Текст книги "Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 2"

Владимир Александрович May
Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 2

Научный редактор

канд. фило с. наук Антонова Е. В.

Раздел IV
Экономическое развитие современной России

Национально-государственные интересы и социально-экономические группы[1]1
  Опубликовано в: Вопросы экономики. 1994. № 2.


[Закрыть]

При всей актуальности вопроса о национально-государственных интересах проблема эта отнюдь не является сиюминутной, обусловленной потребностями текущей политической или экономической конъюнктуры. Она относится к категории тех редких тем, которые исключительно актуальны, но которым как раз в силу их исключительной важности и сложности всегда уделяется недостаточное, можно даже сказать, периферийное внимание. Здесь требуется остановиться и подумать, а на это никогда не хватает времени. И вместе с тем из-за ее исключительной политизированности большинство работ на эту тему не может не страдать явной идеологической предвзятостью. Тем более анализ вопроса становится чрезвычайно сложным в условиях острой социально-политической борьбы, сопровождающей процессы коренной, в полном значении этого слова революционной трансформации общественной жизни. И однако же существование самой проблемы не вызывает сомнений.

Прежде всего следует подчеркнуть, что национально-государственные интересы – понятие динамическое, изменяющееся как во времени, так и в пространстве. Оно не имеет абсолютной величины и, следовательно, несопоставимо по отношению к разным временам и странам. Примеры тому очевидны и многочисленны.

Так, что касается любого крупного революционного потрясения, можно примерно с одинаковой убедительностью утверждать, что оно было либо на пользу, либо во вред данной стране. Несли ли наполеоновские войны Европе социальный прогресс и освобождение от остатков феодализма? Было ли формирование Советского Союза в интересах народов, его населяющих, или же отдельные республики, будучи самостоятельными, развивались бы в XX столетии в более благоприятных экономических и политических условиях? Была ли американская оккупация Японии после Второй мировой войны в интересах самого японского народа? Наконец, действительно ли формирование экономически сильной и демократической России может быть в интересах современных развитых государств Запада? На подобные вопросы можно дать однозначные ответы только с точки зрения и в рамках той или иной социально-политической доктрины.

В данной связи не хотелось бы настаивать на отсутствии некоего общего критерия соответствия того или иного явления (решения) национально-государственным интересам страны. Но надо принимать во внимание, что любой критерий будет убедителен опять же в рамках определенной теоретической парадигмы. Мы, например, в полной мере разделяем традиционное марксистское положение, что именно развитие производительных сил является наиболее общим критерием, позволяющим делать интересующие нас выводы. И это объясняется в значительной мере ролью прогресса производительных сил как конечной предпосылки гуманизации общественной жизни. Исторический опыт свидетельствует, что, несмотря на все трагедии, которые пережило человечество вообще и в XX веке в особенности, именно за экономическим прогрессом следует прогресс в области социальных отношений, как бы сложно и противоречиво ни происходило это на практике.

Подчеркнем в этой связи, что гуманизация, особенно в новейшую эпоху, – самоценный критерий. Более того, прогресс производительных сил, не сопровождающийся общим повышением «уровня гуманизации» общественной жизни, сам по себе уже является показателем того, что проводимый хозяйственно-политический курс не отвечает национально-государственным интересам данного общества.

Правда, обнаружиться это может значительно позднее, когда общество попадет в тупик, и выход из него будет очень болезненным. Но, разумеется, проблема «измерения уровня гуманизации» достаточно сложна (хотя, по-видимому, вполне разрешима) и выходит за рамки настоящей статьи.

Однако подобные критерии не являются в должной мере технологичными с прагматической точки зрения. Их можно использовать в историко-научном (историко-экономическом или историко-политическом) исследовании, но никак не в целях проведения практической политики. В реальности неизбежно придется исходить из признания относительности понятия национально-государственных интересов, причем относительности по крайней мере двоякого рода– временной и социальной.

Понятно, что с течением времени меняются акценты и приоритеты в оценке того, что отвечает национально-государственным интересам, а что нет. Меняются они обычно довольно плавно. И то, что составляло в одну эпоху предмет национальных устремлений и гордости, впоследствии почти неизбежно утрачивает интерес для политиков и общественности. Сказанное достаточно наглядно подтверждает история любого современного государства. Стремление к территориальной экспансии постепенно сменялось стремлением к экспансии экономической, индустриальный рост сменялся бурным ростом сферы услуг и т. д. Здесь явно прослеживается определяющая роль отмеченного нами выше критерия: первостепенное значение приобретают проблемы, непосредственно связанные с решением задачи обеспечения благоприятных условий для прогресса производительных сил.

