Текст книги "Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 2"

Многие десятилетия экономический рост отождествляли с индустриализацией. Он сопровождался быстрым ростом доли промышленности в ВВП и структуре занятости. Во второй половине XX века выяснилось, что индустриализация – лишь одна из стадий современного экономического роста, ей на смену приходит другая: за счет промышленности растет доля сферы услуг. В те времена, когда Маркс работал над своими трудами, еще не проявился коварный характер экономического роста, его способность преподносить сюрпризы тем, кто счел себя знатоком его логики. Маркс, используя доступный ему теоретический и фактический материал, пытался постичь законы развития капиталистического способа производства, выявить его противоречия, механизмы крушения. Теперь мы знаем об этом росте больше. Именно поэтому современный исследователь должен разграничивать методологические принципы анализа общественного прогресса и законы (тенденции) развития данного общества. Если методологические принципы марксизма являются и сегодня мощным инструментом анализа, то наши знания о закономерностях социально-экономического развития в условиях современного экономического роста ограниченны. Это обусловлено плохо предсказуемыми тенденциями развития производительных сил.

Располагая сегодняшним опытом, мы вынуждены осторожнее подходить к анализу долгосрочных закономерностей и взаимосвязей социально-экономического развития. Историческая практика показала, насколько динамичен и нестационарен современный экономический рост, как опасно прогнозировать грядущие экономические и политические события и процессы в странах-лидерах. Не случайно даже в самых интересных работах, посвященных долгосрочным тенденциям социально-экономического развития, последние разделы, содержащие анализ настоящего и прогнозы на будущее, выглядят слабее других[255]255
  См.: Kuznets S. Economic Growth and Structure. N.Y.: W.W. Norton & Company, 1965; Idem. Modem Economic Growth. Rate, Structure, and Spread; Maddison A. Dynamic Forces in Capitalist Development. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 1991; Idem. Phases of Capitalist Development. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 1982; Idem. The World Economy: A Millennial Perspective.


[Закрыть]. Лишь значительная историческая дистанция позволяет адекватно оценивать происходившее [256]256
  «Таким образом, нет единого пути, нет закона развития. Каждая страна, которая сталкивается с задачами индустриализации, страна догоняющего развития, вне зависимости от того, в какой степени она находится под влиянием британского опыта, в какой-то степени вдохновлена им, в какой-то степени напугана, вырабатывает свой собственный путь к современному обществу. Если это правильно для стран ранней индустриализации, то это в еще большей степени правильно сегодня. Все зависит от времени… Развивающиеся страны неизбежно будут пытаться миновать отдельные стадии развития» (Landes D. The Wealth and the Poverty of Nations. Why Some Are So Rich and Some So Poor. N. Y; L.: W.W. Norton & Company, 1999. P. 236).


[Закрыть].

Из этого вытекает отношение к конкретным закономерностям, выявленным Марксом. Так, Марксова теория прибавочной стоимости, которая сегодня кажется столь архаичной и оторванной от жизни, неплохо описывала известные его современникам реалии аграрных и раннеиндустриальных обществ. По словам И. Шумпетера, теория прибавочной стоимости Маркса ошибочна, но гениальна[257]257
  Cm.: Schumpeter J. Economic Doctrine and Method. L.: George & Unwin, 1954.


[Закрыть].

Классовый конфликт – реальность Англии во время создания «Манифеста Коммунистической партии» – положен в основу концепции классовой борьбы как важнейшего процесса мировой истории. Маркс прогнозировал обострение этой борьбы. Социальная дезорганизация, присущая ранним этапам индустриализации, превращается у него в закон абсолютного обнищания рабочего класса при капитализме. Подмеченную тенденцию концентрации зарождающегося капитала он объявляет общим законом развития капитализма.

Вопреки представлениям Маркса и его последователей на одном и том же уровне развития производительных сил исторически долгое время могут сосуществовать радикально отличающиеся друг от друга системы экономических и социальных институтов. В странах с разными институциональными и культурными традициями на близких уровнях развития наблюдаются схожие структурные перемены, встают одни и те же проблемы. Поэтому на вопрос, который сформулирован в начале данной статьи, можно ответить так: опыт XX века не дает оснований отказываться от апробированного метода анализа долгосрочных проблем. Те, кто исследовал и анализировал подобные проблемы в начале XX столетия, считали этот метод естественным и добротным. Учтем их мнение. Изучая отечественные реалии, не станем абстрагироваться от опыта стран – лидеров современного экономического роста, проблем, возникавших в процессе их развития.

