Текст книги "Русские: кто мы?"

С развалом Советского Союза, а вместе с ним «новой исторической общности людей – советского народа», выяснилось, что русские никакой не старший брат, который в ущерб собственным национальным интересам помогал встать на ноги младшим, а самые заурядные оккупанты, зараженные к тому же имперскими амбициями, и душители свободы. Вот тогда-то и начался трудный, не всегда гладкий и в общем-то болезненный процесс самоосознания русскими людьми себя как нации.

Сказать, что это законное стремление русских нашло если не поддержку, то хотя бы понимание со стороны тех, кто уже давным-давно почитает себя единственно полноценными нациями со своими традициями, особенностями и культурой, – нельзя. Стоило Владимиру Шаманову в одной из телевизионных дискуссий назвать себя русским генералом, как его тут же «уличили» в национализме и поправили: не русский, а российский. Однако процесс, как говорится, пошел. Отсюда пусть слабый, но всплеск интереса русских к своему прошлому и собственным национальным корням, пришедшийся на конец 80 – начало 90-х годов прошлого века. Не найдя поддержки или хотя бы понимания естественности причин такого интереса ни со стороны власти, ни историков, он вылился в появление в нашей стране скинхедов, провозгласивших откровенно националистические лозунги. Отсюда же самые нелепые спекуляции на тему нашего давнего и недавнего прошлого. В итоге мы вконец запутались в собственной истории. Да и мудрено было не запутаться, если спекуляции сопровождают отечественную историю на всем протяжении существования Российской государственности!

Манипуляции общественным сознанием вообще в традиции отечественной историографии, начало которой положил в далеком XII веке Мономах, переиначивший руками придворного летописца игумена Сильвестра и своего сына Мстислава «Повесть временных лет» Нестора на собственный лад. И все же попробуем вернуться к поиску ответа на вопрос, поставленный в заглавии этой книги: русские – кто мы? Это тем более интересно сделать потому, что, как заметил упомянутый выше историк Данилевский, «с распадом СССР, а вместе с ним и “новой исторической общности, советского народа”, начался невероятно болезненный, поскольку он касается лично каждого, процесс становления национального самосознания. Человек не может существовать без определения того, что представляет собою “Мы”, частью которого он является. А для этого необходимо, в частности, знать свое прошлое. Но именно реальное прошлое, а не тот миф (каким оно должно было быть), который давался в официальных установках» (курсив автора. – В. М.).

Об этом реальном прошлом, оборвавшемся в 1991 году, когда началось реальное настоящее, в котором мы сегодня живем, – и пойдет рассказ в этой книге.

Глава 1
Предтечи

В 1999 году, накануне наступления нового, III тысячелетия, британская телевизионная и радиовещательная корпорация Би-би-си провела всемирный Интернет-опрос с целью выявить самого выдающегося мыслителя, оказавшего наибольшее влияние на развитие человечества во II тысячелетии. Итог оказался полной неожиданностью для самих организаторов опроса: самым выдающимся мыслителем уходящего тысячелетия был назван Карл Маркс. И это в то самое время, когда Советский Союз рухнул, вслед за ним развалилась мировая социалистическая система, а слово коммунизм оказалось приравненным к самой грубой матерщине (правда, как показывает практика, по преимуществу в одной только России).

Чем учение Маркса продолжает привлекать внимание народов Земли и сегодня? Прежде всего, полагаю, человечностью. Коммунизм, писал Маркс, есть не что иное, как «возвращение человека к самому себе как человеку о б щ е с т в е н н о м у, т. е. человечному». Энгельс развил и конкретизировал эту мысль Маркса: «Речь идет о создании для в с е х л ю д е й таких условий жизни, при которых каждый получит возможность свободно развивать свою человеческую природу, жить со своими ближними в человеческих отношениях и не бояться насильственного разрушения своего благосостояния… Мы вовсе не хотим разрушать подлинно человеческую жизнь со всеми ее условиями и потребностями, наоборот, мы всячески стремимся создать ее».

Можно сколько угодно иронизировать над этими словами. Можно ерничать: мол, шастал призрак коммунизма по Европе, шастал, отовсюду был изгнан и приперся в Россию, где его никто не ждал. Можно, наконец, как это сделали лидеры молодежного движения «Идущие вместе», переименованного позже в «Наши», провести кампанию по изъятию книг Маркса из домашних библиотек и заменить их на повести Бориса Васильева[3]3
  Ничего против книг этого талантливого писателя-фронтовика не имею; на его месте мог оказаться любой другой достойный писатель, книги которого пользуются заслуженной любовью читателей. Но при чем тут Карл Маркс?