Если неоднозначность конкретных временных интерпретаций национально-государственных интересов проявляется лишь с течением времени, в процессе эволюционного перехода от одной формы к другой, то этого нельзя сказать о социальном срезе рассматриваемого вопроса. Различные социальные силы, сосуществующие в рамках одного государственного образования, нередко по-разному, в соответствии с собственными интересами и своей ролью в общественно-экономическом процессе понимают и интерпретируют национально-государственные интересы. Между этими силами обычно идет постоянная борьба, характер и острота которой зависят от политической «температуры» данного общества и его экономической структуры.

Борьба между различными социально-экономическими группировками (группами интересов, оформляющимися в соответствующие политические или чисто лоббистские организации) за приоритеты экономической политики имеет место во всех странах и во все времена. Классическим примером этой борьбы является дискуссия между фритредерами и протекционистами, под влиянием которой происходило формирование классической политической экономии. Значит ли это, что фритредеры и протекционисты имели (имеют) разное представление о национально-государственных интересах своей страны? Разумеется. И, придерживаясь собственной логики аргументации сторон, нельзя не признать обоснованность доводов каждой из них. Более определенные оценки, как представляется, мы можем дать лишь по прошествии времени, когда прояснится, способствовала ли данная политика прогрессу производительных сил или, напротив, тормозила его. Здесь оказываются важны не только уроки XIX столетия, но и опыт стран «догоняющего развития» в XX веке, позволяющий сравнивать образцы, имевшие успех, с теми, кто так и не смог преодолеть бремя социально-экономической отсталости.

Наибольшую остроту проблема дифференциации представлений о национально-государственных интересах той или иной страны приобретает в периоды глубоких общественных сдвигов, которые могут быть охарактеризованы как революционные. Не вдаваясь в обсуждение дефиниций, мы лишь отметим, что одним из важнейших, конституирующих признаков революции является отсутствие консенсуса по вопросу о базовых ценностях общественно-экономического развития между основными, наиболее влиятельными социальными группировками. Именно ввиду отсутствия консенсуса при осознании частью общества необходимости радикальных изменений самих основ организации и функционирования общественной жизни революционная эпоха становится временем не только коренных сдвигов, но и болезненных социальных потрясений. Здесь практически неприменим обычный механизм согласования интересов, а необходимо политическое действие, означающее принятие решения в пользу одной из противоборствующих сторон.

Так обстоят дела в России последних лет. Хотя можно предположить, что подобная ситуация не будет сохраняться бесконечно долго (или даже просто долго). По мере затухания революционных процессов и общей стабилизации (как экономической, так и политической) будет происходить если не взаимное переплетение, то, по крайней мере, взаимная притирка позиций сосуществующих в обществе влиятельных групп интересов. Экстремистские реставраторские позиции будут, безусловно, отмирать, элиминироваться, а новые альтернативы будут основываться на некоторых общих базовых ценностях при всем различии конкретных представлений сторонников тех или иных групп интересов относительно характера и форм осуществления политики, и прежде всего политики экономической.

В настоящее время можно наблюдать различные подходы (или попытки) тех или иных экономистов и политологов к формулированию критериев для выделения имеющих место в современном постсоветском обществе интересов различных экономико-политических (или социальных) групп, равно как и характеристики последних с точки зрения предмета их деятельности и возможностей воздействовать на реальные хозяйственные и политические процессы, на принятие тех или иных решений.

Во-первых, существует попытка реанимации деления общества на капиталистов и трудящихся – подхода традиционного и довольно поверхностного с точки зрения реальной структуры интересов постиндустриальной цивилизации. Абстрактная его поверхностность очевидна – практика XX столетия кроме всего прочего достаточно наглядно и неоднократно демонстрировала, что интересы предпринимателей и рабочих одного и того же частного предприятия пересекаются (или даже совпадают) по крайней мере в той же степени, в какой могут и противостоять друг другу. Не говоря уже о том, что капиталистам вообще-то противостоят не трудящиеся, а пролетарии или хотя бы «лица наемного труда».

Во-вторых, делаются попытки дифференцировать группы интересов по принадлежности к формам собственности, с противопоставлением частного сектора государственному. Однако в последнее время все более зримыми становятся примеры неадекватности такого противопоставления, когда частные и государственные структуры оказываются союзниками в борьбе за проведение определенного типа экономической политики.

