Текст книги "Зденка"

Видит око, да зуб неймет

Июль 1989 г. Ружомберок.

Расположение третьего батальона.

– Здорóво, Исаев! Что, вот и дембель подкрался незаметно? – усмехнулся Ткаченко при виде вошедшего в расположение роты Сани Исаева, прибывшего со своей тёплой службы на свинарнике для подготовки к демобилизации.

– А чё? – поморщился тот в ответ.

– Уу тебе в очо! Пока ты там, на свинарнике загорал, мы тут Родине долг отдавали.

Исаев в ответ скривился, но промолчал.

– Ла-а-дно, товарищ Исаев, хош искупить вину перед Родиной и товарищами, а? – прищурился с хитрецой Ткаченко.

– Чё-ё?

– Да чё ты заладил всё «чё», да «чё»!? В очо тебе щас дам! «Дембельский аккорд» тебе полагается, ясно?

– Да был у меня ужо «аккорд»!

– То у тебя на твоём свинарнике был аккорд, а теперича здесь положено, для своих пацанов!

– А чё надо-то?

– А чё? Да не чё! Ладно, Санёк, смотри, – Ткаченко явно раздражала тупость Исаева, но он сдерживался, – завтра слоны с нашего батальона поедут со старшим лейтенантом Петренко, командиром связистов арбайтен на пивзавод, чуешь?

– И чё?

– Не тупи, Исаев! Ты там, на свинарнике, чем свиней-то кормил?

– Ну, привозили парашку с полка.

– А ещё?

– Ну, с пивзавода привозили тоже массу ячменную. Отходы, короче.

– Вот! Молодец! И что ещё?

– Ну, офицеры и прапор наш себе пива привозили,.. – тут Исаев задрал глаза вверх, вспоминая, – пару раз и нам перепало.

– Ну, вот! Вспомнил. А то я уже думал, что тебя пытать придётся, – рассмеялся Ткаченко, – так вот, Санёк, крутись как хош, но пиво раздобудь. Пивом смоешь свою вину перед Родиной и дембелями. За то, что мы тут за тебя сапоги топтали и автомат два года таскали. Дембель-то наш теперича нужно замочить! Понял меня? Недаром же ваш свинарник с пивзаводом в побратимах, а?!

– А как я достану? Я не могу-у!

– Как? Кверху каком! Ну не тупи, не Петренко же мне просить сгонять за пивком, а?.. Да итит твою!.. Да кого е… волнует чужое горе! Думай. Шевели мозгой. Ты слонам своим передай, что Ткаченко лично интерес к этому делу имеет! Пóнято, товарищ Исаев? А то дембель под угрозой! А потом всех делов-то, слоны нашего батальона, когда жратву с пивзавода свиньям привезут, тут же нашу канистру с пивом на свинарнике скинут, а задача твоих – её нам сюда тихонечко передать. Понято? – Ткаченко сказал почти шёпотом, приблизив своё скуластое лицо вплотную к пухлому лицу Исаева.

– По-о-нял! – Исаев пожал плечами, нахмурился и озадаченно пошёл в умывальник.

Пивзавод.

ЗИЛ заехал за ворота пивзавода. Старший лейтенант Петренко выстроил бойцов, дал «ц/у» и отправил их на дружественную советскую помощь словацким камарадам в их благородном и ответственном деле пивоварения. Бойцы с удовольствием внюхивались, пытаясь хоть ноздрями уловить столь желанный пивной аромат. Ведь что бы там себе не думали отцы-командиры, и солдатам, даже «слонам», не было чуждо всё человеческое.

– Боец! А ну-ка давай мне сюда вон ту канистру! – Петренко заглянул в кузов.

Водила вытащил припасённую ранее канистру, в которой булькал не менее вожделенный для словацких «шкодовок» бензин.

– А это че ещё за канистра? – заметил он ещё один зелёный корпус внутри.

– Да то пуста-а-я, – махнул рукой водила.

– Ты припас? – старлей пристально посмотрел на водилу.

– Да то не, то так, для прозапас лежит тута, – пожал плечами тот.

– Смотри мне! Небось, для пива припас, а?