Важнейшей особенностью рубежа XX–XXI веков – с точки зрения перспектив развития прогностического потенциала марксизма – является радикальная смена политических сил, готовых опираться на марксистские традиции. Левые фактически отказались от марксизма как методологии, базы своего учения. Это неудивительно, поскольку фундаментальный марксистский тезис о соответствии (пусть и в конечном счете) экономических и политических отношений уровню развития производительных сил не внушает оптимизма левым партиям – сторонникам активного перераспределения, централизации и государственного вмешательства в экономику.

На рубеже XIX–XX веков господствовало представление, что признание правоты тезиса Маркса о роли производительных сил в формировании общественных институтов равнозначно историческому оправданию тоталитаризма. Технологический прогресс разворачивался в направлении крупных индустриальных форм, над которыми должны были возвышаться экономическая централизация и политический тоталитаризм. Ф. Хайек отмечал: «Практически все социалистические школы использовали философию истории как способ доказательства преходящего характера разных наборов экономических институтов и неизбежности смены экономических систем. Все они доказывали, что система, которая основана на частной собственности на средства производства, является извращением более ранней и более естественной системы общественной собственности»[258]258
  Hayek F. Capitalism and the Historians. P. 22.


[Закрыть].

Либералы середины XX века искали свои пути противодействия теории «исторической неизбежности». Они апеллировали к единственному, что оставалось в их распоряжении, – тезису о непредсказуемости технологического прогресса. Тем самым они отказывались признать то, что казалось тогда очевидным, – неизбежность смены рыночной демократии централизацией и тоталитаризмом. Важнейшим этапом либерального противостояния «железным законам» стала книга К. Поппера «Нищета историзма», главная идея которой – доказательство невозможности прогноза истории человечества на основе научных или иных рациональных методов[259]259
  См.: Popper К. The Poverty of Historicism. L.: Routledge & Kegan Paul, 1957. P. 135; Berlin /. Historical Inevitability. L.; Oxford: Oxford University Press, 1954.


[Закрыть]. Главный аргумент либералов – ключевая роль в социально-экономическом развитии новых достижений науки и технологий. На человеческую историю всегда оказывал влияние общий, постоянно растущий багаж знаний, а отнюдь не методы, позволяющие предсказать количественные и качественные характеристики потока инноваций даже в недалеком будущем. Поэтому дать научный прогноз дальнейшего развития человеческой истории тоже невозможно [260]260
  Cm.: Popper K. The Logic of Scientific Discovery. L.: Hutchinson, 1972. P. 136. Сам Поппер признавал, что предпринятая им критика представлений о существующих исторических законах – его вклад в борьбу против фашизма и тоталитаризма (см.: Popper К. Unended Quest: An Intellectual Autobiography. L.: Routledge, 1982. P. 135).


[Закрыть].

Либералы середины XX века оказались правы. Современные производительные силы требуют либерализма и демократии[261]261
  Cm.: Rosser J., Rosser M. Schumpeterian Evolutionary Dynamics and the Collapse of Soviet-Bloc Socialism // Review of Political Economy. 1997. Vol. 9. № 2.


[Закрыть]. Наиболее успешные примеры развития в последней трети XX века демонстрируют страны, которые смогли снизить бремя государства, лежащее на экономике[262]262
  Cm.: Barro R., Lee J.-W Losers and Winners in Economic Growth // NBER Working Paper. № 4341. 1993. April; Alesina A. The Political Economy of High and Low Growth. Washington, DC: IBRD, 1997; Пути экономического роста. Международный опыт. М.: Деловой экспресс, 2001; Илларионов А., Пивоварова Н. Размеры государства и экономический рост // Вопросы экономики. 1996. № 9.


[Закрыть]. Это же можно сказать о странах, успешно решающих задачи догоняющего развития в постиндустриальном мире. Практические выводы из марксистской философии истории оказались далекими от прогноза победы коммунизма.