В-третьих, все чаще проявляется противопоставление производственного (промышленность, сельское хозяйство, строительство) и торгово-финансового секторов. Такое деление представляется более приемлемым. В нем действительно наблюдается устойчивое расхождение существенных экономико-политических интересов, присутствует понимание реальной связи работников со своими предприятиями независимо от форм собственности последних. Однако подобная постановка вопроса все-таки содержит еще мало оснований для конкретного анализа. Она очень абстрактна и пытается охватить неадекватно широкий спектр участников выделяемых группировок. Кроме того, здесь довлеет сильная идеологическая доминанта, связанная с традициями советского экономического мышления, которому было свойственно признавать материальное производство безотносительно к конкретным характеристикам его функционирования в качестве приоритетной сферы хозяйственной жизни.

Мне представляется здесь важным вновь уточнить саму постановку проблемы. Речь будет идти не о выделении и формулировании позиций разнообразных общественных страт как таковых, а о позициях и интересах политически влиятельных социально-экономических группировок. Именно их позиции, их экономические и политические интересы оказывают определяющее влияние на принятие решений на государственном уровне как в социально-политической, так и в экономической сферах.

Эти группы должны быть непосредственно связаны с экономическими процессами, с производством и обращением, с банковской деятельностью и т. п. Здесь нельзя априорно отдавать предпочтение государственному или частному сектору – в трансформирующемся обществе их роль и интересы оказываются тесно переплетенными, при этом практически не доминирует ни та, ни другая сторона. А основным критерием их разделения, дифференциации должна выступать объективная заинтересованность в осуществлении определенного типа экономической политики, т. е. в осуществлении государственной властью некоторого комплекса мероприятий, отвечающих интересам данных хозяйственных структур и тем самым, по их представлению, полезных и нужных всему народному хозяйству. Или, иначе говоря, в реализации экономической политики, соответствующей национально-государственным (опять же в представлении этих групп) интересам страны.

Заметим, кстати, что здесь возникает ситуация, прямо противоположная той, к которой мы привыкли при традиционной разработке проблем «политической экономии социализма». В последней или отрицалось наличие глубоких противоречий между хозяйственными агентами, или в лучшем случае ставилась задача согласования интересов на микроуровне с народнохозяйственными интересами.

В период экономической дискуссии конца 1950-х – начала 1960-х годов эта проблема была сформулирована так: «Как сделать полезное и выгодное для народного хозяйства полезным и выгодным для предприятия?» Поиском ответа на этот вопрос на протяжении примерно двух десятилетий занималась теория социалистического хозяйственного механизма. Надо отдать ей должное: связанная с реальными экономическими проблемами советской системы, она оказалась наиболее динамичным и «продвинутым» разделом отечественной экономической науки того времени. И именно она фактически подвела исследователей к признанию того факта, что на практике механизм согласования интересов работает в иной плоскости – со стороны влиятельных экономических агентов происходило поначалу скрытое, а потом и все более явное навязывание собственных корпоративных интересов народнохозяйственному целому, т. е. принцип: «Что хорошо для “Дженерал моторз”, хорошо и для Америки» был актуален и для советской «централизованно управляемой» хозяйственной системы. И тем большую остроту эти проблемы приобрели с началом реального движения страны к рыночной экономике. Так же как либерализация цен легализовала инфляционные процессы в нашей стране, демократизация и децентрализация хозяйственной жизни сделали борьбу интересов между различными хозяйственно-политическими группировками явным, но отнюдь не новым фактором экономической политики.

Система реальных экономико-политических интересов современной России является весьма динамичным объектом исследования. Она требует оперативного наблюдения и отслеживания, не давая времени останавливаться для описания и характеристики каких-то устойчивых взаимосвязей (хотя, заметим, к этому состоянию устойчивости мы за последние полтора года заметно приблизились). Начиная с 1991 года наблюдались активные структурные сдвиги в системе интересов различных социальных групп и соответственно менялись доминирующие или просто распространенные представления о национально-государственных приоритетах социально-экономического развития.

Эти процессы достойны специального историко-экономического исследования. Здесь же дается лишь краткая характеристика развития событий.

После провала августовского путча в 1991 году и последующего затем распада Советского Союза произошла полная структурная и идеологическая дезинтеграция групп интересов, которые существовали в советской хозяйственно-политической системе. Многие устоявшиеся каналы, обеспечивавшие их взаимодействие между собой и влияние на институты власти, оказались разрушенными (в немалой мере этому способствовала радикальная смена исполнительной власти в начале ноября 1991 года – к руководству пришли люди, не имевшие связей с кругами традиционного советского истеблишмента). Многие хозяйственники высшего звена, претендовавшие на выполнение особой политической роли, были дискредитированы участием в путче.

