Текст книги "Кремль 2222. Транспортное кольцо"

– Именно он разомкнул Кольцо, снял блокаду и дал нам еще один шанс на выживание, – сказал Филарет. – Не все из вас это знают, как не знают и многого другого. Как же вы можете судить его?

На этот раз в людском гомоне послышалась растерянность.

– Как же ты предлагаешь судить его, отче? – с почтением спросил князь. – Как ни крути – обе стороны в чем-то правы.

– Может быть, «полем»? – насмешливо выкрикнул Малюта. – Ты готов выйти на «Божий суд», отче?!

Бояре расхохотались. Засмеялись и в толпе, представив, как старец выходит биться за интересы изменника. «Божий суд», он же «поле» – вещь страшная, это не языком чесать.

– А что же, – неожиданно серьезно сказал отец Филарет. – «Божий суд»? Пусть будет так. Бог справедливее толпы. Согласен ли ты, княже?

Филарет посмотрел на князя. Тот задумался ненадолго, сказал, чуть прищурившись:

– А пусть решит Вече! Не зря же оно здесь собралось!

– Согласно ли Вече – решить дело «полем»? – крикнул дьяк Судебного приказа.

– Согласно! – заволновалась толпа.

– «Поле!»

– «Божий суд!»

– Это по справедливости!

– Да будет так! – торжественно провозгласил советник.

Старец перевел взгляд на Книжника.

Тот был бледен. Он не мог поверить, что отец Филарет так с ним поступит, подведет его к этой черте. «Поле» – это не словесная перепалка. Это настоящая схватка, к которой обвинение наверняка подготовилось лучше. Он, Книжник, воин никудышный, и коли выставят против него крепкого опричника, привыкшего к хорошей драке да владеющего тайными приемами, – его дело труба. Если, конечно, за него не вступится кто-то. Может, Данила?

– «Поле» так «поле», – усмехнулся опричник. И сделал знак кому-то позади себя.

Это было худшим из того, что предполагал семинарист. Из толпы, через оцепление, вышел здоровенный дружинник. Книжник растерянно перевел взгляд на Данилу, стоявшего поблизости. Увидев растерянное лицо ратника, понял, что проиграл.

Данила никогда не станет биться с товарищем по оружию. Никакие слова и высшие интересы не будут для него сильнее боевого братства. Опричники здорово просчитали его.

Филарет невозмутимо стоял в центре арены.

– Напоминаю, – торопливо выкрикнул дьяк, – духовное лицо не может биться с ратником!

– Я знаю, – отозвался отец Филарет. – Да не смог бы ратник поднять на меня руку, и «Божий суд» бы не состоялся.

– Видать, придется ему самому биться, – глядя на Книжника, оскалился ратник. Только не было в этой улыбке доброжелательности: воин искренне считал Книжника изменником и предателем.

– Не придется! – разнеслось по Ивановской площади, и толпа удивленно замерла, глядя на нового человека, появившегося в центре судного круга. Кому-то уже довелось его видеть здесь, многие узрели впервые, но и первые, и вторые не скрывали любопытства. Ведь этот человек совсем не был похож на кремлевского. Одежда, оружие, длинные светлые волосы и рубленые черты лица выдавали в нем воина народа вестов. Потомка врагов, неожиданно ставшего союзником.

– Зигфрид! – Книжник подался вперед и зашипел от боли, когда крепкие пальцы стражников стиснули его плечи.

Воин глянул на обвиняемого и, не изменившись в лице, едва заметно подмигнул ему. После чего спокойно направился к центру арены. Стражники не сводили с него настороженных взглядов, но не препятствовали, повиновавшись знаку отца Филарета.

– Я готов драться за него, – объявил Зигфрид.

– По какому праву?! – выкрикнул опричник. – Ты не кремлевский, и негоже тебе в «Божий суд» лезть!

– Вот как? – усмехнулся Зигфрид. – Может, мне негоже было и за Кремль биться, когда на него Орда наседала? Может, и Книжнику негоже биться, раз вы считаете его нелюдем?

– Да хватит болтать, давай все решим делом! – нетерпеливо отмахнулся ратник. – Каким оружием драться хочешь?

