Текст книги "Черноморский набат"

Глава пятая
Фидониси. Дебют корабельного флота

Тем временем граф Войнович держал курс к Днепровскому лиману. Корабли уверенно рассекали волну, легко переваливаясь с гребня на гребень. В небе парили редкие кучевые облака. Морской воздух был пьяняще свеж.

Самое страшное для моряка – подветренный берег. Штурманы метались между баком и нактоузом, производя свои наблюдения и вычисления, ибо карты были откровенно плохие. Вот и теперь, повинуясь сигналу флагмана, эскадра начала маневр, отходя подалее от берега. Засвистали боцманские дудки, затем послышались хриплые голоса команды и сочный мат.

Заскрипели, разворачиваясь, реи, захлопали и вновь надулись паруса. Корабли развернулись, и вот уже ветер обдувал командирам правую щеку вместо левой.

Командующий эскадрой никогда не любил риска, ни в большом, ни в малом. Долматинец по происхождению, Войнович в прошлом имел боевую репутацию. Теперь же контр-адмирал имел категоричный приказ Потемкина отвлечь турецкий флот от Очакова и навязать ему генеральную баталию. Свой флаг граф держал на 66-пушечном «Преображение Господне». Передовым в эскадре шел однотипный «Святой Павел» капитана бригадирского ранга Федора Ушакова. Над «Павлом» полоскал длинными косицами бред-вымпел командира авангардии.

Шли медленно – мешали противные ветры. Прохаживаясь по шканцам со зрительной трубой под мышкой, Ушаков рассуждал со своим старшим офицером:

– Изучение мое привычек турецкого паши говорит, что перед каждым боем учреждает флот свой паша словесными наставлениями. Из сего я заключаю, что, предузнавая сии намерения, а затем и спутав их, возможно, привести турок в полный беспорядок и расстройство!

Тем временем Гассан-паша, отойдя от Днепровского лимана, бросил якорь у острова Тендра, где приводил флот в порядок и пополнял припасы с подошедших транспортов. Наконец на одиннадцатый день плавания Тендра открылась наблюдателям и с салингов русских кораблей.

– На норд-вест видны паруса! – прокричали они вниз.

– Много ли? – закинув головы, вопросили их вахтенные лейтенанты.

– Без счета! – крикнули им в ответ.

Из каюты наверх поднялся граф Войнович. В шелковом халате и тапках на босу ногу, он жмурился от яркого солнца. Оглядев в оптику неприятеля, контр-адмирал повздыхал. Ведь даже беглого взгляда было достаточно, чтоб понять: перевес у турок в силах многократен. Семнадцати линейным кораблям и восьми тяжелым фрегатам султана наши могли противопоставить всего лишь два корабля и одиннадцать фрегатов разных рангов.

Корабельные батюшки тем временем доходчиво разъясняли своей пастве вредность мусульманской веры:

– Неверные величают Христа нашего пророком, а Махмуда своего послом Божьим, тогда как посол Божий есть наш Иисус, что всем давно ясно! Их же ересь есть богохульство величайшее!

Ветер был тих, и оба флота, находясь в пределах видимости друг друга, ожидали его усиления. Вечером на флагманском «Преображении» Войнович собрал капитанский консилиум, совещались, что предпринять дальше. Согласно уставу выслушивали мнение каждого, начиная с самого младшего по званию, Командор фрегата «Стрела» капитан-лейтенант Миша Нелединский, встав, заявил кратко:

– Полагал бы атаковать с всею неистовостью!

Его поддержали капитан «Берислава» Саблин и флаг-капитан командующего Сенявин:

– Чем мы хуже очаковских!

Начальник авангардии бригадир Федор Ушаков был с ними согласен:

– Надлежит нам, действуя с предельной решимостью, напасть и истребить неприятеля совершенно!