[Закрыть]. Все это, однако, не объясняет того факта, почему большинство людей на планете назвали именно Маркса самым выдающимся мыслителем второго тысячелетия, хотя, как известно, минувшее тысячелетие дало миру немало других славных имен, среди которых Альберт Эйнштейн (второе место в интернет-опросе Би-би-си), Исаак Ньютон (третье место), Чарльз Дарвин, Иммануил Кант, Рене Декарт, Джеймс Максвелл, Фридрих Ницше, Фома Аквинский, современный британский астрофизик Стефен Хоскинг – автор научного бестселлера «Краткая история Времени», и многие, многие другие, которые даже не вошли в первую десятку? Остается без ответа и другой вопрос: почему именно Россия стала страной, приветившей коммунизм, и сделала попытку претворить его в жизнь? Вопросы не праздные.

Основным в марксизме является учение о классах, с которых, собственно, и начинается образование государств и зачатков цивилизации в современном понимании этого слова, и классовой борьбе. История возникновения и развития цивилизации знает лишь два пути образования классов. Современный российский философ В. Киселев пишет:

«Первый путь образования классов связан с зарождением товарной цивилизации. Товарность проникает в общину, разлагая родовые отношения как исходную форму социальных связей: возникает рабство, затем феодализм и, наконец, капитализм с его царством закона стоимости. Это дорога экономической эксплуатации, но одновременно и утверждение личной независимости, свободы на основе вещной зависимости.

Другая цивилизация формировалась иначе. Общины не разлагались, а по ряду причин сохранили жизненность. Необходимость регулирования одинаковых, но отнюдь не общих интересов привела к появлению лиц, превратившихся в эксплуататоров в обмен на выполнение функций управления. Принадлежность к сфере управления обеспечивала этому классу прибавочный продукт через налоговую систему.

Возникая как патриархальная власть, госаппарат становится коллективным деспотом, а народ попадает в поголовное рабство к тем, кто олицетворяет единое начало».

Первый путь образования классов присущ европейским странам и США, которые на этапе формирования начального капитала использовали одну из самых варварских форм товарной цивилизации – рабовладение. Второй путь образования классов обычно называют азиатским, и именно по такому пути стала развиваться Россия. «Формы правления азиатского типа, – продолжает Киселев, – отторгают товарно-денежные отношения. Они довольно устойчивы, хотя и проигрывают в эффективности западному пути развития цивилизации. Вместо вещных связей здесь царят внеэкономические, личностные зависимости. Объективной основой их является коллективная собственность на основные средства производства, прежде всего на землю».

Вопросу о двояком пути образования классов в нашей стране не уделялось должного внимания, поскольку этим вопросом не занимались специально ни Макркс с Энгельсом, ни Ленин. Между тем как раз этот вопрос содержит в себе множество важных подвопросов. Почему, например, именно в России все преобразования, включая революции и реформы, носят верхушечный характер и никогда не инициируются снизу, а если и инициируются, то принимают форму бунтов и гражданских войн, которые обходятся народу неисчислимыми жертвами? Почему каждый новый руководитель страны, будь то князь, царь, генеральный секретарь или президент, неизменно мифологизируется в народном сознании и становится кумиром миллионов, с деятельностью которого связываются все надежды на лучшее будущее? Почему вожди в России, сосредоточив в своих руках неограниченную власть, манипулируют не только народом, но и его мыслями, чувствами, навязывают ему свои идеи?

Первый российский президент Борис Николаевич Ельцин, когда начатые им реформы захлебнулись, потребовал от своих подчиненных срочно сформулировать национальную идею. Из этой затеи, на разработку которой ушло несколько лет и огромные суммы денег, ничего не вышло[4]4
  Вместо Ельцина и его команды попытку сформулировать национальную идею, пониманимую как русская идея, предприняли социологи Т. Кутковец и И. Клямкин. Проведенный ими в 1996 г. по всей России опрос выявил девять различных национальных идей, среди которых наибольшее число опрошенных подписалось под следующими утверждениями: 1) Россия должна стать государством, сила и могущество которого обеспечиваются благодаря росту благосостояния граждан (за этот пункт высказалось 52% респондентов); 2) Россия должна стать государством с рыночной экономикой, демократическими свободами и соблюдением прав человека; 3) Россия должна быть многонациональным государством равноправных народов; 4) Россия должна быть сильной военной державой. Публицист С. Чернышев, взявшийся дать собственное определение русской национальной идеи, объявил ее врагом «русскую политическую власть», пояснив, что «диалог русской идеи и российской власти зашел в тупик», и что «долгие годы Власть и Идея говорили на разных языках». И заключил свои рассуждения пассажем: «В настоящее время они окончательно перестали слушать друг друга».