– Вот этим! – Зигфрид поднял над головой руки в перчатках из потертой кожи. – Справедливо?

Толпа одобрительно загудела.

– Ну тогда держись! – расхохотался ратник, отбрасывая в сторону тяжелый ремень с ножнами и потуже натягивая бойцовые кольчужные рукавицы.

На камни полетел окованный металлом пояс веста с двумя кобурами, из которых торчали рукояти револьверов. Дьяк торопливо дал отмашку – наверное, понял, что схватку уже не остановить:

– «Божий суд» начинается!

Книжник сжался – и телом, и нутром. Он понимал, что друг рискует жизнью ради него. И меньше всего хотел, чтобы из-за него пострадал Зигфрид… и даже этот суровый ратник. Но таков был закон последней крепости Земли, и кто он такой, чтобы идти против обычаев предков?

Толпа замерла – в волнении, смешанном с азартом, восторгом и предвкушением крови. Так уж устроена человеческая порода: люди любят вид схватки, и чужая кровь будоражит почище вина. В отличие от своей, конечно.

Два воина, изучая друг друга, медленно кружили в центре арены. В руках не было оружия, но этого и не требовалось: оба были знакомы со смертоносными приемами, а смерть в судебном поединке – вполне приемлемый результат.

Дружинник сделал ход первым. Ловко уйдя в подкат, он кувыркнулся, стремясь лишить противника равновесия и одновременно ухватить того за ногу. Вест увернулся от первой атаки и нанес контрудар – локтем в лопатку ратнику. Тот зашипел от боли и ответил неожиданным разворотом. От удара плечом Зигфрид кубарем полетел на булыжники площади.

Толпа взревела.

Книжник сжал кулаки и зажмурился, словно пытаясь спрятаться в глубине самого себя, убежать, улететь далеко отсюда, в далекие воображаемые миры… Он отчаянно отгораживался от этого мира, от шума толпы, от звуков схватки.

И вдруг услышал голос. Далекий, едва различимый, который можно было принять за невнятный шум. Но Книжник узнал этот голос. Он мог принадлежать только одному существу, способному дотянуться до него через нейронные сети мозга. И «вслушавшись» в этот далекий голос, отчетливо различил:

«Помоги… Спаси меня…»

Семинарист задышал тяжело и часто, прикрыл глаза. Может, показалось?!

«Помоги… – донеслось до него сквозь треск эфирных помех. – Беда… Смерть…»

В мозгу кольнуло – и тьма перед глазами сменилась ослепительной вспышкой. Он зажмурился, пытаясь укрыться от этого пронизывающего света, но не мог – ведь и без того глаза были закрыты. Зарычав от боли, он замотал головой – и свет схлынул, оставив лишь клубящееся огненное пятно.

В контурах этого растущего огненного цветка Книжник уловил что-то знакомое, увиденное когда-то на древних фотографиях и рисунках. Гигантский огненный цветок… Нет, скорее, гриб – вот на что это было похоже.

В лицо ударило плотной жаркой волной, заставив покачнуться. Его бы сбило с ног мощной ударной волной, не будь это иллюзией, транслируемой в мозг откуда-то извне.

Ядерный взрыв – вот что это было. Книжник наблюдал, как горят и рушатся здания, как умирают люди и звери. Как этому несчастному миру приходит конец…

Видение схлынуло так же резко, как и обрушилось. Но осталось ощущение угрозы, наползавшей с неотвратимостью смерти.

Книжник распахнул глаза – словно внезапно вернулся в этот мир из путешествия по далеким мирам.

По барабанным перепонкам ударил многоголосый рев: люди не могли оставаться спокойными, наблюдая за схваткой.

Ратник и вест, сцепившись в смертельный клубок, катались по мостовой. Одного крепкого удара головой о камни могло хватить, чтобы решить итог «поля», одного короткого удара в нервный узел достаточно, чтобы соперник распрощался с жизнью.

– Стойте! – крикнул Книжник. – Остановитесь!

Дьяк Судебного приказа впился в него взглядом. Сражавшиеся в пылу схватки не слышали его, не слышала и толпа, жаждавшая кровавой развязки.

