Текст книги "Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 2"

В XVI столетии Испания была одним из наиболее сильных государств Европы, а значит, и всего мира. После объединения Кастилии и Арагона происходило быстрое расширение владений, управляемых испанской короной. К середине века власть Карла I (годы правления 1516–1556) распространялась на значительную часть Иберийского полуострова, а также Нидерланды, Сардинию, Сицилию и всю Италию к югу от Рима, на владения Габсбургов в Восточной Европе, а также на недавно открытые земли в Америке. Это была мощная империя, имевшая явный потенциал для дальнейшего наращивания своей мощи. Страна имела сильную армию (включая лучшую в Европе пехоту), флот, обширные династические связи с основными королевскими домами Старого Света. На повестке дня стоял вопрос о возникновении новой крупной империи, чему способствовало и избрание в 1519 году испанского короля императором Священной Римской империи под именем Карла V. Словом, речь шла о создании сверхдержавы в полном смысле этого слова – страны со значительными территориальными владениями, с мощными вооруженными силами, с интересами, далеко выходящими за рамки своей части света. Помимо стремления к территориальным захватам деятельность испанских монархов имела сильно выраженный мессианский характер – подавление мусульманства и протестантизма, объединение всей католической Европы.

Казалось, что и экономические факторы способствуют такому развитию событий. Экономическое благополучие той эпохи было связано преимущественно с сельским хозяйством, и в этой сфере Испания занимала лидирующие позиции в садоводстве и овцеводстве, а последнее создавало базу для развития текстильной промышленности. К этому надо добавить высокий уровень экономического развития (сельского хозяйства и некоторых отраслей промышленности) в испанских Нидерландах, наличие значительных запасов полезных ископаемых в подконтрольной Испании Центральной Европе (железо, медь, олово, серебро).

Однако главный источник укрепления экономической и политической мощи формируемой империи должны были составить драгоценные металлы, попавшие в руки Испании благодаря открытию Америки и началу освоения ее природных богатств. Казалось даже, что страна столкнулась с двойным везением. С одной стороны, только что открытые земли оказались богаты денежным металлом – тем более что незадолго до этих событий в Европе произошло удорожание серебра, вызвавшее естественное падение цен на другие товары. С другой стороны, как раз к этому времени были получены новые технологические способы получения серебра, что значительно удешевляло его добычу в Новом Свете[283]283
  См.: Hamilton E.J. American Treasure and the Price Revolution in Spain, 1501–1650. Cambridge, MA, 1934. P. 34.


[Закрыть].

В результате с самого начала XVI века из Нового Света стало поступать золото и серебро, этот процесс достиг значительных масштабов во второй половине 1530-х годов. (Динамика доходов от импорта драгметаллов отражена в табл. 1.) Нетрудно заметить, что деньги поступали как непосредственно в распоряжение короны (в государственный бюджет по современной терминологии), так и (в еще большей мере) в частные руки. Последние, естественно, также способствовали обогащению страны и ее бюджета (через налоги, доходы от чеканки монеты и т. п.).

Таблица 1

Покупательная способность денег Испании (тыс. песо)

Источник: Flynn D.O. Fiscal crisis and the decline of Spain (Castile) // The Journal of Economic History. 1982. Vol. 42. Mar. P. 142.

Именно американское золото должно было стать первоосновой политической экспансии, источником достижения испанскими монархами амбициозных политических целей. Возможно даже, что в открывшемся источнике несметных богатств Карл I увидел благословение свыше своей католической миссии.

Логика борьбы за сверхдержаву с неизбежностью вела к обострению внешнеполитической ситуации и втягивала корону в военные действия по разным направлениям: Испания погрузилась в серию длительных войн в различных регионах Европы. Король Карл I воевал с турками в Средиземноморье и в Центральной Европе, с протестантами в Германии, с Францией за гегемонию в католическом мире и с другими странами. Эта политика была продолжена и его преемниками – Филиппом II (1558–1598), Филиппом III (1598–1621) и Филиппом IV (1621–1665). Несмотря на потерю германской короны, при Филиппе II в 1580-х годах империя достигла наивысшего могущества и максимальных территориальных владений. Однако за это пришлось вести бесконечные войны, продолжавшиеся в течение десятилетий (восьмидесятилетняя война в Нидерландах, Тридцатилетняя война в Европе, столкновения с Францией, Англией, в других частях Европы).