– Да не, то для бензина, говорю же, про запас.

– Ну, смотри-и-и мне, боец…

День уже подходил к концу. ЗИЛ с уставшими, но довольными солдатами катился по дороге, виляющей между сопок, покрытых красивым сосновым лесом, ведущей к свинарнику. В кабине, рядом с весьма довольным Петренко, позвякивали пивные бутылки в ящике. В кузове болтались между баками с ячменно-хмельными отходами пивоварения два зелёных корпуса канистр, наполненных пенным напитком…

Полк.

Стемнело. Группа дембелей во главе с Ткаченко в нетерпеливом ожидании того чудного момента. И вот долгожданная канистра… Нетерпение нарастает. Ткаченко первый набирает в эмалированную кружку пенный напиток, жадно, крупными глотками, полными жажды, начинает пить и вдруг – крик.

– Что за чё-ё-рт! Что-о это?

Остальные повскакивали, выпучив глаза.

– Что случилось, Роман?

Роман же сидел, тяжело дыша широко открытым ртом, сплёвывая прямо на пол.

– Это что, я спрашиваю? Это разве пиво?

Остальные стали обнюхивать кружку, канистру.

– Бензином пахнет, вроде, – высказался кто-то.

– Да голимый бензин! Что это за дебил в канистру из-под бензина пиво то налил, а? Я спрашиваю? Это же надо быть таким тупорылым! – бесновался Ткаченко. Но вскоре все, вместе с пострадавшим Ткаченко, весело ржали над слонячей тупостью. Всё же дембель то он вот, не за горами! Обидно, конечно, смотреть на полную канистру вожделенной пенной жидкости, так бездарно загубленной!

– А мож нос зажать, да пить? – предложил кто-то и отхлебнул глоток, но, тут же поперхнувшись, выплюнул.

– Э-эх! Бачит око, да зуб неймёт!

– А давай, Ромка, слонов этой дрянью напоим! – весело предложил другой.

– Слонов, говоришь, напоим?

– Ага!

– А ты чё, сам слоном не был никогда?

– А я пиво с бензином не смешивал.

– Ладно, позови дневального, пусть в очко всё выльет. Этой дрянью поить кого, будет диверсией называться. Понято? Всё!

Дембельский альбом

 
Кто цветы не дарил
Тот любви не знал
Кто сапог не носил
Тот мужчиной не стал
 

Солдатский фольклор.

Июнь 1989 г. Ружомберок.

Полковой клуб.

Дембеля собрались в клубе. В парадках. С потёртыми коричневыми чемоданами, обитыми металлическими уголками. Ткаченко сидел один с лёгкой ухмылкой на лице, словно предвкушая предстоящий шмон. Гулямов и Урсулов сидели на корточках, в окружении земляков, возбуждённо о чём-то говорили, словно ругаясь. Турки-месхетинцы, представленные в меньшинстве, держались от ненавидящих их узбеков подальше.

Загиров, как и несколько других кавказцев, гордо сидел прямо на своём дембельском чемодане, наблюдая всю суету вокруг. Недалеко от них весело трепался на грузинском Даташвили в предвкушении скорой встречи с родным горным воздухом, сладким молодым грузинским вином, ароматными мандаринами, сочными сладкими гранатами, сырными сочными, тающими во рту, хачапури, пикантным куриным жаркое в томате – чахохбили и с многими, многими другими деликатесными и просто замечательными вещами дома!