Войнович мялся, вздыхал тягостно и закатывал к подволоку глаза. Сам он полагал, что, коль его эскадра отвлекла турецкий флот от Очакова, то этим приказание светлейшего и исполнила, а более его уже ничего не касается. Так для чего тогда сейчас рисковать собой, бросаясь в драку? Однако высказывать свое мнение Войнович не решился. Мало ли что может случиться дальше, и тогда светлейший будет обвинять его в трусости. Что ж, если капитаны хотят драки, то пусть сами и дерутся!

На словах командующий же сказал так:

– Я искренне рад, что мнение всех вас столь единодушно! Надеюсь, что в случае баталии каждый из вас свой долг исполнит до конца!

На том консилия и завершилась.

Безветрием началось и утро 1 июля. Флоты продолжали оставаться в боевом порядке, правда, изрядно расстроенном вследствие сильного течения. В седьмом часу подул наконец крепкий северный ветер, и граф Войнович поспешил привести в порядок свою линию, подготавливая ее к бою. К всеобщему удивлению, капудан-паша, не дожидаясь наступления русских кораблей, поднял якоря и повел свой флот к северо-западу. Войнович последовал за ним. Но тот, пользуясь преимуществом в скорости хода, сумел оторваться от преследования и к вечеру совсем скрылся из вида, оставляя ориентиром лишь верхушки своих мачт.

2 июля подул легкий северный ветер, по морю побежала зыбь. Турки продолжали держаться прежнего курса. Войнович, стараясь выиграть время, под всеми парусами шел на северо-запад к румелийским берегам. Эски-Гассан, всячески сохраняя свое преимущество, в пятом часу пополудни повернул навстречу и стал сближаться с Российским флотом. Войнович убавил паруса, выстроил линию и ожидал начала сражения. Но турки начали отставать и наконец совсем легли в дрейф.

На рассвете 3 июля оба флота приблизились к устью Дуная и встали вблизи острова Фидониси. Ветер теперь дул с севера, и турки находились на ветре. Столкновение становилось неизбежным.

В 6 часов утра контр-адмирал Войнович построил свой флот левым галсом к неприятелю. Прошло еще 8 часов, пока Гассан-паша, выстроив свои корабли в две плотные колонны, начал сближаться с нашей эскадрой. Затем, остановив весь строй, он обошел его и дал капитанам устные указания, учредив арьергард из пяти кораблей во главе с реал-беем (контр-адмиралом), затем кордебаталию из шести кораблей под командой патрон-бея (вице-адмирала), и в авангарде также с шестью саблями пошел сам. Фрегаты и шебеки разделились и держались несколько выше.

Российская эскадра, держась под ветром, начала сближаться с неприятелем. Авангард вел бригадир Ушаков. Наши желали вызвать турок на бой, ибо те, будучи на ветре, не могли бы в этом случае четко удержать своей боевой линии и непременно рассыпали бы свой строй. Но столь явные намерения конечно же не могли ускользнуть от внимания опытнейшего Гассан-паши.

Турецкий командующий легко разгадал хитрость Войновича. Сражаться в столь невыгодной позиции он не пожелал и отступил. Из донесения графа Войновича князю Потемкину:

«1-го числа июля, флоты, находясь в штиле совсем без ветру, большое течение разносило суда и нарушало ордер. В 7-м часу нашел ветр крепкий от N, поспешил я построиться в ордер баталии, невзирая на превосходнейшую неприятельскую силу и что он на ветре, ожидал оного к сражению, ибо все выгоды были его…

2-го числа ветр северный небольшой… продолжал я под всеми парусами курс к румелийским берегам, но неприятель весьма осторожно соблюдал себе выгоду, но в 5 часу весьма гордо подошел было, так что казалось как будто хочет войти в дело; приказал я убавить парусов, держась в боевом строю к принятию оного, но пред захождением солнца начал отставать и потом лег в дрейф…»

Так в непрерывном маневрировании прошли три дня и три ночи. Противники всеми силами старались выиграть друг у друга ветер и позицию, удаляясь все дальше и дальше от Очакова к дунайским гирлам.

– Ежели так и далее пойдет, то очутимся мы вскоре под стенами константинопольскими! – переговаривались промеж себя утомленные бесконечными лавировками офицеры.

