Текст книги "Зденка"

Афганская тень

8 декабря – Горбачев и Рейган подписали Договор о ликвидации ядерных ракет средней дальности.

10 декабря – вышел первый номер независимого журнала «Референдум», издаваемого правозащитником Львом Тимофеевым, недавно освобождённым, по распоряжению Горбачёва, из заключения, где отбывал срок за «антисоветскую пропаганду»…

А в Афганистане в эти дни 40-й армией была проведена последняя крупная военная операция «ограниченного контингента» под кодовым названием «Магистраль» с целью прорыва блокады округа Хост и срыва планов контрреволюции по отторжению его территории от Афганистана6060
  (Но, к сожалению, эту победу у офицеров и бойцов практически украли – в информации, которую распространили СМИ, эта операция и подвиг десантников были названы кровавой бойней…)


[Закрыть].

Декабрь 1987 Ружомберок.

Ротная канцелярия.

Тимофеев сидел в канцелярии, задумчиво возившись с очередным планом-конспектом. Раздался осторожный стук.

– Товарыщ лэтенант, разрышыте? – на пороге стоял Загиров.

– Что, у вас, товарищ Загиров?

– Вот! – солдат уверенно вытянул лист бумаги.

– Что это?

– Рапорт.

– Та-а-ак. О чём рапорт-то?

– В Афганистан хочу!

– Да ты чё, Загиров? Хочешь, чтобы я вот с этим ходатайствовал в штабе? Да меня там за идиота примут! Забирай рапорт и кру-у-гом!..

– Таварыш лэтенант, я это так нэ оставлу! Я тагда сам в штаб пойду!

– Я те пойду! Ладно, давай свой рапорт, посмотрим, – нахмурился Тимофеев и подумал про себя: «Я бы свой рапорт, на который до сих пор нет никакой реакции, продвинул бы, если б мог, а не твой, а тут ещё с этой солдатской дурью возиться…»

Он положил солдатский рапорт в стол, как только боец вышел.

Не успел он снова погрузиться в конспект, как раздался опять стук в дверь.

– Разрешите, товарищ лейтенант? – в приоткрывшуюся дверь просунулся нос бойца.

– Заходи, Харин, что у тебя?

– Вот! Рапорт, – мялся солдат.

– Что, в Афган? – Тимофеев вытянул руку.

– Ага! – Харин протянул свой рапорт.

– И ты туда же!? Знаешь, Харин, забирай назад свой рапорт и кру-у-гом!..

– Ну товарищ лейтенант, вы же у Загирова приняли, а почему у меня не берёте? – буквально надулся Харин.

– Потому что! А-а-а! Ла-а-дно! Давай сюда! – лейтенант взял рапорт и тут же сунул в стол. – Всё Харин, я твой рапорт принял, так что кру-у-гом!

Не прошло и пятнадцать минут, как на пороге комнаты появился Урсулов с бумагой в руках…

Вскоре стол лейтенанта был полон солдатских рапортов.

Прошёл день, неделя, другая. Солдаты время от времени нетерпеливо теребили офицера.

– Товарищ лейтенант, ну что, как с нашими рапортами? Когда уже нас в Афган направят-то?

– Ждите себе спокойно, а пока служите! Всё, не доставайте меня! – сердился офицер.

– Комиссар! Иди, разговор имеется! – это был замполит батальона майор Виноградов. Он прошёл афган, имел награды. Особенным уважением пользовалась его красная нашивка на правой стороне кителя, означающая тяжёлое ранение, о котором напоминало и его лёгкое прихрамывание.

– Садись здесь, – он кивнул на ступеньки, задумчиво посмотрел вдаль. Потом повернулся к летёхе, – ты зачем, Тимофеев, рапорт-то в Афган написал?

– Я хочу исполнить свой интернациональный долг! – Тимофеев выглядел решительно.

Майор усмехнулся в усы:

– Вот что, комиссар, ты хоть понимаешь, что это такое?

– Так точно, товарищ майор, понимаю!

– Нихрена ты не понимаешь, лейтенант! Ты родителей-то своих в курс поставил?

– Не-а.

– Не-а! – передёрнул майор. – А стоило бы!

– Они волноваться будут. Зачем их беспокоить.

– Ишь ты, какой заботливый, а если тебя там… того, что ты им скажешь?

– Если меня там «того», то я уж ничего им не скажу.

– А ты не умничай.

– Извините, товарищ майор. Просто я давно для себя это решил.

