Текст книги "Зденка"

Любовь к бензину
«Ведь танцы – это только лишь предлог!!!»

1 апреля 1988 (пятница)

г. Ружомберок.

Майор Карпов уже почувствовал, определённо, успокоение от случайной размолвки, случившейся три месяца назад. Он и не рассчитывал ни на какое примирение с женой-изменщицей. То, что сперва повергло его в шок, больно ударило по воспалённому самолюбию, теперь вызывало даже определённую радость и облегчение. Он чувствовал себя словно заново рождённым. Привычный «черно-белый» мир, состоящий из верениц стереотипов, наполнился снова красками, запахами и ему казалось, что он скинул со своих плеч целую кучу старого семейного хлама. Перед ним медленно восходил рассвет, словно обновлённой жизни. Он почувствовал себя снова двадцатилетним мальчишкой.

Карпов был умным и хватким человеком, из рабоче-крестьянской семьи, что очень было ценно для его дикорастущей карьеры советского офицера. Если уж кому и светила карьера стать генералом, то именно такому офицеру! Однако, несмотря на довольно неплохой оклад, всё, что он зарабатывал, очень быстро спускалось. Он регулярно высылал щедрые переводы на родину. А в отпусках оставлял, по сути всё, что удавалось сберечь за целый год его расточительной жизни, да ещё и умудрялся хорошенько залезть в долги. Истинный служака. Неприхотливый с одной стороны, но любящий жизнь здесь и сейчас, с другой.

«Мы раздетые, зато наетые», – любила с юности приговаривать его, теперь уже «де-факто» практически бывшая, жена Оксана, также ценящая в жизни её драгоценный миг и не заглядывающая в слишком далёкое завтра. Совсем уж «раздетыми» они никогда не были, конечно, разве что в самые первые годы. Это больше так, фигурально, но и особых сбережений у них так же не создалось. Здесь, за границей, всего полно. Были бы деньги.

«А до замены-то совсем недолго осталось, большая часть уже пролетела незаметно, а что у тебя есть? Ты ведь даже и не одет толком». – Подумал он.

С этих пор майор Карпов стал упорно думать. А ведь что правда, то правда. Прежде, с бывшей супругой они любили тратить деньги на короткие радости. И что у него есть за душой сейчас? Он вдруг остро осознал, что срок его пребывания здесь действительно подбирается к своему логическому завершению. Всё то, что он откладывал на потом, уже может никогда и не сбыться. И он стал с остервенением подгребать под себя. Его новая молодая пассия также поощряла его стремления, мотивируя к постоянному росту его собственных запросов. Но денег, которых ранее было вполне достаточно для маленьких человеческих радостей, теперь явно не хватало для более серьёзных материальных приобретений, которыми он, со свойственной ему щедростью, одаривал даму своего сердца. Но что ему, офицеру управления, фактически состоящему на полном довольствии, стоило поправить своё материальное положение! Однако аппетиты росли, а тут ещё этот словак, вечно просящий у него в реставрации бензина…

«А почему бы и нет?» – вдруг решил Карпов, – «да и не привыкать, ведь это дело, в принципе, не внове…!»

Расположение полка.

– Солдат, загрузи эти канистры, – Карпов махнул своему водителю в направлении зелёных канистр с бензином.

УАЗик выехал за КПП и через минут десять остановился около реставрации. Карпов вылез из машины. Зашёл внутрь заведения, оглянулся.

– А-а-а-а! Алексей! Агой! – словак лет под тридцать в клетчатой рубашке отставил кружку с пивом, поднялся, протянул руку вошедшему офицеру, расплылся в улыбке.

– А-а-а! Мирослав! Агой! Пойдём! – Карпов протянул руку в ответ, но улыбки не было на его лице.

– Kamarad! Zahody. Slivovitsu? Перейти?! Для Советско-chehoslovatskoe priyatelystvo! 7171
  (priateľstvo – дружба)!


