Книга: Другие берега - Владимир Набоков

Почему же я поставила столь низкую оценку? Потому что мне было невероятно скучно читать воспоминания Владимира Владимировича о своем детстве, юности, молодости, ностальгической любви к России и о скуке, прозе, тяжести заграничного бытия. Если он писал это произведение для себя, тогда ок, я с пониманием отнесусь к его переживаниям. Но если для обычного читателя - уфф...

Как написать так, чтобы не показаться мещанкой в собственных глазах? Написано виртуозно-велеречиво, изощренно-изысканно, но откровенно скучно. Рафинированный эстет позволял себе надменные насмешки в адрес талантливых современников, что еще больше отдаляло меня от автора.

Почему же не кол, спросите вы? Потому что я все же нашла, что искала, и несмотря на скудость описанного периода, меня оно вполне удовлетворило. Приведу короткую выдержку:

Местное татарское правительство смели новенькие советы, из Севастополя прибыли опытные пулеметчики и палачи, и мы попали в самое скучное и унизительное положение, в котором могут быть люди, – то положение, когда вокруг все время ходит идиотская преждевременная смерть, оттого что хозяйничают человекоподобные и обижаются, если им что-нибудь не по ноздре. Тупая эта опасность плелась за нами до апреля 1918 года. На ялтинском молу, где Дама с собачкой потеряла когда-то лорнет, большевистские матросы привязывали тяжести к ногам арестованных жителей и, поставив спиной к морю, расстреливали их; год спустя водолаз докладывал, что на дне очутился в густой толпе стоящих навытяжку мертвецов.

В этой книге Набоков рассказывает о своем детстве, взрослении, в какой-то мере — о становлении личности (не люблю это выражение за пафос). Я не знаю, насколько в книге есть художественное преувеличение, но так или иначе восхищаюсь, сколько всего он в принципе запомнил, от мелких деталек до внутренних ощущений. При этом описаны они иногда рвано, иногда — сухо, вперемешку, что характерно для человеческой памяти, но печально для читателя (в моем лице). Где-то я по-человечески бухтела именно на точку зрения Набокова, на его претенциозность, просачивающийся яд в сторону других людей, и все это соседствует с потрясающими философскими рассуждениями о судьбе, жизни, любви и прочих вечных вещах.

Таким образом, самая конкретная формулировка, которую я могу из себя выжать — что я не в восторге от этой книги, хотя что-то, безусловно, для себя подчерпнула светлого и хорошего.

И теряется вся краса набоковских пейзажей: рассеивается «гуашевый дым поезда», жухнет «дымчато-бисерная трава», склоняют головки «первые крокусы, словно крашенные посредством пасхальной химии». С одним, пожалуй, согласна:

Мир был создан в день отдыха

. А все остальное лучше бы осталось в детских воспоминаниях автора, не тронутое старческой желчью.