– Ну да ладно! Слушай меня внимательно. Сразу ты туда не попадёшь. Сперва, тебя отправят в Туркво. Там распределят куда-то поближе к границе. Там послужишь с годик. Но ты же знаешь, что Горбачёв ещё на двадцать седьмом съезде заявил о выводе войск. К тому времени точно начнётся полномасштабный вывод. И что тогда?

– Что?

– Да то, что вместо Афгана, ты получишь Туркестанскую дырень, где засядешь навсегда. А тебе это надо? Всё, думай, лейтенант!

Замполит батальона поднялся и медленно, прихрамывая, пошагал на выход из расположения.

– А он прав, – подумал Тимофеев и едва собрался на выход из расположения, как перед ним появилась группа солдат.

– Товарищ лейтенант, ну что с нашими рапортами?

Солдаты пытливо гипнотизировали офицера.

– Ничего пока, будут новости, сообщу, – Тимофеев собрался было идти далее.

– Товарищ лейтенант! Вы наши рапорта-то в штаб подали?

– Подал-подал! Всё! – сердился лейтенант.

– А мы знаем всё! Вы ныкуда их нэ подали!

– Вы нас обманываете!

– Они у вас так всё ещё в столе и лежат! – посыпались возмущения бойцов.

– Та-а-к! Что это такое! Ну-ка шагом марш отсюда! Будут тут ещё мне! Будете служить там, куда Родина пошлёт! Пошлёт в Афган – будете служить в Афгане, а пока послала к нам в роту, служите пока себе спокойно здесь, всё. Разговор окончен! – Тимофеев фыркнул на солдат, которые, продолжая возмущаться, расступились, разбредаясь по кубрикам.

– Иш ты, Афган им подавай! А мамок-то своих спросили? – буркнул напоследок офицер.

Что ж, не стоит принимать это солдатское рвение за природную агрессивность. Ибо наша главная народная религия – религия терпения, а не агрессии. Мы не хвалимся захватам, и наша армия сильна лишь в своей освободительной миссии. А миссия наших войск в Афганистане, хотя и подверглась массированной пропагандистской атаке, всё же была миротворческой, направленной на установление там мирной счастливой жизни! И наши советские граждане, совершенно юные парни заплатили за это своими жизнями. Жаль одно, что напрасно…

***

 
Поседев не по возрасту рано,
Не прожив и полжизни земной,
Погибают братья-славяне
Вдалеке от России родной.
 
 
Да возможно ль такое? Возможно ли?
Да! Возможно! Сомнений нет!
Что с того, что мы мало прожили?!
Что с того, что нам двадцать лет?!
 
 
Мы порою грубы. Простите.
В сердце каждого – свой тайник.
Но спросите у нас, спросите —
Что мы думаем в этот миг.
 
 
В миг, когда еще выжить пытаемся,
Замерзая в кровавом снегу,
И с последней гранатой взрываемся,
Чтоб живыми не сдаться врагу.
 
 
И поверьте словам, поверьте
Нашим мыслям в последнем бою:
Говорят, что за миг до смерти
Вспоминаешь всю жизнь свою:
 
 
Руки матери, запах хлеба.
Скрип калитки в ночной тишине.
Голубое российское небо
В деревенском далеком окне…
 
 
И, проваливаясь, падаешь в прошлое
И обратной дороги нет!
Что с того, что мы мало прожили?!
Что с того, что нам двадцать лет?!
 

Курсант НВВПОУ Л. Молчанов.

Февраль 1984 г.

Обеденный перерыв xолостяков

Офицерская общага.

Хашимов лежал, закинув ноги в блестящих сапогах на спинку кровати. Подтяжки поверх белой нательной рубашки натягивали подогнанное галифе струной. Китель аккуратно висел на спинке стула.

– Женская красота – страшное дело! Это настоящая ловушка для мужчин! Вот красота цветка – ловушка для насэкомого. Всё это лишь борьба за выживание. Эволюция! Но важно помнить, что водятся такие цветки, которые бац и захлопнулись, только туда насэкомое залетело! Так что Сашка, будь тожа осторожен. Всякие жэнщины водятся. Да?!

– А тебе виднее, какие они водятся, – Тимофеев задумался.

– Да ладно секретничать. Да ладно, ты, маладэц, Сашка! Врэмя здря нэ терял, пока полка нэ было! Ты с товарищами впэчатлениями то поделись, а? Только, что так, начал то за здравие, а кончил за упокой? А? – намерено каверкая слова, Хашимов выпустил струйку дыма.