– Я признаю свою вину! Хватит!

Дружинник и Зигфрид продолжали яростно ломать друг друга.

– Остановить поединок! – гаркнул дьяк, и тут же с десяток крепких ратников бросились разнимать сцепившихся в схватке.

– Что ты делаешь?! – пытаясь вырваться, рявкнул Зигфрид. – В чем ты признаешься?! Зачем?!

– Я добровольно беру на себя вину за все, в чем меня обвиняют, но что я не совершал, – твердо сказал Книжник. – Я знаю, что мне грозит в таком случае – изгнание, равносильное смерти. Я навсегда перестану быть кремлевским, и каждый, кто меня встретит, будет иметь право прикончить меня, как враждебного мута. Ведь этого вы добиваетесь, так?

Книжник поднял голову и посмотрел в сторону князя. Тот сидел в тени, но парень был уверен, что смотрит ему в глаза. Полная тишина, воцарившаяся вдруг на площади, была страшнее этого приговора, что он выносил сам себе.

Изгнание. В этом мире оно равносильно смерти.

– Я сам выношу себе приговор, и сам отправляюсь в изгнание. Не потому, что я виноват. Я ухожу потому, что вижу: я никому здесь не нужен.

И совсем тихо, самому себе, добавил:

– Я нужен тому, кто меня зовет.

Глава 2
Изгой

Со скрежетом закрылись за спиной ворота. Он остался один во мраке ночи, наедине со смертельными пространствами мертвого города. За спиной высилась громада Боровицкой башни, за которой было последнее убежище человечества – гордый и неприступный Кремль, так несправедливо отвергший его. Можно сколько угодно твердить себе, что благо большинства превыше жизни одного человека, – горечь от этого не становится меньше.

Перед ним шагов на триста простирался пустырь – пространство, расчищенное кремлевскими от следов давних и недавних битв. Делалось это не из эстетических соображений, а для лучшего контроля за территорией, примыкавшей к крепостным стенам, чтобы обзор с башен увеличить да уменьшить возможности для всякой нечисти прятаться вблизи Кремля. Так что еще сотню шагов можно было сделать в духе горделивого изгнанника. А потом все, шабаш. В руинах древних зданий у границы пустыря шансы погибнуть на ровном месте возрастают в геометрической прогрессии. Но скорее всего, ему не удастся дойти даже дотуда – слишком открыто и вызывающе он идет, слишком потерянный у него вид, и само его существо сейчас наполнено разрушающим чувством.

Это называется «поведением жертвы». Мутанты чуют подобное за километры. Книжник осознал это внезапно, остановившись перед высоким завалом из трухлявого кирпича. Огляделся, словно не понимал, где находится, рефлекторно поправил на плече матерчатую суму.

Он не успел толком собраться и взял с собой лишь самое необходимое. На этот раз никто не гнал семинариста из Кремля, он уходил добровольно – по крайней мере, так могло показаться. Острое ощущение опасности заставило Книжника спешно покинуть родимые стены. Может, опасность действительно была, и он мог сгинуть, не дойдя до ворот, – слишком уж хотели некоторые выведать у него заветное «заговорное слово». А может, он гнал себя сам, свыкшись с участью изгоя.

Сейчас не было времени копаться в себе. Последнее, что стоит делать в такой ситуации, – предаваться отчаянию. Страх убивает быстрее реальной угрозы, он приманка для хищников, чувствующих пугливое существо за сотни шагов. Страх сам создает себе монстров, не менее реальных, чем те, что подстерегают тебя в древних руинах.

И тем более нельзя расслабляться, зная, что в твоих руках жизнь друга. Он ждет твоей помощи, и именно ради него ты отказался от борьбы за свое честное имя.

Было еще кое-что, заставлявшее двигаться вперед.

Предчувствие большой беды.

Книжник вгляделся в темноту, поправил на плече арбалет – ему удалось взять с собой привычное оружие, хоть опричники и противились этому. Они считали изгнание смертным приговором и не желали давать приговоренному хоть какие-то шансы на выживание. Уже у самых ворот Данила тайком сунул ему в руки сохраненный им арбалет и колчан с увесистыми болтами.