Наконец бесконечная карусель наскучила и Войновичу. Командующий велел прекращать погоню и поворачивать суда на Крым, выстраиваясь попутно в боевую колонну левого галса. Некоторое время турки, выжидая дальнейших действий российского командующего, ничего не предпринимая, лежали на противоположном курсе. Однако затем, когда Эски-Гассан понял, что Войнович решил не атаковать, а всего лишь уходить в Севастополь, он после некоторых раздумий все же решился атаковать самому. Да иного выхода у «крокодила морских сражений» теперь просто не было. После Очаковского разгрома он не мог позволить себе еще одну возможность упустить победу.

Над флагманским 80-пушечным «Капудание» взвились ввысь сразу три флага: адмиральский, вице-адмиральский и контр-адмиральский. Так в турецком флоте командующие демонстрировали свою решимость сражаться до победного конца.

На шлюпке Гассан-паша обошел все свои корабли и каждому из капитанов втолковал, что и как тому следует делать во время предстоящего сражения.

– Гяуры, встретили сегодня свой последний день! – кричал он. – Я пылаю мщением, и остановить теперь меня не сможет даже сам дьявол!

– Сегодня неверные собаки узнают нашу жестокость! – кричали в орудийных деках воинственные матросы султана. – Пощады не будет никому!

Вскоре после полудня турки двумя плотными колоннами, начали спускаться на русскую эскадру. Первую из колонн вел сам Эски-Гассан, другую – его младший флагман.

На судах авангардии маневр неприятеля заметили сразу.

Бригадир Ушаков некоторое время наблюдал за турецким флотом в зрительную трубу, затем сказал:

– Ни дать ни взять желает отрезать от эскадры концевые суда! Хитер старый Гассан, ну да и мы не лаптем щи хлебаем! Подымай сигнал «Бериславу» и «Стреле», будем к встрече готовиться!

Исполняя намерение своего флагмана, оба фрегата, не теряя времени, прибавили парусов и, выиграв бейдвиндом ветер, приготовились встретить приближающиеся линейные корабли в два огня. Теперь уже настала пора реагировать на происходящее Гассану. Опытным глазом капитан-паша понял, какую встречу готовит ему командир русской авангардии. Обмануть «крокодила морских сражений» было не так-то просто. Ответный ход турецкого адмирала себя ждать не заставил. Не поддавшись на уловку Ушакова, Эски-Гассан велел всему своему флоту поворачивать влево на параллельный курс и энергично принялся выстраивать свою боевую линию против российской. При этом авангарды обоих флотов продолжали быстро сближаться.

Историк В. Овчинников пишет: «Ушакову не терпелось вступить в бой. По опыту сражений в лимане он уже знал, на что способны турки, поэтому смело вел вперед свой “практивованный” авангард, чтобы “подраться регулярным образом против неискусства”. В начале движения Ф.Ф. Ушаков решил растянуть строй турецких кораблей, чтобы большая часть русского флота не оставалась в бездействии. По его команде передовые фрегаты пошли круче к ветру, чтобы выиграть его и бить неприятеля уже с ветра, взяв его, таким образом, в два огня.

Капудан-паша разгадал намерения командира русского авангарда и также начал приводить свой строй выше к ветру, при этом весь турецкий флот стал вытягиваться в линию параллельно русскому флоту. В результате произведенного маневра в русской линии образовался “прогиб”, и авангард Ушакова оказался ближе всех к неприятелю. Все шло так, как задумывал Ушаков».

В открытые порты зловеще глядели черные жерла орудий, уже готовых извергнуть из своих недр первые пуды раскаленного чугуна. Последние мгновения перед неизбежным кровопролитием всегда томительны и тревожны. И вот наконец загрохотало. Схватка началась!

Капудан-паша, несколько опередив «Святой Павел», оставил против него свой задний мателот – большой 80-пушечный корабль и два 60-пушечных, а сам с двумя передовыми кораблями, прибавив парусов, бросился на передовые фрегаты «Берислав» и «Стрела».