– Ты о чём всё это? – удивился Майер и, взяв сапожную щётку, принялся начищать сапоги.

– Да, так! Сам знаешь! Что-о? Или уже всё, отцвела капуста, завяли помидоры? – смотрел тот загадочно поверх очков.

– Хашимов! Хорэ курить! И открой окно! Дышать уже нечем! – взмолился с соседней койки Тимофеев.

– Хорошая тёлка!.. Если сам всё, отвял, мож уступыш таварыщам? А-а-а? Ну, ты чё, молчишь!? О товарищах позаботиться не желаешь? – Хашимов встал и выпустил дым прямо в форточку, косясь на недовольное лицо Тимофеева.

– Нэ желаю! – буркнул Майер злобно в ответ. – И вообще, не понимаю, ты о чём? – Майер оторвался от чистки сапог. – И вообще, чья бы корова мычала! Ты сам-то куда там всё бегаешь?

– А ты стрелки-то не переводи! Так что, признаешься, что ли в грехах своих?! А?..

– Мне тебе, Альяр, не в чем признаваться! Ясно? Всё! Закрыта тема!

– Та-ак! И сам не гам, и товарищам не дам! Эгоист! Так что, нэ уступыш?! Так вот!?

– Да так,.. ты что, Хашимов, на всё, что шевелится бросаешься? Успокойся! Везде тебе что-то мерещится.

– Вы, оба! Достали! Дайте поспать! – возмутился Тимофеев и перевернулся к стене, накрыв голову подушкой.

– Ладно, Владик, тебе бы всё дрыхнуть! – махнул рукой Хашимов и продолжал на полтона тише в адрес Майера. – А ты, Сашка, «в мире животных» смотришь?

– А там что, про тебя показывают? – оскалился Майер.

– Дурень! Ты видел, чтобы у зверей в стаях, где-то был один самец на одну самку?

– Ну, где-то видел, вроде.

– Да не видел ты нигде такого! Мужчина – самец, – он от природы «осеменитель»!

– А что насчёт женщин скажешь?

– А что насчёт женщин скажу! Что тут говорить…, женщина она и в Африке – женщина! А знаешь, что отличает женщину от мужчины?

– Известно дело, что! – Майер усмехнулся, скинул сапоги, которые только что полировал вафельным полотенцем, и растянулся на кровати.

– Ну что тебе «известное дело»? Ни черта тебе не известное дело! – Посмотрел Хашимов поверх очков и продолжил через короткую паузу. – Женщина ищет «лучшего мужчину» и это объяснимо, вроде, а мужчина? А?

– А мужчина – «лучшую женщину».

– Не-а! – Хашимов торжествовал. – А мужчина ищет «другую женщину»!

– Какую другую?

– Да всё равно какую. Какая, хрен, разница! Другую, и всё! Лишь бы не страшную совсем!

– Это ты, может, про себя. А я вот никакую «другую» не ищу! – сказал Майер.

– Это ты сейчас не ищешь. Потому что, пока мы тут воевали в полях, ты уже, видимо, её нашёл? – Хашимов приподнялся на кровати и пристально пробурил глазами Майера.

– Не твоё дело, – покраснел Майер.

– Колись, у тебя раньше это уже было? Ну, вот так, как сейчас? – в лоб задал неожиданный вопрос Хашимов Майеру.

– Так, как сейчас, не было. Это, можно сказать, впервые! – нежданно для самого себя ответил тот на альтернативный вопрос в лоб.

– Ну, вот, а говоришь, «нэт никого»! Тебе, мол, Хашимов, мэрэщытца! Хашимову ныкогда нычто не мэрэщытца! Ну, так давай-ка на этом месте поподробнее. Давай, делись с товарищами! – Хашимов смотрел пристально и не слишком дружелюбно, улыбаясь при этом поверх очков – говоришь впервые, а ты-то хоть минут пятнадцать «боя» выдержал, на радостях-то, а? Не осрамился?

– Не волнуйся.

– Я не волнуюсь, я-то по часу «держал оборону» порой!

– По часу, говоришь, тогда тем более не волнуйся, твой рекорд уже давно не рекорд!

– Да ну, ну и как оно всё было?! Какой твой рекорд? – Альяр потирал ладони!

– А ты на меня стрелки не переводи!