С оружием в руках всегда чувствуешь себя увереннее. Но иногда эта уверенность ложная. Даже матерые ратники редко совершают вылазки за пределы кремлевских стен в одиночку. Это несмотря на особый D-ген, дарящий физическое превосходство над остальными людьми. А уж такому, как он, штатскому, не приспособленному к настоящему бою книжному червю, надо знать свое место и не строить из себя героя. Не идти с арбалетом напролом, а красться, словно крыса, среди каменных обломков, вслушиваясь в каждый шорох. Тогда только и есть шанс уцелеть на этих суровых улицах.

Это означало, кстати, что стоять здесь, разинув рот, небезопасно. За кремлевскими укреплениями круглые сутки наблюдают злые завистливые взгляды, и лучше не попадать в поле их зрения. Одна надежда, что сейчас мутам не до вынашивания коварных планов – они зализывают раны после последней, неудачной осады. Так что надо двигать отсюда – тихо и быстро, пока какая-нибудь ночная тварь не выбрала тебя своей жертвой.

Книжник притаился, вслушиваясь в темноту. Ничего не разобрать – обычная звуковая каша из шелеста ветра, неясных звуков и шуршания ночных тварей. Однако опытный попутчик пришелся бы сейчас весьма кстати. Большой глупостью была ссора с Зигфридом. Своей выходкой семинарист здорово рассердил воина: вот так, в самом разгаре, прервать поединок – это тяжкое оскорбление. Это не просто драка – это «Божий суд», и вмешательство в него не могло не вызвать всеобщего недовольства. Неудивительно, что вест покинул Вече, даже не попрощавшись. Конечно, для такого поступка были веские причины, однако озвучить их не представлялось возможным. И расплата за него очевидна.

Одиночество.

Упав на колено, Книжник сдернул с плеча арбалет, коснулся утопленного в ложе рычажка. Взводя тетиву, тихо пропел электропривод. Щелкнул и занял свое место увесистый болт, поднявшись из подпружиненного магазина. Отличная машинка, наследие погибших воинов из далекого Бункера. Не автомат, конечно, но в чем-то даже поэффективнее будет. Вскинув оружие, Книжник поводил им из стороны в сторону, вглядываясь во мрак над прицельной планкой. И тихо, «на мягких лапах», двинулся вперед.

За чередой древних воронок от взрывов текла река. Туда ему не надо. Все равно перебраться в одиночку не выйдет. Если не сожрут обитатели мутных вод, то от самой воды не ровен час подхватить какую заразу.

По левую руку – заросли Александровского сада. Сколько ни чистят их, ни выжигают, чтобы освободить пространство для обзора со стен, мутировавшая растительность упорно прет из земли, давая приют опасным тварям. Настоящий рассадник мутантской нечисти. Так что путь туда тоже заказан.

Остается идти вперед – к древним руинам, что начинаются шагах в пятистах отсюда. И не то чтобы те руины славились своей безопасностью, просто путь одиночки по открытой местности был опаснее многократно.

Не сделав и десятка шагов, семинарист споткнулся, едва не упав. Он присел, оглядывая неожиданное препятствие. Оказалось, что путь ему преградил скрюченный труп мутанта. Покрытый густой шерстью, напоминавший помесь человека и гориллы, нео застыл в луже запекшейся крови. Судя по ране, разворотившей грудную клетку, уложили его из фузеи приличного калибра. Рядом валялся зверского вида двусторонний топор на длинной рукояти. Книжник осмотрелся. Открытое пространство вокруг кремлевских стен до сих пор было усеяно телами мертвых мутов. Дружинники забрали погибших и раненых кремлевских, а трупы врагов предоставили падальщикам. Тут можно не сомневаться: порядок будет наведен быстро. Мертвая плоть никогда не залеживается, за каждый кусок гниющего мяса здесь будут драться насмерть.

В этом, однако, была и проблема. Сделав несколько шагов, Книжник пригнулся и замер, вслушиваясь и развернув оружие в темноту. Из-за облаков показалась луна, стало заметно светлее. Представшее взгляду семинариста зрелище заставило его содрогнуться.

