Текст книги "Зденка"

Знакомство с девятой ротой

Среди людей обыкновенно существуют и лесть, и хамство. Но там, где нет лести, тотчас хамство доминирует в одиночестве. Поэтому лучше уж сладкая лесть.

28 Август 1987 Ружомберок.

Перрон.

И вот, наконец, полк прибыл. Это и радовало, и волновало. Так или иначе, пара безмятежных дней Тимофеевской «адаптации» иссякли.

Железнодорожная станция. Солдаты в грязном «хэбэ» сидят группками на вещевых мешках, курят. Двое произносят резкие слова на узбекском, борются. Один чёрный, как смоль, рассматривает в гранатомётный прицел платформу, на которой копошатся солдаты в чёрных комбезах, выбивая колодки из-под колёс БТРов. Комбат третьего батальона майор Пронин что-то втирает в уши капитану, который подобно проштрафившемуся школяру без конца разводит руками. Другие офицеры в пыльных зелёных фуражках, перепоясанные портупеями, кто курит, кто просто стоит и отрешённо наблюдает за всей этой суетой, другие сами суетятся на платформе, машут руками, что-то кричат. Старший лейтенант с усами, в засаленной полевой фуражке с багровым воспалённым лицом вместе с солдатами открывает борта на платформе. И вот первый БТР запустил двигатель, издал сигнал и медленно пополз по доскам платформы. Впереди задом двинулся офицер, вытянув вперёд руки, и зовущими движениями, как мать обычно зовёт к себе годовалого ребёнка, делающего первые шаги, повёл за собой грузную машину…

Наконец, последняя машина коснулась земли и пристроилась к вытянутой колонне. Подполковник Полунин (уже знакомый нам секретарь парткома) в повседневной форме, отличавшийся от всей этой чумазой братии своей лоснящейся чистотой, закончив разговаривать со словаком в синей фуражке, направился к уазику, и возглавляемая им колонна БТРов тронулась. Для сидящей пехоты третьего батальона майора Пронина прозвучала команда:

– Строиться в линию ротных колонн! Здесь впервые лейтенант Тимофеев увидел свою «лучшую» чумазую роту и своего «лучшего» усатого командира роты…

– Наш ротный – самый лучший в полку!

– Нэту нашэму ротному другова, – говорили бойцы о ротном и в глаза, и за глаза. Ротный принимал эти льстивые речи, тихонько ухмыляясь в чёрные усы. Ведь, как известно, среди людей обыкновенно существуют и лесть, и хамство. Но там, где нет лести, тотчас хамство доминирует в одиночестве. Поэтому лучше уж сладкая лесть.

Подъём

Сентябрь 1987 г. Ружомберок.

Офицерская общага.

Новенький будильник с блестящими золотыми колокольчиками сверху словно взорвался жутким грохотом, выталкивая сердце из груди бурными судорожными толчками крови.

– Чёрт! Снова утро!

– Задолбал этот дурдом!

– Это какое-то палево!

Молодые офицеры подскочили, матерясь на чём свет стоит. Очередное хмурое утро было очередным испытанием для каждого, не суля ничего хорошего, кроме ещё одного дикого суматошного дня. Прощай, безмятежное тепло постели!

– Как тебя там, Тимофеев, зовут, напомни, – бросил старший лейтенант Хашимов Альяр, один из соседей по комнате, натягивая трико.

– Влад… В-владислав, – ответил сбивчиво тот, пихая ногу в сапог.

– Форма одежды спортивная. Ты не знал?

– Не-а. А у меня нету.

– А у тебя, Саш, чё, тоже нет? – кинул он третьему обитателю комнаты, такому же, как и Тимофеев молодому лейтенанту Майеру Александру.

– Нет.

– Нихрена у вас, салаги, нет! Ни спальников, ни спортивной формы! Ладно! Мож, на первый раз!..

Молодые офицеры бежали к калитке КПП. Дежурный по контрольно-пропускному пункту уже стоял в готовности, согласно распоряжению командования, повесить замок на железную дверь, закрыв тем самым шанс для безнадёжно опоздавших.

Какой-то майор из соседнего батальона смачно растянулся, спотнувшись на пути к «заветному» проёму в сером заборе.

Офицеры прыснули от смеха. Было смешно видеть валяющимся чуть ли не в луже, оставшейся от вчерашнего дождя, старшего офицера. Однако время тикало, и они ускорились, проскочив внутрь с облегчением. Теперь они бежали вместе со сконфуженным, потирающим разбитые колени майором…

Плац. Возле трибуны грозно прохаживается полкач, подполковник Гребенщиков, которого меж собой офицеры прозвали просто «Гребешком». Ему уже лет пять за тридцать, не самый молодой комполка! Важный, по обыкновению, со свитой.