[Закрыть]– Pozhiloy Словакия gustыmi pshenichnыmi Усама tsoknul беспорядок detsoy, ужэ napolnennoy slivovitsey и protyanul mayoru. Кафедра ulыbnulsya. Hlopnul Словакия plechu. Taco sluchalosy zdesy не редкость. Poэtomu Высоко bы ужэ кто не удивлен. Oni, Советский voyaki, наводнение chuvstvovali sebya zdesy nastoyashtimi osvoboditelyami! Но seychas эto bыl osobыy случае… не «priyatelystva» Ради на bыl zdesy.

– За дружбу! – опрокинул он в себя сливовицу. Поморщился.

– Добре, камарад. Добре! – майор хлопнул словака по плечу. – Дякуй! Большой дякуй! – он перевёл взгляд на улыбающегося Мирослава, снова повернулся к щедрому камараду, – препачь! Нужно идти. Довиденья, камарад, довиденья!

Мирослав и Карпов вышли из реставрации. Водитель лихо перекинул в рядом припаркованную «Шкодовку» канистры…

С носом

Апрель 1988 г. Ружомберок.

Офицерская общага.

– Влад, давай накатим с горя! – Майер приподнял тампон над губой, который был уже пропитан водкой, залил очередную порцию, кинул туда же кусок колбасы, маринованный огурец. Глотать и жевать без носа, было очень трудно. Дико закладывало уши, которые он без конца продувал. Он то и дело открывал рот, захватывая воздух. Кончик языка онемел уже от пересыхания из-за постоянно открытого рта. Боль стучала в носу молотками, распространяясь по всему черепу. Если бы не водочная «анестезия», лез бы он сейчас на стену. А так, вроде, немного легче. Да и отвлекало от того дурдома, который закручивался вокруг него. Думать об этом не хотелось.

– Сашка, мы этому Петренко ввалим! Точно, Бабаев?! – Тимофеев пихнул Тимура.

– Он у нас попля-я-яшет! – закивал тот, продолжая жевать жвачку своего хваленого «деликатеса».

– Да бросьте вы, я с ним и сам разберусь, только чуть позже…

Расположение 3-го батальона.

Тимофеев отложил в сторону план-конспект очередного политзанятия, посвящённого очередным событиям в Польше, где на традиционные «первомайские дрожжи» кто-то умело замешал «мятежное тесто» для нового передела мира. Для крушения социалистической системы, созданной новой Российской Империей – СССР. Там сейчас забастовали тысячи рабочих, вероятно, против системы собственной «гегемонии».

«Да, зашевелилась снова контра! Но ничего, чем быстрее в Союзе будут перестраивать нашу экономику, тем скорее мы станем эффективными, и тем скорее люди получат свои материальные блага, ради которых, собственно, вся эта канитель и происходит во всём мире, и тогда ни одна „Солидарность“ на мятежи против Советской власти народ не выведет. Не опоздать бы только с этим!» – подумал политработник и вышел на улицу.

Было тепло и солнечно. Так всегда бывает по весне, когда тёплый, но свежий воздух ещё с остаточной весенней прохладой буквально наполнен жизнью и духом обновления приближающегося лета, действуя на окружающий мир, словно пятничный день, обещающий долгие выходные впереди.

Он лениво потянулся, жадно втянул ноздрями воздух, наполненный смолянистым запахом пробивающейся сквозь почки салатовой листвы.

Умиротворение нарушил не слаженный стук сапог. Он повернул голову в сторону нарушителей тишины. Это Хашимов вёл мешковатый строй из шести унылых испуганных молодых бойцов, на остриженные головы которых были неумело нахлобучены пилотки.

– Что, Альяр, пополнение прибыло?

– Да-а! Пополнение тоже мэне! Ты посмотры на этих доходяг! – он вытянул досадливо ладонь в сторону этого жидкого строя.

– Да и у нас не лучше! – пожал плечам Тимофеев.

– Нэ лучше, говоришь? Что, обделили лучшую роту в этот раз? Да ты посмотры вот на того особенно, – он ткнул пальцем в сторону последнего бойца, втянувшего голову в плечи, – это рядовой Якушев. Хрэн моржовый! Чувствует моя задница, что хлебнём мы с этим заморышем горя!

