Текст книги "Апокалипсис от Владимира"

Глава 30

М-да, таким Даниила я еще не видел. Резок Спаситель – суров и горяч. Как стоял я у него в шатре с тупым выражением лица, так и теперь в Москве впечатление философа-мудреца не произвожу. Какое там – пошевелиться боюсь! Тихонечко скосил глаза влево, чтобы разглядеть моих хлопцев. Слава Богу, на месте, такие же вдумчивые. Уф, ну и поездочка у нас вышла! Менять туроператора к чертовой матери (прости, прости!). Стояли мы молча минут пять. Первым голос подал Илья:

– Володь, все нормально?

Его вопрос неожиданно поставил меня в тупик. Вот как на него ответить, не матерясь, а? Все это время мальчики были со мной, сами все видели, да и в Москву прибыли тем же жестким способом, что и я, так что, вежливо говоря, вопрос неуместен.

От возникшего диссонанса между колоссальным внутренним напряжением, сжимающим меня, и наивным Илюхиным вопросом, за которым звучала детская надежда, что произошедшее – это страшный сон и сейчас взрослые все объяснят, во мне что-то надломилось. Лицо мое затряслось, я схватился за голову и беззвучно засмеялся. Подсознательное желание свести все произошедшее с нами в шутку внезапно обрело черты инфекционного заболевания. Смех мой не прекращался, а начал упрямо нарастать, вырываясь наружу странными каркающими выхлопами. Сначала вполголоса, а затем уже не сдерживаясь, я громко смеялся. Остановиться я не мог. Мой смех звучал настолько нервно, провокационно и одновременно заразительно, что уже через пару секунд мальчишки смеялись вместе со мной. При взгляде друг на друга нам становилось еще смешнее, и от невероятного напряжения лицевых мышц в глазах у нас стояли слезы. Но мы не умолкали и корчились от боли в припадках сумасшедшего веселья.

Не будучи способны удержаться на ногах, ребята один за одним попадали на пол. Давясь от смеха, они катались по земле, извиваясь, как раненные в живот солдаты, а я сидел на корточках и, задрав подбородок, смеялся во весь голос, захлебываясь, выплевывая из себя смех. Не в силах остановиться, я вдруг понял, что это наваждение само по себе никуда не уйдет и сейчас я так и умру, надорвавшись в приступе болезненного веселья. Мне стало страшно. Я смеялся, но из глаз у меня били потоки слез, и смех стал прерываться истерическими всхлипываниями. Тело сотрясали конвульсии. От спазмов, сковавших мои ноги, я дернулся и упал на спину, корчась в рыдающих приступах того, что только похоже было на смех.

Мысленно я умолял о помощи.

Внезапно хлынувший в лицо поток холодной воды оказался ответом на мои молитвы. Дернувшись в последний раз, я замолчал и открыл глаза – надо мной стояли обеспокоенные ребята. Табриз держал в руках офисное ведро для бумаг – его он использовал для тушения пожара моей истерики. Боже, наверняка напугал я их не на шутку! Молодцы, хоть сообразили прийти на помощь, а то бы так и загнулся, апостол хренов. Не без труда сев на корточки и гордо отказавшись от помощи, я собрал волю в кулак, распрямился, самостоятельно дошел до кресла и, довольный собой, обессилено рухнул в него.

– Дорогой Илья, – сказал я после того, как мое дыхание пришло в норму и живот перестали мучить спазмы перенапряжения, – как ты уже, наверное, понял – ВСЕ СОВСЕМ НЕ В ПОРЯДКЕ! – Последнюю фразу я буквально рявкнул, отчего Илюха непроизвольно дернулся. – Более чем. Мне не хочется даже думать о том, что сейчас творится в Китае. Если и после этого человечество не опомнится, я не представляю, что с ним делать.

– Не думаю, что люди что-то поймут, – ответил Илья, – не так они устроены. Да и был ли вообще этот Китай? Я так ни разу там и не был. – Разведя руками, он улыбнулся.

– Молодец, – с издевкой в голосе сказал я, – с такой здоровой психикой ты далеко пойдешь. Идеальный ликвидатор: зажмурился – и ни страны, ни угрызений совести! – От досады я стукнул ладонью по столу, вновь повысив голос.

– Ну зачем ты так, – Илья отстранился от меня, сделав шаг назад, – они ведь сами напросились?

– Конечно. Сами. Люди всегда во всем виноваты сами, – сказал я, сдерживая вновь подкатывающую к горлу горечь.