– Что, товарищ майор! Что, товарищи офицеры! Спать любим? Оподание на три минуты! Становитесь в третью шеренгу! – начштаба выстраивал шеренги по мере «поминутного» прибытия опоздавших.

– Тимофеев! Ну, ты и супчик! Ты чё с опозданий-то начинаешь? – Сидоренко зыркнул из счастливой первой шеренги прибывших вовремя.

– Шо, товарищи офицеры! Не все умеют ещё просыпаться вовремя?! Спать любим!? Или по ночам где-то шляетесь? Ну, ничего! Будем тренироваться!.. Дежурный!.. Переписать опоздавших! – распорядился искривлённой гримасой рта командир полка.

– Где ваша спортивная форма, товарищи офицеры? – начштаба сухим взглядом прошил Майера с Тимофеевым.

– Виноваты, исправимся!

– Испра-авитесь! Куда вы денетесь! Чтобы завтра же были в спортивной форме!

– Ответственные по подразделениям, на подъём! – прозвучала команда дежурного.

– Тимофеев! Давай, иди, подымай роту! – ротный, капитан Сидоренко, хлопнул Владислава по спине.

– Майер, раз ты без спортивки, давай, поднимай роту! – кинул Хашимов, в свою очередь, и побежал вместе с другими офицерами на зарядку на спортивный городок под чутким присмотром полкового командования…

Поздний вечер. Офицерская общага.

– Ну, сегодня и дурдом выдался! – Майер и Хашимов вошли в комнату, где уже лежал на кровати Тимофеев.

– А что, знакомство состоялось! У меня есть из Союза пара бутылок «Пшеничной», так что можем «замочить» такое дело, а? – Тимофеев полез в чемодан. Хашимов и Майер, уже днями раньше успевший получить «боевое крещение», утвердительно закивали.

– «Пара» – это сколько? – съязвил Хашимов.

– «Пара» – это две!

– Одной пока вполне хватит!

Вскоре на сдвинутых табуретках появилась какая-никакая скудная закуска. Офицеры стукнулись стаканами с прозрачной жидкостью без цвета, вкуса и запаха.

– Ну, поехали, за знакомство!..

Весёлое армейское воскресенье

30 Августа, 1987 Ружомберок.

Продолжался обычный армейский выходной день. Выходить, собственно, было некуда и увольнительных здесь, за границей, не существовало. Бойцы, озадаченные «по уши», вяло суетились, в меру своей испорченности выполняя кажущиеся им «тупые» задачи в духе классического армейского «дурдома». Тимофеев отправился в полковой клуб. Его, «дикорастущего» офицера, переполняли новаторские идеи, и он желал наполнить серые армейские будни бойцов хоть каким-то разнообразием для поднятия их морально-боевого духа. Что было в его «зелёном» черепке в этот раз, нам точно неизвестно. Но едва приблизившись к серой коробке полкового Клуба, Тимофеев услышал громкую брань и выкрики на разных языках. Большая группа черноголовых солдат плотным кольцом окружала двоих, жестоко бьющихся друг с другом.

– Разойдись! – Тимофеев, не сомневаясь ни минуты, ринулся в кольцо, растаскивая бойцов.

Бойцы слегка встрепенулись, увидев молодого офицера, немного ретировались. Однако чувство толпы, уверенность в безнаказанности через обезличение взяло верх, и драка разгорелась с новой силой.

– Тава-рыш лейтенант, нэ мешайте.

– Это наши дэла.

– Нэ вмешивайтесь, а то и вам достанэтса! – услышал он обезличенные выкрики в свой адрес. Плотное солдатское кольцо не позволяло ему прорваться внутрь.

– Что-о-о!? Кто это сказал! Кто тут рот посмел открыть!?.. – он орал не своим голосом, пока не охрип. Тогда он вытянул одного бойца, понимая, что только «конкретизируя» жертву, можно вселить хоть какой-то трепет и разум в массы.

– Солдат! Фамилия? Рота?

