расставались еще ранней осенью, рука у Поликарпова была серьезно повреждена бандитской пулей.

– Нормально. Скоро вообще про нее забуду, практически не беспокоит уже. А было время, думал, что без нее останусь. Хоть и не правая, но жалко ее было до одури, – улыбнулся Сема. – Как сам?

– Тоже очень надеюсь, что через месячишко-другой полностью в себя приду. Видел кого?

– Денис Войтов пару недель назад сюда забредал. Они с Душманом куда-то на юг подались. Оба спецы, так что быстро спелись.

– А Душман, это кто?

– Глеб, это ж друган твой армейский, ты его куда лучше меня должен знать.

– Рустам Джиоев, Джой? – догадался Чужинов.

– То, что Рустам, – это точно. Но все его Душманом зовут.

«Наверное, из-за бороды прилипло, – решил Глеб. – Да и черты лица у Рустама восточные».

Навещал его Рустам как-то во Фрязине. Много чего порассказывал. Он, пока в этих краях не объявился, треть России прошел. Повсюду одно и то же: твари, твари, твари и судорожные попытки человечества выжить.

Закончив с неотложными делами, Викентьев не стал окликать Глеба, подошел сам.

– Ну что, орлы, пойдемте? Глеб, я вам с Мариной комнату в центральной усадьбе выделил. Выздоравливай, и ты, Семен, тоже, а там, глядишь, и отблагодарите меня за мою доброту. Бойцов под себя наберете, натаскаете их, будет теперь и в «Снегирях» своя гвардия.