Текст книги "Мертвый штиль"

Владимир Тучков
Мертвый штиль

Был такой фильм. Голливудский. Так прямо и назывался – «Мертвый штиль». В нем еще играла молоденькая Ким Бессинджер, с лихвой компенсируя недостаток актерского опыта отменным экстерьером. Но мы не о том, что делает с людьми подлое время, а совсем о другом. Мы о том, как героиня, которую играла Ким (уж не родственница ли северокорейского лидера?), в полном смысле этого слова сражалась не только за собственную жизнь, но и за жизнь любимого человека, каковым для нее был, естественно, муж. Почему естественно? Да потому, что таковы голливудские нравственные каноны для несчастных положительных героев. Короче, на яхту, где тихо и счастливо плыла семейная пара, попал некий маньяк. И, естественно, воспользовавшись отсутствием мужа, который отлучился на судно, на котором этот самый маньяк всех поголовно вырезал, он начал домогаться Ким. Вскоре маньяк понял, надо сказать, небезосновательно, что Ким хочет его убить. И начал набрасываться на нее, чтобы задушить и, возможно, зажарить и съесть. Маньяк он и есть маньяк, и голливудские каноны настаивают на том, чтобы он совершал как можно более мерзкие поступки.

Так вот там была такая кульминация. Ким держит в руках ружье для подводной охоты и упирается гарпуном прямо в кадык маньяка. Понятно, что маньяк, впавший в транс, призывает ее нажать на курок. Ким медлит. Во-первых, потому что тут надо как следует помариновать зрителя, чтобы тот, выйдя их кинотеатра, не жалел о потраченных деньгах. Во-вторых, если бы Ким и замочила мерзкого маньяка, то сделала бы это за счет чудовищного напряжения воли: ей пришлось бы преступать через голливудский канон, который не позволяет положительной героине, да еще к тому же и главной, которой заплатили за съемки целый мешок гонораров, без всяких переживаний мочить негодяев. И, действительно, Ким быстро переворачивает ружье обратной стороной и бьет маньяка по голове прикладом. И оглушенного, но живого, сволакивает на спасательный плот, который отпихивает от борта семейной яхты. Плыви, ублюдок, на все четыре стороны! Положительная героиня руки о тебя не замарала.

При этом, конечно, голливудские прохиндеи прекрасно понимали, что за долгие годы они настолько оглупили зрителя, что тот не сообразит, какой же в действительности садистский поступок совершила главная положительная героиня. Пристрелить несчастного маньяка было бы гораздо гуманнее. Потому что отправить его помирать от жажды и голода вдали от морских трасс – это именно садизм. Но если бы его вдруг обнаружили и спасли, то это был бы еще больший садизм, поскольку маньяк вырезал бы команду взявшего его на борт судна.

Надо сказать, что и на российской фабрике грез, каковой является сериалопроизводительная индустрия, к зрителю относятся примерно так же. Когда снимали телесериал по моему роману «Танцор» (к сценарию я не имею ни малейшего отношения), то законодатели этики и эстетики с самого главного телевизионного канала, канала имперского и великодержавно-шовинистского, заявили, что 245 (двести сорок пять) трупов – это слишком много для шести серий. Потому что эти двести сорок пять трупов в процессе праведной борьбы за торжество справедливости нагромоздили главные положительные герои – Танцор (актер Борис Хвошнянский) и Стрелка (актриса Юлия Шарикова). А им, в соответствии с голливудскими канонами, творить такие вещи никак нельзя. Поэтому ограничились шестью трупами – по одному в каждой серии.

Что же, логика тут абсолютно железная. Если угробили отечественную электронную промышленность и начали продавать народу иностранные телевизоры, то и показывать по этим телевизорам надо аудиовизуальный продукт, который соответствует иностранным стандартам. А самый главный иностранный стандарт, как известно, голливудский.