В такой ситуации правые либералы рубежа XX–XXI веков склонны воспринимать марксистскую философию истории как один из центральных компонентов своей мировоззренческой и методологической базы. Это имеет место в России, где по понятным причинам все воспитывались в рамках марксистской традиции. Но постепенно подобное восприятие утверждается и на Западе, где ряд видных мыслителей обращаются к марксизму. Наиболее ярким примером здесь стали работы Ф. Фукуямы. Рассматривая политические и идеологические тенденции конца XX века и приходя к выводу о принципиальном торжестве либерализма, он основывается на марксистской традиции. Речь идет о наличии таких тенденций социального развития, когда с переходом на новый уровень производительных сил происходят схожие изменения в системе общественных институтов разных стран. Эти тенденции могут приводить к конвергенции политических форм, причем подчас в самых неожиданных сферах, задолго до формального политического сближения стран и вопреки любым политическим декларациям[263]263
  Вот любопытный пример: «Хотя тоталитаризм сумел разрушить видимые институты дореволюционных России и Китая… элита обеих стран, возникшая в эпоху Брежнева и Мао, оказалась куда больше похожа на элиту западных стран со сравнимым уровнем экономического развития, чем кто-либо мог предположить» ('Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. С. 78–79).


[Закрыть].

В последние годы вновь появились сторонники тезиса о наличии некоего «конечного состояния» общественного прогресса, достижение которого создает оптимальные для человека и производительных сил условия для безграничного прогресса. В качестве такой универсальной и конечной системы рассматривается либеральная демократия. В значительной мере этот вывод опирается на анализ волны демократизации последней трети XX века, связанной с возникновением постиндустриальных производительных сил. Социализм, принятый Марксом и его последователями за конечное состояние исторического прогресса, на самом деле есть часть старой, индустриальной истории и в этом смысле остается лишь этапом (хотя и не неизбежным) на пути к распространению свободы и демократии во всемирном масштабе[264]264
  См.: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. С. 118.


[Закрыть].

Здесь следует сделать ряд оговорок относительно устойчивости либеральной тенденции, возможности рассматривать ее как «конец истории». Во-первых, даже признавая этот вывод справедливым, нельзя абсолютизировать тенденцию, прямолинейно выводя господство демократических институтов из современного уровня развития производительных сил. Нетрудно заметить, что сами эти технологии могут использоваться в интересах консервативных сил. Во-вторых, либеральная тенденция пробивает себе дорогу лишь в конечном счете, а потому нельзя исключить колебания и движение вспять. Существуют внешние угрозы либерализму в виде радикальных тоталитарных течений. Существуют и внутренние угрозы, связанные с противоречиями самого либерализма. «Но видеть в поражении либеральной демократии в любой конкретной стране или в целом регионе свидетельство общей слабости демократии – признак серьезной зашоренности взгляда»[265]265
  Там же. С. 95.


[Закрыть]. В-третьих, теория «конечного состояния» («конец истории», «end state») опасна, поскольку создает искушение ее абсолютизировать. Нельзя говорить о поступательном и гарантированном торжестве либерализма отныне и навеки. Прогресс производительных сил не стал более прогнозируемым, чем пятьдесят, сто или двести лет назад. Скорее, наоборот – их динамика становится сейчас еще менее предсказуемой.

На ренессанс либерализма и активное использование методологии Маркса правыми либералами указывают и исследователи левого толка, ранее полагавшие, что обладают монопольным правом на марксизм. В обращении либералов к марксизму одни видят силу учения и не выходят в этом за рамки идеологического штампа[266]266
  См.: Уин Ф. Карл Маркс. М.: ACT, 2003. С. 10.


[Закрыть], другие – более глубокую основу данного процесса, обусловливая ренессанс либерализма характером постиндустриальных производительных сил[267]267
  См . – Дегтярев А. Предисловие к последнему русскому изданию XX века. С. 7–8.


[Закрыть].

Дальнейшее освоение Марксовой методологии поможет лучшему пониманию истоков доминирования либеральных тенденций в экономике современных развитых стран, равно как и в посткоммунистической России. Она позволяет исследовать современные общественные феномены, в том числе объяснить, почему на рубеже XX–XXI веков восторжествовал либерализм. Это надо открыто признать, равно как признать естественность и даже необходимость углубления исследовательской традиции, которая может быть охарактеризована как либеральный марксизм[268]268
  Материалы обсуждения этой статьи в дискуссионном клубе «Марксово наследие и современная экономическая наука» («Круглый стол» журнала «Вопросы экономики») опубликованы в: Вопросы экономики. 2005. № 2.


[Закрыть].

Уроки Испанском империи, или Ловушки ресурсного изобилия[269]269
  Опубликовано в: Экономическая история. Ежегодник-2005. М.: РОССПЭН, 2005. Автор выражает искреннюю признательность В.В. Новикову за ценную помощь, оказанную при подготовке настоящей статьи.