[Закрыть]. А не вышло потому, что ни Ельцину, ни его идеологам не удалось найти альтернативы коммунистической идее. Между тем отказ от одной идеи, пусть и принявшей уродливую форму, без формирования другой чреват самыми пагубными последствиями не только для народа, но прежде всего для самих вождей. Еще Наполеон говорил: «Идите впереди идей – они последуют за вами; следуйте за ними – они потащат вас за собой; пойдите против них – они вас опрокинут».

Ельцин оказался плохим политиком, интересы которого не простирались дальше интересов его семьи и удовлетворения собственных амбиций. В сущности, это был типичный партаппаратчик с кругозором, ограниченным масштабом одной области, который был на своем месте, пока неукоснительно выполнял все требования, исходящие из центра (достаточно в этой связи вспомнить поспешный – буквально в течение одной ночи – снос дома Ипатьева, в подвале которого казнили семью Николая II), и который, войдя в состав политбюро и познакомившись изнутри с нравами, сложившимися там, решил, что он такой же, как другие партийные бонзы, и потому ничуть не хуже справится с управлением огромной страной.

Между тем принцип «не хуже» абсолютно непригоден для политики и политика. Тот же Наполеон говорил: «Высокая политика есть не что иное, как здравый смысл, приложенный к серьезным вещам». Здравый смысл, увы, не был сильной стороной Ельцина. Он пошел против идеи коммунизма, ничего не предложив взамен, и она его опрокинула: не дождавшись окончания второго срока пребывания на посту президента, Ельцин объявил о своем уходе в отставку и назначил (что тоже очень характерно для всех слабых политиков) вместо себя Владимира Владимировича Путина.

С вопросом о классах и власти теснейшим образом связан вопрос о государстве. Маркс и Энгельс называли коммунизм «ассоциацией, в которой свободное развитие каждого является условием развития всех». Ассоциация не то же самое, что государство; в буквальном переводе с латинского associatio означает «соединение», «объединение», «союз», причем соединение не по принципу подчинения одних другим, слабых сильным и т. д., а на началах добровольности. В обществе-ассоциации нет и не может быть ни начальников, ни подчиненных, ни господ, ни слуг, ни хозяев, ни тех, кто этих хозяев обслуживает. Когда некий господин спросил Маркса, кто же станет чистить ему сапоги в государстве будущего, Маркс с досадой ответил: «Это будете делать вы!»

В ответе Маркса скрыто резкое неприятие принципа разделения людей на тех, кто «чистит сапоги», и тех, кому их чистят. По мысли Маркса, общество, построенное на началах справедливости, не может делиться на «управляемых» и «управленцев», на «народ» и «власть», потому что такое деление неизбежно приводит к тому, что власть начинает навязывать огромному большинству населения свои корыстные цели в качестве единственных идеалов, выкачивает из него прибыли ради получения еще бóльших прибылей, деньги ради денег, использует производство вещей ради самих вещей, а не для удовлетворения потребностей тех, кто эти вещи производит и кому эти вещи в первую очередь и должны служить.

Считается, что, наряду с учением о классах и классовой борьбе, одной из основных составляющих марксизма является отказ от собственности и связанных с нею денег. Но Маркс, строго говоря, не был первым, кто заговорил на эту тему, у него были свои предтечи. Против собственности и денег, понимаемых как маммона, или незаконно нажитое богатство, люди выступали уже в глубокой древности. Покажем это на немногих из бесчисленного числа других подобных примерах.