Две тощие голые фигуры скрючились над еще одним трупом воина-нео. Они жрали. Заточенными кусками железа срезали холодную плоть и жадно пихали в голодные глотки. Похоже, они даже не жевали, просто глотали, давясь и срыгивая. Шут его знает, что это были за муты. Возможно, какие-то отщепенцы из своих же. В клане так просто своих не жрут – определенный ритуал полагается. Бабу там свою сожрать или ребенка – это у них на здоровье, но павшего в бою воина… Эти же, видать, откровенные мародеры. Таких не жалуют ни люди, ни муты.

И точно. Из темноты, как призраки, вынырнули две темные фигуры. Тоже нео, но покрупнее и с оружием. Книжник едва успел вжаться в землю среди обломков разбитой катапульты. Самое время: еще один нео прошел буквально в нескольких шагах. Эти трое вид имели грозный – тесаки и дубины в мощных лапах, свежие шрамы на мордах и торсах. И поблескивающие в бледном лунном свете беспощадные глаза. Нео свирепы и мстительны. Последнее поражение лишь разожгло в них обычную злобу.

– А ну, стоять, падаль, – пророкотал гневный голос. – На колени!

Трупоеды в ответ что-то испуганно пискнули, но под тяжелыми взглядами воинов послушно попадали на колени, дрожа и пятясь, будто физически ощущая близость смерти.

– Воинов на поле жрать? – констатировал еще один голос – глухой, сипловатый.

– Кушать больно хочется, – в страхе проныл один из тощих.

Второй попытался улизнуть, но был схвачен одним из воинов и брошен к ногам остальных. Скулящий трупоед ползал, извивался у ног воинов, вновь и вновь пытаясь прорваться в спасительную темноту. Небрежными ударами коротких кривых ног его отправляли в центр круга.

– Табу нарушать? – недобро проговорил воин с тяжелой палицей. – Плохо – табу нарушать.

– Табу нарушать – смертью подыхать, – пояснил другой.

– Табу нарушать – шкура снимать, – завершил третий.

В лунном свете сверкнул огромный тесак с щербатой кромкой лезвия.

– Не надо! Не хочу! – взвизгнул тот, что все норовил сбежать. – Жить хотеть! Хотеть жить!!!

Своим страхом он лишь раззадорил ночных воинов. Один схватил орущего сородича здоровенной пятерней за голову, другой – за ноги, чтоб не дергался. Третий приблизился – и с неожиданной для мута сноровкой ухватил жертву за руку и ловко сделал надрез большим ржавым клинком. После чего сдернул с руки шкуру – с легкостью, как кожуру с банана.

Ночь огласилась диким воплем, переходящим в визг. Шарахнулись во все стороны мелкие ночные твари. А умелец уже спустил шкуру со второй руки несчастного и следом сорвал ее с торса – как рубашку снял. Струилась кровь, блестели под луной оголенные мышцы, трупоед выл и визжал, а мучители лишь плотоядно посмеивались. Книжник подумал, что сейчас его вывернет наизнанку от страха и отвращения. Самое поразительное, что второй трупоед так и трясся, стоя на коленях и дожидаясь решения собственной участи, вместо того чтобы воспользоваться занятостью мучителей и смыться в темноту.

Семинарист же ничего дожидаться не стал – торопливо, извиваясь змейкой, он отполз назад, на четвереньках обогнул место расправы и продолжил путь. И вскоре убедился: здесь ему не пройти. Те трое были не единственными, кто интересовался полем минувшей битвы. Затаившись, Книжник наблюдал, как еще несколько мутов, покрупнее, обходят места побоища, собирая оружие и обыскивая мертвых. То ли по приказу действуют, то ли мародерствуют – не разберешь. Самые мелкие из мутов уволакивали куда-то трупы. Странно, если не для жратвы – то куда же? Если с одних шкуру сдирают, стало быть, другим это позволено, а может, и велено кем-то из главарей.

Впрочем, разбираться не было ни времени, ни желания. Нужно как-то миновать место этой нездоровой активности. Ползком, ползком, Книжник стал отступать в сторону кремлевских стен. Тут было важно не подобраться к ним слишком близко – можно было попасть в свет горящих на стенах масляных фонарей и получить пулю от стражника, а это совсем не входило в планы изгнанника.