Прервав назревающий скандал, зазвонил мой мобильный. Взяв его в руки, я не без изумления обнаружил, что на дисплее отображен номер дочери. Девочка не говорила со мной уже довольно давно – мы не ссорились, просто графики жизни не совпадали.

– Пап, привет! – беззаботно сказала она. – Все нормально?

Я зажмурился, с силой сжавшись в невосприимчивый комок омертвевших нервов, опасаясь, что этот вопрос вызовет у меня повторный приступ истерики. Смешок, зародившийся во мне, булькнул и исчез.

– Более или менее, – ответил я, – как ты?

Какой-то пустой разговор получается. Холодный я все-таки – ни на что не годный отец.

– Я ничего. Замуж пока не вышла, так что дедом ты еще не скоро станешь, – засмеялась она. – Просто собрались с ребятами из группы в Китай, а бабушка сказала, чтобы я сначала с тобой посоветовалась. Может, подскажешь, что там лучше посмотреть, куда поехать?..

Молодец, денег не попросила – знает, что я и сам предложу!

– А в какую часть Китая вы собираетесь?

Услышав вопрос, троица моих парней враз побелела, став похожей на три испуганных холодильника.

– Ребята, что с вами? – спросил я, и тут до меня наконец дошло, о чем я говорю.

– Поля, – сглотнул я, – что ты сказала? Куда вы собираетесь?

– Па-а-п, ну в Китай, – недовольно цокнула языком дочь. – Прилетим в Пекин, а дальше – как посоветуешь.

Ну и денек сегодня – дешевый голливудский фильм какой-то! Наверняка Даниил все это заварил. Намеки присылает презабавные, взглядики бросает – все играется, а у меня тут кровь бурлит.

– Дочка, давай пока повременим с поездкой! – Меня бросило в пот, и я расстегнул воротник. – Что-то мне подсказывает, что погода в ближайшее время там сильно испортится. Град вроде. Может, лучше в Европу поедете, например в Париж?

– Ой, пап, как скажешь – Париж так Париж! Просто ребята вроде так настроились.

– Перестроятся! – отрезал я и вновь чуть не саданул ладонью по столу. – Ты им просто скажи – папа, мол, не думает, что это хорошая идея. Уверен, что этого будет достаточно! – Я перевел дух и, стараясь говорить как можно радужней, сказал: – Целую тебя, доченька, мне надо идти работать.

– Папа, спасибо! – ответила дочь. – Я тебя люблю.

Я медленно положил телефон на стол. Выдохнул, посмотрел на застывших в ужасе ребят и сказал:

– Ничего себе совпаденьице! Хорошо еще, что догадалась позвонить…

Какой я все-таки типичный еврейский отец. Бытует мнение, что мы очень привязаны к семье – маме, жене, детям. Чистая правда. Однако требуются кое-какие уточнения. Маму не трогаем – это святое! От нас тут ничего не зависит – это данность, поэтому любовь – единственный возможный вариант. Во многом это связано с самооценкой. Кто из нас не уверен в собственной исключительности? А так как известно, что яблоко от яблоньки недалеко падает, то шанс для яблони быть «так себе» практически исключается. К счастью, наши жены – это совсем другая песня. Все-таки их нам посылает Господь для самосовершенствования. А так как мы делаем работу над ошибками крайне неспешно, то и смысла их менять нет абсолютно. Кроме того, жизнью многих поколений доказано, что исключения из «Закона постоянного ухудшения жен в последовательности» крайне редки – каждая последующая жена обязательно будет хуже предыдущей. Хотя даже из этого правила бывают могучие исключения. Говорю об этом специально, чтобы сохранить мир во многих семьях. Ложь во спасение. Примерно как теория о бытовом сифилисе, который якобы можно подхватить, выпив из невымытого стаканчика.

Конечно, из данной последовательности жен обязательно выпадают бросившие нас. Здесь любая последующая будет существенно лучше прежней, по крайней мере до момента расставания. Но вообще-то от еврейских жен, как правило, не уходят. И не потому, что они замечательные матери (что бесспорно), прекрасные любовницы (в чем сильно сомневаюсь) или верные боевые подруги (что не дай бог узнать). Причина в ином. Они чемпионки мира по выпиванию мужской крови при расставании. Еврейская жена вместе с ее многочисленными родственниками при разводе устроят тебе такой ад, что бежать из него будет просто некуда. Куда ни пойдешь – обязательно там окажутся ее тети, дяди, племянники и знакомые, смотрящие на тебя со значением. Уж лучше бы сразу застрелили!