Боец мямлил нечто невразумительное, пытаясь вырваться. Однако спустя несколько минут земляки буквально вырвали бойца из железной лейтенантской хватки. Вскоре все солдаты быстренько рассосались. Тимофеев, тяжёло дыша, стоял, придерживаясь за тонкий ствол дерева. Крупные свежие капли солдатской крови на земле бурыми пятнами свидетельствовали о только что происшедшей здесь битве, которая всё же могла быть и более ожесточённой, не появись здесь лейтенант. Тимофеев увидел брызги чужой крови и на своём кителе и на руках…

День закатывался за холмы, покрытые соснами, весело отражаясь в окнах словацких, словно сказочных, домиков. В полку, окружённом серыми мрачными стенами, словно в стране-зазеркалье, солдаты угрюмо строились на вечернюю полковую проверку.

– Товарищи офицеры! – замполит полка майор Чернышев свирепо окинул взглядом «свысока» сквозь тёмные круги очков-«хамелеонов» выстроившихся возле трибуны в две шеренги офицеров полка. – Сегодня было побоище узбекской и азербайджанской группировок, понимаете ли! – он поднял вверх палец, многозначительно потряс им.

– Почему не было никакой информации? Чем вы, бездельники, занимаетесь? – в унисон добавил командир полка, катая желваками. Он рванул за портупею Хашимова.

– Вы, старший лейтенант, со своей седьмой ротой и со своим капитаном сеете бардак в полку! Бездельники!

– Никак нет, товарищ подполковник, мы не бездельники! – дерзко возразил тот.

Лицо подполковника побагровело. Его рот перекосился. Тонкие фиолетовые от злости губы двигались медленно, обнажая ряд неровных, прокуренных зубов. Казалось, он сейчас съест со всем непотребным этого старлея…. Но, наконец, он восстановил самообладание.

– Где ваш капитан!? Доставьте ко мне этого негодяя!

– Есть, товарищ подполковник!

– Всем эту неделю на казарменное положение! Ни один не покинет стены полка! Пока не будут у меня зачинщики этого побоища! А на вас, старший лейтенант, я ещё посмотрю-ю-ю…, – он повернулся в сторону Хашимова. – Да! И после прохождения, командиры и замполиты батальонов и рот в штаб, на совещание! – кинул он в завершение фразу, обещавшую долгую бессонную ночь!

Полк с маршем под оркестр лениво отдолбил сапогами и без того потрескавшийся асфальт плаца и рассосался по казармам…

Чешская контра

Сентябрь 1987 г. Ружомберок.

Офицерская общага.

– Что, Майер, уже кайфуешь?

– Кайф.

– А ты чё-то рановато кайфуешь. На отбой что, не пойдёшь?

– А идём лучше на пиво! Гражданка1111
  (Гражданская одежда)


[Закрыть] то есть? – ответил вопросом на вопрос Альяр, проигнорировав обращение младшего по возрасту, званию и должности. – Буду знакомить вас с местными достопримечательностями. В городе-то уже были?

– Да, я тут в первый день уже поймал себе приключений на голову по полной!

Тем не менее, Тимофеев, недолго раздумывая, полез в скрипучий шкаф искать «гражданку» для поиска новых запретных приключений. Тут неожиданно на пол выскочило из дверной петли тараканье семейство…

– Гадость какая!

– Бей гадов! – все жители комнаты как сумасшедшие подскочились давить тошнотворно-омерзительных несчастных насекомых в панике спасающихся бегством, от которых лейтенантам не было никакого спасу. Они водились в изобилии везде, и ничто на них не действовало. Вместо одних быстро заселялись новые и даже с ещё большим энтузиазмом! Страха за своё будущее у них не было никакого, да и совесть у них почему-то также отсутствовала…. Лишь неудержимая страсть к репродукции в арифметической прогрессии и, как следствие, бесконечные сокровенные тараканьи «чемоданы» с новым и новым пополнением!

На улицаx города.

Товарищи топали по улице, наполненной вечерним теплом и свежестью. Дорога шла мимо красивых аккуратных домиков с черепичными крышами. И всё, всё в цветах! Такого в Союзе юные офицеры никогда не видели.

– Как здесь хорошо! Вот иду я по городу и фигею от красотищи вокруг. И знаете что, мужики?! Влюбился я! – Майер посмотрел на товарищей с нотками грустного восхищения.

– В кого?

– В страну эту! Это как любовь с первого взгляда, – его грусть была вызвана, скорее, осознанием того, что «хороша Маша, да не наша!»

– Да, здэсь красива. Магазины, шмотки, – Хашимов в подтверждение ткнул пальцем в свою модную куртку.