Первые люди, очеловеченные религией, совершили прорыв на пути к достижению Богочеловечности. Этот период в жизни наших предков мы не случайно называем Золотым веком и связываем его с матриархатом. Однако по мере освоения человеком природы матриархат стал уступать место патриархату, а с его окончательным утверждением вновь оказался ввергнут в животное (звериное, по слову отечественного ученого-психолога Михаила Решетникова) состояние. Вся разница между дочеловечным состоянием первобытных людей и постчеловечным (по терминологии Ницше – сверх) свелась к тому, что состояние это приняло более уродливые формы, чем те, которые присущи животным в их естественной среде обитания.

Переход из одной общественной формации в другую ознаменовался расслоением людей по половому признаку, причем женщина (в широком значении слова народы, у которых женское начало «инь» превалирует над мужским «ян») поступила в полное и безусловное подчинение мужчине (применительно к обществу – подчинение народов власти). Это расслоение и послужило отправной точкой возникновения собственности – первого и основного условия животного отношения к миру, – пожирание.

В книге американского экономиста и социолога Торстейна Веблена «Теория праздного класса» читаем: «В процессе эволюции культуры[5]5
  Веблен, как и многие современные ученые, смешивает понятия культура и цивилизация, хотя это далеко не одно и то же. Задача цивилизации – сделать нашу жизнь комфортной, удовлетворить биологические потребности людей, и потому любая цивилизация опирается на законы, которые сама же вырабатывает и неукоснительное исполнение которых требует от всех членов общества. У культуры иные задачи. Она направлена на удовлетворение духовных потребностей человека, возвысить его до уровня Богочеловека, и потому ее главный стимул не законы, а любовь.


[Закрыть] возникновение праздного класса совпадает с зарождением собственности. Это непременно так, ибо эти два института являются результатом действия одних и тех же экономических сил. На этом этапе зарождения это всего лишь разные аспекты одних и тех же общих фактов о строении общества… Ранней дифференциацией, из которой возникло расслоение общества на праздный и работающий классы, является поддерживавшееся на низших ступенях варварства различие между мужской и женской работой. Таким же образом самой ранней формой собственности является собственность на женщин со стороны здоровых мужчин общины. Этот факт можно выразить в более общих словах и ближе к пониманию жизни самими варварами, сказав, что это – собственность на женщину со стороны мужчины».

К словам Веблена следует прислушаться по одному тому уже, что он ближе других экономистов и социологов нового времени подошел к исследованию феномена возникновения собственности как к следствию биологического разделения полов, которое наблюдается и в мире животных.

Первый человек, появившийся полтораста тысячи лет назад, ничем по своим биологическим потребностям от других животных не отличался и точно так же «присваивал» себе то, что ему не принадлежало. При этом в качестве «денег» он уже в глубокой древности стал использовать ракушки, цветные камешки, другие предметы, которые сами по себе никакой ценности не представляли, но на которые можно было обменять или, говоря современным языком, купить заинтересовавшие его реальные блага. (Древние шумеры, например, использовали в качестве денег глиняные статуэтки быков, верблюдов, баранов и т. д., «приобретая» на эти статуэтки реальных быков, верблюдов и баранов.) С ростом благосостояния и возникновения излишка продуктов, но еще до возникновения товарно-денежных отношений, широко применялась и такая форма экономического взаимодействия, как обмен, который Ницше называл справедливостью, понимая при этом под справедливостью естественное стремление человека к самосохранению себя как биологического вида. «Каждый удовлетворяет другого тем, что каждый получает то, что он больше ценит, чем другой, – писал Ницше в книге «Человеческое, слишком человеческое». – Справедливость естественно сводится к точке зрения разумного самосохранения, т. е. к следующему эгоистическому соображению: “Зачем я буду бесполезно вредить себе и при этом все же, быть может, не достигну своей цели?” – Таково происхождение справедливости».

О том, что такое понимание справедливости сродни биологическому самосохранению вида, писал и Зигмунд Фрейд, хотя и он не делал различия между цивилизацией и культурой[6]6
  В работе «Будущее одной иллюзии» Фрейд следующим образом объясняет причину смешения цивилизации и культуры: «Человеческая культура – я имею в виду все то, в чем человеческая жизнь возвысилась над своими биологическими обстоятельствами и чем она отличается от жизни животных, причем я пренебрегаю различием между культурой и цивилизацией, – обнаруживает перед наблюдателем, как известно, две стороны. Она охватывает, во-первых, все накопленные людьми знания и умения, позволяющие им овладеть силами природы и взять у нее все блага для удовлетворения человеческих потребностей, а во-вторых, все институты, необходимые для упорядочения человеческих взаимоотношений и особенно – для дележа добываемых благ».