Но мы, собственно, не об этом, не об оглуплении российского зрителя при помощи проверенной временем эффективной американской методики. И не о том, что юная Юлия Шарикова выглядит на экране намного привлекательней, чем молоденькая Ким Бессинджер. И даже не о том, что из моего «Танцора», который в определенной степени является киберпанком, на телевидении сделали сопливую мелодраму. Сделали, как я подозреваю, из соображений гуманизма голливудского розлива.

Мы поговорим об этом самом гуманизме, который порой является препятствием для борьбы во имя любви. Той самой любви, которая, с точки зрения этого самого гуманизма, является высшим проявлением гуманизма. То есть сам же гуманизм и признает, что за любовь необходимо бороться при любых обстоятельствах, и сам же ограничивает средства этой борьбы.

Итак, жил на свете бизнесмен. Назовем его Иваном Помидоровым. И была у него любовница, которой мы дадим имя Элеонора. Была у бизнесмена и семья – жена, две дочери и сын. Но Элеонора нисколько не ревновала своего возлюбленного к его семье и не стремилась стать Помидоровой не только из эстетических, но и из гуманистических соображений. Элеоноре было достаточно того, что у нее растет сын от любимого человека, вылитый отец, и что любимый человек ее искренне любит и проводит со своей любимой и, естественно, с сыном больше времени, чем со своей семьей, изрядно ему уже поднадоевшей.

Конечно, Элеонора, обладавшая незаурядным интеллектом и недюжинной энергичностью, с легкостью могла бы женить на себе Помидорова и создать так называемую «полноценную» семью. Однако она прекрасно понимала, что, во-первых, праздник, превращенный в будни, начинает человека угнетать, и человек начинает искать новый праздник. А во-вторых, нельзя построить собственное счастье на чужом несчастье. В данном случае на несчастье жены Помидорова, какой бы непроходимой дурой она ни была, и его детей, которые не виноваты в том, что их отец – мужчина. А мужчина, как известно, – существо по большей части эгоистичное, склонное ставить во главу угла собственный гедонизм.

Короче, это была настоящая любовь. Вполне современная, а потому и не признаваемая поборниками нравов, описанных в великой русской литературе, которая – великая русская литература – признавала существование этого возвышенного чувства в аристократической среде и отчасти в крестьянской, но никак не в купеческой. А Иван Помидоров именно был купцом, хоть и назывался на новый манер бизнесменом.

Однако мы – люди, мыслящие широко, понимающие, что в России уже давно нет аристократии. Нет и крестьянства, поскольку отнести к нему потомков колхозников скорее нельзя, чем можно. В то же время Россия пока еще существует как суверенное государство со всеми присущими ему атрибутами. И, следовательно, существует народ, его населяющий, – россияне. Но народ существует до тех пор, пока в нем живо такое цементирующее чувство, как любовь. Если любовь исчезает по каким-либо причинам, то народ превращается в дикое стадо, которое в конце концов лишается и государства, и языка, и каких бы то ни было национальных признаков. Именно такая грустная история произошла с древними римлянами, которые, презрев любовь, сосредоточились исключительно на хлебе и зрелищах. А уж о шумерах или вавилонянах и вовсе тошно вспоминать.

Следовательно, Элеонора любила Ивана Помидорова.

И это, и лишь только это, объясняет ее поведение в разбираемой нами истории. Надо сказать, истории совершенно чудовищной.

Любил ли Иван Помидоров Элеонору? О том мы не знаем. Да и знать не хотим. Поскольку это не имеет абсолютно никакого значения. Как не имеет значения все, что мы здесь только что наговорили.

Итак, Элеонора и Иван Помидоров проводили рождественскую неделю на одном из австрийских горнолыжных курортов. И им было очень хорошо. То есть все было прекрасно: и погода, и отель, и полное отсутствие соотечественников, и кухня, и развлечения, и отсутствие у Ивана Помидорова каких бы то ни было проблем. Ежедневно его компаньон Златогривов звонил лишь для того, чтобы пожелать хорошего отдыха и сказать, что в Москве все идет самым наилучшим образом.