– Чем он тебе не нравится? Нормальный, вроде, боец.

– Да такие чмыри либо стреляются, либо вешаются при малейшей возможности! – полушёпотом прошипел Альяр. – Вот скажы мнэ, как я его в свою роту-то запущу, такого орёлика! Толька на прывязи, толька с собой толька водить!

– Ну ты и води с собой этого своего «Тольку»!

– Ко-го?

– Тольку! Сам же говоришь… «тольку водить»!.. – сострил Влад.

– Тольку? Хм… Эй, боец, как тебя зовут, я забыл? – Хашимов кинул солдату.

– Рядовой Якушев, – вскинул голову тот, глядя испуганно на офицеров.

– Якушев! А имя твоё как?

– То-ля! – промямлил тот и опустил глаза.

– Ну, вот, Толька он и есть Толька! – усмехнулся Тимофеев, по—детски обрадовавшись такому чудному совпадению.

– Скоро нэкому в армии служить будет. Мало того, что одни косят, другие такие вот «Тольки», типа этого Якушева, так и общая рождаемость, говорят, падает.

– Да-а! Не желает народ размножаться.

– Народ беднеет, вот и не размножается, – пожал плечами Альяр.

– Беднеет? А я думаю, что дело не совсем в этом.

– Ещё как в этом! Дай людям дэнег за рождение ребёнка, сразу картинка и измэнится.

– Вряд ли это даст мотив нормальным родителям. Зато хорошо простимулирует безответственных людей, которые будут хотеть просто заработать на рождении детей, да ещё и пропить эту государственную помощь. Выходит, государство таким способом простимулирует рождаемость беспризорников, будущих преступников, просто несчастных детей, не способных создать оплот государственности.

(И действительно, влияет ли материальный достаток на рождаемость? Но при высоком достатке в Европе рождаемость низкая, а в бедных «развивающихся странах» рождаемость даже приходится местами и сдерживать!)

– Да бог с ней, с государствэнностью! Просто нам с тобой работы-ы-ы сколько! Настаяшэго мужчыну каждый второй проходящий ребёнок должэн папой называть! – засмеялся Хашимов. – Подымем в отпуске демографическую сытуацию!

Тут на крыльце появился Бабаев.

– Привет!

– Здорово, Тимур, коли не шутишь, – Хашимов наклонил голову набок.

– Вы знаете, тут Петренко пива с пивзавода подогнал в канистрах! Идём, пока халява не кончилась!

– Мне не до пива, мне вот молодых сегодня ещё нужно в баню вести, спинки им потереть! – Хашимов сморщил лицо, отвернулся, затем, скомандовав строю притихших солдат, последовал за ними в казарму.

– Кто привёз пиво-то, говоришь? Петренко? – прищурился Тимофеев.

– Он! Ну, что, ты идёшь? Меня Петренко лично позвал. У него тут ко мне должок завалялся, так что идём, не боись! – махнул рукой Бабаев.

– Эх, Тимур, Тимур! Я из рук врагов своих друзей пива не пью!

– А-а! Какой врагов?..

– Он нашему другу нос сломал на днях, забыл? Или пиво память затмило?

– Да причём тут это? Пиндюлей мы ему ещё вставим как-нибудь! Зуб даю! А пока дают пива, то чё, пиво же не виновато, что так вот это оно вот,..– Бабаев, не найдя далее слов, махнул рукой и пошёл дальше, – ну, как хош! Я у врагов тоже пива не пью, я у него просто его возьму, и всё!

– Я друзей на пиво не меняю! – принципиально поджал губы Владислав.

– Да тьфу на тебя! А я шо, меняю кого-то на пиво? И во-още, он мне должен! Я долг забираю пивом, понятно! Короче, не долбай мэне мозги! Шайтан! Я пошёл! Всё!