Вскоре он с неприятным чувством осознал, что идет самым нежелательным из всех возможных путей – через Александровский сад. В самые дебри Книжник, впрочем, не полез, но и движения по краю хватило, чтобы в руку впился отросток ядовитого плюща, который он едва успел срезать, прежде чем тот пустил под кожу паразитные отростки. Отвлекшись на хищное растение, он не заметил, как с противоположной стороны приблизилась новая угроза.

– О, черт! – вырвалось у Книжника, и дрогнувший арбалет выпустил болт в угрожающую массу, возникшую во мраке.

Глухой металлический звук прозвучал неприятным сюрпризом. Враг в темноте явно не был нео. В подтверждение пугающего предположения из мрака показалась широкая приплюснутая голова. Не голова даже – выступ металлического панциря с шевелящимися под ним острыми жвалами.

Серв! Служебный биоробот, прихвостень какого-нибудь биомеханического гиганта. Видать, подъедается мертвечинкой на дармовщинку. Сверкнули, оценивая обстановку, подслеповатые объективы. Серв оглядел сжавшегося человека. Дряхлые, но все еще живые мозги в механическом теле со скрипом анализировали ситуацию. Отогнутый кусок поврежденной обшивки на железной морде приоткрывал беззащитные биоэлектронные потроха. Туда и стоило бить, если рассчитываешь победить машину.

Туда парень и целил – в нервный центр биомеханического уродца, не особо рассчитывая на успех: арбалет против машины – не лучшее оружие. Руки заметно дрожали.

Решение было вынесено в пользу человека. Серв попятился и скрылся в темноте. Оно и понятно: зачем тратить энергию на охоту за живым противником, когда вокруг полно неподвижной биомассы? Знай себе набивай биореактор, еще и хозяину достанется. Какому-нибудь био классом повыше – «маунтину» там, или «рексу».

Книжник поежился, огляделся. Такой встречи он и врагу не пожелал бы – против крупного био не то что арбалет, РПГ не поможет. Они свирепы и беспощадны, как и полагается машинам, созданным для ведения боевых действий на территории противника. Сервы тоже не подарок, но с ними попроще. Сейчас один из них шумно возился, порыкивая и чавкая во мраке. Урчал, переваривая мертвечину, всеядный биореактор. Био не боялся ни людей, ни мутов. Машины ничего не боятся, даже если у них человеческие мозги вместо процессора.

На этот раз пронесло. Книжник осторожно обошел опасное место и продолжил путь. Отшвырнул пинком какую-то мелкую тварь, та с писком отлетела и была мгновенно сожрана тварью побольше, среагировавшей на движение и звук. Под ногами шныряли крысы-мутанты и ядовитые сороконожки – все стремились набить впрок голодные желудки. Все это было довольно мерзко, но до настоящей угрозы далеко.

Каждый в этом мире знает простое правило: настоящая угроза одна, и только ее следует бояться. Это та, что однажды тебя убьет.

Приблизившись к Кутафьей башне, Книжник замер, высматривая стражников. Большое, тщательно отполированное зеркало, установленное позади масляного светильника, медленно поворачивалось – стража осматривала окрестности. Под этот луч лучше не попадаться – разбираться не станут, мигом откроют огонь из дальнобойных фузей, что стоят там на сошках, а то и из нового оружия, которое поточней и помощней будет. Сюда, на передовой пост, наверняка отдают все лучшее. Оно и понятно – эта башня, стоящая как бы на отшибе, всегда первой принимает на себя удар любого врага, оттягивает на себя вражьи силы, давая кремлевским время подготовиться к обороне. Вон, до сих пор на стенах проломы от каменных снарядов и таранов, следы от огня и копоти. И караул здесь всегда особенно нервный.

На Троицком мосту Книжник заметил какое-то движение. Видимо, шла смена караула. Воспользовавшись этим, он осторожно обогнул Кутафью башню и двинулся дальше вдоль опасной кромки Александровского сада.