На четвертый день все резко изменилось. В условленный час Златогривов не позвонил. Слегка обеспокоенный Иван Помидоров набрал его номер. Однако «абонент был временно недоступен», и компьютерная девушка посоветовала «попробовать позвонить позднее». Доступен был начальник охраны Сивобыков. После разговора с ним Иван Помидоров впал в прострацию.

Сидя перед телевизором, который что-то бубнил по-немецки, Иван Помидоров пил виски из стакана для полоскания рта и абсолютно не реагировал на окружающую действительность, к которой Элеонора пыталась вернуть его при помощи ласковых слов, а потом и терапевтических пощечин.

– Что случилось, дорогой? – спросила Элеонора спустя сорок минут, когда бутылка была пуста, и Иван Помидоров достал из бара следующую.

– Все, пиздец, – абсолютно трезвым голосом ответил Иван Помидоров. – Меня уже не спасти. А ты уезжай. Сейчас же.

И начал записывать на бумажке номера счетов, с которых Элеонора может снять припрятанные на черный день средства – для нее и для вдовы с сиротами.

Элеонора обрушила на Ивана Помидорова очередной вихрь пощечин. И он еще более пришел в себя.

И горячечно заговорил, испуганно озираясь по углам:

– Это он. Финансовый маньяк Криворотов. Он совершенно ненормальный. Гробит людей по совершенно маниакальной схеме. Приходит в казино. Но не играет, а смотрит, какие цифры выпадают. На седьмой раз ставит на зеро. И потом все эти данные обрабатывает на компьютере. Алгоритма никто не знает, только он один. Компьютер выдает регистрационный номер фирмы. Он ее присоединяет к своей корпорации. А всех владельцев устраняет. Еще никому не удалось спастись. Он очень могущественен. Поговаривают, что его покрывает Кремль, что он то ли племянник, то ли дядя самого серого кремлевского кардинала…

– Хорошо, – перебила его Элеонора, – но почему же нельзя его самого устранить?

– В свое время он закончил элитную школу КГБ. И поэтому совершенно неуловим. У него множество квартир, в каждой из которых он появляется не чаще, чем раз в три месяца. Он все время меняет лицо – носит маски из латекса, меняет походку, рост, вес, радужную оболочку глаз, отпечатки пальцев, банковские реквизиты…

– А ДНК? – спросила Элеонора. И это прозвучало как издевательство.

Иван Помидоров застонал и переключился на бутылку.

Однако никакого издевательства в вопросе Элеоноры не было. Она была профессионалом самой высшей пробы. До встречи с Иваном Помидоровым она закончила элитную школу ФСБ. И все это время находилась в режиме ожидания, что на жаргоне спецслужб называется «мертвым штилем».

– Сколько у нас еще времени? – спросила Элеонора, предварительно расколотив бутылку о голову Ивана Помидорова.

– У нас? – ответил тот вопросом на вопрос.

– А мы что, отдельно!? – разозлилась Элеонора.

– Три дня, – сказал Иван Помидоров и ушел в свой последний запой.

Элеонора отдала необходимые распоряжения телохранителям, которые были хоть и абсолютно бесполезны против Криворотова, но хоть что-нибудь полезное от них можно было требовать. Пусть, например, присматривают за тем, чтобы Иван Помидоров не захлебнулся собственной блевотиной. Или не наделал финансовых глупостей.

Элеонора заперлась в своем номере и включила лэптоп. Пальцы запорхали по клавиатуре с необычайной резвостью. Для входа в сверхсекретную базу данных, доступ к которой имели лишь пятьдесят пять человек, она без запинки ввела шестидесятичетырехбайтовый пароль, совпадавший с ее генетическим кодом. Затем сосканировала радужную оболочку правого глаза и отправила на лубянский суперкомпьютер джепеговый файл. Записала в вэйвовский файл условленную фразу, которую тут приводить мы не и

...

конец ознакомительного фрагмента