– Давай-давай! – Тимофеев развернулся и пошагал по асфальту длинной прямой полковой дороги, изрезанной набухшими весенними трещинами, считая Бабаева предателем…

(Что ж. Так бывает. Порой те, кого мы считаем друзьями, продают нас с лёгкостью не за понюшку табака. За мелкую халяву изменяют принципам дружбы и солидарности, якшаясь с недругами нашими, порой даже не понимая того, что совершают тем самым низость. На радость недругов наших, торжествующих свою психологическую победу над вами, с радостью наблюдающих, как друзья ваши радостно пьют и кормятся с их рук, отдавая тем своё предпочтение их лидерству, становясь под их флаг. Предавая вашу дружбу и принципы солидарности. Зачастую даже не осознавая это!)

– Тимофеев! Вот на ловца и зверь бежит! – навстречу вынырнул комбат. – К секретарю парткома щас зайди! Понято?

– Так точно, товарищ майор!

– Выполняй, лейтенант! – он пошагал дальше и, сплюнув, добавил. – Мать вашу дивизию!..

«Дед Герасим»

 
Когда девчонке 18
А парню дембель через год,
Ты можешь спать, солдат, спокойно!
Она тебя уже не ждет…
 

Солдатский фольклор.

Май 1988 г. Ружомберок.

Чипок.7272
  («Чипок» – содатская чайная на территории воинской части, или «Чрезвычайная Индивидуальная Помощь». Это одно из первых слов, с которым знакомится молодой человек, едва надев солдатские сапоги. Чипок – это символ сытости и достатка. Чипок – это возможность на несколько мгновений отвлечься от тягот и лишений воинской службы. Чипок – это первое место, куда стремится солдат или курсант после получки или получения денежного перевода.)


[Закрыть]

Бедиев, едва протолкнувшись в «чипке» к прилавку, где с важным видом стояла в накрахмаленном колпачке продавщица, вдруг услышал за спиной грозный голос.

– Алё! А ну-ка, салабоны, расступились, дед Герасим идёт последний раз в чипок!

Это был рядовой Герасимов из девятой роты. Хотя он был уже даже не просто дед, а целый настоящий дембель, «дед Герасим» всё же звучало лаконичнее, лаская собственный слух этому юноше.

Солдаты расступились, отдавая дань почтения старослужащему в дембельской форме. Отодвинулся и Бедиев.

– А-а-а! Это ты, земеля! – обратился он к Бедиеву, которого считал своим земляком, так как оба были с Дальнего Востока, при этом Бедиев учился во «Владике», откуда и был родом сам Герасимов.

– Давай, Женька, идём, выпьем «малиновки» за мой дембель, – предложил он и важно добавил, хохотнув: «Я ждал, как сыр ждала ворона Приказ министра обороны!» Вскоре они сидели за столиком с бутылками «малиновки» и печеньем.

– Везёт же тебе! – грустно произнёс Бедиев, глядя на воодушевлённого земляка.

– Ни-че-го! Будет и на твоей улице праздник! – довольно усмехнулся дембель.

Эх, как стремительно летят сегодня годы! И как тогда они медленно тянулись! Как счастливы были те, кто, наконец, дожидался «своего часа»! И каким недостижимым казался этот солдатский двухгодичный срок!

– А пока тебе, Бедиев, ещё как медному котелку-у-у!.. – Герасимов заржал беззлобно, но явно с нотками радости за то, что у него это всё уже позади!

– Пока я тут служу, моя девушка меня забудет! И так уже почти не пишет.

Герасимов посмотрел на него искоса.

– Ты чё паришься! Мир бардак,.. не знаешь, что ли?

– Моя Динка не такая!

– Не такая! Ждёт трамвая! – передразнил тот.

– Не такая, – нервно настаивал Бедиев.

– А чё, у вас было что-то? А-а? Ты её того?.. Этого?.. А? Ха-ха-ха!

– Не-е! Я ж говорю, она не такая! В школе мы совсем не общались. Хотя мне она уже тогда нравилась! – Бедиев замолчал ненадолго, прожевал печенье, залил шипучей «малиновкой» и продолжил рассказ небрежно «по-дембельски» жующему земляку.

– Мы стали дружить, когда уже я после школы во Владике стал учиться. Но это было недолго. Пришла повестка из военкомата и вот…, – он поднял бутылку с «малиновкой», – я тута! А она – там. Сперва писала, а теперь почти не слышно. Тут даже один мой друг написал, что она тут с одним мужиком с нашего двора стала встречаться. Он уже лет пять назад в армии отслужил. Но я не верю.