Первым разрядил свои пушки 80-пушечный «Капудание», вслед за ним покрылась клубами дыма вся турецкая линия. Позднее историки скажут, что старый Гассан атаковал передовые русские фрегаты как истинный лев. Вся сила первого удара пришлась на передовые «Берислав» и «Стрелу». Вокруг фрегатов взметнулась ввысь и опала стена воды. Вот одно из ядер с силой ударило в борт «Берислава», за ним второе, третье…

Издалека оглушительно палили неприятельские бомбардирские корабли, изрыгая из огромных мортир тяжеловесные мраморные ядра. Каменные глыбы падали неточно, но поднимали в своем падении огромные фонтаны воды, заставляя содрогнуться ни одно храброе сердце.

Заметив, что положение передовых фрегатов с каждой минутой становится все более тяжелым, Ушаков велел прибавить на «Святом Павле» парусов. Рулевым же велел править прямо на флагман капудан-паши.

– Поглядим, сколь верен мой теорий, что первым флагмана выбивать следует! – кивнул он в сторону «Капудание».

Увеличив ход и «употребив старание и искусство», Ушаков отрезал от капудан-паши два передовых турецких корабля. Этим маневром он лишил возможности «крокодила морских сражений» охватить передовые фрегаты или взять их на абордаж.

Над головой капитана бригадирского ранга со свистом пронеслось ядро, ударившись на излете в палубный планширь, разнесло его в щепки. Впрочем, это впечатления никакого не произвело. Все с тревогой глядели вперед, где в клубах дыма и огня отчаянно дрались с превосходящим врагом «Болеслав» и «Стрела».

Повторяя маневр «Святого Павла», за ним последовали и концевые фрегаты авангардии. Прошло несколько томительных минут, прежде чем ушаковские офицеры разглядели, что «Капудание» стал подворачивать в сторону, явно стремясь избежать дуэльной схватки с «Павлом». Сразу же несколько ослабел и натиск на передовые фрегаты.

Но Ушаков терять инициативы не желал. Теперь бригадир уже сам хотел отрезать передовые корабли Гассан-паши и расстрелять их продольными залпами. Едва оба флагманских корабля, сблизились, как немедленно обменялись вытрелами. Дистанция была минимальной, и потому досталось обоим. Однако артиллеристы Ушакова били точнее. Рулевых на «Капудание» буквально размазало картечью по палубе. Огромное колесо штурвала оказалось предоставленным самому себе, и корабль турецкого адмирала предательски развернуло кормой к борту «Павла». От такого подарка отказываться было грех, и наши в мгновение ока разнесли корму неприятельского корабля вдребезги. На «Павле» кричали «ура», радуясь первому успеху. Офицеры возбужденно жали друг другу руки.

Но радоваться по-настоящему было еще рано. Эски-Гассан не зря считался лучшим флотоводцем потрясателя Вселенной. Железной рукой старик быстро навел порядок в команде, затем потушил начавшиеся пожары. Спустя какую-то четверть часа «Капудание» вновь была боеспособна и готова к новой схватке. И все же этих пятнадцати минут хватило для того, чтобы весь остальной турецкий флот, видя поражение своего флагмана в поединке, дрогнул, а дрогнув, стал самовольно выходить из боя. К ярости старого Гассана, его корабли один за другим, осыпаемые русскими ядрами и брандскугелями, оставляли боевую линию, стремясь как можно быстрее выбраться за пределы огня русских пушек.

Взбешенный паша рвал клочьями собственную бороду. Затем в отчаянии крикнул своему капитану Сулейману-аге:

– Палите из пушек по этим трусам! Аллах и я не желают видеть их среди живущих!

Теперь «Капудание», сражаясь одним бортом со «Святым Павлом», вторым же не менее усердно палила по своим. Но и этот столь отчаянный шаг Гассан-паши действия не возымел. Турецкий флот выходил из сражения, демонстрируя своему адмиралу свое полное нежелание продолжать сегодняшнее кровопролитие. Капитаны султана слишком хорошо помнили жаркие костры в лимане и не желали сгореть заживо.