Широкие военные действия, не прекращавшиеся в течение почти полутора веков, потребовали колоссальных бюджетных расходов. Создание сверхдержавы вообще является дорогим предприятием. А применительно к рассматриваемому периоду возникло и еще одно, дополнительное обстоятельство: именно тогда начались процессы удорожания войн, связанные с переходом от рыцарской конницы к широкому применению огнестрельного оружия[284]284
  См.: Nef J. U. War and Human Progress. An Essay on the Rise of Industrial Civilization. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1950.


[Закрыть].

Серебро и золото создавали, как казалось поначалу, основу устойчивого финансирования страны в условиях металлического обращения. Приток драгоценных металлов означал резкое увеличение денежной массы, с одной стороны, и бюджетных ресурсов правительства – с другой. Наличие мощного денежного потока позволило власти не обращать внимания на экономическую ситуацию в стране, на формирование современной налоговой и бюджетной политики.

Как это будет повторяться неоднократно в будущем в богатых ресурсами странах, экономическая политика испанского правительства оказалась в этих условиях поразительно близорукой. Отсутствовала долгосрочная экономическая политика, которая обеспечивала бы стимулирование производства. Принимавшиеся разрозненные меры были ориентированы преимущественно на то, чтобы снимать социальное напряжение внутри страны и получать дополнительные бюджетные доходы. Попытки регулирования цен, передача монополий на торговлю и производство важных товаров, высокие и несправедливые налоги, сохранение таможенных барьеров внутри страны – таковы основные элементы экономической политики испанской короны, которые уже в XVI веке выглядели довольно старомодно.

Скажем, рост цен на зерно попытались компенсировать госрегулированием цен, а когда это привело к дефициту – решили стимулировать импорт, что окончательно разрушило внутреннее производство и на несколько столетий превратило страну в импортера зерна. Схоже обстояли дела с производством тканей.

Архаичной оставалась налоговая система, а уровень налогов был одним из самых высоких в Европе. Хотя примерно 97 % земель принадлежало аристократии и церкви, прямые налоги взимались с крестьянства, ремесленников и торговцев. Причем ряд налогов взимался аристократией, которая затем передавала полученные средства короне. Поэтому налоговая база оказывалась достаточно узкой, а налоговая система – неэффективной с точки зрения получения бюджетных доходов и имела исключительно фискальный характер, подавляя, а не стимулируя развитие экономики. Между различными частями империи (и даже внутри Иберийского полуострова) сохранялись таможенные барьеры, что мотивировалось отчасти фискальными соображениями, а отчасти отсутствием интереса властей к изменению сложившихся традиций. На территории страны имели хождение разные валюты, что превращало конвертацию и в крайне болезненную внутреннюю (а не внешнюю) проблему

Между тем со временем выяснилось, что обильный приток драгметаллов создает серьезные финансовые, а затем и политические проблемы.

Проблема первая. Возрастание потребности в деньгах происходило быстрее, чем их получала корона из своих заокеанских владений, Следовательно, стали расти напряженность государственного бюджета и государственный долг. Иными словами, несмотря на обилие денежных ресурсов, страна столкнулась с ситуацией устойчивого бюджетного дефицита. А ведь этот феномен не был характерен для предшественников Карла I: хотя они иногда и заимствовали денежные средства, но, как правило, для решения конкретных задач и лишь временно. Теперь бюджетный дефицит стал проблемой хронической.