[Закрыть] и, сверх того, примешивал к ним религию: «В чем заключается особая ценность религиозных представлений? Мы говорили о враждебности к культуре, следствии гнета этой последней, требуемого ею отказа от влечений. Если вообразить, что ее запреты сняты и что отныне всякий вправе избирать своим сексуальным объектом любую женщину, какая ему нравится, вправе убить любого, кто соперничает с ним за женщину или вообще встает на его пути, может взять у другого что угодно из его имущества, не спрашивая разрешения, – какая красота, какой вереницей удовлетворений стала бы тогда жизнь! Правда, мы сразу натыкаемся на следующее затруднение. Каждый другой имеет в точности те же желания, что и я, и будет обращаться со мной не менее любезным образом, чем я с ним. По существу, только один-единственный человек может поэтому стать безгранично счастливым за счет снятия всех культурных ограничений – тиран, диктатор, захвативший в свои руки все средства власти; и даже он имеет все основания желать, чтобы другие соблюдали по крайней мере одну культурную заповедь: не убивай».

В принципе, и самоограничения, налагаемые на себя человеком, и использование ракушек или глиняных статуэток в качестве «платежного» средства, и обмен как мера справедливости, диктуемая эгоистическими соображениями, согласуется с теорией эволюции Дарвина, основное место в которой занимает борьба за выживание. Логично предположить, что первые люди, подобно другим животным, «присваивали» себе особи женского пола, образуя с ними на время спаривания и ухода за родившимися малышами или «брачные пары», принятые у большинства зверей и птиц, или, подобно львам, моржам и другим животным, гаремы.

У читателя не должно сложиться впечатление, будто с возникновением религии и зарождением в человеке социального начала унаследованный от животных инстинкт захвата и присвоения благ в бóльших количествах, чем это необходимо для его существования как биологического вида, исчез вовсе. Нет, люди и в новом своем качестве удерживали у себя на правах лично принадлежащих им вещей то, что доставляло им радость, составляло предмет религиозного поклонения, служило талисманом и т. п. Однако Золотой век тем и отличается от всего последующего времени, включая современность, что присвоение различных предметов не было самоцелью и не нуждалось в дальнейшем преумножении, как это стало происходить позже и происходит сегодня (например, с деньгами, которых никогда не бывает «слишком много», зато «мало» – сплошь и рядом). Тот же Веблен продолжает: «До того, как возник обычай присвоения женщин, несомненно, имело место присвоение каких-то полезных предметов. Такая точка зрения оправдывается практикой существующих архаичных общин, в которых нет собственности на женщин. Во всяком обществе его члены того и другого пола привычным образом присваивают в личное пользование целый ряд полезных вещей, но эти полезные вещи не мыслятся как собственность человека, который их присваивает и потребляет. Закрепленное привычкой присвоение и потребление определенного незначительного движимого имущества происходит без возникновения вопроса о собственности, т. е. вопроса, установленного традицией справедливого притязания на посторонние по отношению к индивиду предметы». И еще одна важная мысль ученого: «Женщины попадают в собственность на низших стадиях варварской культуры, по-видимому, начиная с захвата пленниц. Первоначальной причиной захвата и присвоения женщин была, вероятно, их полезность в качестве трофеев[7]7
  На ранних этапах истории, когда собственность родилась из присвоения мужчиной женщины, многоженство не только не порицалось, но поощрялось как свидетельство богатства мужчины-собственника. Нигде в Ветхом Завете древним евреям не запрещалось многоженство (в этом отношении «рекорд» принадлежит Соломону, у которого было 700 жен и 300 наложниц). Был многоженцем и князь Владимир I до того, как крестился сам и крестил Русь. Единобрачие устанавливалось по мере распространения христианства, которое строго следовало божественному предписанию: «Оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» (Быт. 2:24). В мусульманских странах до сих принята полигамия; многоженцами долгое время оставались и евреи, особенно жившие на Востоке. Лишь в 1018 г. рабби Гершон установил для евреев, поселившихся в Европе, обязательную моногамию, и с тех пор моногамия стала нормой для всех евреев независимо от страны проживания.