И хотя о полном поражении турок еще не было и речи, нервы капитанов не выдержали и они повернули вспять.

Вскоре и сама «Капудание» была вытеснена «Святым Павлом» из своего боевого порядка и в пылу сражения оказалась борт в борт с русскими фрегатами.

«Дрался он (Эски-Гассан. – В.Ш.) с чрезвычайным жаром, – писал позднее Ушаков, – но Всевышний нам сим положением и победою вспомоществовал, и, уповаю в корабле его, по видимости, должно быть столько пушечных пробоин, что скоро сосчитать нельзя».

Меж тем граф Войнович и не думал помогать своему изнемогающему в неравной схватке авангарду. Вяло постреливая, он держался с главными силами на почтительном расстоянии от турок и слабосильные 12-фунтовые фрегатские пушки попросту не добрасывали ядра до неприятельских кораблей.

Бездействием графа не замедлили воспользоваться младшие флагманы капудан-паши, которые, видя расстройство своих рядов, незамедлительно бросились на помощь своему одинокому адмиралу. Однако и здесь туркам не повезло. Немногочисленный русский авангард отбивался столь неистово, что сблизиться с ним не удавалось никому. Фрегат «Кинбурн» дважды зажигал вице-адмиральский корабль, а поспевающий всюду «Святой Павел» и вовсе сбил ему фор-стеньгу.

К семнадцати часам попополудни, не выдержав сосредоточенного огня передового отряда, Гассан-паша принял нелегкое, но единственно верное решение. Повернув оверштаг, он покинул поле боя. За ним незамедлительно устремились и остальные, те, кто еще пытался держаться подле флагмана.

В неразберихе отхода одна из шебек, потеряв ветер, по роковой случайности оказалась вблизи русских фрегатов и тут же была разнесена ими в клочья.

Отойдя на безопасное расстояние, турецкий флот лег в дрейф. На кораблях, как могли, исправляли повреждения, карали слабодушных и готовились к возможному новому бою. За русскими наблюдали по этой причине внимательно.

Ушаков тоже, торопясь, приводил свои суда в порядок. Мало ли что последует дальше! Войнович шлюпкой передал своему начальнику авангардии записочку: «Поздравляю тебя, бачушка Федор Федорович. Сего числа поступил ты весьма храбро: дал ты капитан-паше порядочный ужин. Мне все видно было. Что нам бог дает вечером? Вам скажу после, а наш флотик заслужил чести и устоял противу этакой силы».

Когда на «Святом Павле» и фрегатах подсчитали потери, то все изумились – павших было всего лишь семь человек.

Некоторое время противники лежали в дрейфе, наблюдая друг за другом. Ни та, ни другая сторона более нападать не желала. Войнович, несмотря на явный успех, по-прежнему опасался турецкого превосходства. Контр-адмирал полагал, что свою задачу он выполнил с лихвой и светлейший будет его действиями доволен. Эски-Гассан не мог прийти в себя после полученного от бригадира Ушакова урока и не хотел более рисковать.

Первым решил действовать все же Войнович. На фалах «Преображения Господня» он поднял флаги: «Следовать в Севастополь». Не меняя боевого порядка, эскадра повернула к Крыму.

Немного погодя «сохраняя лицо», за ней следом двинулся и Гассан-паша, не стремясь при этом приблизиться к уходящему противнику близко, а тем более атаковать.

Впрочем, вид многочисленного турецкого флота настолько расшатал нервы российского командующего, что Войнович принялся изводить капитана бригадирского ранга Ушакова бесконечными записками.

«Если подойдет к тебе капитан-паша, сожги, бачушка, проклятого! – писал он. – Если будет тихо, посылай ко мне часто свои мнения, что предвидишь. На тебя моя надежда, в храбрости нет недостатка».