[Закрыть]

Вопрос о роли природных ресурсов в обеспечении устойчивого экономического развития привлекает в последнее время повышенное внимание со стороны экономистов и политиков. При оценке перспектив развития той или иной страны достаточно типичным является указание на ее территориальные размеры и природные ресурсы, причем, как правило, в положительном ключе: богатство природных ресурсов и обширность территории создают благоприятные условия для успешного социально-экономического развития. Однако у такого рода рассуждений последних десятилетий существует и одна особенность – они все говорят о потенциальных возможностях роста, тогда как реальное положение данной страны оказывается гораздо менее впечатляющим.

Даже поверхностного взгляда на развитие различных стран и регионов второй половины XX века достаточно, чтобы увидеть отсутствие очевидной связи между экономическим благополучием и уровнем развития отдельных стран и регионов мира. Подавляющее большинство стран с высоким среднедушевым ВВП (Западная Европа, Япония) не могут похвастаться богатством природных ресурсов[270]270
  Очевидное исключение представляют собой США, Канада и Норвегия, что будет прокомментировано ниже.


[Закрыть]. Это же наблюдается и при обращении к вопросу о роли природных ресурсов в решении задач догоняющего развития в современном мире. После Второй мировой войны страны Африки и Юго-Восточной Азии находились на сопоставимом уровне экономического развития, причем перспективы Черного континента казались тогда гораздо более благоприятными – благодаря наличию богатейших ресурсов и относительной близости к европейским рынкам. Реальное же развитие событий оказалось прямо противоположным: Африка топталась на месте и осталась регионом крайней бедности, тогда как страны ЮВА бурно развивались, и многие из них обеспечили заметное сокращение разрыва с наиболее развитыми странами мира.

В ряде работ последних двух десятилетий содержится статистический (корреляционно-регрессионный) анализ соотношения наличия природных ресурсов и уровня экономического развития, а также анализ механизмов их взаимодействия. С формальной точки зрения налицо значимая отрицательная корреляция между обилием природных ресурсов и социально-экономическим развитием данной страны [271]271
  См.: Karl I The Paradoxes of Plenty: Oil Boom and Petro-States. Berkley, CA: University of California Press, 1977; Sachs J., Warner A. Natural resource abundance and economic growth // NBER Working Paper Series. № 5398. Cambridge, MA, 1998;Isham J., Woolcock M., Pritchett L., Busby G. The Varieties of Rentier Experience: How Natural Resource Endowments Affect the Political Economy of Economic Growth. Mimeo, 2002; Gylfason Th., Zoega G. Natural resources and Economic Growth: The Role of Investment. L.: CEPR, 2001.


[Закрыть].

Можно выделить ряд причин политического и социально-экономического характера, которые объясняют такого рода ситуацию.

Во-первых, значительные природные ресурсы обостряют внимание политической и деловой элиты к борьбе за постановку под свой контроль соответствующей природной ренты, что подрывает интерес к работе по повышению производительности труда, закрывает возможность проведения назревших экономических реформ. Налицо дестимулирование структурных реформ в направлении модернизации и диверсификации экономики – элита оказывается в этом просто незаинтересованной.

Во-вторых, генерируемый природными ресурсами приток финансовых средств оказывает разлагающее влияние на правящую верхушку. С одной стороны, власть подвергается искушению популизмом – она может позволить себе экспериментировать с экономической политикой, принимать экзотические и безответственные решения, которые компенсируются обильными денежными вливаниями. Возникающая ситуация сродни пресловутой проблеме moral hazard, поскольку принимающие решения политики уверены в том, что риски будут все равно компенсированы деньгами. С другой стороны, усиливаются риски коррупции, которая оказывается почти неизбежной, когда власть должна заниматься дележом природной ренты.

В-третьих, зависимость от природных ресурсов подталкивает к развитию однобокой (нередко монопродуктовой) экономики и особенно монопродуктового экспорта. Через механизм «голландской болезни» происходит торможение развития неэкспортных (в данном случае несырьевых) секторов экономики: экспорт обеспечивает приток в страну «дешевой» иностранной валюты, которая ведет к завышению курса национальной валюты, что подрывает конкурентоспособность отечественных производителей, ориентированных на внутренний рынок. Этот же процесс приводит к снижению инвестиционной активности со стороны как внутренних, так и иностранных инвесторов, поскольку импорт товаров оказывается более эффективным, чем производство их внутри страны. Естественно, импортозамещение здесь становится практически невозможным, и экономика данной страны оказывается в сильной зависимости от колебания цен на товары своего экспорта[272]272
  Строго говоря, «голландская болезнь» может возникать и при диверсифицированном экспорте, приводя к разрыву между интересами экспортных и ориентированных на внутреннее потребление отраслей. Однако эта ситуация характерна уже для более развитых стран и не имеет отношения к ситуации изобилия природных ресурсов.