– Что покраснел?! Колись, какой рекорд-то?

– Отвали! Не твоё дело! Не суй свой нос, куда собака свой не суёт!

– Да ты чё? Сострил, что ли? Да, ладно, всё с тобой ясно! Нэт у тебя никакого рекорда, только художественный свыст одын!

– Я, Хашимов, в отличие от тебя, свистом не занимаюсь! Всё! Баста! Давай о своей теории лучше.

– Ладно. Это не моя теория! Это закон жизни! Ладно, слухай! У мужчины миссия – «сеятель». Он должен осеменить как можно шире всё вокруг! Как там говорят: «Чтобы каждый встречный ребёнок называл тебя папой»!

– Ты что, жениться не собираешься совсем?

– Кто тебе сказал?

– Да, вроде ты – за «здоровый и свободный образ жизни»?

– Кто тебе такое сказал, дурила? Это мужчина – сеятель. Но одно другому не помеха. А роль женщины-то в эволюции – совершенно иная! И в семье её роль вполне ясна.

– Какая же?

– Я же уже тебе говорил! Женщина должна найти «лучшего» мужчину и залететь от него! Всё! На этом её миссия природная окончена!

Дальше – сопли, пелёнки, кастрюльки. Ау-ау!!! А мужчина – он должен двигаться дальше! Вокруг ещё столько неоплодотворённых женщин! Жениться-то позволено на одной, но и о своей миссии забывать не следует! А то как же род человеческий выживет? Да ведь женщин-то и по статистике больше! – тут Хашимов выпустил струйку дыма из скривлённого язвительной улыбкой рта.

– И тут половой гигант Хашимов всех осчастливит!.. «Прывэт из Баку прыехать нэ магу»! – засмеялся Тимофеев, откинув подушку.

– Что, Владик, животрэпэщущая тема спать мешает? А чтобы женщину удовлетворить, такой вот длынный от самого Баку ымэть и нэ нужно! Удовлетворённость женщина получает от возникающего у неё комплекса ощущений от оценки партнёра.

(Ведь женщина – селекционер! Главное чтобы женщина чувствовала мужскую доминанту. Это – оставшаяся в наследство от предков потребность к выживанию и репродукции от самого сильного! Или самого важного! Женщину возбуждает сам факт того, что напротив её – социально значимый в её понимании самец! В этом она видит его сексуальную привлекательность! Положение мужчины, его статус – самое сексуально привлекательное место в глазах женщины.)

– Как там, в народе говорят, мужчина должен быть чуточку симпатичней обезьяны, и главное, чтобы у него был… денег мешок и хрен до кишок! Природа! Всё ради выживания. Своего и потомства! Побеждает сильнейший самец, а не самый красивый! Вот посмотри на фазанов, например, у тех самки неказистые, а самцы – яркие и красивые. Это от того, что самки таких выбирают. Поэтому тем выбора нэт, как красавцами рождаться. А у людей, смотры – женщины выбирают, прэжде всэго, дэньги, поэтому и красывых мужчин мало, а вот мужчинам нэ так важно, что там ест у жэнщины, важно, что бы попка была красывая и лычико так, ничего сэбэ! Вот такые и рождаютца! Вот завтра прылетят крутые инопланэтяне и будет у них хрен на лбу. Увидыте, что дла жэнщин это и станэт самым красывым! Эталоны красоты сразу ызмэнятса! Женщины станут рожать дэтэй от инопланэтян, а наши мужчины станут для ных уродами и будут попросту вымырать! Это всъё прырода! Ынстынкт размножэния! Жэнщина она легче адаптыруетса в новой срэде. Нэ зря в дрэвности, убивали мужчин, а жэнщин оставляли, и это ни как нэ влияло на культуры победителей. Жэнщины, как хамэлеоны, принимали новый окрас и новую культуру. Нэ все, конечно, но таких ранше убивали… Оттого-то хитрые евреи и решили национальность по матери передавать, еврейские женщины для них, что «Троянские кони», внедряющие их национальную культуру в чужие культуры, подобно плесени.

– Ладно, выбрасывай сигарету! Грустно становится, как тебя послушаешь. Дай вздремнуть хоть полчаса. Скоро уже на развод идти! Я сегодня в караул заступаю! – заявил Майер.