А вот как описал сражение сам Ушаков в рапорте Войновичу: «Сего июля 3 дня во время генеральной нашего с неприятельским флотом баталии, в виду вашего превосходительства происходило какое, передовой вверенной мне эскадрой употреблено старание и искусство в воспрепятствовании капитан-паше с передовыми с ним кораблями обойтить и окружить с ветра оную эскадру на другую сторону. Также соизволили видеть неустрашимое и храброе сражение вверенного мне корабля и двух передовых фрегатов “Берислава” и “Стрелы” с сильной передовой частью неприятельского флота. Корабль “Святой Павел” сделал отменную и весьма действительную помощь помянутым фрегатам, сбив с немалым повреждением капитан-пашинский корабль.

Тож особо один за другим сбил из своих мест сначала поставленных капитан-пашою против его трех кораблей, из коих один большой осьмидесятый, потом сбил же из места пришедшего в помощь им из передовых кораблей одного, причиня всем оным немалое повреждение, фрегат, спустившийся с ветра, один потопил напоследок. Имел сражение с подошедшими к нему на дистанцию из средины и задней части флота вице-адмиральским и контр-адмиральскими кораблями, которых также от себя храбро отразил и принудил уступить место. В числе поврежденных им кораблей у одного сбита фок-мачта, так что, наклонясь, едва оная на такелаже держится. У другого тож сбита форстеньга, которая на такелаже ж только сдержалась. Третий уповательно за великою течью в самой скорости подо всеми парусами ушел к стороне Аккермана, помянутые ж два фрегата “Берислав” и “Стрела” отразили от себя сначала из передовых одного корабля, а после оного долгое время имели весьма храброе и неустрашимое сражение с капитан-пашинским кораблем, который, как уже означено, с помощью корабля “Святого Павла” сбит с своего места с немалым повреждением. Фрегат “Кинбурн” также имел действительное и храброе сражение с проходящими от средины линиею мимо его кораблями и, как в поданном от командующего оным флота господина капитана второго ранга Кумани рапорте значит, бросанием от него брандскугелей проходящий мимо его вице-адмиральский корабль двоекратно загорался, но, видно, в скорости потушен. Во время же присшествия оной баталией на вверенном мне корабле “Святом Павле” весьма повреждена форстеньга и бегинь-рея, перебито несколько вант и прочего такелажа, во многих местах расстреляны паруса, в корпусе корабля пробоин сделано весьма мало, убитых нет, тяжело ранен матрос один, легкими ранами два Севастопольского пехотного полку, мушкетер один.

На фрегате “Бериславе” повреждены ядрами фок-мачта и грот-стеньга, простреляны во многих местах паруса, перебито несколько вант и много такелажа. В корпусе фрегата отменно большим каменным ядром пробило против форштевня борт и весьма разбита первая с носу под палубою бимса и духовая у крюйт-камеры труба и еще сделано малое число пробоин большими ж ядрами. Раненый матрос один. На фрегате “Стреле” весьма повреждена книпелем в топе бизань-мачта. Расстреляны во многих местах паруса и перебито немалое число такелажа, в корпусе фрегата сделано немалое число пушечных пробоин. Убитых и раненых нет. На фрегате “Кинбурне” простреляны малым числом паруса и немного перебито такелажа, в корпусе фрегата важных повреждений нет. Раненый Севастопольского пехотного полка мушкетер один”.

Противник на приличном расстоянии друг от друга медленно плыли к Крыму. 5 июля Войнович отправил шлюпкой письмо на корабль Ушакова: “Друг мой, Федор Федорович! Предвижу дурные нам обстоятельства. Сегодня ветр туркам благоприятствует, а у нас нет его, фрегаты упали под ветер. Если да приблизится он, то должно нам строить поскорее линию и приготовиться к бою. Если бы фрегаты не были так увалены под ветр, мы достигли бы гавань, но что делать, судьба наша такая, надобно делать все, что к лучшему. Дай мне свое мнение и обкуражь, как думаешь, дойдем ли до гавани. Прости, друг. Будь здоров, а я навсегда ваш слуга Войнович.