– И зря не веришь! Бабы они любят парней постарше. Ты для неё ещё щегол, да ты и есть ещё настоящий слоняра! А потом, для нас, здесь, в армии, весь мир остановился. И пока мы здесь, за забором сидим, они-то там живут нормальной жизнью, среди других мужчин и соблазнов. Всё вокруг них, там, на гражданке, живёт прежней жизнью! Им сложнее удержаться, чем нам. Для этого сильно любить нужно. А вы чё, там, сам говоришь, только так, недавно «дружить начали»! – Герасимов вложил максимум иронии в последние слова. – А вообще, я считаю, что всё это из-за армии и получается. Вот и я сейчас на дембель вернусь, и пока салаги здесь, все их девчонки мои! Ух-ха-ха!.. Так что мало шансов у ровесников. А-а!? Дембеля-дембеля-дембеля!.. – запел себе под нос довольный Герасимов, уже предвкушая все те удовольствия жизни, которых он был лишён эти прошлые долгие два года и которые вот уже очень-очень скоро буквально обрушатся на него всей своей счастливою лавиною!..

Вскоре что-то надломилось в Жениной душе и он более не допускал в своей душе «сердечного трепета», осознав, что для женщины такой юноша – лишь повод для насмешек. Он забросил в чемодан в каптёрке все свои юношеские сочинения. Хотел было спалить их в курилке, но не решился. Что ж, девушки не любят влюблённых романтиков. Им нужны «конкретные разбитные пацаны»…

***

 
Однажды поэт какой-то решил,
Что любовь – вдохновение, грёзы, страданье,
Что приходит она к нам с небесных вершин
мы бессмертны в её ожиданьи.
 
 
Он любовь ту искал, он стихи ей писал,
Он сгорал от её дуновенья,
Но вдруг в том, о чём долгие годы мечтал
У него появилось сомненье.
 
 
И звезда, под которой родился и рос,
для него новый луч испустила,
и он больше не тот, без букета мимоз
Он не мажет бумагу в чернилах…
 
 
Да, он счастлив теперь, он былое забыл,
Он грядущее сверлит глазами.
И лишь тоненький сборник засохших чернил
Иногда истекает слезами.
 

«Поэту». Автор В. Земша

Пражская весна

Повод для ненависти найти проще, чем повод для любви.

Июль 1988 г. Ружомберок.

Общага.

– Ну и жарища! – Тимофеев открыл окно. – А ещё ты, Тимур, здесь смолишь свои сигареты. И так дышать нечем. Хоть на ночь не кури в комнате!

– Да, Тимур, ты лучше кончай дымить, – поддержал Майер, – а что про жару, так это ещё не жара. Тимур, тот тоже знаком с настоящей жарой. Когда воздух как горячее молоко даже ночью. Ты им даже не дышишь, а пьёшь – хватаешь воздух ртом, а его нет, просто какая-то тёплая масса вливается в лёгкие. Чувство удушья. Кажется, что утонул, что ты – рыба, сидящая в ухе. И вот-вот тебя выловят черпаком и сожрут какие-то местные аборигены. Такие же тёплые струи пота обволакивают твоё тело. Кажется, что ты – восковая фигура, поставленная возле доменной печи, которая плавится. Вот где понимаешь истину слов: «мы состоим на 90% из воды»! Когда пот льётся из тебя, как из рога изобилия. Когда из форточки, как из духового шкафа. И ты не ищешь за окном свежего ночного дуновения, наоборот, задраиваешь плотно оконный «люк» так, чтобы ни одна подлая «кумулятивная» струйка жары не просочилась внутрь душного, но всё же сносного, в сравнении с улицей, убежища! Так что здесь нет никакой жары. И не было никогда! Просто – милая тёплая погода. Спасибо небесам за чудный летний дар на наши промозглые тела!