Рядовой Никаноров скромно стоял с чемоданом поодаль, словно всё ещё не веря тому, что закончилось это долгое время его человеческого унижения! Что ждёт его на гражданке? Бог его знает, но что бы это ни было, он всегда сможет спрятать своё тщедушное существо за толстые бетонные стены своего дома,.. но сможет ли он сам когда-то стать для кого-то крепостью?.. Ткаченко, Исаев и Иванов задумчиво курили на крыльце, не отрывая зажмуривающихся во время затяжек глаз от казармы напротив, как бы прощаясь в мыслях с этой осточертевшей картинкой их жизни, уходящей теперь в память их далёких воспоминаний о годах армейской юности! Вот и пришёл конец службе! Конец всему этому дурдому, который они будут теперь с гордостью вспоминать всю свою оставшуюся жизнь! Вспоминать дни своей юности, дни испытаний и лишений, которые они сумели достойно преодолеть! Не то, что те гражданские сосунки, сумевшие малодушно «откосить» от исполнения своего почётного долга перед своей Советской Родиной, перед своей матерью, отцом и перед своими будущими женой и детьми! Что у них, «откосивших», будет позади такого, чего нет у других? Дискотеки? Мамкины пирожки? Сопли, размазанные по парте? Да разве им когда-то понять это состояние души, это состояние ценности бытия, свободы, долгожданной дороги домой!?. Лишь лишения, трудности и преодоления делают из нас мужчин, настоящих людей! Тех, кто остался не сломленным, стал ещё сильнее, гораздо сильнее, нежели прежде! Сильнее не только физически, но прежде всего, сильнее духовно!.. А впереди – ночь. Последняя дембельская ночь на пересыльном пункте, в которую им предстоит сделать последние шаги по этой земле, чтобы в будущем до конца своих дней вспоминать всё это, всё, о чём сейчас так хочется забыть побыстрей! И этот вокзал, и эти казармы, и этих, и друзей и врагов, отцов-командиров, наряды и гауптвахты!

– Урсулов! – майор Володькин выкрикнул очередную фамилию. Он сидел за столом, на котором лежали журнал, какие-то бумаги, ручки.

Урсулов строевым шагом подошёл к усатому майору.

– Чемодан к осмотру!

Володькин с пристрастием шмонал дембельские чемоданы не хуже любого таможенника, вытаскивая оттуда как минимум «дембельские альбомы», содержащие в себе, кроме килограммов латекса124124
  (Водоэмульсионная краска, которую накладывали слой за слоем, пока буквы или картинки не становились выпуклыми, объёмными.)


[Закрыть] и гуаши, всю неуставную солдатскую атрибутику, граничащую между юмором, сатирой, казарменным хулиганством и простой безвкусицей. Встречались там и удивительные по своему виду, дембельские наряды, в которые, едва перевалив за бугор, переоблачались некоторые солдаты, к удивлению прохожих и несказанной радости охотившихся на таких клоунов, патрулей. (С этими неуставными атрибутами так активно и так мало – результативно, если не тщетно, боролись офицеры всех рангов.) А часто выгребалось заодно из чемоданов и вообще всё «неуcтавное», т.е. не предусмотренное Уставом, купленное на честно заработанные солдатские крохи, кроме положенных по уставу «рыльно-мыльных» принадлежностей. Ну, тут уж кому как везло. И как был настроен сам майор Володькин. Чемодан Урсулова был не пуст. Кроме выполненного «неуставными ночами» тяжёлого «дембельского альбома», полного, помимо фотографий, неуставных картинок и всяких, с точки зрения офицеров, гадостей, там ещё лежала «дембельская форма» с белыми самодельными аксельбантами, с красными бархатными отворотами, обрезанные сапоги с белой шнуровкой по бокам, добрая куча «заморских подарков», которые также порой любил «почикать» майор.

– Та-ак, что тут у тебя, сержант, в альбоме написано? Та-ак,.. – он небрежно откинул несколько тяжёлых страниц и прочитал, поморщившись: «…жена – это хлэб, но иногда хочеться булька…», – ха, бульки ему захотелось. Ты, сержант, сперва писать научись! – он сунул ему назад этот «дембельский шедевр».

– Что это у тебя, сержант, за значок? – строевик вдруг, переключившись с чемодана, ткнул пальцем Урсулову в грудь.

– Гвардия, товарищ майор!

– Гва-ардыя! Зачем тебе гвардия, сержант? Тебе ведь булька нужна, а не гвардия! А? Тэперь у тебя столько этих «булька» будэт! Давай значок сюда!

Урсулов отстранился, уж что-что, а этот знак, выданный Родиной ему, он не был намерен отдавать.

«Ну, какое вообще право у этого усатого таракана на такой беспредел!» – думал он про себя.

– Тише ты, отдай, а то ещё хуже будет! – шепнул ему Ткаченко, видя готовящегося взорваться сослуживца.