P.S. Пошли к фрегатам, чтоб поднимались к ветру, да сам не уходи далеко, о чем да сам знаешь”. Помета Ф.Ф. Ушакова: Получено идучи от Козлова в виду Севастополя и неприятельского флота”. Отношения командующего со своим младшим флагманом почти идеалистические, но, увы, это ненадолго.

Когда на горизонте показались синие вершины крымских гор, старый Гассан-паша, посчитав свою миссию исполненной, отвернул в море к Румелийским берегам и вскоре скрылся из вида. На большее здесь Эски-Гассану надеяться пока не приходилось, и он поспешил повернуть на Варну, чтобы там перевести дух и починиться.

Из рапорта Войновича Потемкину: “6 числа ветер западный; турецкий флот в прежнем положении, в пять часов утра пошел он под всеми парусами к югу и продолжал то же весь день; ветер был самый тихий, при захождении солнца находились от Херсонеса мыса в расстоянии верстах 18 к северу, турецкий флот отворотил и пошел в море.

7 числа турецкий флот скрылся из виду, пошел к западу, к румелийским берегам, я остался у Херсонеса мыса на реях, а поврежденные четыре фрегата послал в Севастопольскую гавань для скорого исправления подводной части, ибо в фрегате “Бериславе” нашлось 100-фунтовое каменное ядро, а другие пробиты 30– и 24-фунтовыми».

Когда стало ясно, что турки уходят окончательно, на российских судах началось настоящее ликование. Еще бы, ведь это был первый успех Черноморского корабельного флота. Севастопольцы не только оправдали доверие светлейшего, отвлекая капудан-пашу от Очакова, но и преподали ему хороший урок. Сражение при Фидониси (именно так назовут впоследствии историки это сражение) впоследствии навсегда войдет в учебники военно-морского искусства. Именно с Фидониси начала свое стремительное восхожденье и флотоводческая звезда Ушакова.

* * *

Пользуясь отсутствием турецкого флота, Екатеринославская армия в первых числах июля окончательно обложила Очаков. На крутых обрывах вокруг крепости воздвигли осадные батареи, которые с равным успехом могли не только обстреливать неприятельскую крепость, но и держать под прицелом прибрежные воды. Возвращаться Гассан-паше было теперь просто некуда. По дороге от крымских берегов он попытался было вновь приблизиться к Днепровскому лиману, но, поняв, что все здесь для него потеряно окончательно повернул к Босфору. С этого момента судьба Очакова была уже предрешена. Его падение стало лишь вопросом времени.

Удачный дебют Севастопольской эскадры привел Потемкина в полнейший восторг.

– Столь радостный успех немедля надлежит закреплять новым! – провозгласил князь и тотчас велел Войновичу вновь выходить в море.

Поохав, да поахав, граф в море все же вышел, но там никого не нашел. Потемкин медлительностью корабельного начальника был раздосадован:

– Наш Войнович, как мешок худой, что в него не бросаешь, все обратно просыпается! Сумлениями своими почитай всех уже извел, а первого меня!

А далее начались недоразумения. Началось с того, что Ушаков подал прошение о награждении всех своих наиболее отличившихся офицеров Георгиями, но бумага его осталась без ответа. На этой почве флагмана Севастопольской эскадры поругались. Дело в том, что при представлении к наградам Войнович не сделал различия между кораблями авангарда и кораблями, которые даже не подошли к противнику на пушечный выстрел. Он представил к орденам всех, в том числе и своего флаг-офицера Дмитрия Сенявина, которого и отправил к Потемкину с донесением о победе.

– Что ж это вы, ваше сиятельство, бумажки мои наградные, скомкав, выбрасываете! – накинулся на Войновича Ушаков, узнавши, что награждения офицеров авангардии не желает именно командующий. – Или это не я с помощниками моими победу Федонисскую Отечеству преподнес?

– А потому выбрасываю, что я тут есть персона наиглавенствующая! – покраснев от злости, не оставался в долгу Войнович. – И сам решаю, чему и как быть!