– Саня прав! Ты, Влад, просто не знаешь, – Бабаев выпустил дым изо рта в окно и сел с сигаретой на кровать…

Вскоре все спали. Воздух был прокурен. Из приоткрытой фрамуги в комнату проникал тёплый летний воздух….

А Тимофеев снил сон. Он шёл по улице. Всюду пахло гарью. Вокруг был погром: перевёрнутые машины, битые стёкла. Кричащие что-то группы людей. Вдруг раздался тяжёлый рокот и Тимофеев увидел Т-54-ку с белыми полосами крестообразно7373
  (Таким образом была отмечена вся техника ВС ОВД, вводимая на территорию ЧССР в 1968 г.)


[Закрыть], словно перевязанную подарочной белой лентой, медленно ползущую по улице.

Молодой чех рванул на теле рубашку, подставляя голую грудь навстречу танку.

– Стреляй! Иностранцы! Иди домой! – Что-то кричал он на чешском.

Подскочившая группа молодых мужчин стала толкать танк, что-то громко выкрикивая и размахивая руками. Танк попятился, выпустив облако выхлопного газа, развернулся вокруг своей оси, объезжая разгоряченную группу с плакатами на русском.

«Отец – освободитель. Сын – оккупант», «Иван, иди домой, пока ты здесь, твоя Маруся е… с другим!» – прочитал Тимофеев на некоторых из них.

Вдруг кто-то кинул бутылку с зажигательной смесью. Советский танк вспыхнул, продолжая ползти, словно наматывая пламя на траки. Остановился. Экипаж, откинув люки, кинулся сбивать огонь. В солдат летели камни, палки, брань. Те лишь отмахивались, защищая себя руками, в исполнение приказа «не поддаваться на провокации». Тут откуда-то с верхних этажей раздался выстрел. Девятнадцатилетний советский механик в чёрном шлемофоне вскинул руки к небу, рухнул. Пуля второго выстрела прошуршала с визгом бешеного мартовского кота где-то рядом с Тимофеевым. Тот присел, ноги сами подкосились. Появился другой танк, он развернул башню в сторону выстрела. Ухнув, содрогнулся ствол пушки. Пороховой дым вокруг, гарь, пожар на верхних этажах в дымящейся пыльной дыре вместо былого окна. Люк танка открылся. Появился военный в странной какой-то форме, типичной для «фрицев».

– Теперь все в порядке! 7474
  (Теперь порядок (нем.))


[Закрыть]– Он помахал рукой Тимофееву.

«Немецкая речь, никак?! – пробило мозг лейтенанта и он хотел было машинально сигануть куда-то в канаву, но, увидев эмблему ГДР, остановился. – А-а-а! Это советские немцы, из ГДР!»

– Wie geht’s? Alles gut? 7575
  (Как дела? Всё в порядке? – (нем.))


[Закрыть]– военный кричал с башни Тимофееву.

– Я неферштейн! Донтанрестенд! Ни хрена вас не понимаю! Что ты шпрехаешь? Хэн дэ хох! Шнеля! Гитлер капут!

– Эти русские не понимают нас! Давай, Ганс! Чехи уже научились немецкий порядок, чтобы знать! Теперь мы можем дать чехи урок! 7676
  (Эти русские нечего не понимают! Идём, Ганс! Чехи узнали немецкий порядок! Пришло время их проучить! – (нем.)),


[Закрыть]– Вылез другой немец.

Танк покатил дальше. На улице везде была слышна немецкая речь. Солдаты вели себя по-хозяйски. Влад поёжился. Как-то это навевало странные ассоциации. Группы людей, увидев немцев, очень быстро в шоке ретировались. Видно, поняли, что церемоний не будет.

«Это тебе не славянских „братушек“, у которых приказ „не реагировать на провокации“, за усы тягать. Тут только рыпнись, получишь в харю в адекват!» – подумал Тимофеев.

Запах гари усилился.

Тимофеев открыл глаза. В комнате воняло гарью.

– Гори-им! – заорал Бабаев.

Все подскочили. На паласе тлел не затушенный окурок, расползаясь чёрным смердящим пятном…

– Бабаев, япона мать! Ты так нас всех спалишь!