[Закрыть]. Практика захвата у врага женщин в качестве трофея привела к возникновению собственности в форме брака, приведшему к семье с мужчиной во главе. Вслед за этим рабство распространяется на других пленников и людей, попадающих в подчинение…»

Итак, собственность возникает там и тогда, где и когда возникает право одного человека присваивать и распоряжаться по собственному усмотрению судьбами, а затем и жизнями других людей. Это основное – и главное! – назначение собственности не меняет своей животной сути с развитием цивилизации, облекая собственность в иные, менее вопиющие по бесчеловечности формы. Она уже не рассматривается в качестве практической пользы (использование женщины в хозяйстве как рабыни, обращение ее в жену для продолжения рода и т. д.), а превращается в собственность ради собственности, повышение своей значимости в собственных глазах и глазах окружающих, обретение над этими окружающими, не имеющими своей собственности, власти. Все это, однако, не избавляет собственника от стремления удовлетворять свои всё растущие биологические побтребности.

Вот достаточно характерный на этот счет пример. Некто Каха Бендукидзе, в прошлом мелкий торговец, промышлявший спекуляцией аспирином и перепродажей компьютеров, в пору бурной «приватизации по Чубайсу», а фактически ограбления страны, «купил» за два мешка приватизационных чеков (т. н. ваучеров) гордость отечественного машиностроения – завод «Уралмаш». Этого ему показалось мало, и он «прикупил» к «Уралмашу» еще одну отечественную гордость – завод «Красное Сормово», специализировавшийся на изготовлении атомных подводных лодок с титановым корпусом (и это несмотря на трехлетнее сопротивление коллектива и руководства завода, поддержанное митрополитом Нижегородским и Арзамасским Николаем). Но и этого охочему до госсобственности хитровану показалось мало: Бендукидзе до назначения его министром экономики Грузии стал вынашивать планы приобрести в собственность Волжский завод буровой техники, расположенный в Волгограде. Став хозяином империи под названием «Объединенные Машиностроительные Заводы», Бендукидзе на вопрос, зачем ему, биологу по образованию, все это нужно, с обезоруживающей прямолинейностью ответил: «Хо-чу!»

Хочу – понятие сугубо биологическое, чтобы не сказать – скотское. Любого мало-мальски культурного человека такое объяснение патологической страсти к собственности ради собственности, ради удовлетворения своего «хочу» возмутит. И на самом деле возмущает. Но возмутит культурного человека, стремящегося к достижению идеала Богочеловечности. Не то цивилизованный человек, к которому я ни секунды не раздумывая причисляю антироссиянина. Этот цивилизованный антироссиянин нашептывает нам на ухо: «Но ведь такие, как Бендукидзе, дают сотням и тысячам людей работу, ну что бы стали делать мы, русские, с нашим врожденным идеализмом, без таких прагматиков, как Бендукидзе и К°?»

В самом деле, что? Перемерли бы под ближайшим забором, как брошенные на произвол судьбы отощавшие от бескормицы собаки? И перемрем, как воду пить дать – перемрем! У нас, у русских, ведь как принято? Если рядом с нами живет восьмидесятилетняя старуха, которая, чтобы не отдать Богу душу от голода, держит козу, а у нас козы нет, мы не угомонимся до тех пор, пока и старуха не лишится козы. Отравим эту козу, битых стекол в сено насыплем, сарай подожжем, словом, будем маяться бессонницей до тех пор, пока не прикончим козу, а вместе с ней и бабку-собственницу. Но вот на разного рода бендукидзе, черт знает откуда свалившихся на наши головы и обобравших нас до нитки за наши же ваучеры, мы будем молиться и лбы свои в кровь расшибать от усердных земных поклонов: «Благодетель ты ны-аш, отец ты ны-аш родный, не бросай ты нас, не оставляй без куска хлеба, Христом-Богом молим!» Совсем как уличные попрошайки, в несметном множестве расплодившиеся в 90-е годы на всем пространстве России и до сих пор побирающиеся на улицах больших и малых городов, среди которых – вот загадка, так уж загадка! – вы не встретите ни одного земляка Бендукидзе.

Со школьных лет мы усвоили, что русскому Обломову должен противостоять энергичный немец Штольц, который один только и способен пробудить Россию от летаргического сна. Но вот ведь что любопытно: другой немец (правда, славянского происхождения) Фридрих Ницше[8]8
  Настоящая фамилия Ницше – Ницский, его предки покинули Польшу во времена контрреформации.