– Спокойного полуденного сна, малыши! А я прогуляюсь! – Хашимов соскочил с кровати, накинул китель, сунул в карман изящные электронные часики. Стукнул полированными хромачами по деревянному полу. Накинул шинель и поспешил на выход, вытягивая другую сигарету из пачки. Майер повернулся на бок. Тимофеев смотрел грустно в окно…

Великое переселение

Январь 1988 г. Ружомберок.

Общага.

Возбуждённый Хашимов буквально влетел в комнату.

– Всё, Майер, для тебя печальная новость, переселяюсь я!

Майер медленно поднял голову, изобразив полное равнодушие, хотя душа запела от этой «печальной» новости.

– Скатертью дорога!

– И вам нэ хворать! А вот вам и замена! – он вытянул руку в направлении входной двери, в проёме которой «нарисовался» молодой прапорщик азиатского вида.

– Бабаев моя фамилия! Тимур я! – новосёл стоял какой-то хмурый, словно его вызвали сюда на вздрючку. Видимо, волновался в пока ещё незнакомой ему среде…

– Заходи! Гостем будешь!

– Да я вообще то не гостить сюда пришёл…, а жить.

– Ну так не гости, заходи, живи, Тимур!

– Тимур! А где твоя команда… а?!

– Команда? Да вот вы его командой и будете, – усмехнулся Хашимов.

– Меня так, вообще-то, в честь великого хана Тамерлана назвали, —

прапорщик важно прищурился и переступил порог комнаты…

Первая медаль

23 Февраля 1988 г. Ружомберок.

Участок.

23 февраля. Настоящий праздник для военных. Единственный праздник для пехоты. День, который, как ни прискорбно, приписывают себе все мужчины и даже те, которые «откосили» от Армии! При этом, у каждого есть свой индивидуальный профессиональный праздник – день шахтёра, энергетика, день учителя, день танкиста или день десантника, но нет отдельного «дня пехоты»! Ибо день этот и есть всеобщее 23-е февраля! И даже в этот знаменательный и единственный профессиональный праздник, и без того «обворованная» пехота, стоит себе на плацу и ловит полный праздничный «кайф» в своих лучших армейских праздничных традициях «лошадиной свадьбы»!..

Полк притопывал на плацу, стуча сапогами по мёрзлому асфальту, прихватывающему февральским морозом пальцы ног от долгого здесь топтания.

Но этот «профессиональный праздник» был не такой, как все предыдущие, если вообще бывают похожие дни! В этот «Красный день календаря» Советская Армия отмечала свой 70-й юбилей! По этому случаю была даже выпущена соответствующая событию юбилейная медаль!

Начштаба называл фамилии офицеров, которые выходили к трибуне и торжественно получали эту трепетную награду…

– Служу Советскому Союзу! – бодро выкрикивали офицеры, положив в ладонь жёлтый кругляш медали, резво козыряли и, лихо разворачиваясь, бежали назад в строй.

В завершение всего, полк начал петь Гимн Советского Союза:

 
«Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз!..»
 

Тимофеев, радостно ощущая в кармане награду, задумался, глядя на серые контуры казарм на фоне угрюмого холодного неба. Исполнение гимна всегда было также очень волнительным мероприятием, добавляя остроту вкуса к свершённому сегодня. Особенно тогда, в училище. Из всех раз, более всего запомнился именно тот раз именно та общеучилищная вечерняя поверка. Тогда за светлыми контурами казармам полыхал алый летний закат.

Прошлое

1985 г. Новосибирск.

Новосибирское ВВПОУ.

Подтянутые курсантские роты, в выгоревшем на солнце светложёлтом, почти белом «ХБ». Жёлтые лычки на контрастных своей яркостью, красных погонах. Яркие красные околыши фуражек. Приподнятое настроение в предвкушении скорого летнего отпуска! И восторженное пение Гимна, сотрясающее своей мощью молодых сильных голосов, стены казарм, окруживших училищный плац:

 
Сквозь грозы сияло нам солнце свободы, И Ленин великий нам путь озарил: На правое дело он поднял народы
На труд и на подвиги нас вдохновил!
Славься, Отечество наше свободное, Дружбы народов надежный оплот!
Партия Ленина – сила народная
 
 
Нас к торжеству коммунизма ведет!
 

Курсанты пели с явной приподнятостью на фоне алого заката, раскрасившего западные горизонты.

23 февраля 1988 г. Ружомберок.