Механизм раскрутки финансового кризиса достаточно очевиден. С одной стороны, наличие обширных запасов серебра и золота позволяло короне заимствовать в любых масштабах, поскольку сохранялась уверенность в возможности оплатить в будущем любые долги. С другой стороны, кредиторы легко давали деньги под залог будущих поступлений металла (и под ростовщические проценты). Возникает ситуация, схожая с описываемой в современной литературе термином moral hazard, когда экономический агент может не особенно серьезно относиться к принимаемым решениям.

В результате задолженность короны стала быстро расти. В первой половине 1570-х годов расходы бюджета в полтора раза превышают доходы, причем значительные суммы идут на покрытие старых долгов. Например, только в 1575 году на оплату старых долгов было потрачено 36 млн дукатов, что составляло эквивалент шестилетних доходов. При доходе короны 13 млн дукатов в 1577 году ее накопленный долг в 1582 году составлял 80 млн дукатов. По некоторым данным, две трети долговых выплат пошло только на погашение процентов по кредитам в 1598 году (год смерти Филиппа II).

В дальнейшем долг продолжал расти, достигнув в 1667 году запредельной для того времени суммы 180 млн дукатов[285]285
  См.: Parker G. Spain, Her Economies and the Revolt of the Netherlands 1559–1648 // Past and Present. 1970. № 49. P. 86; Idem. War and Economic Change: The Economic Costs of the Dutch Revolt // Spain and the Netherlands, 1559–1659 / G. Parker (ed.). Glasgow, 1979; Braudel F The Mediterranean and the Miditerranean World in Age of Philip II. N. Y.: Harper & Row, 1972. Vol. 1. P. 533; Koenisberger H.G. The Empire of Charles V in Europe // The New Cambridge Modem History. Vol. 2. Cambridge: Cambridge University Press, 1958. P. 312.


[Закрыть].

Проблема вторая – инфляция. Возникает своеобразная ловушка: обилие денежных металлов не только дает в руки властей большие денежные ресурсы, но и снижает покупательную способность единицы драгметалла (рис. 1). Стала раскручиваться инфляция, что, в свою очередь, сокращало доступные короне доходы.

Поскольку инфляция была еще малоизвестна Западной Европе, значительная часть доходов казны (равно как и других экономических агентов) устанавливалась в абсолютных величинах. Соответственно со временем (во второй половине XVI века) стали падать традиционные бюджетные доходы, зафиксированные в абсолютных суммах (рис. 2). В течение какого-то времени выпадающие доходы могли компенсироваться притоком американского золота и серебра, хотя, как выяснилось позднее, этого было недостаточно для создания устойчивой финансовой базы для амбициозной политики испанских властей. Однако уже во второй половине XVI века испанский бюджет сводится, как правило, с дефицитом (рис. 3).

Кроме того, поскольку Испания по понятным причинам должна была принять на себя первый удар обесценения металлических денег, конкурентоспособность испанских производителей должна была снижаться – их товары должны были стоить в «звонкой монете» больше, чем в других странах. Возникал эффект сродни «голландской болезни», хотя его роль была, по-видимому, не столь значительна, как в условиях современных глобальных рынков[286]286
  На этот эффект обращал внимание еще Э. Гамильтон, объясняя повышением цен и издержек в Испании падение не только собственно экспорта, но также судостроения и мореплавания (см.: Hamilton E.J. The Decline of Spain // Economic History Review. 1938. Vol. 8. № 2. P. 177).


[Закрыть].

Рис. 1. Рост уровня цен в Испании, XVI век (%)

Источник: Flynn D.O. Fiscal crisis… Р. 142.

Рис. 2. Структура и размер доходов короны Испании, вторая половина XVI века (млн дукатов в ценах 1575 года)

Источник: Conklin J. The theory of sovereign debt and Spain under Philip II // The Journal of Political Economy. 1998. Vol. 106. № 3 (June). P. 483–513.