– Да не в вещах дело. Нет такой как у нас жестокости что ли, суеты, вечной погони за дефицитными вещами. Эти тихие маленькие домики среди елей мне нравятся больше, чем шашлычно-кооперативная гарь нашего Медео, где одна обдираловка и суета! Везде очереди и бардак. Здесь какие-то человеческие отношения между людьми. И никто ни к кому не цепляется.

– Просто словаки – соплежуи. У них даже бабу из-под носа уводят, а они не могут по морде дать. Ноют, как плаксы, да и только! На их «забавах»1212
  (Забава – это словацкое подобие дискотеки до «утренниx петуxов». )


[Закрыть] даже драк нет! Потому что ссыкли они! Тихони!

– Это мне и нравится, что нет у них лишней агрессивности, согласен я с Сашкой, – вставился Тимофеев, всё время до этого молчавший.

– Хм, – Хашимов лишь усмехнулся, – мож, вы и правы, у таких сопляков баб уводыть можно без последствий! Ха! И мне это тоже начинает нравиться! Ха! Ха! Ха!

– Ну, ты! Вывернешь все вечно, всё о бабах беспокоишься!

– А я и не беспокоюсь совсем! Мужики здесь нэ мужики, чё беспокоиться-то тогда?! Ничего, вот куплю тачку, тогда посмотрым! Все бабы будут наши! Точно вам гаварю!

– Тачку-у-у? А сколько она тут стоит?

– Ну, смотря что. Я хочу какую-нибудь не очень дрэвнюю «Волжану». Тысяч дэсять крон, я думаю.

– Ну, тут уж зарплаты не хватит, до замены копить будешь! Или «прощай пиво»!

Альяр посмотрел на Майера из-под очков.

– Хочешь жить – умей крутытся! Слышал когда-нибудь? Кто тут на голую зарплату машины покупал?

– Как крутиться-то?

Хашимов достал пачку «Мальборо».

– Запалки маете? – обратился он к товарищам.

– Чё-ё?

– Спички есть? – пояснил он, усмехаясь. – Никогда местным не говорите «спички», говорите только так: «запалки».

– «Запалки!» Это на словацком так чуднó!

– Точно. А за «спички», можно и на грубость нарваться!

– Чего так?

– Это созвучно их грубому местному ругательству!

– А-а-а!

– Ну, да ладно, «к нашим баранам»,.. собираюс я оформить сюда вызов родне. Для «вызванных» рубли мэняют в Союзе на бумажки, а здэс – бумажки на кроны. Количество бумажек завысит от количества оформленных при выезде месяцев. Рублики – то в Союзе на книжке уже накопылись! Есть что менять! У вас вот также через годик-другой на сберкнижках в Союзе «рублёвая» часть оклада соберётся прилычная, так что в будущем отпуске всё не пропивайте на радостях! А ещё можно из Союза телек там прытащить или фотики, загнать словакам. Да и ещё есть варианты…, – Альяр загадочно замолчал, продолжая смотреть на юных товарищей из-под очков, набивая ценность своему опыту.

– Короче, когда куплю тачку, хочу съездить в «Низкие Татры». Словаки вон, как выходной, так в машину, а она здэс почти у каждого, и на отдых. По скалам лазят, в отелях пиво тянут. Отстроили сэбе дома-усадьбы, с гаражами, дачи, какие нам и во сне не привиделись.

– Кстати, я заметил, что их участки свободны от грядок, одни террасы, клумбы, скамейки, всё просто охренеть! У нас бы всё до забора запахали бы под грядки, в нас в городе в центре сейчас даже городские клумбы у домов в грядки превращают порой, – сетовал Майер.

– И здесь я никогда не видел очередей!

– Откуда очереди-то? Смотрыте, все спят давно, чудики! А кто нэ спит, тот пиво пьёт по кабакам. Правда, и встают рано, в патруле стоишь на вокзале, глядишь, полшестого утра, вдруг толпа набэжит, все куда-то едут, а через полчаса уже всё пусто. А потом после четырёх часов снова – аврал, толпы, только уже с работы! Пробежали, как наши тараканы по магазинам, а в шесть – снова тышина.

– Организованные, черти! Дисциплина! Вот бы наши в Союзе так!

– Андропов, тот хотел навести порядок!

– Помню, я как-то в отпуске попал в облаву в кинотеатре. Каждого проверяли, кто, что, откуда, почему не на работе! Во, палево было!..

– Окупанти сакра, говадо! – два прохожих мимо словака вдруг выругались в их адрес.

– Во, чёрт! Что это было? – Тимофеев опешил.