Ее папа и мама (не смей, мерзавец, так говорить о моих родителях!) будут нудеть по телефону и при встрече. Доведут до истерики вашу маму и на этом не успокоятся. Будут писать письма протеста в партком, местком, профком, кнессет, Думу, ООН, Кремль, местную газету, на радио и даже на телевидение «самому Андрюшеньке Малахову»! Забудьте о работе и нажитом состоянии. Если вам и удастся вырваться из цепких еврейских лапок, то только голым и в кровоточащих ранах. Бездомным, безработным изгоем общества с тремя приводами в милицию за хулиганку. Всем общим друзьям ваша бывшая позвонит и раскроет глаза – какой вы изверг на самом деле. А под конец, переступив через себя, позвонит этой подколодной змеюке-разлучнице и поведает ей обо всем, в том числе и о случаях недержания мочи в пятилетнем возрасте, о которых вы самонадеянно забыли. Кому вы такой красивый после всего этого будете нужны?

Поэтому пуганый еврей как муж всегда второсортен. Пройдя чистилище развода, он пытается в следующем браке заранее подготовиться к грядущей войне и, как хомяк, прячет имущество, превращая свою жизнь в бесконечное ожидание бури. При этом всегда оказывается не готов. Так что с годами прыть угасает, а похоть находит выход в череде романов на стороне. И уж если евреи и вырываются на свободу, то, как правило, во времена глобальных катаклизмов, когда традиционные иерархические структуры оказываются разрушенными и письма в местком и профком не то что не доходят, но даже не возвращаются адресату – сама почта не работает, и испортить репутацию уже ничто не может, так как и сама-то она никому не нужна.

Только не надо нас принимать за борцов за свободу мужчин! Мы просто самовлюбленные лентяи, предпочитающие виртуальные прожитые жизни изменениям в настоящей. Заметьте, я ни разу не упомянул о таком тяжелом якоре в семейных отношениях, как дети. Ну чем не фактор стабильности? Хотя, с другой стороны, они никуда не денутся и при разводе, ведь им по-прежнему будут нужны деньги и мудрый совет. Тем не менее общеизвестно, что евреи любят своих детей.

Да-да, детей, а вовсе не свежую кровь невинно убиенных христианских младенцев по утрам на голодный желудок. И откуда только эта чушь появилась? Как же тогда жили евреи до появления христианства? Что, не завтракали пару тысяч лет, а потом выделили из своих же рядов апостолов и первых христиан для прокорма? Какими же идиотами надо было быть, чтобы такое придумать? Уж точно еще большими, в это поверит только дитя неразумное размером пятьдесят на пятьдесят сантиметров.

С уверенностью могу сказать, что антисемитизм – это форма душевного расстройства. Ничем иным объяснить маниакальную уверенность в существующем заговоре, к которому евреи подключаются по факту рождения, невозможно. Причем заметьте – к сговорившимся евреям относят любых граждан при наличии у них самого дальнего родственника с любой стороны. Родится ребенок с капелькой еврейской крови, и все – он уже носитель тайного знания и подлый заговорщик.

Опровергать все это – себе дороже, при разговорах с душевнобольными логика бессмысленна. Хотя можно попробовать еще разок. Итак, в современной Европе на конец двадцатого века жило аж шестнадцать миллионов прямых потомков Чингисхана. Учитывая, что Авраам жил за тысячелетия до него, несложно понять, что людей без его капельки у себя в крови практически нет.

Примите мои поздравления.

Итак, евреи любят своих детей, но скорее умозрительно. Прикольно, что они есть и иногда на нас похожи. Приятно, что ими можно гордиться как продолжением себя, и замечательно, что они могут принести стакан воды и сходить за газетой. Здорово. Как очень точно заметила одна умная еврейская девочка в разговоре со своими родителями: «Папа любит, когда мы с мамой дома, но в соседней комнате». Это очень точное определение.

Воспитательный процесс ограничивается выделением финансов и личным примером. Сходить с детьми куда-то, где ими можно похвастаться или и без них интересно – еще куда ни шло, но выполнять тяжелую работу по воспитанию на ежедневной основе – увольте, это не для нас. При этом мы детей обожаем. На расстоянии, изредка подходя к карапузу и делая «козу». Интерес к ним просыпается позже, когда они становятся личностями, способными осознать, как им повезло родиться именно в этой семье, от такого замечательного отца, и умеют поддержать беседу точными и ненавязчивыми фразами.