Рис. 3. Соотношение расходов и доходов короны Испании, вторая половина XVI века (млн дукатов в ценах 1575 года)

Источник: Conklin J. The theory of sovereign debt…

Третья проблема непосредственно вытекала из двух предыдущих – экономика и политика империи оказалась «подстроенной» под сложившуюся конъюнктуру валютных доходов, что сделало Испанию крайне уязвимой в двух отношениях. Обнаруживается, с одной стороны, политическая и коммерческая уязвимость перед кредиторами, которые хорошо знают, что корона уже не сможет выжить без их лояльности, и потому получают инструмент для шантажа, с другой стороны, уязвимость перед внешними шоками, т. е. обостряется зависимость политической и экономической ситуации в стране от конъюнктурных колебаний.

Испания получала иностранные займы под высокий процент у финансового картеля, управляемого генуэзцами, а также у немецких, фламандских и испанских банкиров.

В качестве обеспечения выступали как доли в очередном грузе серебра, так и отдельные налоговые статьи, а банкиры получили право на обслуживание финансовых трансакций короны, в том числе на монополию в сфере международных денежных переводов и обмена валют. В государстве, чьи земли были разбросаны по всей Европе, эта функция была исключительно важна не только в экономическом, но и в политическом и военном отношениях. Поскольку разные части империи имели в обороте разные валюты, стабильность денежных переводов была жизненно необходима для поддержания здесь политической стабильности. Еще более важным было осуществление финансовых трансакция для оплаты войн, которые постоянно вели испанские государи. Словом, некорректное поведение должника приводило к отказу кредиторов осуществлять денежные переводы с понятными негативными последствиями.

Уже в середине XVI века остро проявилась зависимость положения страны от притока американской валюты. Стоило во второй половине 1550-х годов сократиться поступлениям драгметаллов в казну, как последовал первый дефолт короны в 1557 году, а за ним и второй – в 1560-м. Первому дефолту предшествовал невиданный политический дефолт: Карл I, понимая, по-видимому, остроту и системный характер нараставших проблем, отрекся в 1556 году от престола после сорока лет пребывания у власти.

По данным табл. 1 можно сделать и еще одно любопытное наблюдение: хотя приток драгметаллов сократился в 1556–1560 годах более чем вдвое по сравнению с предыдущим пятилетием, их объем был сопоставим с поступлениями чуть более ранних периодов (конца 1540-х годов и ранее). Однако за пятнадцать-двадцать лет произошли серьезные изменения монетарного и структурного характера. С одной стороны, из-за инфляции снизилась покупательная способность американских денег, а с другой – по мере развития экспансионистских проектов короны все более усиливалась ее зависимость от новых финансовых вливаний.

К концу XVI столетия Испания попадает в полную зависимость от положения дел в американских рудниках. Страна, имевшая ранее достаточно устойчивую финансовую систему, начинает регулярно объявлять дефолты – после 1557 и 1560 годов они происходили далее в 1575, 1596, 1607, 1627, 1647, 1653 и 1680 годах[287]287
  См.: Камерон Р. Краткая экономическая история мира от палеолита до наших дней. М.: РОССПЭИ, 2001. С. 170.


[Закрыть]. Какое-то время (при Филиппе II) Испания еще продолжает расширяться, под властью ее оказывается и Португалия с ее огромными восточными колониями. Однако начинаются военные поражения, одно из самых тяжелых – разгром Непобедимой армады в 1588 году. За финансовым кризисом следует денежный: не имея бюджетных ресурсов, Филипп III и Филипп IV начинают прибегать к «порче валюты», сокращая количество драгоценного металла в некоторых монетах [288]288
  См.: Motomura A. The Best and Worst of Currencies: Seigniorage and Currency Policy in Spain, 1597–1650 // The Journal of Economic History. 1994. Vol. 54. № 1.


[Закрыть]. Естественно, это дает лишь краткосрочные эффекты для бюджета, но никак не может предотвратить общей деградации. XVII век стал временем неуклонного ослабления экономики Испании и превращения ее во второразрядную страну[289]289
  Cm.: Hamilton E.J. The Decline of Spain. P. 169–170.