Урсулов стоял молча, стиснув от злости зубы и сжав кулаки. Володькин невозмутимо, осознавая полную власть и безнаказанность, скрутил у дембеля гвардейский значок. Положил его себе в карман.

– Ладно, молодец, закрывай чемодан, – майор приступил к осмотру следующего…

Урсулов выдохнул, тяжесть сохранившихся от шмона подарков, но особенно альбома и неуставной формы, согревала его душу.

Возбуждённый после шмона строй дембелей весело шёл к КПП, сверкая под фонарями козырьками солдатских фуражек.

Ворота отъехали. Дневальные с завистью наблюдали за движущейся колонной.

– Прощайте, салаги! Придёт когда-то и ваш черёд!

– А-а-а! Седьмая рота в наряде! Давай, Сабиров, не подведи своих земляков! – Гулямов и Урсулов помахали своему земляку из солнечного Узбекистана, младшему сержанту Сабирову, недавно прибывшему из учебки в седьмую роту, – Соғ бӯлинг!125125
  (Будь здоров! / Бывай!)


[Закрыть]

Дембеля загрузились в поезд «Миловицы-Москва» и уже к утру были на Родине в приграничном украинском городе Чоп, напоминавшем Содом и Гоморру. (Что никак не вписывалось в стереотипное утверждение того, что в западном приграничье культура всегда выше!)

Родина была равнодушна к вернувшимся из «загранки» дембелям. Жизнь вокруг текла своим суетливым приграничным чередом. Ткаченко, в брюках, по неуставному ушитых, со вставками в погонах, смотрелся более чем скромно и ухмыльнулся, увидев некоторых дембелей, которые реально подготовились к этому значительному в их жизни событию. Мамуля дорогая! Чемоданы оклеены импортными открытками с видами городов, гербами, покрытыми сверху толстенными слоями лака. Укороченные сапоги на нарощенных каблуках, с белыми шнурками с кисточками. Самодельные белые аксельбанты. Отороченные бархатом изнаночные отвороты «ПШа», толстенные белые «подшивки» подворотничков, доходивших по заглаженным, на десантный манер, отворотам едва не до пупа, со вставленной внутрь проволокой, дéсантские тельняшки, вырезанные из латуни буквы «СА» на погонах, обшитых медной проволокой. Фуражки напоминают кавалерийские сёдла. Ну, чем бы бойцы не тешились, лишь бы не повесились,.. а всё равно больше похожи на клоунов! Неужели самим им было не впадло так вот ходить?!

Они, борзо упиваясь вседозволенностью накатившейся на них свободы, искали приключений.

– Вот бы отметелить какого-нибудь офицера! А? Давай!? – прыщавый борзый дембель из соседней роты пихнул Ткаченко локтем.

– Было бы чётко, да-а-а!? Только смотри, как бы тебя самого не отметелили, дурила! – Ткаченко усмехнулся. – И вообще, я не по этой части! Тебе надо – вот и ищи себе приключений на задницу. А я просто домой хочу!

Роман смотрел вокруг обалдевшим взглядом. Родина! Вокруг были одни гражданские люди, говорящие о своих обычных гражданских делах! Да ещё и на родном языке! Как он отвык уже от этого! Как соскучился за забором на чужбине!

Поезд снова стучал чугунными дисками колёс по стыкам рельсов, мелькали столбы, дома, деревья…

«Эх, скоро Москва! – думал Ткаченко. – Скоро дом, где уже не был целых два года! Родные, голоса, звучание которых уже успел забыть!»

А в это же время в мире

4 июня 1989 г. Китай.

Кровавое воскресенье.

В эту же ночь, с 3-го на 4-е июня, когда в Ружомберке уезжали наши дембеля, «демократически настроенная» китайская молодежь вышла на площадь Тяньанмынь в Пекине.