При этом необходимо учитывать, что при всей легкой циничности данного подхода мы разительно преображаемся, когда возникает реальная угроза семье. Болезнь или враги вызывают к жизни механизмы мобилизации, и на ваших глазах амебоподобный, безответственный отец превращается в решительного бесстрашного стратега, разрабатывающего эффективный план действий и немедленно его реализующего. Сюсюкающий еврей – редкость, но могучий воин, скинувший личину зашуганного и испуганного ботаника, – вполне обыденное явление.

Глава 31

Удивительно – как люди умудряются жить и заниматься обычными делами, когда сравнительно недалеко от них, всего в паре часов лета, мучительно гибнет древнейшая цивилизация? Уже через несколько дней после нашего не самого удачного визита к Даниилу жизнь вошла в прежний размеренный ритм. На наши шеи развязно взгромоздилась истосковавшаяся по чужому горбу рутина. Приходилось решать множество задач, о которых мы раньше даже подумать не могли. Во многом стал понятен груз, прежде лежавший на плечах большевиков: взять власть еще полдела, вот как распорядиться – это вопрос!

Неожиданно возникли вопросы экономики и политики. Хотя мы и заручились полным пониманием со стороны Кремля, со временем выяснилось, что и он не всесилен. К сожалению, существует множество вопросов, на которые не найти ответа в Библии. Передать функцию разъяснения было некому, так что пришлось нам самим разгребать кучу запросов от органов власти разного уровня. К счастью, для этой работы идеально подошел Никита – вот уж где его таланты проявились полностью. Особенно он любил вопросы землеотводов и разрешений на строительство в Москве.

Поначалу его решения пытались блокировать местные начальники, но Никита нашел довольно эффективный способ убедить их в собственной правоте. Собрав весь кагал в здании Моссовета, он воздел руки к небу и потребовал, чтобы волосы тех, кто принимает решение за взятки, покинули головы своих хозяев. А для пущей убедительности добавил: «И пусть кожа почернеет у них и у тех, кто принимает решения в интересах своих родственников!» Очевидно, что после этого все московские чиновники стали донельзя узнаваемыми людьми. Зрелище из негров-муниципалов с зеркально лысыми головами некоторое время забавляло всю столицу, но по просьбе Путина я все же вернул им прежний облик. Повременив пару дней из вредности. После этого все проблемы с коррупцией в Москве оказались решены.

Никита оказался совершенно незаменим и в разрешении бесконечных коммерческих споров, которыми я категорически не хотел заниматься. Да ко мне и не обращались после одного довольно комичного случая. С этим сумасшедшим графиком я уже не помню когда, но точно совсем недавно, раздается звонок. Звонит Слава Сурков. Чувствую по голосу, что в комнате он не один.

– Владимир Рудольфович? – говорит он. – Привет, как дела? Как Эльга, все ли нормально?

Одним словом, обычная вежливая прелюдия. Активно поддерживаю беседу и жду развития событий.

– Знаешь, тут у меня сейчас Миша Фридман, – через некоторое время выдавливает из себя Сурков, – и у него к тебе есть один короткий разговор. Ты не мог бы уделить ему минут десять-пятнадцать?

Я не стал спрашивать о том, кто такой этот господин Фридман. Я и так знаю – банкир, нефтяник, один из самых богатых людей страны. Не могу сказать, что встреча с ним входила в мои планы, но никакого повода отказывать Суркову я не видел. Так что решили встретиться, но от предложения заехать в банк я отказался категорически – остался ждать у себя в Апостольском приказе. Не прошло и пятнадцати минут, как мне доложили, что гость в приемной. Я попросил проводить его ко мне.

Конечно, Фридмана я видел не раз и был с ним хорошо знаком еще по своей журналистской работе. Сильный, волевой, очень умный, абсолютно безжалостный и феноменально жадный человек. Каждый раз, когда он смотрит на тебя, возникает живое ощущение, что он решает, как бы к тебе так подобраться, чтобы поудобней слопать. В его обществе чувствуешь себя кузнечиком, к которому уже пришла лягушка – прожорливое брюшко. Одет Фридман был так, что сходство с земноводной обжорой только усиливалось. Строгий костюм от Китона, идеально подобранные рубашка и галстук все равно не сидели, так как явно были куплены в надежде на то, что их хозяин похудеет. Но в борьбе с животом победителем вышел живот, который теперь гордо рвался на свободу, оттопыривая пуговички.