Наконец, большинство хозяйственных руководителей были полностью дезориентированы относительно перспектив провозглашенного либерального курса – никто из них никогда не работал в условиях свободного ценообразования и мало кто ясно представлял себе реальные его последствия для страны и для каждого данного предприятия. Многие видели в либерализации цен лишь возможность устанавливать любые цены на свою продукцию при неограниченном спросе на нее – ведь советская экономика с середины 1920-х годов являлась дефицитной.

Экономическая политика первых трех месяцев 1992 года, основанная на либерализации цен и минимизации бюджетного дефицита, имела весьма существенные социально-политические последствия. Причем отнюдь не те, которые настойчиво предсказывали некоторые политологи и экономисты. Последние ожидали социальных потрясений, «народных бунтов». На деле же произошел «бунт хозяйственной элиты».

Жесткие бюджетные ограничения, спросовые ограничители и, естественно, связанные с этим трудности в реализации продукции поставили все предприятия в весьма непростое положение. Нарастал кризис неплатежей. Практически ни одно предприятие еще не сумело приспособиться к работе в рыночных условиях. Казалось, что принятый курс разрушает страну, ставя производителей в невыносимые условия. И результатом этого стало быстрое формирование тотального оппозиционного блока всех хозяйствующих субъектов правительству радикальных реформаторов.

Требования ослабления бюджетной политики, массированного дешевого кредитования и взаимозачета неплатежей сплотили всех. В том числе и тех, чьи объективные экономические интересы обычно расходятся радикально: военно-промышленный комплекс и аграриев, предпринимателей, директоров госпредприятий и профсоюзы. Всем казалось, что сохранение уровня производства ценой резкого инфляционного скачка более предпочтительно с точки зрения национально-государственных интересов страны, чем решительное проведение глубокой структурной перестройки экономики, неизбежным спутником которой является падение производства и рост безработицы на начальном этапе реформ (добавим также, что многие, не имея достаточного опыта работы в условиях рыночной экономики, попросту не верили в неизбежность скачка цен вскоре после начала мероприятий по «расшивке» неплатежей посредством взаимозачетов предприятий).

Однако с конца 1992 года социальная обстановка в стране претерпела существенные изменения. По мере накопления опыта хозяйствования в новых условиях и особенно с началом реальной приватизации осенью 1992 года обозначились процессы постепенного, но неуклонного роста числа тех, кто поддерживал курс на решительные рыночные преобразования. И одновременно происходила консолидация сил на противоположном фланге – объединялись последовательные сторонники консервативного («осторожного») варианта развития событий. Мощная центристская группировка образца 1992 года, наиболее ярко представленная Российским союзом промышленников и предпринимателей под руководством А. Вольского, явно размывалась, его участники тяготели к различным флангам поляризованного экономико-политического спектра.

Ниже пойдет речь о тех группах интересов, которые объективно сложились в современной экономико-политической действительности России, и соответственно о масштабах, потребностях и возможностях дальнейшего социально-экономического развития страны. Но прежде важно обратить внимание на следующее. В борьбе противоположных сторон речь уже практически не идет о рыночном или нерыночном (административном) варианте развития экономики России, как это было еще в 1991 году. Рыночный выбор уже сделан, и свернуть с этого пути можно теперь только ценой явного политического насилия, которое в данных условиях невозможно (имеется в виду не насилие вообще, а именно насилие с явной антирыночной направленностью). Но противоречия от этого не становятся менее острыми, а механизмы их разрешения – менее болезненными. Разные варианты решения экономических проблем (прежде всего проблем макроэкономической стабилизации) в рамках весьма широкой рыночной альтернативы ведут к различным последствиям для тех или иных социально-экономических группировок. Остановка инфляции, структурная перестройка и другие подобные действия, будучи весьма желательными с общей народнохозяйственной точки зрения, могут болезненно сказаться на положении тех или иных субъектов хозяйственно-политического процесса. И естественно, это находит отражение в интерпретации проблемы национально-государственных интересов различными общественными группировками, и в первую очередь наиболее влиятельными с экономической точки зрения.

Итак, в настоящее время можно говорить о сосуществовании следующих вариантов экономико-политического развития страны.