«Китайский Горбачев» – председатель КПК Чжао Цзыян, призвал демонстрантов, основной костяк которых составляли студенты, разойтись. Он также пообещал провести необходимые реформы. Однако за свою нерешительность и излишний либерализм, неприемлемый для решительной нормализации ситуации в стране, он вскоре был отстранен от власти и помещён под домашний арест, где провёл свои последние 15 лет жизни. Тогда же было принято решение о силовом урегулировании беспорядков в стране. Армия действовала решительно и жёстко, если не сказать жестоко. Эта кровавая ночь надолго запомнится не только её организаторам, но и её уцелевшим невольным участникам. Пройдут годы, но рано или поздно, на пролитой крови невинных жертв этих безумных обстоятельств, воодушевлённых эйфорией возможных перемен к призрачному «лучшему», кто-нибудь снова замесит свою политическую платформу для нового захвата власти и очередного передела мира и собственности.

Тогда же капиталистический мир, руководивший этими событиями, немедленно ввел санкции против Китая, однако вскоре они были отменены, ибо для капитала это не было выгодно. А «Капитал» ведь всегда первичен, даже первичнее пресловутой «демократии», которая сделалась безотказным, как автомат Калашникова, инструментом в руках современных «крестоносцев», насаждающих повсюду, всеми возможными средствами свою модель общества ради собственного обогащения.

В СССР данные события вызвали широкий резонанс на предмет того, окажется ли КПСС способной на «советский Тяньаньмынь», «ежели чего»…

Польша.

В этот же день 4 июня, словно по глобальному сценарию, в Польше на парламентских выборах наконец-то решительную победу одерживают представители профсоюза «Солидарность». С этой отметки вся власть в стране переходит по сути под контроль английской секретной службы Ми-6. Страна начинает менять принципиально вектор своего дальнейшего развития.

СССР.

Параллельно, 3—9 июня продолжаются массовые беспорядки в Ферганской долине Узбекистана. Узбекская молодёжь учинила крупный погром турок-месхетинцев, чьи предки были выселены в ноябре 1944 года в Среднюю Азию из Грузии ввиду союзничества Турции с гитлеровской Германией и активной работы Абвера по массовой вербовке агентов и формированию диверсионных групп в тылу своего противника.

В этих этнических стычках, согласно официальным сводкам, погибло 103 человека, в том числе 52 турка-месхетинца и 36 узбеков, было травмировано 1011 человек, в том числе 137 военнослужащих и 110 милиционеров (один из них впоследствии скончался). Были сожжены и разграблены 757 частных домов, 27 государственных зданий, уничтожены 275 автомобилей. В городе Коканд толпа захватила здание ГОВД и железнодорожный вокзал, в райцентре Ташлак – здания милиции и райкома партии. В Ферганскую долину были спешно переброшены части внутренних войск, иногда открывавшие огонь в воздух, благодаря решительным действиям которых вскоре удалось остановить погромы и восстановить управление, закон и порядок. 12 июня ТАСС заявило, что это было «продуманной и организованной акцией» и делом рук неких «экстремистов», которых при этом выявить и обличить не удалось. В течение года большинство турок-месхетинцев, а это более 70 тысяч выехали из Узбекистана в Азербайджан и Турцию. Интересно и то, что около пяти тысяч их переселилось в США в рамках международной гуманитарной программы…126126
  (По материалам открытых интернет-источников.)


[Закрыть]

Восточный ветер западных перемен

12 июня 1989 г. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Горбачев и канцлер Западной Германии Коль подписывают в Бонне документ, который предоставляет всем европейским государствам право самим решать, какая политическая система будет определяющей в их странах.

12 июня 1989 г. Прага.

Студенческое общежитие.

– Gratulujeme k víťazstvu!127127
  (Поздравляем с победой).


[Закрыть]

Януш в стане чехословацкой оппозиции встретил с торжеством подписание этого документа, как полную победу.

– Это наша победа! Наша заслуга! Таких, как мы! Теперь мы будем сами решать, как нам строить свою жизнь! СССР нам больше не указ!

(Начался окончательный разрыв всяческих отношений с СССР, с прежней историей и коммунистической атрибутикой. Вперёд на Запад – вот новый девиз этого дня! Становится модным всё, что связано с Западом и, прежде всего, с Германией. И немодным всё, связующее с СССР и, теперь уже, уходящей в прошлое, советской историей. Странно, что начатые в СССР процессы перестройки, перекинувшиеся на весь «Социалистический лагерь», не прибавили друзей, но лишь прибавили недругов. Почему же «перестроившиеся» страны не объединились вокруг самого «локомотива перестройки» – СССР и РСФСР?)