Под ногами активно шуршали мелкие ночные твари. В какой-то момент подошва скользнула на какой-то живой, извивающейся мерзости, и семинарист полетел на жесткие камни. Арбалет отлетел в сторону, и трудно было сообразить, куда именно, – при падении Книжник хорошо приложился головой. Сел, с шипением потирая лоб, и принялся шарить вокруг, с омерзением отбрасывая насекомых, попадавшихся под руку. Какая-то сволочь вцепилась в основание ладони, и он, не сдержавшись, вскрикнул. Стряхнул копошащуюся дрянь, подвигал пальцами – ладонь немедленно начала ныть. Похоже на яд. Хорошо, если не сильный…

Движение по левую руку заставило Книжника мгновенно забыть об укусе. Что-то неторопливо приближалось, и он судорожно попытался отыскать проклятый арбалет.

В свете луны показался человек. Самый обыкновенный, только неимоверно оборванный и грязный. Всклокоченные волосы спутались с неряшливой бородой, отчего лица почти не было видно, только белки глаз сверкали в лунном свете. Двигался он странно: на четвереньках, короткими перебежками, как животное.

– Эй, ты кто? – сдавленно произнес Книжник.

Человек склонил голову набок, рассматривая его, как собака. Из полуоткрытого рта густой струйкой стекала слюна.

Да это же ворм! Самый обыкновенный трупоед, потерявший человеческий облик. Таких можно встретить там, где есть падаль. А тут падали хоть отбавляй. Вормы не особо опасны – они предпочитают мертвечину живой добыче.

Конечно, если их не целая стая. По обе стороны от замершего трупоеда появились еще двое, похожих на него, как близнецы. От них даже сюда доносилась удушливая трупная вонь. Не зря ведь считается: ты то, что ты ешь. Но сейчас любителей мертвечины потянуло на свежатинку… особенно когда к этим трем прибавилась еще парочка. Это будто включило в мозгах вормов программу агрессии. Тот, первый, зарычал и потянулся, ловя воздух раздувшимися ноздрями.

И вдруг бросился вперед, загребая всеми четырьмя конечностями. В отблесках бледных кремлевских огней сверкнула раззявленная пасть с редкими гнилыми зубами, полная пены, как у бешеного зверя. Книжник сжался, понимая, что не успевает вскочить и броситься прочь. Но тут его рука наткнулась на арбалет – и ворм застыл с увесистым железным болтом во лбу. Секунду он будто пытался сообразить, что же отключило ему руки и ноги, и рухнул на камни. Семинарист дотянулся до трупоеда, с силой потянул болт из его головы – не привык разбрасываться такими вещами – и стряхнул с острия густую темную жидкость.

Тем не менее радоваться было нечему – приближались сразу четверо вормов. Книжник вскинул было арбалет, чтобы повторить удачный выстрел, однако увидел, как на него надвигаются все новые и новые фигуры, и оцепенел от ужаса. Это было похоже на наваждение. Все трупоеды как один пялились на него, истекая тягучей слюной. И с ледяным холодом внутри парень вдруг ощутил себя пищей. Едой.

Вскочив, он бросился прочь, спотыкаясь – луна, предательница, скрылась за облаками, – падая и снова поднимаясь. Следом несся разноголосый рев и топот множества ног. Отстреливаться от толпы бесполезно: вормы тупы, их не запугаешь оружием, а скорострельности арбалета на них никак не хватит – даже если выдержат нервы и не дрогнет рука.

Но откуда их столько? Похоже на так называемый гон. Бывает такое, у многих тварей случается: соберутся в толпу и прут неизвестно откуда неизвестно куда. Да плевать на подробности. Главное теперь, убегая от одних врагов, не налететь на других…

Книжник как в воду глядел: впереди возникла оскаленная рожа нео. Видать, возился над трупом убитого сородича и вскочил, услышав шум. Не целясь, семинарист всадил в живот мута болт. Мут зарычал, пошатнулся и побрел куда-то в сторону. Несколько секунд спустя Книжник услышал его вопли: вормы нашли-таки себе добычу – в виде любезно подстреленного нео. Что ж, на какое-то время у трупоедов есть занятие.