Сейчас же февральский мороз студил покрасневшие носы, пальцы в сапогах. Хмурое небо, нависало сверху, а мощные слова гимна сотрясали округу, наполняя кого-то скукой, а кого-то действительно воодушевляя, давая мощный импульс на преодоление всех трудностей и лишений, связанных с воинской службой:

 
В победе бессмертных идей коммунизма
Мы видим грядущее нашей страны,
И Красному знамени славной Отчизны
Мы будем всегда беззаветно верны!..
 

И вот плац позади. Солдаты в клубе смотрят долгожданный фильм. А здесь любой фильм был долгожданным, т.к. позволял бойцам перенестись, хотя бы в воображении, подальше от нудной суровой действительности. Офицеры девятой роты сидели в канцелярии.

– Ну что, обмыть надо, медальки-то, а, комиссар? – ротный кинул Тимофееву, слегка намекая на вполне ясные обстоятельства. Вскоре, обмакнув медали в стакане с «Пшеничной», привезённой из Союза, офицеры залпом опрокинули оную «огненную воду» в себя, поморщившись. Закусили кислыми маринованными пáрками6161
  (Пáрки – сосиски).


[Закрыть].

– Добра водка! – недавно прибывший в роту новый взводный старшой лейтенант Иван Зенич звонко крякнул, смачно занюхал горбушку словацкого с тмином хлеба, достал пальцами из банки маринованный огурчик, смачно с хрустом откусил.

– Бери пáрки, – протянул Тимофеев банку.

– Парки это есть хорошо! Курки, парки! Я-я! – пошутил Зенич и добавил. – Э-эх, картофанчику бы шас!

– Шо, товарищ Зенич, без бульбы никак?! – усмехнулся ротный Николай Сидоренко.

– Эт точно! Никак, товарищ старший лейтенант. Без бульбы нам и ни туды, и ни сюды!

– Картофель варим, картофель жарим, картофель просто так… ярим.

Все заржали, включая и Зенича.

– А как у вас там, в Бульбяндии то, говорят, девахи красавицы!

– А-то! Одна из таких – моя жена! – Зенич расправил плечи, почесал свой пухлый нос толстыми пальцами, расплылся в лыбе.

– А знаете, вообще, почему белорусов бульбашами зовут, а? – хитро прищурился Зенич.

– Почему? – Тимофеев взял бутылку, принялся разливать по второй.

– Когда на Руси народ картошку жрать приучали. А глупый народ бунтовал.

– А-а-а! Картофельные бунты?

– Точно! А в Белоруссии картошечку уже тогда без проблем! Российские власти и говорили тогда россиянам, дескать, вона, глядите, там люди едят эти пресловутые «чёртовы яблоки» и ничего! А вы, бестолочи, всё бузите! А в Белоруссии народ ел картофан, потому что здесь было много войн. Пшеницу вытопчут, а бульба себе в земле сидит, её выкопал, когда трэба и усё!

– Эх, белорусы-белорусы, досталось вам! Даже эти «чёртовы яблоки» пришлось жрать под ляхами! Ну, ладно, поехали, за наши медали! Чтобы это были не последние наши награды! И за многострадальный белорусский народ! – Тимофеев поднял бокал, покосившись на Сидоренко.

– Молодец, комиссар! А то я уже думал, что сегодня без тостов снова будет пьянка. Только слишком короткий у тебя тост был. Да ладно, поехали! – Сидоренко пошёл «на сближение» кружек.

– Поехали, – Зенич схватил кружку. Раздался стук кружек, хруст огурцов, комнату наполнил аромат мягких кислых маринованных словацких парок…

– А вообще, я тут как-то слышал по радио, что белорусы – это и есть ляхи, а история Белоруссии – это и есть история Речи Посполитой и Великого Княжества Литовского. Белоруссия была раньше от Балтийского моря и до Чёрного! А все беды у нас были от княжества Московского! И что это вы, русские нас, белорусов, в советских учебниках по истории обыдливали, сделали из белорусов забитых крестьян, а у нас ещё такая себе богатая национальная история!

– Когда говоришь про историю, Ваня, важно представлять, об истории чего именно говоришь, – Тимофеев посмотрел на взводного серьёзным взглядом, – об истории одного генетического рода, именуемого в твоём случае, «белорусами», об истории нескольких народов, объединённых в единое государство, или об истории территории.

– Да какая тут разница! Ну, ты задвинул! История территории!..