Липтовски Микулаш

Малвина, старшая сестра Здены, приехавшая недавно из Братиславы, стояла у зеркала, прихорашиваясь.

– Ох, Зденка, бросала бы ты своего поручика. Ну, смотри, что тебя ждёт впереди с ним? А?

– Нет поднят.

– А вот это плохо! Девушке нужно думать о своём будущем!

– Я думаю! Много думаю.

– Плохо думаешь! Знаешь, вот твоя подруга Ингрида замуж за германца выходит?! Вот это будущее у девочки! Видела, на какой он машине ездит?! Это тебе не наши «Шкодовки»! А у твоего поручика, небось, даже ломанного старого советского «Москвича» нет! Ведь так?

– Не знаю, Малвина, что тебе и сказать. Ведь любишь-то не за то, есть красивая машина или нет.

– Конечно не за то! Но и за это – тоже! Ох, сестрёнка моя! Как я тебе не завидую!

– И слава богу! Зависть разъедает печёнку! Не завидуй!.. Да я и сама себе не завидую… Только ничего не могу пока поделать…

– Ну, ладно, а если он останется здесь. А? Ты говорила с ним об этом?

– Говорила. Только он не может. Я не понимаю почему.

Он зовёт меня в Союз.

– Ты сошла с ума! Об этом не может быть и речи! Отец тебя не отпустит туда никогда!

– Я уже взрослая! Могу сама решать!

– Можешь! Можешь сама загубить свою жизнь. А мы сделаем всё, чтобы этого не допустить. Если надо, я сама поговорю с твоим поручиком.

– А вот этого не смей делать! Я тебе этого не разрешаю. Я сама во всём разберусь…

(И без того непростые отношения Здены с Владиславом усугубились. Она стала метаться, жалеть о том, что он советский офицер. Был бы он немцем, наконец! Всё было бы совершенно иначе. Её подруги заводят немецких друзей. Одна даже выходит замуж… Все ей завидуют. Что же ждёт Здену с Тимофеевым? Её судьба вызывает у всех лишь сожаление. О том, что Здена поедет в Союз не может быть и речи! На это не согласятся её родители и сама она не решится. О том, что он останется здесь – так же речь не идёт! Ведь на это, прежде всего, не пойдёт он, Тимофеев. Ведь для этого он должен был бы не только уйти из Армии, к жизни вне которой он совершенно был не приспособлен, но и фактически отречься от своей Родины. К сожалению, для Здены, чувство долга у Тимофеева было выше страсти и выше даже чувства любви! Может, ей всё же удастся его переубедить? Она прилагала все свои усилия, но, видимо скорее бы рак на горе свистнул, чем бы это случилось. Видимо, это было выше его сил, выше тех реалий. Он желал видеть её в Союзе, рядом с собой. Хотя он сам слабо понимал ещё, как это всё возможно в существующих условиях. Как на это посмотрит партия, командование, советские законы? Какие препоны, как и в какой последовательности, предстоит преодолевать, в какую дверь нужно стучаться? С чего нужно начинать этому двадцати двух летнему парню? Он всё ещё был слишком молод, неопытен и жил лишь днём сегодняшним. Что будет завтра – он не привык так далеко заглядывать. Ведь он не хозяин своей судьбы. Служба – его хозяйка, она и решает всё за него. Где ему быть и что делать. Казалось, что ещё вся жизнь впереди, и что так будет всегда! Всегда ему будет немногим за двадцать и право выбора своего пути. Где судьба всё решит сама, сама расставит «все точки на i». В силу молодости, он ещё не отдавал себе полного отчёта в том, что стоит на распутье, где каждая из тропинок способна увести его в совершенно разное будущее, где уже нет пути назад! Где невозможно ни повернуть реки вспять, ни передумать, ни вернуть назад то, что утекло, как вода в песок! Где ничто и никого уже не вернёшь ни-ког-да!..)