Пока еще нельзя сбрасывать со счетов возможность попытки проведения жесткого реставраторского курса. Это означало бы радикальное изменение политического режима, разрушающее основы демократического порядка, однозначную идеологизацию политической и экономической жизни, попытку поставить народнохозяйственные процессы под непосредственный административный контроль соответствующих государственных институтов. При таком развитии политических событий в экономике непременно будет предпринята попытка восстановления стандартного набора регулирующих мер: государственного контроля за ценами (вплоть до прямого их установления), ограничения не связанной с государственными организациями частно-предпринимательской деятельности, централизации внешнеэкономической деятельности, принудительной фиксации валютного курса и т. п. Критическими моментами в подобной ситуации стали бы быстрое восстановление всеобщего дефицита и связанная с этим попытка сосредоточения у органов государственной власти рычагов перераспределения основных ресурсов. Как мы уже отмечали, такой вариант не представляется особенно вероятным. Даже политики коммунистической ориентации вряд ли способны пойти на его прямую реализацию. Он возможен лишь в течение какого-то времени, в случае резкой дестабилизации политической ситуации, вызванной или острыми политическими столкновениями, или приближением экономики к критической черте в результате откровенной проинфляционной политики.

Другой вариант развития событий можно обозначить как инфляционный. Его характерные признаки: массированные «финансовые вливания» (через кредитную и бюджетную системы) в народное хозяйство с целью «поддержки» экономически слабых, неконкурентоспособных предприятий, попытки «усиления управляемости» в народном хозяйстве посредством восстановления властных полномочий центра по отношению к предприятиям государственного сектора, остающегося по количеству преобладающим, ужесточение контроля за экспортно-импортной деятельностью, протекционизм. Важными составными частями этого курса являются всестороннее участие государства в структурной трансформации народного хозяйства, создание (или воссоздание) разветвленной инфраструктуры, обеспечивающей руководство деятельностью хозяйственных агентов – через государственные органы управления (министерства и отраслевые комитеты) или через создаваемые сверху крупные монополистические структуры (концерны, промышленно-финансовые группы), находящиеся под полным контролем властей.

Наконец, третьим вариантом экономической политики, официально избранным еще в начале радикальных экономических реформ, но в дальнейшем ослабленным, является последовательная либерализация хозяйственной жизни, включая внешнеэкономическую деятельность, жесткая финансово-кредитная политика, последовательное проведение процессов приватизации. Этот курс можно обозначить как последовательно антиинфляционный. Он предполагает максимально возможный отказ от непосредственного вмешательства государства в экономическую жизнь страны, регулирование структурной перестройки почти исключительно рыночными методами, причем лишь такими, которые не противоречат решению задач финансовой стабилизации. Формирование новой системы взаимоотношений хозяйственных агентов намечается осуществлять, опираясь на тенденции, идущие снизу, от самих предприятий, заинтересованных или не заинтересованных в создании новых структур (типа промышленно-финансовых групп).

За последними двумя типами экономической политики вполне отчетливо просматриваются различные общественные группировки, обладающие определенными хозяйственно-политическими интересами.

В приверженности инфляционному курсу объединяются в настоящее время интересы неконкурентоспособных предприятий, а также коммерческих торговых и финансовых структур. Это позволяет неэффективным предприятиям выжить, а коммерческим банкам и торговым структурам на чисто спекулятивных операциях получать прибыли, несопоставимые с доходами производственных секторов национальной экономики. Определенную и довольно существенную роль в сплочении инфляционистских сил сыграли в 1993 году воссозданные отраслевые правительственные органы – комитеты по соответствующим отраслям, фактически выполняющие роль отраслевых министерств.

И одновременно в настоящее время растут ряды тех, кто готов в явной или неявной форме поддержать комплекс болезненных антиинфляционных мер. Это прежде всего те предприятия и иные хозяйственные структуры, которые уже осознали свою экономическую силу, имеют неплохие перспективы функционирования в условиях реальной рыночной свободы и ответственности и заинтересованы поэтому в обеспечении макроэкономической стабильности общества.

Неопределенность и нестабильность властей, их абсолютное противостояние блокировали практическое развитие событий по любому из названных здесь вариантов. Этот вывод имеет общее значение, безотносительно пока к оценке степени вероятности осуществления того или иного из них. Вместе с тем длительная борьба президентских и парламентских структур «на уничтожение», усиленная дискредитация друг друга при помощи постоянных взаимных обвинений, перешедших летом 1993 года в криминальную сферу, – все это с очевидностью подрывало их позиции в глазах общественного мнения, а также влиятельных хозяйственно-политических структур, что делало практически неизбежным возрастание влияния иных политических сил и институтов.