[Закрыть].

Несмотря на нараставший ком проблем, наследники Карла I продолжали курс, в котором доминировали имперские и мессианские цели, и по-прежнему игнорировали задачи создания благоприятных условий для экономического развития. Усиливалось отставание Испании от других европейских государств, выходивших на первые позиции (Нидерланды, Англия, Франция)[290]290
  «Кастилия проводила империалистическую политику, которая – с учетом ее ресурсов – была совершенно нереалистичной: проще говоря, и с политической, и с военной точек зрения Испания откусила больше, чем могла проглотить» (Flynn D.O. Fiscal crisis… Р. 143).


[Закрыть]. Природные богатства (тождественные в данном случае «дешевым деньгам») сделали свое дело – первоначально создали иллюзию политической и экономической вседозволенности, способствовали трансформации государственных потребностей под новый уровень доходов, а затем привели к тяжелому кризису[291]291
  Осознание этого можно найти в рассуждениях некоторых испанских авторов уже в начале XVII века: Санчо де Монкада писал еще в 1619 году, что «бедность Испании есть результат открытия Америки» (цит. по: Kamen Н. The Decline of Spain: A Historical Myth? // Past and Present. 1971. Vol. 81. November. P. 30).


[Закрыть], который продолжался в Испании на протяжении следующих четырех веков.

Подведем итог сказанному. Кризис Испанской империи был результатом не только и не столько завышенных амбиций, сколько непродуманной и неэффективной экономической и бюджетной политики.

Во-первых, сами завышенные политические амбиции были отчасти спровоцированы мощным потоком «дешевых денег», нарастание которого идет рука об руку с активизацией усилий по созданию империи.

Во-вторых, экономические проблемы были порождены не столько войной, сколько неэффективной политикой. Истории хорошо известны случаи, когда страны достаточно успешно выдерживали тяжелые и длительные войны, не доходя до финансового и экономического краха. Примеры Нидерландов XVI–XVII веков или Британии XVIII века демонстрируют другой ход событий[292]292
  См.: Kennedy Р. The Rise and Fall of the Great Powers. N.Y.: Random House, 1987; Wilson Ch. Taxation and the Decline of Empires, and Unfashionable Theme // Economic History and the Historians. N. Y., 1969. P. 120–127.


[Закрыть]. Однако особенностями этих стран было отсутствие у них дешевых финансовых ресурсов, а также наличие более адекватных правительств, учитывающих в своей деятельности интересы производства и торговли[293]293
  «Торгово-ориентированная структура английского государства в XVIII веке обеспечивала финансирование его военных расходов и тем самым способствовала росту могущества Англии. Нидерланды, старый враг Испании, также были торговым государством и обладали явными преимуществами четкой налоговой системы и низкой цены заимствования…» (Motomura A. The Best and Worst of Currencies: Seigniorage and Currency Policy in Spain, 1597–1650 // The Journal of Economic History. 1994. Vol. 54. No l.P. 124).


[Закрыть]. Они не были искушаемы природными ресурсами, а потому должны были строить свое благополучие на более прочных основаниях.

Модернизация в условиях политической стабильности (Реформы второй половины XIX века: логика и этапы комплексной модернизации)[294]294
  Опубликовано в: Вопросы экономики. 2009. № 9.


[Закрыть]

К середине XIX века масштабность предстоящей модернизационной задачи только предстояло осмыслить. В то время модернизацию не воспринимали однозначно как догоняющий феномен, т. е. как необходимость заимствовать экономические или политические институты у наиболее развитых стран, хотя частичные заимствования, разумеется, имели место еще с петровских времен.

В первой половине XIX века сам феномен догоняющей модернизации для политической элиты был не вполне понятен. Действительно, что должно стать объектом модернизации? С практической точки зрения речь могла идти прежде всего о модернизации армии и военной промышленности. На протяжении длительного времени (примерно до середины XIX века) именно к этому и сводилось понимание «преодоления отставания». Вопрос о модернизации экономической структуры, не говоря уже о модернизации политических институтов, не обсуждался.