Михаил был предельно честен и перешел в наступление сразу после приветствия:

– Владимир, я бизнесмен и могу сказать, что не самый плохой. – Он ухмыльнулся. Очевидно, ухмылка должна была означать, что проявленная им скромность – это намек на самоиронию. – Я не хочу лезть в ваши дела и выяснять, кто вы есть на самом деле. Христос, Антихрист? По мне – хорошо, что евреи и не коммунисты. Но есть у меня к вам пара вопросов. Все-таки коммерция в мире осталась. Не знаю, каким образом к вам приблизился Билл Гейтс, но «Майкрософт» точно в выигрыше.

– Билл – избранный! – напомнил я.

Михаил сделал жест плечами, который должен был означать, что он с этим и не спорит, хотя сам выбор и не одобряет.

– Хорошо, с этим понятно, – согласился Фридман, – но ведь и Тед Тернер сумел выправить свои дела и резко усилиться. Поймите, я не жалуюсь, но и мы, как группа компаний, вполне могли бы поучаствовать в вашем проекте.

– Каким образом? – поинтересовался я. Разговор становился забавным.

– У нас есть и собственные телевизионные каналы, и банки, и большой опыт работы с судами и с государственными органами управления.

– Взятки даете? – то ли спросил, то ли подсказал ему я.

– Нет! – возразил Фридман, да так, что я почти ему поверил.

– А что так, денег жалко?

– Жалко, – сказал Фридман, и вот тут я поверил ему сразу.

– Так как же тогда?! – удивился я.

– Очень по-разному, – ответил Михаил и тяжело вздохнул.

– Так от меня-то вы что хотите? У вас и так все есть.

– Понимаете, – вкрадчивым голосом произнес не самый плохой бизнесмен, испытующе глядя мне в глаза, – в нашей среде от близости к первому лицу зависит очень многое, практически все! С вашим появлением расстановка сил кардинально изменилась. Все традиционные схемы и понятия ушли. Ну, скажем, раньше Рома высоко стоял, потом Олег. Боролись они вместе то с Ходором, то с Гусем, то с Березой. Кто к Игорю зайдет, кто к Славе – ну, в общем, это наша внутренняя кухня, и так сразу ее не понять.

– Ну почему же, – задорно возразил я, – очень даже ясно! Кто с Христом ходит, тот и авторитет. Кто к нему ближе всех сидит, кто голову ему на грудь кладет, кого он словом удостаивает – тот и в законе. То Петр, то Павел, то Иоанн, то Матфей. Видите, Михаил, – у нас с вами подходы не сильно отличаются.

Фридман понял, что я над ним подшучиваю, и это ему не понравилось. Он сделал паузу и пожевал губы. Я услышал, как он мысленно приказал себе ни о чем не думать, «ведь Сурков предупреждал, что Владимир их читает».

– Молодец, Михаил! – сказал я. – И удар держите, и домашнюю работу выполняете. Не буду я вас мучить. Я не замена Путину, это он ваш Президент. Мне от вас никакой помощи не надо, хотя не удивлюсь, если выяснится, что от моего имени вы уже и обращались, и воспользовались.

По промелькнувшей ухмылке я понял, что угадал.

– Поймите меня правильно, – продолжал я, – тот факт, что вы сейчас живы и стоите передо мной, означает, что, в отличие от многих ваших коллег, вы не совершали смертных грехов. По крайней мере, лично. Но вопрос остается открытым – как насчет чистоты ваших помыслов? Если вы жаждете наживы – то я вам помогать не собираюсь, а вот если спасения – то сначала вам надо покаяться, причем чистосердечно. Вам есть в чем каяться?

– Это очень сложный вопрос, – ответил Фридман, повторно кусая нижнюю губу.

– Простейший! – воскликнул я. – Давайте я вам помогу.

С этого момента у нас с Михаилом и возникли основные расхождения. Все то, что он считал достижениями, по моим представлениям требовало глубочайшего раскаяния. Чем глубже я вникал в прошлое и настоящее моего гостя, тем грустнее становился. После последнего факта его отнюдь не безупречной истории христианской жизни, я понял, что больше не могу продолжать.