– Да это контрики нэдобитые с шестьдесят восьмого! – пояснил Хашимов и бросил вслед уходившим, злобно озиравшимся людям. – Пошли до пичи! Курвы!

– Получить nogou! – Ответчика.

– Я те щас «дрыгну», контра, ногой промэж глаз! – Хашимов свирепел.

– Тише ты, не реагируй на провокации, ну их! – Майер хлопнул по плечу разъяренного Хашимова, чья «горячая кровь» начала уже бить фонтаном ярости.

– Ну их в «спички»! В гробу я их выдел! – Хашимов зло выругался, – и такие здесь, хоть и рэдко, но встрэчаются. Нэдобитки! Контра чёртова!

Офицеры брели молча по словацкой улице, каждый по-своему переваривая всё случившееся и услышанное. Настроение было подгажено…

(Вот так. Так и плодится зло, пуская корни в века. Так люди, мстя за что– то сугубо своё личное, мхом поросшее, возвращают себе или своим потомкам бумерангом посеянные зёрна ненависти. Что ж, это закон «сохранения энергии», в том числе и такой вот, негативной! Может, и не прав был наш профессор, преподававший атеизм, утверждая, что христианское «непротивление злу насилием» противоречит здравому смыслу и компрометирует великую миссию Советской Армии – защиту своего Отечества от внешней агрессии иным, а именно насильственным способом! Вот именно, от внешней агрессии! Откуда же здесь эта ненависть к нам от людей, защищать которых мы собственно и призваны?! Ответа не было. Кто был заинтересован нас разделять? Сеять зёрна вражды? Может, тот, кто хотел нас ослабить? Пока мы недолюбливали друг друга изнутри, нас ненавидели и готовили «культурное» и физическое истребление снаружи.

Но всё же хорошо в стране Советской жить!.. Особенно здесь, в Чехословакии, где трудящиеся имеют практически всё, что можно пожелать. Но при том и трудятся спозарани. Да балду не пинают. Оттого, видно, и живут совершенно иначе. Да, есть здесь чему поучиться! Никак коммунизм они здесь вперёд построят! Да! Настала пора перемен! Настала пора нового социализма. На основе «плюрализма мнений», «творчества масс» и «инициативы снизу»!.. )

Обычный воскресный денек

Сентябрь 1987 г. Ружомберок.

Участок.

Утро. Воскресенье. «Воскресенье для солдата, что для лошади свадьба», – гласит известная солдатская присказка. Весь личный состав полка, включая и офицерский был выстроен, в воскресный день, по обыкновению, на плацу. Полк, уже употребивший «воскресную пайку» на завтрак, построен чуть позже обычного. Офицеры ротного звена оглядываются строго на своих солдат, некоторые приводят «в чувство» «распоясавшихся», покрикивают. Командир полка важно прогуливается возле штаба, кидает суровые косяки по сторонам. Суетятся офицеры управления. Это называется «армейский выходной»… Наконец раздалась команда.

– По-о-олк! Станови-и-ись! – протяжно завыл на весь плац начштаба, педантичный майор Карпов.

Полк застыл «смирно». Полкач по-царски, вразвалочку медленно приближается к трибуне, а навстречу ему уже летит маршем, долбя асфальт, начальник штаба, несет ему свою майорскую «честь», как бы придерживаемую ладонью у правого виска.

– Во-ольно! – полкач небрежно махнул рукой у козырька фуражки.

– Во-ольно! – зычно вторил ему майор Карпов, развернувшись лицом к полку.

Его рука лихо выписала в воздухе кривую от виска к ноге.

Вскоре офицеры отделились от солдатской массы и выстроились шеренгами возле трибуны. Полкач раздавал «ЦУ»1313
  (Ценные указания и задачи).


[Закрыть]. Некоторые задачи, казалось, и за неделю не исполнить, однако многие сроки, как и полагается в армии, были назначены к утру следующего дня, т.е. к понедельнику! После прохождения маршем мимо трибуны с принимающим «воскресный парад» командиром полка со свитой выслуживающихся перед ним офицеров управления, подразделения разошлись по казармам.

Девятая рота.