Вскоре он, не выдержав бешеного темпа, рухнул на колени и постарался восстановить дыхание. Проклятье! Он еще и на пятьсот шагов от ворот не отошел, а уже несколько раз побывал на волосок от смерти. Что же дальше? Как прорваться через кольцо этих жадных падальщиков? Чисто статистически его шансы добраться до пункта назначения стремятся к нулю. Тем более что направление знает он лишь приблизительно. Стало быть, лезть напролом равносильно самоубийству.

А что делать? Вернуться, скрестись у ворот, умоляя впустить и простить все грехи?

Он мрачно усмехнулся. Как же, пустили его туда! Изгнание равносильно смертному приговору. Так и задумано – чтобы он сдох сейчас в соседних руинах, да и дело с концом.

С этой мыслью пришла отрезвляющая злость. Ну уж нет, не дождетесь! Так просто он не сдастся! Должен ведь быть способ…

Книжник снова огляделся, пытая сообразить, где находится. Где-то неподалеку рычали и чавкали вормы, а из-за Угловой Арсенальной башни выглядывала черная бесформенная громада.

Форт. Старое укрепление, некогда разрушенное, а теперь восстановленное пришельцами из-за Садового кольца. Он сам привел сюда остатки некогда гордого и сильного народа – вестов. Теперь от него остались лишь женщины да дети. Ну и Зигфрид, конечно, – последний воин своего племени.

А еще там была Хельга.

Мысль о девушке заставила сердце тревожно и в то же время приятно екнуть. Она сейчас там, среди своих, в относительной безопасности. Соплеменники не выдадут ее, а князь не позволит опричникам нарушить договор. Во всяком случае, хочется в это верить.

Луна снова показалась из облаков, бледно сверкнул шпиль над фортом, колыхнулся тонкий раздвоенный вымпел на его верхушке. И тут же все кануло обратно во мрак – тучи вновь поглотили ночное светило.

Это знак. Ему нужно туда. И не только потому, что там Хельга. Просто сейчас под стенами Кремля его ждет гибель. Там же, на нейтральной территории, у него будет время перевести дух и подготовиться к дальнейшему пути. А может, и найти какое-то альтернативное решение вставших перед ним целей.

Новая задача придала Книжнику второе дыхание. По-удобнее перехватив арбалет, он решительно направился в сторону Форта.

Массивное сооружение из бетона и камня врезалось в Красную площадь, изъеденную следами нескончаемых битв. Оно напоминало древнюю усеченную пирамиду из исторических книг, только, в отличие от египетской гробницы, служило совсем другой цели – сохранению жизни. Где-то там, за массивными стенами, скрывались весты. И хоть строили это сооружение женщины и подростки с посильной помощью кремлевских, в нем проявилась свойственная вестам рациональность. По тем же принципам был построен и Бункер – исконное убежище вестов, оставленное ими навсегда. Ни в нем, ни в Форте не было сурового изящества кремлевских стен – одни только покатые серые грани. Посторонний никогда не нашел бы ворота или какой-либо вход: это было куда сложнее, чем снести Форт с лица Земли.

– Да где ж это… – бормотал Книжник, обходя по периметру безликие стены.

Вроде совсем недавно здесь гостил… Может, в темноте дело, может, в напряжении и усталости, только проклятая стена была совершенно монолитной.

– Что за чертовщина? – семинарист уже тупо вел ладонью по шершавой стене, пытаясь нащупать хоть какую-то трещину или впадину.

Без толку. Между тем им уже начали интересоваться с кремлевской стены. В его сторону потянулся луч «прожектора» ночной стражи. Бледный круг света скользнул по стене, и парень едва успел припасть к земле, скорчиться и замереть, прикинувшись безобидным валуном. Не хватало только получить пулю от своих же, что примут тебя за вражеского лазутчика. Луч ушел в сторону. Но долго радоваться на пришлось: из темноты потянулись тихие тени. Крупные, быстрые. И вряд ли чересчур травоядные. Похожи на крысособак. И одна такая – опасный противник, что уж говорить, коли их целая стая. Твари приближались, гнусно взрыкивали. Книжник попятился и прижался к стене, чтобы звери не зашли со спины – они явно пытались оттеснить его от Форта. Умные собачки. Или крыски – чего в них больше, не понятно.