– Вот что, Михаил, – произнес я, давая понять Фридману, что подвожу итог нашей беседы, – я все понял. Единственное, что я могу для вас сделать, это посоветовать следующее: раздайте все ваше имущество и ступайте замаливать грехи в пустыню.

– У меня были иные планы, – насупился он.

– А мне наплевать, – ответил я и, подняв руки, отправил Фридмана, как он был, в своем Китоне, прямиком в Иорданскую пустыню. А имущество его, в том числе и заботливо запрятанное в офшорах, перевел в распоряжение Никиты – он разберется, что к чему. Вот после этой истории предприниматели мне на глаза старались не попадаться и все как один толпились в приемной у Никиты.

Тем не менее было бы неправильно считать, что все мои бойцы отсиживались в кабинетах. Рады бы, но с прискорбием должен сообщить, что люди не способны делать даже самые элементарные выводы. Так что Илье и Табризу также пришлось самолично учить граждан уму-разуму. Каждый месяц все новые напасти обрушивались на Китай, а люди ни в самой Поднебесной, ни в других уголках планеты не делали выводов. Не каются, и все тут! Первую неделю после начала черной полосы в жизни КНР все телевизионные репортажи стартовали со сводки событий на Дальнем Востоке, но постепенно успокоились. Теперь так, изредка, перед прогнозом погоды вспоминают об удивительных природных катаклизмах в Китае и о том, что еще одна пара сотен миллионов от очередной напасти погибла.

Цифры жертв потрясали людей только поначалу, а потом исчез даже спортивный интерес. Все благотворительные организации вдруг куда-то подевались. Да и кто будет оказывать помощь во времена Божьего суда – как-никак, все не случайно. Удивительно, но по всей территории России и ближнего зарубежья регулярно возникали разнообразные ереси, с которыми приходилось жесточайшим образом бороться. Нюх на таких отщепенцев развился у Табриза, а уж приводил их в чувство Илья. Тандем получился – загляденье! Всему виной была людская тяга к чтению и любомудрствованию. Наши граждане с диким рвением принялись постигать основы христианства и тут же воплощать их в жизнь. Остановиться никто не мог – лоб уже синий, колени в мозолях, но этого все равно было мало. Развелось множество лжепророков, которые стали требовать буквального воплощения всего написанного в Евангелии. Их последователи перестали хоронить мертвых, добывать себе хлеб насущный и, раздав собственное имущество, стали требовать того же от всех остальных, безжалостно забивая камнями сопротивляющихся. К счастью, в условиях низких температур такие шалости не приводили к появлению и распространению инфекций, а попробуй где-нибудь по жаре сотенку-другую трупов не захорони, и все – прощай, Краснодарский край! Тут-то и появлялись мои мальчишки.

Табриз действовал первым. Потихонечку и ненавязчиво он выяснял, что творится и кто баламутит. Искренне пытался помочь советом, пояснял, что самодеятельности не надо, что счастье большое уже наступило. Если что непонятно, можно спросить у апостолов и те все объяснят. Или, на худой конец, обратиться в церковь – с этой организацией работа уже была проведена. Случалось, люди вменяемые и сами наводили порядок. Таких мои ребята продвигали по иерархической лестнице, обещали поездку в Москву и аудиенцию с Царем-пророком. А кто упорствовал, знакомился с Ильей.

Ни в коем случае не стоит думать, что Илюша злой или жестокий. Совсем нет. Просто работа тяжелая, да и имя обязывает. Ведь и Илья-пророк был человеком, мягко говоря, не сахарным. Вон детишки как-то раз дразнили его плешивым, так он медведя позвал из леса и тот детишек задрал. А все равно ведь праведником считается, да еще и из первостатейных. Вот ведь какой чести удостоился – нетленный! Где-то до сих пор с Енохом бегают да коварные планы строят – ну прямо как дети. Старики-разбойники. Так вот, Илья каждый раз относился к каре творчески – сначала внимательно определял, кого ему напоминает враг, и только потом решал его судьбу. Кому бесчувственным оземь грохнуться, кому в соляной столб превратиться, а кому каменьями побитым быть.

Больше всего ему нравилось посмотреть задумчиво на очередного бесноватого и спросить со значением: «А что, милейший, на работе горите? Ну так горите-горите…» И посмотреть, как несчастный оборачивается грудой пепла. К чести Ильи, прибегал он к этим мерам крайне редко и всегда страшно переживал, отчего мне то и дело приходилось его успокаивать. Что, впрочем, довольно легко получалось.

Собственный опыт помогал.