– Комиссар! – Сидоренко прищурился в сторону Тимофеева. – Давай, строй роту в расположении! Работёнки сегодня хватит! – он бухнул на стол длиннющий список задач, как полученных от полкача и комбата, так и, ещё больше, своих собственных: Переоборудовать курилку на улице, побелить бордюры и деревья вокруг казармы, обновить наглядную агитацию последними новостями от Партии, Правительства и Минобороны, покрасить щит «Край, в котором ты служишь», проверить матбазу для занятий по боевой подготовке, ротные журналы, провести смотр вещмешков, маркировку сбруи, проверить содержание тумбочек на предмет отсутствия «посторонних» предметов и наличия «рыльно-мыльных» принадлежностей, и т. д. и т.п..

Но сперва всё же необходимо было ещё провести воскресное спортивное состязание по бегу, а в завершение этого славного выходного, пряник – посещение полкового клуба, где должны были прокрутить какой-то старый фильм. Но содержание фильма в армии – это дело второстепенное. Главное – возможность на час уйти в иной мир, словно перенестись из этой опостылевшей армейской действительности!

– Давай, комиссар! Контролируй всё!

Но, не забывай, как там кто-то из классиков сказал, «подчинённые делаются небрежными, если их приучать к мелочной опеке, нужно давать им больше разумной свободы для инициативы»! Ладно. Будут проблемы – вызывай!

– Товарищ капитан, по-моему, очень большой перегруз. Я обещал бойцам сегодня немного свободного времени дать. Они просто отдохнуть хотят. Некоторым обещал в город сводить. Выходной всё же! Тут уж не до инициатив…

– Тимофеев! Ты смотрел мультик про крокодила Гену? – ротный, улыбнувшись, наполнил канцелярию своим густым баритоном.

– Ну да, – обескуражено ответил лейтенант.

– Помнишь, что там пела старуха Шапокляк? – он положил руку ему на плечо.

– Ну, так, а что? К чему это?

– А то, что «кто людям помогает, тот тратит время зря! Хорошими делами прославиться нельзя!» Ты меньше об этом думай. Про их отдых там и тому подобное. Солдат должен быть загружен по самое «не могу». И всё свободное время, какое ему дашь, он использует себе, да и тебе же, лейтенант, на вред! Запомни, «куда солдата не целуй, у него везде задница!» Чем больше солдата загружать работой, тем больше он будет тебя уважать и меньше у него будет времени на неуставнуху! Посмотришь ещё! Помянёшь мои слова!

Тимофеев молчал, полный несогласия с утверждениями капитана.

– Тимофеев, ну подумай, если освободить людей от труда, то что они станут делать?

– Думаю, люди смогут заниматься творчеством. Я вообще читал где-то, что в будущем работать не нужно будет, что изобретут какой-то аппарат, который позволит создавать что угодно при наличии сырья и информационной «матрицы». Люди смогут развлекаться, заниматься искусством, учиться.

– Это не при коммунизме ли, комиссар? – капитан рассмеялся. – Искусство, наука, творчество! Это всё не для каждого! Тот, кто рождён крутить гайку, не станет философом. Забери у него каторжную работу, которую он, в общем-то, ненавидит, и он превратится в бездельника. А безделье, комиссар, это страшная вещь! Тем более, здесь, в армии. Запомни, солдат – это такой субчик, что каждую минуту своего безделья он потратит на то, что бы придумать какую-то гадость. Самоволка, водка, неуставнуха, кража и т. п.

Тимофеев почесал репу:

– Я вас понял, товарищ старший лейтенант!

– Ну, так вот и молодец! Давай, занимайся подразделением!

И Тимофеев занялся…

(Служба с первых дней показалась Тимофееву чрезвычайно интересной. Энергия его переполняла. Хотя ему было нелегко, некоторые солдаты были даже старше его, двадцатилетнего, на год—два. В своей работе он, очевидно, отчасти копировал своих училищных офицеров. Пытался всё взять наскоком, практически не проявляя гибкости. Требовал соблюдения формы одежды каждым. Считал, что любой его приказ должен быть исполнен беспрекословно, точно и в срок любым бойцом: и «старым», и «молодым», и узбеком, и русским. Молодой, ещё не «обстрелянный» офицер, видел перед собой только одну абсолютно объективную истину, отражающую образ, суть и правила настоящего советского военнослужащего, не зная ни ограничений, ни исключений. Словом, поступал так, как привык к тому в училище. Любил новшества. Усатый ротный поддерживал его в последнем и слегка раздражался, когда текущая «воспитательная работа» молодого «дикорастущего» офицера срывала его собственные планы по организации и проведению мероприятий по боевой и политической подготовке. Короче, очень скоро лейтенант Тимофеев был признан не только хорошим замполитом лучшей роты в полку, но и вообще лучшим среди замполитов рот полка.)