[Закрыть].

В-четвертых, серьезные риски возникают для политического развития общества. Обилие природных ресурсов является серьезным ограничителем на пути политической демократизации данной страны. В пользу этого утверждения косвенно свидетельствует тот факт, что подавляющее большинство богатых ресурсами стран никогда не были демократическими. Механизм такого развития ситуации вполне понятен. Обилие природной ренты, как было отмечено выше, препятствует экономическому росту, т. е. достижению такого уровня экономического развития, который необходим для формирования устойчивых демократических институтов[273]273
  Взаимосвязи формирования демократической системы с достижением определенного уровня экономического развития и благосостояния населения посвящена обширная литература. См., например: Lipset SM. Political Man. The Social Basis of Politics. N. Y.: Doubleday, 1960; Huntington S.P. The Third Wave: Democratization in the Late Twentieth Century. Norman; L.: University of Oklahoma Press, 1991; Vanhanen T Prospects for Democracy: A Study of 172 Countries. L.; N. Y.: Routledge, 1997; May B. Экономические реформы сквозь призму конституции и политики. М.: Ad Marginem, 1999. Гл. 2.


[Закрыть]. В особой мере это касается тех стран, где подавляющая часть доходов государственного бюджета концентрируются в одном источнике – как правило, в экспорте одного вида сырья (например, нефти). Контроля за этим ресурсом оказывается достаточно для удовлетворения потребностей власти и обеспечения социальной стабильности в обществе. Такая ситуация на практике позволяет игнорировать другие источники доходов, оставляя налоговую систему страны в неразвитом состоянии. Отсутствие зависимости власти от налоговых поступлений фактически дает возможность игнорировать политические требования общества, обусловливая очень своеобразный «общественный договор»: мы не берем у вас налогов, а вы не требуете политических прав. Именно так обстоят дела в абсолютных монархиях Персидского залива. Как замечал в этой связи С. Хантингтон, «тезис “нет налогов без представительства” являлся политическим лозунгом, тогда как тезис “нет представительства без налогов” отражает политические реалии»[274]274
  Huntington S. Р. The Third Wave… Р. 65.


[Закрыть].

Наконец, в-пятых, по утверждению ряда исследователей, существует количественно фиксируемая негативная взаимосвязь между наличием природных ресурсов и вниманием властей к развитию образования своих граждан. Сырьевые сектора в общем предъявляют более низкие требования к квалификации рабочей силы, а потому доминирование этих секторов в экономике страны снижает спрос на образовательные услуги, что может иметь весьма опасные долгосрочные последствия [275]275
  См.: Гильфасон I Природа, энергия и экономический рост // Экономический журнал ВШЭ. 2001. Т. 5. № 4. С. 473–474.


[Закрыть].

Дополнительная опасность возникает, когда на страну неожиданно обрушивается поток природных денег, генерируемых благодаря скачку цен на соответствующие ресурсы. Если правительство воспринимает вновь открывшийся источник доходов как устойчивый, не подверженный в будущем колебаниям, то начинается подстройка экономики под новую конъюнктуру. В надежде на обильное поступление доходов начинают развиваться разного рода инвестиционные и социальные программы, как правило, при активном государственном участии. Возникают амбициозные политические проекты, нацеленные на внешнеполитическую экспансию. Более того, стремясь максимально воспользоваться открывшимися возможностями, государство начинает активно заимствовать дополнительные ресурсы внутри и вне страны. В результате, несмотря на обильный приток денег, финансовое положение страны не только не улучшается, но даже существенно ухудшается (хроническим становится бюджетный дефицит, растет госдолг).

Словом, через какое-то время страна сталкивается с двоякого рода трудностями. С одной стороны, она оказывается вовлеченной в серию сложных и неэффективных проектов экономического и политического характера. Хозяйственные проекты зачастую оказываются неэффективными, поскольку разрабатывались без должной коммерческой и технической проработки – расчет на обилие «дешевых» денег не способствует серьезному анализу затрат и результатов. Параллельно страна оказывается втянутой во внешнеполитические авантюры, которые также были начаты под воздействием головокружения от денежного изобилия.