[Закрыть], который был ярым противником любой культуры и настаивал на «природной антикультурности» человека, писал: «Одаренность славян казалась мне более высокой, чем одаренность немцев, я даже думал, что немцы вошли в ряд одаренных наций лишь благодаря сильной примеси славянской крови». И, провидя будущее торжество в мире англо-американского варианта цивилизации, заявлял: «Мелочность духа, идущая из Англии, представляет нынче для мира великую опасность. Чувства русских нигилистов кажутся мне в большей степени склонными к величию, чем чувства английских утилитаристов… Мы нуждаемся в безусловном сближении с Россией и в новой общей программе, которая не допустит в России английских трафаретов. Никакого американского будущего! Сращение немецкой и славянской расы». А чтобы ни у кого не возникло сомнения в искренности его слов, идущих не столько от ума, сколько от сердца, Ницше, относивший себя к безусловным «наследникам Европы», закончил свой призыв к России не допустить у себя «английских трафаретов» и держаться подальше от «американского будущего» словами: «Я обменял бы все счастье Запада на русский лад быть печальным».

Выходит, не все в России было так уж плохо, если даже Ницше, для которого «социальный мир» был не чем иным, как «вечной войной соперничающих воль» (отсюда проистекает центральная идея ницшеанства – воля к власти, которой якобы одержим любой человек от рождения), выразил готовность обменять «все счастье Запада на русский лад быть печальным». Не знаю, как вам, читатель, а мне слабо верится в то, что новоявленным олигархам, прибравшим к своим рукам практически все достояние России, хоть на минуту захочется, подобно Ницше, обменять свои огромные состояния «на русский лад быть печальными». Впрочем, не особенно-то стремится стать печальным и засевший в нас антироссиянин. Он, говоря словами философа Николая Федоровича Федорова, «имеет целью исключительно пожирание», вот и жрет нас и даже пуговицы не выплевывает. И помогают ему в этом наши интеллигенты, которые уже давно разучились отличать, что пристойно, а что нет, что можно простить как человеческую слабость, а что ни в какие ворота не лезет, даже в Бранденбургские.[9]9
  Критик и литературовед Игорь Золотусский в статье «Тень жены Цезаря» обоснованно обрушился на современную интеллигенцию за то, что она предала свой народ и стала рабски служить «большим деньгам», суть – олигархам. «Интеллигенты старой России – во всяком случае, лучшие из них, – писал он, – знали, что свобода не наращивание прав, а прирост обязанностей. Есть свобода с Христом, говорили они, и есть свобода с дьяволом. В первом случае мы говорим нашему произволу “нет”, во втором – “да”… – И продолжал: – “Мы” – это, естественно, не вся интеллигенция, а “верхний” ее слой, так называемая “элита”, которая пришла с Горбачевым, кантовалась при Ельцине и затем прилепилась к Путину. Ее дистанцирование от народа стало чертой новой эпохи. Даже в советское время такого не было. Мы стали свидетелями свирепого эгоизма “избранных”…» Говоря о «торжестве жиреющего интеллигентского высшего света», который не следует путать с интеллигентами, оказавшимися «внизу» (библиотекарями, учителями, врачами, работниками музеев и т. п.,), Золотусский пишет: «Посмотрите, какие приемы он (жиреющий интеллигентский “высший свет”. – В. М.) закатывает! Какие снимает для этого рестораны! Ирина Хакамада празднует день рождения в казино, сорит деньгами и хвастает, что муж подарил ей автомобиль “ауди” с телевизором. Церемонию показывают в новостях, описывают (с иллюстрациями) в газетах, и никому не приходит в голову, что это позор. Позор на фоне тех, кто роется в это время в помойках, чтоб хоть как-то прокормиться сутки».


[Закрыть]

История человеческой мысли переполнена примерами, обличающими собственность как главную причину отчуждения человека от природы, человека от человека и, как следствие, от самого себе. Собственность покончила с нравственностью, вызвала насилие, переросла в войны, которые сопровождают человечество на всем протяжении развития цивилизации, и в конце концов нашла оправдание как узаконенная вседозволенность, как заложенный в самой природе собственности принцип грабительства, наиболее полно выраженный в словах современного американского экономиста, лауреата Нобелевской премии Рональда Коуза: «Неважно как собственность распределена; главное, что она распределена». Именно этим принципом оправдывается история освоения Америки европейскими переселенцами со всеми жестокостями, которыми это освоение сопровождалось. И именно этот принцип лег в основу бандитского перераспределения общенационального достояния бывшего Советского Союза, созданного несколькими поколениями советских людей, прежде всего русскими людьми, в пользу отдельных частных лиц, начавшийся при Ельцине и продолжающийся поныне.