Это вполне объяснимо. Вплоть до середины XIX века на основе имевшегося опыта нельзя было сделать однозначный вывод о том, что модернизация страны требует изменения ее экономической структуры, а разные секторы экономики вносят неодинаковый вклад в укрепление экономической (следовательно, политической и военной) мощи данной страны. Иными словами, не стоял вопрос о необходимости формирования новых секторов экономики, более передовых по сравнению с традиционными. Сегодня мы привычно отождествляем модернизацию и так называемые прогрессивные структурные сдвиги. Но для современника Адама Смита преимущества тех или иных отраслей не были очевидны. Напротив, наиболее мощными в политическом и военном отношениях представлялись аграрные монархии, а не маленькие промышленно-торговые республики. Поэтому для экономистов и политиков вплоть до первой половины XIX века, когда произошла дифференциация отраслей, отставание страны воспринималось как проблема преимущественно количественная, а не структурная.

В непонимании комплексного, структурного характера отставания и соответственно способов его преодоления состоит трагическая ошибка Николая I, который пытался обеспечить доминирование консервативной аграрной монархии в Европе. Эта попытка модернизации исходила из ложных предпосылок о тенденциях общественного прогресса. Действительно, если в основание социально-экономической модели положить тезис о нейтральности экономической структуры по отношению к модернизации, то дальнейшие решения выглядят логично и последовательно.

Приведем важнейшие характеристики «охранительной модернизации».

Во-первых, консервация экономической структуры, отказ от стимулирования развития промышленности и крайне настороженное отношение к элементам новой хозяйственной структуры. Особенно это заметно на примере железных дорог, которые стали строить в России значительно позднее, чем в других европейских странах. Столь же негативно власти относились к частным банкам и акционерным обществам, видя в них исключительно инструменты махинаций и спекуляций. Своеобразная роль в этой конструкции отводилась и протекционизму: в отличие от традиционных представлений (от Ф. Листа до С.Ю. Витте и Д.И. Менделеева) как об инструменте поддержки молодой национальной промышленности в нем видели способ обеспечить автаркическое развитие, защищающее от экономических кризисов.

Во-вторых, наличие политических ограничений, консерватизм социально-политической структуры, включая сохранение и упрочение существующих форм социальной стратификации. Это проявлялось и в системе госуправления, и в функционировании общественных структур, и во вмешательстве государства в хозяйственные процессы. Так, многолетний министр финансов Николая I и активнейший борец с новыми веяниями Е.Ф. Канкрин писал: «Иногда говорят, что собственник лучше всех знает, как использовать свое имущество. Разумеется, в своих интересах, но не в интересах целого, которому, однако, должна быть подчинена всякая собственность, поскольку лишь при этом основном условии может вообще состояться собственность»[295]295
  Цит. по: Цвайнерт Й. История экономической мысли в России. 1805–1905. М.: Изд. дом ГУ-ВШЭ, 2007. С. 165–166. Впрочем, консервативные взгляды не помешали Канкрину обеспечить стабильность денежной системы. В следующий раз это удастся только полвека спустя С.Ю. Витте.


[Закрыть].

В-третьих, формирование определенного типа образования, чуждого поиску и творчеству, что было необходимо в условиях ускорения темпов общественных (в том числе экономических) изменений. Суть образовательной доктрины четко выразил министр народного просвещения К.А. Дивен: «Для государства и человечества было бы лучше, если бы люди менее стремились учить и управлять, чем повиноваться и точно исполнять установленные правила».

Наконец, в-четвертых, ограничение контактов с Западом. Паспорта для выезда за рубеж выдавали с большими бюрократическими проволочками, и стоили они очень дорого.