С другой стороны, происходит трансформация социально-экономической структуры под новую, благоприятную конъюнктуру. Расчет на обилие «дешевых» денег позволяет забыть об эффективности других секторов, поскольку недостатки внутреннего производства всегда можно компенсировать импортом. Внутренние производители начинают деградировать, а то и сворачивать производства, что до поры до времени не заботит власти, увлеченные основанным на экспорте сырья ростом.

Когда же источник средств вдруг исчезает (например, из-за изменения конъюнктуры цен), в стране начинается полномасштабный кризис. Ведь за предшествующие годы (или десятилетия) изобилия из-за совершившегося структурного и бюджетного маневров экономика страны оказывается серьезно разбалансированной. Таким образом, структурная подстройка экономики под благоприятную конъюнктуру цен на природные ресурсы становится источником серьезных, а в ряде случаев системных кризисов.

Такого рода проблемы в последние десятилетия наглядно прослеживаются при анализе экономико-политических процессов в связи с колебаниями цен на нефть, начатых нефтяным кризисом 1973 года. В ряде стран – экспортеров нефти за десятилетие благоприятной конъюнктуры произошла перестройка экономической системы, за чем последовали тяжелые кризисы. Наиболее яркие примеры такого развития событий дают Мексика, СССР и шахский Иран.

На рубеже 1970-1980-х годов цена на нефть достигала 90 долл, за баррель (в пересчете на современный курс), и казалось, что экспортеры нефти нашли простой способ решения всех своих проблем. Президент Мексики Хосе Лопес Портилло тогда не без гордости заявил, что «нашей главной задачей является управление ростом благосостояния».

Советские вожди активно проводили политику «нефть в обмен на продовольствие», активно закупая за нефтедоллары ширпотреб, продукты питания и оборудование для расширения добычи нефти и газа.

В Мексике политика «администрирования изобилия» (также термин Портилло) предполагала резкое повышение темпов экономического роста и экономической самостоятельности страны через развитие госсектора. Стали развиваться разного рода инвестиционные программы, темпы роста возросли с 3–4% (1975–1977 годы) до 8–9% (1978–1981 годы), а среднегодовой рост инвестиций составлял 16 %. Бюджет оставался дефицитным, поскольку в ожидании будущих доходов правительство не считалось с этим параметром, причем по мере продолжения нефтяного бума дефицит бюджета не сокращался, а нарастал. Ситуация начала ухудшаться с изменением тренда нефтяных цен в начале 1980-х годов: ВВП стал демонстрировать отрицательные темпы, песо было девальвировано более чем на 40 %, внешний долг вырос с 40 млрд долл, в 1979 году до 97 млрд долл, в 1985-м, резко ускорилось бегство капитала, золотовалютные резервы упали до 1,8 млрд долл. Если в первые годы правления Портилло на него возлагали большие надежды как внутри страны, так и за рубежом, то к исходу президентского шестилетия его обвиняли в «растранжиривании нефтяных доходов страны, экстравагантных внешних заимствованиях, в раздувании бюджетных расходов». После отставки Портилло вынужден был уехать из страны, а когда он скончался (в начале 2004 года), то не был удостоен принятых в таком случае государственных похорон.

История СССР достаточно хорошо нам известна и не нуждается в комментариях[276]276
  Подробнее см.: Стародубровская И., May В. Великие революции. От Кромвеля до Путина. 2-е изд. М.: Вагриус, 2004 (наст, издание: Т. 3); Гайдар Е.Т. Долгое время. Россия в мире. М.: Дело, 2005. С. 341–345.


[Закрыть]. Советское руководство после непоследовательных попыток реформирования экономики в 1965–1972 годах смогло полностью отказаться от реформ и обеспечивать устойчивые (хотя и невысокие) темпы экономического роста и социальную стабильность путем наращивания экспорта энергоресурсов. Снижение цен на нефть и нарастание бюджетного дефицита подтолкнуло М. Горбачева и его коллег к решительным мерам по ослаблению сырьевой зависимости, получившим наименование «ускорение». Однако желание повысить темпы роста привело через два года к разбалансированию экономической системы, а затем и к ее распаду[277]277
  Впрочем, у правительств 1970-х годов было хотя бы то оправдание, что к тому времени практически отсутствовал прецедент значительного снижения цен на нефть. В настоящее время ситуация существенно иная: практика показала, что цены на основные товары российского экспорта могут идти как вверх, так и вниз и что их динамика непредсказуема. Ответственная экономическая политика должна принимать эти факторы во внимание. Однако, как будет показано ниже, кризисы в результате ресурсоориентированной политики можно проследить и в экономической истории прошлого. Хотя, разумеется, речь необязательно должна идти о ресурсах топливно-энергетического комплекса.