Главный порок богатства состоит в том, что ему неведомо насыщение. Нормальный человек может насытиться до такой степени, когда скажет: все, больше в меня не влезет ни кусочка! Богатство пребывает в состоянии вечного голода. Чем больше богатства сосредотачивается в руках немногих, тем более превращается оно в чудовище, которое необходимо не только постоянно насыщать, но и оберегать, потому что оно уже не в состоянии само о себе позаботиться. Самым надежным защитником богатства является власть. Но и власть, поставленная на защиту богатства, сама заражается жаждой наживы. Отсюда всевозможные злоупотребления, коррупция, взяточничество, другие преступления, которые сплошь и рядом сходят с рук людям, находящимся во власти.[10]10
  Не случайно президент России Дмитрий Анатольевич Медведев потребовал в январе 2011 г. ужесточить проверку достоверности предоставляемых высшими чиновниками страны налоговых деклараций как один из способов выявления и наказания коррупционеров.


[Закрыть]

Трагедия богатства заключена в самой природе богатства: оно сосредоточено на самом себе и замкнуто внутри себя. Замкнутость эта обусловлена взаимосвязанными явлениями, присущими любой цивилизации: накопление богатства, зарождение власти, насилие над человеком и утрата данной ему от рождения свободы. Происходит это по одной и той же схеме, которая применима к любому обществу, построенному на праве частной собственности:

– богатство по мере роста и сосредоточения в руках немногих, порождает власть, призванную уберечь это богатство от посягательств со стороны многих, которые это богатство произвели;

– власть, чтобы выполнить свою основную функцию по удержанию богатства в руках немногих, прибегает к насилию над многими, которые считают себя вправе получить свою долю в произведенном ими богатстве и распорядиться этой долей по собственному усмотрению;

– насилие, направленное против человека, лишившегося своей доли богатства, лишает его и данных ему от природы прав владеть тем, что дают ему земля и что производит он сам;

– собственник узурпированного богатства и обслуживающая его интересы власть разрабатывают и принимают законы, которые призваны навечно закрепить за ними право владения и распоряжения богатством, хотя на самом деле оказываются заложниками этого богатства.

Так возникает и так замыкается в самом себе порочный круг, в котором место ценностей занимают цены, а место идеалов – деньги. Богатство, превратившееся с началом цивилизации в самую сильную страсть человека, дает, конечно, определенные преимущества их обладателям в удовлетворении биологических потребностей. Но и только. Там, где богатство дает преимущество в удовлетворении социальных потребностей лишь обладателям богатства, лишая этого права основную массу населения (прежде всего в области образования, выборе профессии в соответствии с призванием, возможности приобщиться к достижениям культуры и не беспокоиться о личной безопасности и безопасности своих родных и близких), – мы вправе предъявить претензии уже не к богатству, а к государству, которое системой принимаемых им законов устанавливает социальное неравенство.

Нетерпимость такого положения самоочевидна. Христианский теолог и писатель Тертуллиан уже в I веке н. э. увидел корень всех зол в корыстолюбии и со свойственной ему парадоксальностью объявил источником корыстолюбия… торговлю. Торговля, говорил он, не нужна людям, чуждым алчности и стяжательства, потому что в основе торговли лежит купля-продажа, отношения покупателя и продавца, а тот и другой поклоняются лишь одному идолу – деньгам. Один из отцов Церкви Иоанн Златоуст, живший в IV – начале V веков, утверждал, что богатство, сосредоточенное в руках немногих, безнравственно: «Не говорите: “Я пользуюсь тем, что мне принадлежит”, – вы пользуетесь тем, что не ваше». Его старший современник Василий Великий видел единственное достоинство богатства в его возможности служить всем людям, а присвоение богатства немногими в ущерб многим расценивал как худший вид кражи. «Тот, кто отбирает у другого одежды, называется вором, – писал он, – но разве тот, кто может, но не дает одежду бедняку, заслуживают иного имени?». Все эти и другие подобные высказывания, которые можно долго цитировать, проистекают из заповеди Христа: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе[11]11
  Здесь в значении в вере.


[Закрыть], где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут; ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:19—21).