– А то, Вань, что народы не только перемешивались, но и перемещались по территории. И я совершенно уверен в том, что сегодня никто не живёт там, где жили его предки. Границы двигались, а вместе с ними двигались и народы. Убеждён, что генетических потомков тех, кто в девятом веке населял, например, Киев, в этом городе сегодня мы не найдём!

А в Белоруссию, вместе с Речью Посполитой тогда переселились поляки, а настоящие белорусы, в большинстве, бежали в княжество Московское, а те, кто остался, приспосабливались и выживали, уж как могли. Но когда Российская империя передвинула польскую границу назад, далеко на восток, туда массово обратно переехали пригранично проживающие россияне, в том числе и потомки тех самых переселившихся «древних белорусов». Ну и так далее.

– Да с чего ты всё это взял? – Зенич недовольно насупился.

– С чёго? А ты посмотри, даже сегодня, когда границы двигаются, народ массово бежит с утраченных территорий! А ты думаешь, что в тот период было как-то иначе? Уверен, что тогда бегство населения было ещё более массовым! – резал Тимофеев безапелляционно.

– А что, интересна твоя идея переселения народов вместе с границами, – Сидоренко снова наполнил кружки, – а что, ведь это всё не лишено логики! А?

– Не лишено? – Зенич взял кружку, понюхал, поморщился.

– Конечно, а кроме того, сегодня практически нет генетически чистых людей, – Тимофеев поднял кружку с «Пшеничной», – ну, давайте, короче, за дружбу, интернационализм и братство!

– Ну, не скажи, есть и сейчас люди «чистых кровей»! – поджал губы Зенич, подтянув к себе кружку.

– Да ну! Это кто, ты, что ли, Иван, «чистых кровей»! – Сидоренко хлопнул взводного по плечу.

– А то! Мои и папа, и мама были белорусами.

– Да ладно! В СССР почти никто не знает о своих предках дальше бабушки-дедушки, или, в лучшем случае, прабабушек и прадедушек. А кем были уже их предки, никто не знает!

– Я знаю!

– Да откуда!

– Бабушка рассказывала.

– О чём она тебе рассказывала?

– Да обо всём рассказывала! Мой дед был белорусским рабочим, воевал в гражданскую с беляками. А бабушка была белорусская крестьянка.

– Ничего, пройдёт время, и, возможно, ты будешь рассказывать другие истории, что кто-то из твоих предков воевал за беляков и был не рабочим, а дворянином. А мож, вдруг окажется, что по матери или бабушке ты ни какой не белорус, а, например, поляк или еврей! – Тимофеев явно задирался.

– Сам ты еврей! – разозлился Зенич.

– А чё, в Белоруссии евреев, говорят, много! А чё плохого? Вот возьмёшь, да и уедешь себе в Израиль! Знаешь, как туда некоторые рвутся. Там некоторым земля мёдом помазана! Обетованная земля-то там! – усмехнулся Тимофеев. – А чё, люди всегда ради выгоды среди своих предков находят себе самого «политически» правильного, а не выгодных предков ховают себе в бульбу!

– Да тьфу на тебя! Мои предки, вообще, были нормальными белорусскими шляхтичами.

– Да ну? Во, япона мать! Вот так-так! Вот уже и началися перевоплощения. То рабоче-крестьянские корни, а тут, вдруг, белорусскими шляхтичами, говоришь? А что, и такие бывали?

– Представь себе, бывали!

– Ну, хорошо, так они были шляхтичами или всё же имели рабоче-крестьянского происхождения? А я что говорил!? Ты уж, пожалуйста, уточни нам своё классовое происхожденьице-то! – Тимофеев явно язвил, – а то мож, ты у нас тут политически не благонадёжный товарищ! Целый польский шляхтич!

– Белорусский!

– Не мели ерунду, белорус и шляхтич – понятия не совместимые, это звучит примерно как «английский индеец», «немецкий русский», ну, как то так…

– Сам ты, Тимофеев, «английский индеец»! В СССР всю белорусскую историю исказили, а у нас, на самом-то деле, были белорусские шляхтичи! А вот русские, наоборот, были врагами белорусов испокон веков.

– Вань, ты сам-то сверишь в ту чушь, которую сам сейчас и несёшь? А? Где-то я эту подноготную уже слышал! Ты сам-то понимаешь, кто эту вот дрянь для таких, наивных, как ты стряпает-то, а? Это скорее я шляхтич, чем ты.

– А ты-то чё?

– А кто-то из моих предков, говорят, из тех мест будет. Мы же все перемешаны! Даром что я в Хабаровске-то рождён, а дальние предки-то мои, что до революции были, с Запада!