[Закрыть].

Иран – еще одна страна, режим которой первоначально выиграл от роста нефтяных доходов, а затем потерпел полное фиаско. Причем в Иране крах произошел на пике нефтяной конъюнктуры, а не в результате ее снижения. Ключевым фактором дестабилизации здесь стала ускоренная модернизация, которая проводилась шахским правительством, но она в значительной мере оказалась модернизацией сверху, не имевшей глубоких корней в развитии всей экономической и социальной жизни страны. В результате напряженность в обществе стала резко нарастать, и в конце 1970-х годов последовал взрыв «исламской революции».

Разумеется, перечисленные факторы и обстоятельства не являются абсолютными. Известен ряд примеров богатых ресурсами стран с очень высоким уровнем экономического развития. Главное, разумеется, не природные ресурсы сами по себе, а качество экономической политики. Другое дело, что обилие природных ресурсов при определенных обстоятельствах становится барьером для выработки и реализации осмысленной, эффективной экономической политики[278]278
  «Имеющийся опыт, по-видимому, свидетельствует о том, что значительное природное богатство при отсутствии продуманного управления в долгосрочной перспективе замедляет экономический рост. Надо признать, что в краткосрочной перспективе оно позволяет повысить благосостояние, и иногда весьма значительно, но в итоге, как представляется, оно снижает темпы экономического роста», – писал один из наиболее видных исследователей этой проблемы, Т. Гильфасон (Гильфасон I Природа, энергия и экономический рост. С. 465).


[Закрыть].

Существуют специфические обстоятельства, которые могут как бы нейтрализовать негативное влияние природных ресурсов. Их учет может не только объяснить исключения, но и способствовать выработке политики, ориентированной на снижение негативного влияния природного изобилия на социально-экономическое развитие страны.

Во-первых, характер ресурсов с точки зрения возможности монополизации контроля над ними. Обилие природных ресурсов, которые «разбросаны» по стране и не поддаются монополизации со стороны государства, не становится серьезным препятствием для экономического развития. П. Сутела, аргументируя эту точку зрения, приводит пример Норвегии, чье благосостояние изначально основывалось на обилии рыбных ресурсов, и прежде всего трески. Однако треска, в отличие от углеводородов, существовала в различных регионах страны, не требовала для добычи значительных инвестиций, а также не давала возможности государству ни жестко контролировать доступ к ее добыче, ни накапливать этот ресурс в своих руках для последующей реализации. В результате практически любой норвежец мог заняться рыболовным бизнесом, что создавало основу для экономической (а значит, и гражданской) свободы в отношениях с властью. «Таким образом, вопрос не в том, богата ли страна природными ресурсами или нет, а в том, являются ли эти ресурсы естественной основой для возникновения олигархии и автократии из-за их высокой концентрации, или они служат естественной основой для создания демократии и равенства в результате их широкого распространения»[279]279
  СутелаП. Это сладкое слово – конкурентоспособность//Хелантера А., Оллус С.-Э. Почему Россия не Финляндия: Сравнительный анализ конкурентоспособности. М.: ИЭПП, 2004. С. 12. «Добыча углеводородов сконцентрирована на определенной территории, поэтому ее легко контролировать и монополизировать. В этом кроется причина того, почему добыча этого природного сырья является основой для процветания олигархии и автократии. Треска была широко распространена во фьордах, что делало практически невозможным контроль и установление монополии на ее вылов. Так как это еще и скоропортящийся товар, то даже наиболее воинственные короли викингов задумались бы, прежде чем пытаться сосредоточить в своих руках всю рыбную ловлю в стране. Треска не сделала Норвегию богатой, но ее добыча повысила материальное благосостояние населения» (там же).


[Закрыть].