В 1993 году проявился и еще один интересный феномен, отражавший наличие разных моделей дальнейшего развития России, существенных различий в интерпретации ее национально-государственных интересов (по крайней мере, соотносимых с ее среднесрочной перспективой). В политической жизни произошла «парламентаризация правительства» – превращение его в орган, отражающий примерное соотношение социальных сил на данный момент в стране. Действительно, депутатский корпус Верховного Совета образца 1993 года не мог уже сколько-нибудь претендовать на представительство интересов своих избирателей или вообще электората России. Но представительство интересов влиятельных сил необходимо для нормального функционирования любой политической системы. И когда это оказывается невозможным через специально предназначенные для этого институты, соответствующие функции так или иначе берут на себя другие органы власти. Совет министров стал именно такой организацией. И как всякий орган, являющийся фактически представительным, в условиях крайнего обострения общественной борьбы, в критические моменты выбора политического курса он оказывается малоработоспособным, и его функции берет на себя более однородная структура. В 1993 году такую роль играл Президиум Правительства РФ. В нем явно обозначилось доминирование политического большинства – «парламента-правительства». Лишь Президиум собирался на регулярные (еженедельные) заседания, тогда как заседания Совета министров происходили один раз в квартал, в них участвовало большое число приглашенных (руководители регионов и предприятий, ученые, общественные деятели), что еще более укрепляло его функцию отражения существующих в обществе групп интересов.

В течение всей первой половины 1993 года в правительстве сохранялся неустойчивый баланс между сторонниками про– и антиинфляционного вариантов осуществления экономической политики. Со всей определенностью обозначились сторонники инфляционного варианта в лице руководства Министерства экономики, Госкомитета по промышленной политике, отраслевых промышленных комитетов, а также части аграрного и военно-промышленного лобби. Антиинфляционные силы были представлены в основном руководством Министерства финансов РФ и Госкомимущества. Противоречивые позиции на протяжении истекших месяцев 1993 года занимал председатель Совета министров – от заявлений о введении государственного контроля над ценами до неоднократных деклараций о своей приверженности жесткому финансово-кредитному курсу.

Сторонники последовательного антиинфляционного курса сосредоточили свои усилия на вопросах ужесточения финансово-кредитной политики и приватизации. Такая направленность действий определялась как критическим значением этих задач для продолжения радикальных экономических реформ, так и позициями некоторых членов правительства. Их основным достижением является подписанное в мае соглашение между правительством и Центральным банком, сделавшее возможным некоторое ужесточение кредитной политики на протяжении последующих трех месяцев, замедление в мае-июле месячных темпов инфляции и летнюю стабилизацию валютного курса. Кроме того, пока удалось сохранить общие контуры политики приватизации, подвергавшейся ожесточенным нападкам со стороны Верховного Совета и имевшей достаточно сильных оппонентов внутри самого правительства.

Активно вели себя и сторонники инфляционного курса. Наиболее концентрированное воплощение подобные идеи находили в документах и предложениях Министерства экономики, возглавлявшегося с апреля по сентябрь 1993 года О. Лобовым: в постановлении о селективной поддержке отраслей (апрель), в проекте указа президента о Министерстве экономики (май), в проекте закона об индикативном планировании, в альтернативной концепции осуществления экономических реформ (подготовлено к расширенному заседанию Совета министров в июле), в записках президенту «Об экономической ситуации в стране и неотложных мерах по ее стабилизации» и «Об индексации стоимости приватизационных чеков и переоценке основных фондов» (август-сентябрь). Большинство из названных документов носило программный характер. В них делался упор на активизацию организационно-направляющей деятельности власти, резкое расширение финансирования отраслей народного хозяйства в целях преодоления спада производства и поддержки отечественной промышленности в условиях внутреннего кризиса и потенциальной иностранной конкуренции. Речь шла об индексации практически всех финансовых и капитальных средств, находящихся в распоряжении государства, государственных предприятий и населения (доходов, оборотных средств, инвестиций, сбережений, приватизационных чеков). Индексацию инвестиций предлагалось закрепить законодательно. Министерство экономики настаивало на новом, широкомасштабном проведении взаимозачетов долгов предприятий, на создании системы «комиссий по поддержке (санации) предприятий», на активном использовании льготного кредитования предприятий при одновременном воссоздании системы централизованного планирования, на усилении государственного регулирования экспортно-импортной деятельности.