– Ладно, бросьте мне дурковать, шляхтичи, мать вашу так! А ты, Ваня, ещё тот, оказывается, супчик! Ну, да ладно,.. выпьем лучше, – Сидоренко поднял свою кружку, стукнул о другие, стоящие на столе, опрокинул в себя, не дожидаясь. Остальные тут же последовали за командиром, который, дожевав сосиску, продолжил, – кем бы наши предки ни были, их политические взгляды, кроме всего, никогда бы полностью не совпадали друг с другом, и будьте спокойны, не совпадут с нашими или вашими. Поэтому враги твоего пращура, Ваня, не твои враги, а его друзья совсем не обязательно твои друзья. Идея «генетической преемственности» взглядов и идеологии во времени не состоятельна, другими словами. Понято?

В воздухе висела напряжённая тишина, усугубленная алкоголем. А ротный продолжал.

– Хотя определённые задатки и передаются на генетическом уровне, всё-таки взгляды, идеология и культура прививается человеку тем социумом, в котором он вырос и существует. А выросли мы все где?

– Где? – Зенич недовольно почесал нос.

– В СССР! Потому сегодня мы все – одного поля ягоды! И неважно кем у кого были предки! Важно то, кем мы являемся сейчас! Поэтому попытки отдельных граждан СССР отмежевать себя лично от общей истории и культуры в СССР по псевдо национальному признаку, по меньшей мере, не состоятельны!

– Это почему же? – продолжал бараниться Зенич, – История Белоруссии – древняя самостоятельная история, постарше Московии будет. И я думаю, что Белоруссии, как и другим, необходимо самоопределяться. И чем скорее, тем лучше!

– Кому лучше-то?

– Да всем лучше! Мы вот столько продуктов в Россию поставляем! А самим жрать нечего. Перестанем Москву кормить, вот тогда и заживё-ём, как раньше, когда Белоруссия была от Балтийского моря до Чёрного! – Зенич даже прикрыл глаза от удовольствия. – А что, мы себе имеем полное законное социалистическое право на самоопределение!

– Так то же Речь Посполитая была, а не Белоруссия.

– А какая разница. Это сегодня она называется Белоруссия, а тогда называлась Речь Посполитая! – заявил Зенич, гордо задрав подбородок.

– Ну, хорошо, Зенич, красиво задвигаешь. А Польша-то тогда куда делась? А что ты думаешь, комиссар, если сегодняшние национальные республики, типа Белоруссии, когда-то захотят «самоопределиться», и образовать свои государства, воплотив, таким образом, своё законное социалистическое право, то с какого момента они должны писать истории своих государств? – ротный посмотрел проникновенно в глаза своему заму по политчасти.

– Дело, товарищ старший лейтенант, конечно, тонкое, но, в целом, в принципе, я считаю, что с той даты, когда это решение о «самообразовании» и будет принято! Потому что сегодняшние советские республики имеют и с территориальной точки зрения и с точки зрения национального состава населения слишком отдалённые представления о тех государственных образованиях, которые некогда где-то в каком-то виде и существовали. А некоторые и не существовали никогда, по крайней мере в точных рамках современных республик. Уверен, что если это случится, найдутся умники, которые попытаются сочинить новые истории, построенные на лжи и перевирании исторических фактов! – Тимофеев задумался, вспоминая смутные обрывки своих странных снов, которые не мог пересказать, но общая суть которых чётко формировала его собственное мировоззрение.

– Ты что-то задвигаешь, как с трибуны съезда! И почему сразу на лжи! На факты можно смотреть с разных сторон. Только и всего, – Зенич упорствовал.

Этому упорству способствовал более сам факт противостояния, ибо сохранить своё лицо в таких спорах всегда важнее и самой истины!

– Ты, Зенич, наверное «Голоса Америки» наслушался, соловьём запел. А завтра эти «соловьиные трели» в учебниках пропишут. Я тут недавно видел такую историю во сне!..

– Где ты видел? – Зенич усмехнулся.

– Во сне видел.

– Тебе бы к психиатру сходить, Тимофеев! Тебе, холостяку, во сне нужно баб видеть, а не историю! А истории национальные всё же существуют, как бы в СССР они не выжигались! И по радио правду говорят! Свободное радио слушать, это тебе не сны смотреть и не программу «Время»! И вообще, сейчас плурализьм!