– Где же та персона была, когда я турка лупил? – не унимался младший флагман. – Ты крестики для офицеров моих вынь да положи, а не то я светлейшему жалобу отпишу!

– Я этого так не оставлю! – кричал контр-адмирал.

– Я тем более! – оставил за собой последнее слово капитан бригадирского ранга.

В тот же день оба написали друг на друга ругательные письма Потемкину. И если старший флагман жаловался на непочтительность и дерзостность младшего, то последний негодовал на обиды, себе и своим подчиненным нанесенные.

Ушаков в своем письме начертал: «…Я в награждение безо всякой причины безвинно обруган, и приписано со всем несправедливыми и несходными поведению и делам моим словами всякое поношение чести, и тем причинил наичувствительнейшее оскорбление, и в болезни моей сразил жестоким ударом, ибо всякое дело с командующим почитаю я за величайшее в свете несчастие. Против командующих все защищения и доводы оправдания весьма трудны. Но Бог, защитник справедливости, всевышним своим покровительством оправдывает меня непременно. Я во всех делах моих имею вернейшую на помощь его надежду… Желая и имея верную надежду на Бога, с помощью Его оную выиграть, я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей. Они стреляли в неприятельские корабли не часто и с такою сноровкою, казалось, что каждый учится стрелять по цели, снаравливая, чтоб не потерять свой выстрел… Наипокорнейше прошу Вашу Светлость удостоить команды моей служителей, наградить каким-либо малейшим знаком милости, они во всем словам моим бессомненно верят и надеются, а всякая их ко мне доверенность совершает мои успехи».

Светлейший, письма эти прочитав, поначалу разозлится – только лиманских мореходов замирил, а тут и севастопольские уже переругались! Однако быстро разобравшись в ситуации, он принял сторону Ушакова. За победу над турецким флотом у острова Фидониси бригадир был награжден орденом Святого Владимира III степени, а за проявленную при этом храбрость Георгиевским крестом 4-го класса.

Потемкин же объявил:

– Пора чистить морские конюшни основательно, но начинать я буду с Севастополя! Мне там нужен боевой флагман, а не мешок с отрубями.

Получив известие о сражении при Фидониси, Суворов едко заметил:

– Старый Гассан способен теперь разве на то, чтобы выкрасть с Тарханкута несколько прохудившихся галер! Турецкой власти над Черным морем пришел полный карачун!

* * *

Турки также поспешили рапортовать о своей победе. По Константинополю был распушен слух, будто русские корабли бежали от них, а один российский корабль поврежден и вытянут на берег для починки.

Однако конфиденциально посланник-маджунжи Эски-Гассана сообщил султану, «что их морская сила теперь не в состоянии действовать против Российского флота и его огня: сего ради капудан-паша отступил от Очакова к Румелийским берегам, а сюда не возвратился для того, дабы Российский флот не завладел всем морем».

Тревожные вести приносили в Константинополь и приплывавшие с Черного моря суда, а потому всем прибывающим под страхом смерти было велено ни о чем, касательно потерь турецкого флота, не говорить. Когда в июле в Константинополь добралась вдрызг разбитая русскими ядрами бомбардирская шлюпка, то ее в первую же ночь тихо оттащили в Терсану.

Особенно слухи о потерях на море волновали жителей прибрежных городов Анатолии и Румелии. В Синопе обыватели собрались толпой и кричали:

– Когда московиты приплывут к нам, мы не будем даже обороняться! Они все равно победят, зачем же нам погибать зазря!

Кто же на самом деле победил при Фидониси? Решающей победы не одержала ни одна из сторон, но турки получили хороший щелчок от молодого, но уже дерзкого Черноморского флота. К былым горестям Эски-Гассана прибавилась еще одна – новый противник, одолеть которого он вряд ли сможет… Для черноморцев же Фидониси стала первой и весьма удачной пробой сил. Теперь они уверовали в свои силы и были готовы к новым боям.