К этому надо добавить степень диверсификации природных ресурсов. Наличие природного разнообразия и отсутствие явных экономических предпочтений отдельным видам ресурсов создают основу для конкуренции различных производителей, а также для диверсификации экономики, для недопущения формирования монопродуктовой экономики или монопродуктового экспорта. Диверсификация контроля за ресурсами, несведение этого контроля к государственному становится важным фактором устойчивого экономического развития, а затем и политической демократизации[280]280
  «Демократия – это правление многих, автократия – это правление нескольких. Концентрация властных ресурсов ведет к автократии, распределение ресурсов власти ведет к демократии. Можно выдвинуть гипотезу: демократия возникает при том условии, когда ресурсы, необходимые для осуществления власти, распространены в обществе настолько широко, что ни одна группа более не способна подавлять конкурентов и тем самым обеспечивать свою гегемонию» (Vanhanen I Prospects for Democracy. P. 24). Весьма близки к этой позиции и взгляды М. Олсона, по мнению которого «автократия оказывается отброшенной и демократия утверждается в истории тогда, когда почему-либо возникает патовая ситуация в балансе власти, т. е. складывается такое распределение сил и ресурсов, которое делает невозможным для одного из лидеров или группы оказаться более мощной, чем все остальные… Если данная теория верна, тогда верными являются и исследования, согласно которым демократия возникает в определенных исторических условиях и при таком распределении ресурсов, которое делает невозможным для какого-то одного лидера или группы присвоить власть» (Olson М. Dictatorship, Democracy, and Development // American Political Science Review. 1993. Vol. 87. № 3).


[Закрыть]. Аналогичные выводы можно сделать, скажем, о лесных или сельскохозяйственных ресурсах. Богатые природными ресурсами США XIX века являются наглядным примером такого развития.

Во-вторых, важную роль играет уровень политического развития в момент появления изобилия природных ресурсов. Бывают случаи (довольно редкие), когда изобилие это обрушивается на страну, уже находящуюся на очень высоком уровне экономического развития, т. е. обладающую полным набором институтов, характерных для современной демократии. Иными словами, политическая система общества является высокоразвитой и обеспечивает прозрачность процедур выработки и принятия государственных решений относительно использования ресурсов, уровень коррупции близок к нулю, а экономика является диверсифицированной и высокоэффективной. Таков пример Великобритании и особенно Норвегии, которые стали неожиданно богатыми углеводородами после открытия соответствующих месторождений в Северном море. Эти страны смогли более или менее адекватно справиться с неожиданно возникшим потоком ресурсов, не допустив экономического торможения и деградации. Однако даже в этом случае правительственная политика подвергается серьезному испытанию популизмом и в среднесрочной перспективе, как свидетельствует опыт Норвегии последних двадцати лет, свидетельствует о неизбежности снижения качества экономической политики, находящейся под давлением разного рода лоббистов[281]281
  См.: Hoj J., Wise М. Product Market Competition and Economic Performance in Norway. OECD Economic Department Working Paper. № 389. P.: OECD, 2004.


[Закрыть].

В-третьих, экономическое развитие при наличии обилия природных ресурсов может наблюдаться в абсолютных монархиях. Поскольку государственный бюджет здесь практически тождествен бюджету правящей династии, а забота о будущих поколениях имеет вполне конкретного адресата, власти оказываются более способными принимать долгосрочные и эффективные решения, нацеленные в том числе на повышение благосостояния всей страны. Впрочем, подобного рода режимы в современном мире исключительно редки, да и принимаемые ими решения, как показывает практика монархий Персидского залива, оказываются не столь уж эффективными в долгосрочном плане. Хотя, подчеркнем, текущее благосостояние своих стран они обеспечить вполне способны.

Вышеприведенные рассуждения были сделаны преимущественно на материалах второй половины XX века. Однако было бы неверно ограничивать сделанные выводы исключительно современной эпохой. Большинство проблем экономической политики имеют конкретно-исторический характер, т. е. должны рассматриваться с учетом конкретных обстоятельств, и прежде всего уровня технологического развития данного общества (или, говоря марксистским языком, уровня развития производительных сил). Однако имеются и некоторые общие проблемы, сталкиваясь с которыми правительства разных стран и эпох ведут себя в общем похоже, предпринимая схожие шаги и делая схожие ошибки. К таким явлениям относится и испытание обильным притоком природных ресурсов, особенно когда этот ресурс приходит неожиданно и накладывается на политические амбиции данной страны[282]282
  Другой пример схожести политики разных стран дают полномасштабные революции. Как нами было показано в другой работе, революционные правительства разных стран и эпох реагируют на экономические и политические вызовы революционной эпохи очень схоже, прибегая к одним и тем же инструментам.


[Закрыть].