Подобное общественное устройство обеспечивало стабильность и порядок на протяжении длительного времени, не допуская развертывания модернизационных процессов. К тому же охранительно-консервативная модель модернизации воспринималась, как способ не допустить революционные эксцессы. Однако на практике это привело к катастрофическим результатам с точки зрения как внутренних вызовов, так и международного позиционирования России. Результатом торможения модернизации оказалось «ужасное зрелище страны… где… нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей»[296]296
  Белинский В.Г. Письмо к H.B. Гоголю // Русская литературная критика XIX века. М.: ЭКСМО, 2007. С. 104–105.


[Закрыть]. Тот же комплекс причин обусловил и поражение России в Крымской войне. Впрочем, это не стало уроком для российских властей. Новые попытки торможения модернизации (в начале XX века и в 1970-е годы) обернулись системным кризисом и последующим распадом страны.

При разработке реформ 1860-х годов проявилось понимание взаимосвязи экономических и политических преобразований, что фактически означало признание необходимости комплексного подхода к модернизации. Пожалуй, наиболее четко это выразил И.К. Бабст, который писал в 1856 году: «Трудно себе представить, до какой степени дурная администрация, отсутствие безопасности, произвольные поборы, грабительство, дурные учреждения действуют губительно на бережливость, накопление, а вместе с тем и на умножение народного капитала. Междоусобные войны, борьба политических партий, нашествия, мор, голод не могут иметь того гибельного влияния на народное богатство, как деспотическое и произвольное управление» [297]297
  Бабст И.К. О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала // Избранные труды / Под ред. М.Г. Покидченко, Е.Н. Калмычковой. М.: Наука, 1999. С. 26.


[Закрыть]. Вторая фраза, несомненно, преувеличение, однако ее цель вполне понятна – подчеркнуть особую опасность дурного управления. Но главное, из этого тезиса следует приоритетность политико-правовых преобразований по отношению к экономическим.

Эта идея не была принципиально новой для экономической мысли. На необходимость обеспечить политические предпосылки для экономического роста ясно указал А. Смит в своей известной формуле о хорошем государстве, низких налогах и отсутствии войн как условии роста благосостояния нации. Ответственная экономическая политика должна основываться на ответственной политике, обеспечивающей стабильность и предсказуемость правил игры. Впрочем, курс на модернизацию второй половины XIX века, требуя существенной политической либерализации, вовсе не предполагал торжества экономического либерализма.

Исключительно важная роль государства в индустриальной модернизации России была предопределена не традициями отечественного этатизма (при всей его значимости), а прежде всего реальными вызовами, с которыми столкнулась страна после поражения в Крымской войне. Можно выделить несколько причин такой роли государства в осуществлении модернизации: (а) необходимость проведения ряда крупных институциональных реформ; (б) детерминированность политики военно-политическими задачами; (в) отсутствие значимых капитальных накоплений; (г) крайне низкий уровень доверия в обществе, особенно в хозяйственной (предпринимательской) элите; (д) специфика нарождавшейся индустриальной эпохи, что на рубеже XIX–XX веков привело к концентрации производства и созданию крупных хозяйственных форм, монополизировавших производство и распределение и нуждавшихся в централизованном регулировании.

Институциональная отсталость России требовала принятия решительных мер как негативного, так и позитивного характера[298]298
  Разграничение негативной и позитивной ролей государства в модернизации было введено в середине XX века А. Гершенкроном. Под первой он понимал отмену устаревших форм, под второй – построение новых институтов. Если первая группа факторов создает общую основу для структурной трансформации и ускоренного экономического роста, то вторая представляет собой набор социально-экономических обстоятельств, трансформирующих рост из принципиально возможного, потенциального в реальный (см.: Gerschenkron А. Economic Backwardness / Historical Perspective. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1962. P. 19).


[Закрыть]. С одной стороны, надо было освободить крестьянство от крепостной зависимости, без чего модернизация в принципе была невозможна. С другой стороны, важно было реализовать программу мер, направленных на стимулирование экономического роста.